Зеркало нашептало

Эта привязанность казалась всем более чем странной. Акаша Бладривер умела быть невероятно простой – до элегантности. С детства ей, дочери могущественного рода, приходилось быть на виду и – хочешь ли, нет, держать себя так, как положено. Как надо. И однажды отыскав свою суть среди всей чуждой роскоши и светской пустоты, она уже не менялась, потому что не быть собой Акаша не могла. Ей исполнилось десять, когда ненависть людей к монстрам достигла верхней точки, от которой нет возврата. Волна погромов, захлестнувшая Валахию, смела все живое на своем пути и не оставила ничего, кроме пустоты, пожравшей всё дотла. Она выжила. Чужая рука была горячей и тяжелой. Живая. Настоящая, как дождь или ветер – свободная. Настолько, что в затянувшемся полувековом скитании носферату не обрела ничего, кроме памяти. Ничего на свете Акаша не желала больше, чем создать мир, в котором люди и йокай будут жить вместе. Мир, в котором будут жить ее дети. Мир, в котором ей больше не придется никого терять. Её знали как живую загадку, парадокс: отважная воительница, не любящая сражений и одинаково приветливая для всех. Она так никогда и никому не призналась, что если бы не всё то же милосердие, то сейчас не пришлось бы ловить в глазах своего отражения отблески древнего могущества, надёжно приковавшего ее к земле. Не пришлось бы задыхаться от собственной силы. Не пришлось бы раз за разом повторять: «Я не чудовище». «Не монстр» Говорят, что шинсо подобны звездам. Говорят, иногда звездам приходится умирать. А внешне… Внешне лидер Великих Темных Владык осталась прежней – все её вкусы, привычки - все, кроме одной. Когда Мока подросла, окружающие часто стали замечать в руках Акаши маленькое круглое зеркальце со всегда холодной оправой цвета тусклой стали. Рассказывать что-либо женщина не считала нужным, а от бесед на эту тему уходила легко и красиво, как умела всегда. Просто уйти. Не вернуться. Однажды Исса спросил её об этом простеньком кусочке стекла. В ответ Акаша лишь улыбнулась и повернула к нему зеркальце другой стороной. Исса понимающе кивнул и больше никогда не задавал ей этого вопроса. Иногда Акаша шутила, что маленькое зеркало стало ее вторым сердцем, и если с ней что-нибудь случится, оно обязательно ее защитит. Кто знает? Так или иначе, женщина никогда не расставалась со своим оберегом… Вот только помочь ей он не смог никак. «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Акаша знала, что сопротивляется дольше, чем это возможно в принципе. Когда убеждать себя, что не слышишь искаженно-знакомый зовущий голос стало еще труднее, она начала искать другие выходы – убежать. Спрятаться. Забыть. Чем старше становилась Мока, тем чаще Акаша просыпалась, комкая изорванные простыни, бессильно выкрикивала имя сорванным голосом и закрывала невидящие глаза. «Останься в том дне». «Отпусти меня». «Уходи». И продолжала улыбаться по утрам. Но это был не ее страшный сон, и проснуться так и не получилось. Обладая силой Истинного предка, она не стала сама чудовищем - просто два шинсо и были одним целым, пусть даже то, что соединило их одну нечеловеческую жизнь назад — отмоталось и стерлось. Так бывает. Иногда. Пустота слишком быстро пожирала их общие воспоминания, и из всего, что было - помнилось ей лишь одно — жаркий июльский день, хруст гальки под ногами, темный бант в волосах и тяжелый голос над головой. Чей?... Когда Акаша исчезла, Исса вспомнил одно очень давно позабытое им слово – боль. А еще – тоска. И наотмашь – одиночество. В доме больше не было ничего, кроме сосущей пустоты в сердце и кусочка неяркого серебристого металла. Та самая невзрачная вещица, вызывавшая столько споров – вот только теперь все равно. Когда умирает владелец зеркала, его отражения умирают вместе с ним, потому что не бывает у зеркал вторых хозяев. Никогда. Дверь в комнату Моки тихонько поскрипывала, не смолчала и на этот раз, но девочка не услышала. Ей снилась темнота, густая и душная, чернильным узором ползущая по венам. Несколько шагов, короткий тихий стук и один только взгляд – лицо дочери до боли похоже на Акашино – одна живая фотокарточка, взамен всех, что Акаша уничтожила вместе с собой. Из целого мира у маленькой Моки осталось лишь две вещи мамы – медальон и карманное зеркало в стального цвета оправе, с короткой надписью на обратной стороне. Три слова дрожащим детским почерком, короткий росчерк тушью, самое дорогое для Акаши: «Мамочке от Моки». В то утро Акаша, улыбаясь, что-то шептала ему, дыханием согревая хрупкое стекло. Зеркальце ещё хранило тепло ее пальцев и ласковые слова - последний привет любимой дочери, который все-таки нашел своего адресата. Но запечатанные воспоминания были болезненно-злыми, и первым среди многих вещей, Мока разбила то самое зеркальце. Вдребезги.