Чашка какао

Всё началось две недели назад, когда ему дали задание выйти на главу "Теневого банка" и сделать ему... предупреждение. Уж больно большие суммы денег проходили мимо карманов начальников спецслужб. Прибыв в городок, Роберто принялся за осторожные поиски, но потерпел неожиданный провал, так и не сумев напасть на след загадочного главы — так, словно того и не было вовсе. А теперь, ко всему прочему, получил и посланника. Это был представительный мужчина лет пятидесяти, чем-то напомнивший ему английского дворецкого, с волосами, обильно подернутыми сединой. Держался же он столь важно и свободно, что Роберто практически уверовал в нескольких снайперов, прикрывавших этого странного визитёра. Затем... затем его пригласили туда, куда он ещё вчера больше всего хотел попасть. Ни одного стрелка по пути мужчина так и не заметил и, идя по коридорам дорогого, обставленного по новой западной моде здания, подумал, что сдали его всё-таки свои. Уж больно подозрительное и странное место в спецслужбах он занимал, выполняя самую грязную работу. Потом были двери в помещение, за которыми Роберто ожидал многого — взрослого опытного бандита, умело маскирующегося под порядочного гражданина, осторожных вопросов, угроз, скрытых за вежливостью, попыток перекупить или надавить — словом, всей той подковёрной борьбы, в которой был мастером... чего угодно, но только не того, что ему открылось. За столом перед ним сидел юноша... нет, подросток лет пятнадцати, светловолосый, в простом, хотя и красивом, коричневом пиджаке. Он даже не посмотрел на гостя. Мужчине показалось, что он увлечен какой-то мыслью или скорее образом, неотступно стоящим перед внутренним взором. Из любопытства или, вернее, из осторожности, Роберто начал изучать помещение — дорогая мебель, жалюзи, картины на стенах — или подлинники, или же, что было, на его взгляд, более вероятно, превосходные копии. Всё же ему приходилось иметь дело с подпольными торговцами антиквариатом. Всему этому не хватало лишь «Большого босса», рассевшегося за большим столом, готового к длительным переговорам, желающего угостить «дорогого гостя» самыми разными яствами, — взять хотя бы какао, две дымящие кружки которого сейчас стояли на столе. Но перед ним был только мальчик. Несколько минут протекли в молчании. Роберто не решался сесть, думая, что это что-то вроде проверки на вшивость, устроенной для него по какому-то нелепому плану... — Садитесь, — наконец-то подросток посмотрел на него, всё ещё продолжая размышлять. — Не хотите... какао? — сказал он, протягивая одну из кружек. И мир перевернулся. — Кто ты? Как твоё имя? — вопрос вырвался сам собой, когда какао было выпито, а кружка выпала из его рук. Которые почему-то дрожали. Но мальчик молчал, смотря перед собой с пустым, безучастным видом. Понимание приходило само собой. — Ты... ты тоже оттуда? Неприятные, тошнотворные воспоминания о 511-ом детском доме, об ужасе, выходящем за пределы сознания, пришли на ум — и на язык — сами собой. И на этот раз получили ответ. Правда, совсем короткий. Мальчик кивнул. И, спустя несколько секунд, добавил: — Ты можешь звать меня Йоханом. По сути, их «встреча» на этом и закончилась, и через пять минут мужчина, уже без сопровождения охраны, покинул здание. Тяжёлый, для некоторых неприятный речной запах... Сидя в открытом кафе, Роберто подумал, что он уже сидел вот так... когда-то, вдыхая этот густой воздух и чувствуя... Тогда это было радостью. Давным-давно, в детстве... Горячая кружка какао — уже четвёртая — будила в нем всё новые и новые впечатления, он любил какао, очень любил... но когда тому, другому, было плохо, он отдавал ему свою порцию... Роберто ощутил холод и лёгкую дрожь, прошедшую по лицу. Там, в прошлом, в 511-ом детском доме, у него был друг. Он словно бы впервые увидел маленького мальчика, сидящего в тёмной комнате и повторяющего — «Я люблю какао... у меня есть друг... меня зовут...». Так делали дети 511-ого детского дома каждую ночь, боясь на утро позабыть не то, что события прошлого дня, но и своё собственное имя. «Я люблю какао... люблю ловить жуков и отпускать их... у меня есть друг… Он... он любит играть в футбол. Меня зовут...». Но имя ему так и не удалось вспомнить. Где-то неподалёку раздалась негромкая музыка, вновь напомнившая ему что-то, она была красивой и... словно бы что-то живое встрепенулось в нём, узнавая и тянясь к окружавшему его волшебному и чистому миру. Пить вкусное какао, есть хорошую еду, приходить домой, где тебя кто-то будет ждать... Уметь любить и верить. Это много. Это так много... И какой же жалкой казалась ему вся его жизнь, бесцельная, бесцветная, пустая... Немолодая, но всё ещё красивая женщина, сидевшая по соседству, улыбнулась ему, желая завязать разговор. И он робко, ощущая незнакомое прежде судорожное биение в сердце, с непривычной робостью улыбнулся ей в ответ. Утром же не было ничего. Ни эмоций, ни радости, ни ностальгии. Тень 511-ого детского дома вновь властно вступила в свои права, высосав все цвета из мира. И лишь вкусное, приготовленное им самим какао ещё сохранило в себе что-то странное, грустное и живое. С ним, вернее, держа чашку, наполненную им, в руке, мужчина сидел перед окном, предаваясь угрюмым размышлениям. Люди... снующие внизу, сотни, тысячи людей. Почему он? Почему именно его забрали в этот проклятый Богом детский дом? Почему сотни тысяч других умеют радоваться, любить и веселиться, в то время как ему не досталось ничего из этого? Почему им всем так много дано? Почему они живые... а он мёртвый? Роберто почти ощущал злобу, изображая которую, он заставлял чашку дрожать в руке. Злоба? Или скорее зависть? Он не знал, как будет правильно назвать то, что он испытывал сейчас. Больше всего ему сейчас хотелось увидеть, как вся эта бессмыслица прекратится. Как всё исчезнет, наконец, забрав с собой и его... В этот раз Йохан сам пришёл к нему. — Конец мира... будет таким, — за еле слышно произнесёнными словами мальчика последовали другие, но никаких особых видений и переживаний они не доставляли, наоборот, Роберто лишь с большим трудом удавалось вслушиваться в них, а смысл сказанного упорно ускользал. Огонь, пыль, переживание предельного одиночества — вот и всё, что ему удалось потом вспомнить. Но, видимо, Йохан и сам понял провал этой попытки. — Ты не можешь увидеть, — в голосе мальчика, впервые за всё время их знакомства, прозвучала эмоция. Грусть. — Жаль. Пока только один смог. Но я попробую показать тебе чуть по-другому. Подросток, с лёгкостью создавший «Подпольный банк», основавший свою собственную империю, теперь с такой же лёгкостью бросил своё творение и куда-то пропал, освободившись от него, как был свободен ото всего в этом пустом, по мнению Роберто, мире. Сам же мужчина остался в городке, который за несколько дней превратился в какое-то преддверие преисподней. Дележ брошенных миллионов, начавшийся в дорогих гостиницах, быстро перешёл в тёмные подворотни, а потом и вовсе выплеснулся на улицы ещё совсем недавно сонного и спокойного городка. Автоматная стрельба из проезжающих машин, взрывы домов, вставшая на уши и частично купленная полиция, разрывающаяся на части от страха за свою шкуру, желания оправдаться перед глазами публики и жаждой наживы... «Вот! Вот они все какие!!! Как же здорово ты придумал, Йохан!!! Надо было всего-навсего бросить им кусок денег!!!» — по вечерам, отпуская очередную из снятых им проституток, мужчина во весь голос смеялся, слушая по телевизору очередной выпуск новостей. Его переполнял какой-то дикий опьяняющий восторг, ему хотелось жить, хотелось веселиться, хотелось самому с оружием выйти на эти окровавленные улицы... но Роберто сдерживал себя — впервые в его жизни появился хоть какой-то смысл. Мужчина наконец-то нашёл то, что искал. Мальчика. Зверя. Будду, вставшего на путь разрушения…