Как маяк

Слышен гул. Вскакиваю. Вбегая наверх, вижу огромный пароход, проплывающий в неожиданной близости к моей одинокой крепости. Пароход гудит еще раз, увидав меня издали. Здоровается. Свистнул я в ответ, громче некуда. Услышал, небось. Далеко пароход, красивый. Смотрю на часы - полчетвертого. Любил я смотреть на проплывающий мимо корабли, не один я в мире одинешенек. Я не был одинок: с возрастом не так нужно общаться, да и успокаиваешься, больше, не надо ни за чем гнаться. Хоть одиноким я себя не чувствовал, да на многие месяцы мог одинешенька на маяке находится. Находясь тут так долго, начинаешь людям радоваться. Вот и я начал. Проплывает мимо мой новый недолгий друг. Провожаю пароход взглядом. Красивый. Да и тут красиво. На ночном небе светит месяц-одиношенек. Он как я, только свет мой совсем угасает. Спускаюсь по лестнице к книжной, лишь недавно читать полюбил. Беру в руки "Войну и мир" товарища Льва Николаевича - светило он русской классики. Как месяц. Но никак не я. Вот уже вторую сотню лет мой друг светит. А ведь я тоже Николаевич. Ставлю книжку на место. Не любил я в детстве наук, даже то же чтение лишь сейчас заметил, да и не сильно нужны они были тогда, науки эти. Просто жили, а сейчас образованные все. Отец мой Николай Викторович был всю жизнь был простым работягой, а потом на войну ушел. Великий человек был. Не помню я совсем отца, маленький больно был. Матушка всегда говорила: "неуважительно это взрослого мужика, героя войны со слезами горя вспоминать, да и некогда было, работать надо." Матушка моя всю жизнь швеей в цехе работала, сил не жалев на меня, а я после класса восьмого на завод ушел и дальше уже как-то легче стало. Вышла она тогда скоро на пенсию. Двадцать пять годков мне было, когда работать она перестала. В тот год я и женился на голубушке своей Клавдии Михайловне. Год уже, как ее не стало. Царствие даруй ей боже небесное. Я вернулся к своей кровати. Прилег: спать уж совсем не хотелось. Поворачиваюсь к стенке: "как же там мой Аркаша?". Аркаша мой женился уж года три назад на хорошей такой девочке Варваре. Моложе она его, да и правильно это. Путешествовали они все эти годы, да только сейчас с невесткой внука мне заделали. Сказал мне тогда Аркаша: "сынок будет в честь тебя, отец, Виктором назову". Хочу я себе внука больно, да только не дожить все боюсь. -Налью-ка себе чай, - кряхтя поднимаюсь я. Стар совсем стал. Иду к кухне. Здесь не так сыро, как везде в маяке. Тянусь за заварной: беленькая на той же полке. Одергиваю сам себя - до внука дожить надо. Беру чай. А если не внук, а внучка получится? Оседаю на стульчик. С внучкой тяжелее будет. Сам я лишь пацана воспитывал, да и то балаболом парень вышел. Даст бог уж ребенок исправит. Скучал я порой по сыну, да возможности толком общаться не было, то я на маяке, то Аркаша мой в разъездах с Варенькой. Молодое дело, путь гуляют, мы-то с Клавдией Михайловной лишь Ялту видели, да Ленинград. Пусть гуляют. -Эх, - опираюсь на стеночку. Скучаю я по голубушке своей Клавдии. Она, как ушла, письма писать ей начал, да чтоб не хранить, камину все зачитывал, а после в него и отправлял, аккуратно все запаковав. Кто захочет некрасивое письмо читать? Да и сейчас, на маяке, делалаю я так. Даже чаще, чем раньше. Все равно на маяке лишь с любимой время проводить могу. Кажется, что даже ближе она мне стала. Скучаю я по ней, да и сам скоро буду. Внука только дождаться надо, правильно это. Или внучку. Коль внучка родится, так Клавдией назову хорошей девочкой они ее воспитают. Аболтус Аркашка, да только жена его Варенька женщина мудрая. Доверяю я ей. Из Аркаши лишь она человека делает. Увидеться с ними нужно будет, по прибытии. Месяц мне на маяке до конца смены остался. Быстро закончится. Рассветает. Поднимаюсь наверх. Красив горизонт. Как там голубушка моя? Написать бы ей. Отхлебываю чая и прислоняюсь к стенке: не так уж одинок я. Со мной всегда моя Клавдия Михайловна или Аркаша с невесткой. А очень скоро и с внуком. Или внучкой. Смотрю на предрассветное небо. -Эх, - месяц все еще видно. Одинок я. Как месяц. Как Лев Николаевич. Как маяк.