Chypre

Это был их первый сеанс с тех самых пор, как Беделия всё же согласилась возобновить терапию с Ганнибалом. Она впервые примерила на себя роль целителя с тех самых пор, как нарушила главное правило медицины. В конце, вместо того, чтобы встать и уйти, Ганнибал говорит: -У меня есть кое-что для вас. — Из портфеля он достаёт коробку в элегантной обёрточной бумаге, совместившей в своём цвете и слоновую кость, и сухой кларет. -Ганнибал, вам должно быть известно, что мне, как вашему психиатру, нельзя принимать подарки от вас, — вежливо возражает Беделия. -Сейчас я делаю подарок не психиатру. Я делаю его человеку. Вы прошли через очень суровое испытание. Едва он произнёс последнюю фразу, как кровь начала заливать пол; её брызги разлетались по стенам, как от руки самого Поллока. Беделия моргает, и кровавые следы исчезают. -Да, — говорит она так ровно и нейтрально, насколько это возможно, лишь бы звучать профессионально, а не примером из учебника по посттравматическому стрессу. –И всё же, если мы намерены продолжить терапию, принять этот подарок я не могу. -Если я скажу, что не потратил ни единого цента на него, вы примете? Ганнибал не терпит отказов — ни в терапии, ни сейчас. Беделия чувствует, что он не отступит и сломит её волю, как бы осторожно он этого ни делал. Глубоко внутри это ранит, оставляя кровоподтёки. -Если вы настаиваете. — Она протягивает руку. Ганнибал не скрывает восторга, словно ребёнок в рождественское утро. Беделия снимает с подарка, маленького и необычно тяжёлого, обёртку отточенными движениями, бумага толстая, укрытая позолотой арабески. Она открывает коробку и достаёт гранёный флакон, наполненный янтарной жидкостью. -Парфюм — очень… личный подарок, — настороженно произносит она. -Он принадлежал моей покойной тёте Мурасаки. Это её визитная карта, очень редкий и старинный аромат. Я унаследовал его вместе со всеми её личными вещами два года назад, сразу после её смерти. -Тётя, к которой у вас были безответные чувства. — Беделия откладывает это на потом, чтобы было, что обсудить на будущих сеансах. Её намеренный комментарий — не больше, чем пылинка на его очередном костюме-личности. -Мурасаки была сложной женщиной. Непринуждённо изящная, неизменно вежливая и в любой момент способная постоять за себя. — Ганнибал делает паузу, его карие глаза тягуче-мягкие, словно растопленный шоколад. — Вы напоминаете мне её. Беделия возражает нежно, на грани с заботой, подбирая аккорды, что искусный композитор. -Безусловно, в вашем окружении есть более… достойная такого… чувственного подарка женщина. -Такой больше нет, — заявляет Ганнибал сухо. — Классические ароматы своеобразны, намного запутаннее чересчур фруктовых концентратов, которые носят современные женщины. Для такого нужна весьма… степенная женщина — никто более не сможет носить его должным образом. -Такая как я. -Именно, — отвечает он так же живо, как набрасывается на мышь кошка. — Прошу, примерьте его — для меня. Если вам он не понравится, я пойму. Беделия снимает колпачок с флакона и вдыхает. Верхние ноты лёгкие и цветочные — роза и резкий цитрус, сирень и бергамот. Но за ними скрывается что-то тёмное, укрытое мхом. Так непривычно для неё самой — она очарована. -Пахнет садом после дождя. Ганнибал удовлетворённо улыбается. -Позволите? Он подходит к её стулу вплотную, забирая флакон из её рук. Она послушно оттягивает рукава своего пиджака, оголяя внутреннюю сторону запястий. -Парфюм так же исключителен, как и человек, который носит его, причём химия его взаимодействия с телом каждого уникальна. То, что привлекательно на вас, может отдавать на ком-то затхлостью. — Ганнибал смазывает сначала тонкую кожу, укрывшую синеву вен и бьющийся пульс, парфюмом, потом — открытую шею, так опасно близко к красному всё ещё чувствительному шраму. Её пульс учащается, кожа покалывает так, будто электризуется под его прикосновением. –Ваша кровь приливает к коже и разогревает химические соединения. Верхние ноты, обычно цветочные, испаряются в первую очередь. В более ранних купажах, как этот, магия аромата может раскрываться часами. Лепестки розы и цедра кровавого апельсина обрушиваются на неё ливневым потоком. Бутоны сирени и иланг-иланга застывают в воздухе, скрывая в себе дразнящую чистоту сандалового дерева. Аромат захватывает, пленит. Укутывает её шёлковым саваном. -Он хрупкий, и всё же чарующий. И мрачный. Как что-то ускользнувшее из иных эпох. Ганнибал закрывает глаза и вдыхает. Когда он открывает их, они стекленеют, темнея. -Я так понимаю, вам нравится аромат, — произносит он, и грустная улыбка мелькает на долю секунды на его губах. -Да. Это очень продуманный подарок, — честно признаётся она. –Но он должен быть первым и последним. Я не могу позволить этому войти у вас в привычку. -Безусловно, доктор Дю Морье, — отвечает Ганнибал, к месту сдержанно. — Благодарю за позволение нарушить терапевтические границы хотя бы единожды. И за продолжение терапии. Беделия провожает его до двери, цветочное облако шлейфом тянется за ней. -Спасибо за парфюм. До следующей недели. Однако только час спустя его ухода тёмные влажные базовые ноты дубового мха и ветивера пробиваются наружу, и Беделия осознает ужасающую природу подарка Ганнибала. Она одна в своём доме, ослепительна в ароматах блёклого разложения и томительного увядания. Как же невероятно надлежаще для доктора, убившего пациента.