После дождя

      За окном, не желая смолкать кажется ещё ни один час, моросит дождь, ещё сильнее остужая и без того настоящую осеннюю прохладу. По набережной, не задумываясь даже о любовании коктейлем из архитектуры и природы, спешат кто куда петербуржцы и гости северной столицы. А в квартире Литвинова, как во всяком случае кажется на первый взгляд, во всю царит рабочая атмосфера.       — Завтра нужно будет ещё раз поговорить с этой Ангелиной, — сложив в единое целое беседу с сестрой погибшей и полученные от Жени данные о последних созвонах, резюмирует Майорова, делая параллельно пометки в записной книжке. — Мне сразу-то показалась она подозрительной, а сейчас к ней появилось ещё больше вопросов.       В ответ Литвинов лишь только кивает, по праву говоря, как-то не так чтобы точно попадая в слова напарницы. Она бросает на Василия быстрый взгляд, понимая, что он куда больше увлечён происходящим за окном, и вновь делает короткие записи в ровных клетках блокнота.       — Мы теперь точно знаем, что девушки общались накануне гибели Ирины, — продолжает Карина, то и дело поднимая на Литвинова взгляд, — а не «месяца два не списывались даже» как рассказала Ангелина. Глядишь, и о богатом ухажёре сестры она тоже знала. А может и была знакома. Вась, как думаешь?       — Да-да, — бросает в ответ Василий, не отвлекаясь от вглядывания в спешащих по набережной накрытых разноцветными зонтами людей. У Карины практически на все сто уверенность, что большинство её слов он даже не услышал, и способ проверить рождается почти что мгновенно:       — Только поедем вдвоём, а то вдруг кое-кому видеться будет, что она на такое не способна, и вообще мы зря теряем время. Да, Вась? — уточняет капитан, и он тут же кивает, услышав к себе обращение. Чем, собственно, и развеивает последние, едва ли ощутимые сомнения. Что-что, а их с Олей перепалки и слова сомнения в адрес друг друга начальник пресекает всегда буквально на корню. — Литвинов! — повышает голос Карина, теперь уже с вызовом вперемешку с возмущением и непониманием глядя на хозяина квартиры. — Ты вообще слушаешь, что я тебе говорю или как?       — Конечно, слушаю, — в его голосе даже чувствуется тень возмущения, словно бы он ни единой буковки не пропустил из всех сказанных подругой слов и буквально ни за что в свой адрес выслушал возмущение. — Карин, что за вопросы?       — То есть решено, завтра мы первым же делом идём к начальству с ультиматумом о повышении зарплаты, да?       У Майоровой в глазах блестят хитрые искорки, но у озадаченного Литвинова как назло не выходит их рассмотреть. Он отрывается на этот раз окончательно от внимательного вглядывания в прохожих, разворачивается к окну спиной и не отводит от подруги глаз, не сразу способный сформулировать вопрос и не выпустить рвущееся наружу возмущение.       — Какой ещё ультиматум? — всё же находится, с чего начать Василий.       — А такой, что либо мы все уходим на выходные, которых, между прочим, не было уже три недели, либо Родимин вдвое повышает сотрудникам зарплату, — нагнав во взгляд серьёзности, отзывается капитан. — Ты сам буквально только что согласился на это предложение.       — Карина! Да когда я согласился?! Какие ультиматумы Родимину? — Литвинов хмурится, закрывая глаза, проводит по лицу ладонью, чуть лохматит волосы и, тяжело вздохнув, всё же решается на признание. — Прости, я не совсем тебя слушал. Ты ведь издеваешься сейчас надо мной, так ведь? — не скрывая надежды в голосе уточняет Василий.       — Ну, конечно, — кивает в ответ капитан. — Вась, ты слишком загружен и витаешь где-то в облаках. Что тебя так беспокоит? — вместо ответа Литвинов отмахивается, не то грузить подругу не желая, не то названным параноиком опасается стать. Он уже в который раз смотрит на время и вновь выглядывает в окно. — Если там сейчас вода в канале вскипит или машина какая-нибудь окажется взглядом прожжена, я не удивлюсь даже, — продолжает Карина. Она не отрывает глаз от его затылка и, так и не получив ответа, поднимается на ноги. — Вась, всё, хватит в молчанку играть. Что случилось?       Майорова уверенно делает пару небольших шагов, посчитав лишним тянутся за прислоненным к стенке костылём, но уже в следующий миг задевает ногой вроде бы на расстоянии от неё стоящий стул. Резкая боль от удара проносится по стопе, и, тихо вскрикнув, капитан приседает, ладонью накрывая повреждённый голеностоп.       — Карина, — буквально выныривает из собственных мыслей Литвинов. Он оказывается рядом всего за пару секунд, опускается на корточки и накрывает плечи подруги руками. — Горе ты луковое. Встать можешь? — она тут же кивает в ответ, цепляясь за его руку. — Давай, аккуратненько, — придерживая подругу, отзывается майор. Он ближе придвигает один из стульев и встревоженных глаз не отводит ни на миг. У него рука будто сама собой сжимает её ладонь, едва только стоит опуститься на корточки подле её стула. — Нормально? Может врача?       — Нет, Вась, — морщится Карина, медленно шевеля травмированной ногой. — Хватит врачей. В порядке всё.       — Метелица считает, что тебя сглазили.       — Спасибо хоть не прокляли, — не так чтобы весело усмехается Майорова. — Так чего ты за окном разглядеть пытался? Что тебя беспокоит?       Литвинов чуть крепче сжимает пальчики подруги, но уже в следующий миг выпускает их из своих тёплых объятий. Он поднимается на ноги, в пару шагов преодолевает расстояние до незашторенного окна и уже по выработавшейся за последний уж точно час выглядывает на набережную. Мимо дома проносятся машины, разбрызгивая лужицы, по тротуару всё так же «бегут» пешеходы… и только знакомый ярко-оранжевый зонтик всё никак не появляется в пасмурной серой мгле.       — Двенадцатый час уже, а Леси дома нет. Буду звонить — станет ругаться, что я её контролирую. А как не контролировать, если она непонятно где?       — Вась, твоей дочери уже не четыре года, а целых семнадцать лет, — словно Литвинов мог позабыть это, объясняет Майорова. — Она взрослая и сознательная девушка. К тому же вчера вечером и сегодня утром напомнившая тебе, что они с ребятами из модельной студии будут поздравлять подругу с днём рождения. Вот и поздравляют. Не переживай ты так.       — Да сколько поздравлять можно? — развернувшись к подруге лицом, спрашивает Литвинов. — Что они, полночи собираются «С днём рождения тебя» петь? Нет, надо позвонить.       Василий тянется за мобильным, так и оставленным на подоконнике, а Майорова тем временем всё же решается взять вторую попытку. Она поднимается на ноги, сжимает в руке ручку всё-таки не «отброшенного» на этот раз костыля, и делает пару шагов.       Не способная укрыться от чуткого слуха и внимательных глаз напарника, всего через пару мгновений, пролетевших в сознании Литвинова словно секунда, Карина чувствует, как его рука сжимает её свободную ладонь, придерживая от греха подальше, и делает уже куда более уверенные оставшиеся два шага, оказываясь рядом с Василием.       — Не нужно дёргать девочку, — говорит капитан, поднимая на Литвинова взгляд. — Дай ты ей с друзьями спокойно потусоваться. С мальчиком ей симпатичным поболтать, с девчонками потом пообсуждать его.       — Думаешь, в студии есть мальчик, который Леське нравится?       С удивлением, что невозможно скрыть ни на миг, рвущимся откуда-то из глубины души интересом и некой обеспокоенностью в голосе спрашивает у подруги Василий. Словно она днями напролёт общается с его дочерью, будто бы за те несколько дней проживания в одной квартире они успели лучшими подругами стать и без утайки обсудить любовные чувства, музыкальные вкусы, терзающие душу секреты и ещё много всего прочего. Как будто именного этого ему и желается.       Карина заглядывает ему прямо в глаза, а после словно невзначай отводит взгляд в сторону, совсем как Литвинов недавно, выглядывая в окно. У неё не лучшая идея рождается в голове, и вопреки здравому смыслу Майорова воплощает её в жизнь, ещё больше выбивая друга из понимания.       — Уверена, — кивает она решительно, всего на миг взметнув на него взгляд и вновь отведя, будто бы попытавшись разглядеть мелкие капли дождя. — Если на вечеринке нет мальчика, который нравится, девушка не станет надевать такое красивое, буквально особенное кружевное бельё.       — Чего?! — у Литвинова буквально искры начинают сверкать в глазах, и кулаки уже мысленно сжимаются, чтобы познакомиться с этим симпатичным дочери мальчиком. — Какое ещё особенное бельё? Карин, и ты молчала?! Знала и молчала столько времени?!       Майор озирается быстро по сторонам, спохватывается, что мобильный остался на подоконнике, что скрыт сейчас за спиной Карины, и, склонившись вперёд, не желая тратить время на шаги в строну, тянется к заветному аппарату, мысленно уже прокручивая слова, которые несомненно скажет дочери.       — Перестань! — воскликивает Майорова, рукой сжимая его уже успевшую накрыть мобильный ладонь. Их взгляды пересекаются, и она продолжает, стараясь держаться уверенно: — Вась, успокойся. Не нужно никому звонить. Про бельё это… я пошутила, Вась.       — Пошутила?! Это смешно, ты считаешь?       — Да ты какой-то… слишком не в реальности находящейся. Я и решила встряхнуть тебя немножко, — признаётся Майорова, не отводя от Литвинова глаз. У него взгляд постепенно становится более мягким, не стремящимся буквально в следующий миг спалить кого-нибудь или что-нибудь, что окажется в неумолимой близости, не сверкающий больше недобрыми искрами. — Встряска получилась сильноватая. Извини.       — Карина.       У Василия буквально слов не хватает в первые мгновения и, как кажется, окончательно сложившейся картинки происходящего. Он лишь не сводит с Майоровой глаз, головой качает с каким-то бессилием и теряется, что же правильнее — выругаться на неё за эти шутки, смешными не оказавшимися, или махнуть на всё рукой, оставляя все разборы сказанного на Карину и её совесть.       — Ты меня такими выходками доведёшь когда-нибудь, — решает признаться Литвинов, голос понизив на пару тонов.       Он руку уверенно вытягивает из её объятий, телефон оставляя без внимания, но убрать не спешит и, как показывает следующее мгновение, даже не желает. Ладонь уверенно и осторожно сжимает её пальчики, на удивление почти что моментально согревая чуть озябшую кожу, и Карина невольно опускает взгляд, словно ощущениям не доверяя, будто кажется ей только, что руки их переплетены.       «Держи меня за руку долго, пожалуйста…», — невольно всплывает у неё в голове единственная запомнившаяся из всей песни строчка. Совершенно не подходящей им не остывшим друг к другу песни.       — Карин, — зовёт Литвинов всё так же негромко.       — Да, Вась, — вопросительный взгляд вспархивает на Литвинова, и Карине, даже самой себе не решающейся признаться, всё сильнее хочется, чтобы он не отпускал её руку, держал. И появившуюся где-то только в её мыслях просьбу Василий исполняет, сам того даже не ведая. — Чего ты… — начинает она вопрос, но её «хотел», так и не сорвавшееся с губ, теряется где-то под его поцелуем.       Литвинову и самому не верится, что всё происходит взаправду. Но думать о возможных галлюцинациях, последствиях какого-нибудь настигшего его на службе ранения, злой шутке подсознания ему сейчас не хочется совершенно. Из желаний — наслаждаться не предвещаемым, казалось бы, ничем поцелуем, Кариниными сжавшими ткань его футболки пальчиками, и каплями дождя, усилившегося как по щелчку чьих-то пальцев.       — Вася… — выдыхает она, не открывая глаз. — Не нужно.       — Почему? — он в глаза её отчаянно заглянуть пытается, но вместо ответа и мимолётного хотя бы пересечения взглядов получает крепко оплетающие его плечи объятия и тихое дыхание где-то возле самого уха. Ладонь мягко опускается ей на спину, губы почти невесомо касаются волос, и из желаний у Литвинова остаётся хотя бы на подольше продлить эти мгновения. — Каринка…