Грязные гномы

      Скрюченный сидел в банке. Ее широкое горлышко было открыто, но он не мог ни допрыгнуть до него, ни взобраться по гладким вертикальным стенкам.       - Ну что, братец, - Хаул постучал пальцем по стеклу.       - Отстань, гад, - отозвался гном. – А не то...       - И что ты сделаешь? Я – не Софи, мне врать нет смысла, я-то знаю, что ты ничего не можешь.       - Да, не могу, - прошипел гном. – Но если бы мог, уж я бы постарался, чтобы твой детеныш родился горбатым.       - Как ты?       - Да, как я. И чтобы его тоже толкали и били. Вот бы я повеселился.       Хаул не чувствовал больше ни злости, ни, тем более, ярости. Он устало присел на краешек пыльного стеллажа в кладовке рядом с банкой и расправил полы камзола. Что делать с горбуном, он не знал.       - Почему ты такой злой? Я наблюдал за вами, и другие гномы были озабочены лишь тем, чтобы наесться печенья с изюмом, да напиться молока. Но тебе нужно было совсем другое. Почему бы вам не приходить и не петь, как положено? Вы получали бы за это сколько угодно угощения и при этом дарили бы радость.       - Радость? – гном даже вскочил от негодования. – С какой стати мне дарить кому-то радость, когда никто не дарит ее мне!? Ты такой длинный, Хаул, и такой глупый. Если убить тебя и положить на пол, то я устану ковылять от твоих красивых ботинок до твоей уродливой головы, в которой нет ни капли ума. Откуда мне взять радость? Нет, глупый Хаул, внутри меня только боль и я делюсь ею сполна.       - Но причем тут моя семья? - возмутился Хаул. - Мы не виноваты в твоей беде, почему ты мстишь нам?       - А мне так становится немного легче, - гном это сказал спокойно и совершенно искренне, и Хаул даже не сразу нашел, что возразить.       - Но, может, тебе стоило обратиться за помощью вместо того, чтобы вредить?       - Ха, и к кому же это?       - Да хотя бы и ко мне! Видят боги, я не отказываю никому, кто приходит. Но вместо того, чтобы самому стать счастливее, ты делаешь несчастными всех вокруг.       - Подожди, подожди, - перебил Хаула Скрюченный. – Так ты что же, можешь лечить горбатых?       - Людей не могу – слишком большие размеры. Но ты такой маленький, что вполне можно было бы попробовать.       - Так откуда мне было знать! – закричал гном и ударил кулачком по стеклу. – Да я понятия не имел о твоем существовании, пока мы к вам не пришли. Не отказываешь тем, кто обращается? Ха, как легко быть таким добреньким. А тебе не приходило в голову, глупый добренький маг, что те, кто больше всего нуждаются в помощи, не придут к тебе и не постучат в твою дверь! Ты спросил, за что я мщу тебе, так вот теперь я отвечу: за то, что ты жил себе спокойно и ел печенье с изюмом каждый день и даже не задумывался, что где-то на свете есть я, и мне плохо, а ты мог помочь мне, но не помог.       - Да я не знал, не знал, пойми. Как ты себе это представляешь? Мне что, надо было бегать по всем мирам и кричать: «Эй, я - Хаул, горбатые гномы, идите все ко мне»?       - Почему бы и не побегать, - гном зло усмехнулся, – Прежде чем ждать, что кто-то вдруг придет к тебе и начнет «дарить радость», - он произнес это с невыразимым отвращением, - нужно сначала побегать, тебе не кажется? Ты убил их? – вдруг переключился он.       - Кого?       - Моих братьев.       - Да.       - Ты правильно сделал, - одобрил Скрюченный. – Они были дураки, я их всех ненавидел. Хорошо, что ты их убил. Вот видишь, Хаул, я тебе друг, - он заискивающе заглянул Хаулу в глаза. - Мы оба их ненавидели. Отпусти меня.       - Ты думаешь, что все так просто? Ты пришел в мой дом, ты мучил мою жену и угрожал убить моего ребенка. А теперь «Отпусти меня, Хаул»? И ты пойдешь за пару изюмин причинять страдания другим женщинам?       Хаул вздохнул. Он и сам уже хотел отпустить несчастного гнома - убийств с него было достаточно, но хитрое заискивающее выражение на его мордочке вызвало протест.       - Это всё братья, - нашелся гном. - Это всё они! А я просто не мог пойти против них - они бы меня побили, ты же видишь, какой я слабенький и больной. А они глупые и злые.       - Ага, ври больше.       - Я не вру, - гном честно-честно округлил глаза. – А те, кто в гнезде, еще глупее. Да они такие глупые, что даже ботинки никогда не снимают, потому что надевать их снова – слишком сложная задача. Отпусти меня, без меня они не смогут ходить за едой, и королева останется без изюма, - он вдруг взмолился искренне и страстно. - Они погибнут, Хаул! Отпусти!       - А никого нет, – Хаул сглотнул мучительный комок вины, застрявший в горле, и добавил, насколько мог, спокойно. - И твоей королевы тоже.       - Нет, нет, нет, - гном сидел в центре банки, но при этих словах приподнялся и подполз на коленях поближе к Хаулу, насколько позволяло пространство. Он прижался ладонями и носом к стеклу, вгляделся в его лицо и увидел ответ. – Ты убил! – закричал он. - Ты убил!       Тело его дернулось, отлетело к противоположной стенке и с силой ударилось об нее. Он сполз вниз, всхлипнул, но тут же дернулся и ударился вновь. В его движениях не было ничего разумного, да и вообще хоть сколько-нибудь сознательного, он снова и снова бился о стекло, как насекомое. Выглядело это в точности, как когда Майкл тряс банку, но только сейчас она стояла неподвижно. Эта реакция была настолько нечеловеческой, что Хаул, еще минуту назад разговаривавший с гномом, как с себе подобным, замер шокированный, не зная, что делать. А гном, пометавшись, упал на дно, сжался в комочек, подтянув колени к груди, и остался так лежать. Он не кричал, не плакал и только иногда вздрагивал, словно тело его пронзала физическая боль.       А вот Хаулу захотелось закричать и заплакать и заметаться по кладовке, как это только что делал гном в своей банке. Темная волна затмевающей рассудок ярости, которая несла его вчера, давно схлынула, и сейчас он был самим собой – человеком добрым и патологически неспособным причинять боль. Вот у Бена Саливана с этим проблем никогда не было, и люди это чувствовали и боялись. Но Хаул был совсем другим, и поэтому то страдание, которое сейчас выражала каждая клеточка гномьего тельца, было таким же мучительным и для него.       - Эй, гном, парень, - окликнул его Хаул, не в силах дождаться, когда тот придет в себя. - Я тебя отпущу.       - Зачем? – гном не шевелился.       - Ты будешь свободен, пойдешь, куда захочешь.       - Куда?       Ответить Хаулу было нечего.       - Хорошо, только ты не больно меня убей, ладно? - попросил гном.       - Я не хочу тебя убивать.       - Помучить хочешь?       - Нет, совсем нет. Я тебя просто отпущу. Чем… чем помочь тебе?       - Сейчас убить – это значит помочь и отпустить, дурак.       - Как тебя зовут? – Хаул вдруг осознал, что до сих пор не знает настоящего имени этого гнома и продолжает мысленно называть его Скрюченным.       - Теофраст.       - О... ох... обалдеть! – чародей был как раз из тех, кто способен оценить подобные имена. – Шикарное имя!       Он сразу представил, как роскошно звучало бы «Теофраст Пендрагон».       - Сам выбирал, - самодовольно сообщил гном, снова усаживаясь. – Это вы, люди, называете своих детенышей как животных: завели собачку, дали ей кличку и приучаете на нее откликаться; завели детеныша – то же самое. А у нас в гнездах все правильно устроено: каждый выбирает себе имя сам.       - Теофраст, чего бы ты хотел, кроме смерти?       - Ты ничего не понимаешь, глупый Хаул. Теперь мне надо умереть. Вот только ты сказал...       - Да?       - Что ты мог бы меня исправить, - гном поднялся. – Что можешь сделать меня высоким и красивым.       - Ну, на счет красоты я ничего не говорил.       - Высокий – значит красивый, идиот, - Теофраст приходил в себя.       - Да, думаю, мог бы.       - Давай, делай тогда скорее. Чего стоишь!? – Скрюченный выпрямился, насколько мог и упер кулачки в бока. – А потом ты не больно меня убьешь, как договаривались.       Хаул предпочел бы отпустить его на все четыре стороны и, возможно даже, снабжать изюмом до конца дней, но понимание отличий природы и потребностей гномов все же снизошло на него, хоть и с некоторым опозданием, и он решил сделать так, как хочет гном.       Приготовление зелья не заняло много времени. Дольше всего пришлось искать необходимые ингредиенты, которые Софи, наводя порядок, опять разложила ровными рядами, нарушая всю сложную схему их расположения, лишь внешне напоминающую хаос. Она считала, что банки на полках должны группироваться по внешнему виду и размеру, независимо от их содержания. Хаул уже почти привык и даже воспринимал поиски как очередную интересную игру – что-то вроде «найди рыльца тигровой лилии в ряду баночек с солями кадмия». А вот Майкл от этого откровенно страдал и требовал, чтобы Хаул приструнил Софи и запретил ей наводить порядок. На что чародей неизменно отвечал, что настоящий маг должен находить все нужное при любых обстоятельствах, и вообще - это отличное упражнение для тренировки его (Майкла) интуиции. Правда, на баночках и мешочках были надписи, поясняющие, что в них лежит, но благодаря почерку Хаула они еще никому никогда не помогли. Включая самого Хаула.       Смешав за пять минут всё, что требовалось, Хаул вернулся в кладовку и вручил Скрюченному вязкий зеленоватый комочек размером с изюмину.       - Ешь.       Гном недоверчиво попробовал массу на зубок и поморщился:       - Ты что же, отравить меня хочешь! – возмутился он. – Да я в жизни не ел ничего отвратительнее.       - Ну, так это и не лакомство, а магическое зелье. Жуй, давай.       Гном принялся жевать, кривясь и время от времени издавая звуки, как будто его сейчас стошнит. Хаул терпеливо ждал.       - А повкуснее ты ничего не мог приготовить, какой же ты волшебник? Бее, - гном доел комок и картинно высунул язык.       Маг аккуратно наклонил банку.       - А теперь вылезай и раздевайся.       - Что?! – Скрюченный схватился за свою курточку и вытаращил глаза. – Зачем?       - Так надо.       - Знаю я, что вам, людям, надо. Ты грязный извращенец! Не забывай, мы по ночам заходим в дома и такого насмотрелись... Вы, люди, вы вообще ненормальные.       - Хватит болтать, - оборвал его чародей. – Зелье действует недолго, так что надо торопиться. Хочешь, чтобы я тебя «исправил» - раздевайся. И поживее.       Гном недовольно засопел, выбрался из банки и снял курточку.       - Всё снимай, – Хаул был безжалостен.       За курточкой последовала рубашка.       - Ботинки тоже? – жалобно протянул гном.       - Непременно.       Он вздохнул и стащил ботинки. Под ними оказались крохотные носочки.       - Вот видишь, какой я умный, - похвастался Скрюченный, - многие мои братья даже не понимают, что с носками лучше.       - Ты - гений, - согласился Хаул. - Снимай свои чудесные носки, и штаны тоже. И шевелись, сколько можно возиться.       - Как штаны? Это обязательно? – гном вцепился в пояс штанишек и покраснел. Это было что-то новенькое: краснеющих гномов Хаулу видеть еще не доводилось.       - Совершенно обязательно.       С видом мученика гном развязал веревочку на поясе и снял штаны. Хаул надеялся, что на этом все закончится, но не тут-то было. Под штанами на гноме оказалось белье – что-то вроде кальсон до колен. И мордочка гнома, и весь вид его горбатой фигурки показывали, что с этим предметом одежды он без боя не расстанется.       - Теофраст, - сказал Хаул, вздохнув, - это тоже нужно снять.       - Зачем?       - Я не смогу работать с твоим телом через ткань.       - А с этими частями моего тела и не нужно работать, горб у меня на спине, если ты не заметил.       - У тебя одна нога короче другой. Не говоря уже о других причинах.       - Каких это? Ты все-таки извращенец, я так и знал.       Хаул не очень любил, когда его называли извращенцем, и уже начал злиться. Но, вспомнив обстоятельства, предшествующие происходящему, и свою в них роль, взял себя в руки.       - Дело в том, что зелье может подействовать не только на твое тело, но и на одежду, которая будет на нём надета в тот момент, я пока сам не знаю. И тогда, возможно, их будет уже не разделить. Ты станешь единым целым со своими подштанниками. Ты этого хочешь?       Теофраст сдернул подштанники в один миг. Он стоял обнаженным, прикрываясь руками, но тут руки перестали ему повиноваться, расслабились и повисли по бокам от тела, и Хаул, не дожидаясь, пока у него подогнутся и ножки, обхватил его ладонью. Гном шевелился все меньше и меньше, и чародей хорошенько его рассмотрел.       Все тело бедного Теофраста было перекошено. Позвоночник его выгибался вверх и в сторону, от чего грудь была вогнутой, а на спине с левой стороны выступал ужасный бугор. Правое плечо располагалось значительно ниже левого. Он словно все время был наклонен вправо и вперед, и чтобы компенсировать это и дать голове возможность стоять хоть немного ровно, шея его искривилась влево и назад, так что голова затылком прижималась к левому задранному плечу и была малоподвижна.       - Ишь, какие руки у тебя нежные и гладкие, - гном не замолкал. - Ты ими вообще что-нибудь делаешь?       - Я великий чародей! – ничуть не обиделся Хаул. - А не дровосек какой-нибудь.       Скрюченный (пока еще) гном искренне полагал, что сказал гадость, но обвинения в ухоженности задеть Хаула никак не могли.       Преобразования, вызванные съеденной гномом массой, продолжались, и вскоре он совсем перестал двигаться и что-либо чувствовать. Только подозрительно косил глазами, когда Хаул вертел его тельце, изучая.       С ногами у него оказалось не все так плохо. Разница в их длине, судя по всему, была вызвана тем, что тазовые кости тоже крепились к позвоночнику под углом – правая сторона выше левой - от чего правая нога казалась короче.       Хаул ровно уложил гнома на одну ладонь и накрыл другой, выжидая последние секунды изменений и согревая, а когда открыл его вновь, в руке у него лежал пластилиновый человечек.       Природа ли, жестокие ли гномьи боги слепили маленького Теофраста так криво и неправильно, но теперь он снова стал глиной в его руках, и, в отличие от богов, на Хаула гном мог положиться.       Сильные длинные пальцы чародея надавливали сначала слегка, очень осторожно, а потом все увереннее и увереннее, и пластилиновое тельце выпрямлялось и расправлялось - приобретало ту форму, которой было лишено по воле злой судьбы. Когда действие зелья стало заканчиваться, и гном снова принялся косить глазами и слегка подергивать конечностями, Хаул еще добавлял последние штрихи, вытягивал и выглаживал поверхность, чтобы не оставлять отпечатков пальцев.       - Ну что, извращенец, - с исчезновением горба характер у Теофраста не улучшился. – Трогал меня, да?       - Ага, - Хаул был очень доволен собой - гном вышел преотлично, особенно если учесть, что для чародея это был первый опыт подобных операций. Он поставил его на ножки.       - Мне странно, - человечек покачивался.       Тело его изменилось неузнаваемо, привычного центра тяжести больше не существовало, и Теофрасту предстояло заново обрести равновесие и чувство пространства. Он наклонился, едва не упав, поднял кальсоны и попытался надеть их, но для этого ему пришлось встать на одну ногу, а с таким испытанием он не справился – завалился на бок.       - Ты не исправил меня, а наоборот испортил, злой, злой Хаул! – заныл он, лежа натягивая подштанники.       - Тебе надо немного привыкнуть, - ободрил его чародей. – А выглядишь ты здорово, Теофраст, ты очень высокий! Для гнома, конечно.       Гном, хныкая, просовывал ноги в штанины.       - Да я тебе сейчас зеркало принесу, - нашелся Хаул.       Он взлетел на второй этаж, перепрыгивая длинными ногами через три ступеньки, схватил в спальне небольшое овальное зеркало на подставке и побежал обратно, но в коридоре ему встретилась Софи.       - Невероятно! – радостно улыбнулась она. – Ты теперь с зеркалом вообще не расстаешься? А вдруг захочется полюбоваться собой, да?       Хаул сбежал, не отвечая.       -Вот, смотри! – он поставил зеркало перед гномом.       Теофраст тем временем уже оделся и совершал какие-то странные движения, впрочем, вполне скоординированные.       - Я так раньше не мог, - сообщил он, наклоняясь в левую сторону.       Собственное отражение его заворожило.       - Так... так я такой? – спросил он изумленно.       - А что, ты раньше себя не видел? - Хаул заволновался, что плохо представляя свой предыдущий вид, Теофраст не оценит произошедших изменений. Но опасения оказались напрасны.       - Нет... - он покрутился. - Да я самый красивый в мире гном! Да я в семнадцать раз лучше всех моих братьев! - Теофраст сиял. – А ты ничего, Хаул. Конечно, не такой умный, как я, но для человека сойдет. Я, может даже, приду потом сплясать для вас, как ты хотел.       - Уж избавь.       Теофраст еще немного повертелся перед зеркалом, расправил косо сидящую одежду и лег на полку.       - Теперь давай. Только поскорее, а то страшно, - он блаженно вытянулся на спине, впервые в своей жизни. Вполне прилично выглядящий, а теперь еще и прямой гном. Хаул заметил, что Теофраст не был грязным – чистая одежда, чистое тело под ней, даже его борода была аккуратной и подстриженной. И за все время их разговора он ни разу не тянул слова. Маленький злой гений гномьего уровня.       - Ты уверен?       - Да, да, - гном сложил ручки на груди. – А что я буду чувствовать?       - Ты просто уснешь, - Хаул сидел на краю полки в нескольких дюймах от этого игрушечного человечка.       - Это хорошо, - Теофраст счастливо улыбнулся. – С... спасибо, - похоже, слово было для него непривычным. – Так я бы горбатым был, понимаешь? – снизошел он, наконец, до объяснений. – А теперь я смогу вылупиться прямым и высоким в новом счастливом гнезде.       Он закрыл глаза, не переставая улыбаться.       Сердце пропустило удар. Оставалось еще несколько секунд, когда можно было что-то сказать. Но что? Что гнезд не осталось и никакой новой жизни не будет? Хаул промолчал.       Так вот почему гномы умирали так легко – они думали, что родятся в новых счастливых гнездах. Что это, религия или реальное устройство гномьего мира, Хаул не знал. И теперь уже никогда не узнает, спросить было не у кого – последний гном лежал перед ним мертвым.       Похоронил Хаул его во дворе.       - Так, с гномами покончено, - сказал он вслух, и его захлестнуло непривычное и крайне неприятное чувство – отвращение к самому себе. Целая раса разумных живых существ исчезла с лица земли. А ведь они были бессильны: маленькие, слабые, невероятно глупые и не обладающие никакой магией. По большому счету единственным их оружием были людское невежество и предрассудки. Хаул пытался гнать от себя мысли, что все можно было сделать иначе, но они возвращались снова и снова.       Он подгреб ногой колючие листья падуба, принесенные во дворик осенним ветром, и прикрыл ими пятачок только что утрамбованной земли. Сверху удачно лег кусок обшивки самолета, с невероятным трудом добытый им на месте авиакатастрофы под Кармартеном - источник совершенно недоступных в Ингарии материалов. Софи минимум раз неделю требовала выкинуть этот непонятный мусор, она не подозревала, что ценность его в этом мире запредельна. Да кудесник Салиман, не раздумывая, убил бы кого-нибудь за такой же. Убил.       Хаул почувствовал себя грязным. Он уже подумывал, не закрыться ли в ванной на полдня, но тут вспомнил про другую прекрасную жидкость, к которой люди часто прибегают в таких ситуациях - скотч, старый добрый скотч, благо здесь его делали ничуть не хуже, чем в Уэльсе. Желание надраться стало непреодолимым.       Пространство между дверью в кладовку и выходом из замка преодолевалось за секунды, и вероятность быть пойманном на этом отрезке пути стремилась к нулю. В том случае, конечно, если бы хозяйкой дома не была Софи. Она умудрялась поймать кого угодно и где угодно. Мимо нее не удавалось прошмыгнуть даже Кальциферу.       - Ты куда? Скоро обед будет готов,       - У меня дела, - попытался увернуться от ее взгляда Хаул.       - Я тебя сегодня с утра не видела, думала хоть за обедом поговорить, а ты уходишь? - голос у нее был требовательный и немного обиженный.       - Софи, - Хаул поморщился и сделал незаметный шажок к двери, - давай попозже, а?       - Как это понимать - попозже? Я хочу сейчас. А ты - мой собственный муж, и я имею право общаться с тобой, когда захочу, понятно! - Софи придвинулась к нему с самым грозным видом. - Я все ждала, когда ты освободишься, а ты берешь и убегаешь! Так нечестно.       Бороться с Софи было очень сложно, и вскоре Хаул уже сидел в кресле возле очага - бывшего места обитания Кальцифера. Став свободным, демон проводил в нем не много времени, но сухие дрова всегда дожидались его на случай необходимости срочно подкрепиться. Софи плюхнулась к нему на колени, поерзала, устраиваясь поудобнее и, конечно же, первым делом принялась наводить порядок – пригладила его волосы, потрогала сережку в ухе и расправила кружева.       - Софи, - Хаул встряхнулся, чтобы вернуться в исходное состояние, и обнял жену. – Это называется художественный беспорядок, и я создавал его специально.       - А тот бардак, который ты оставил после себя в ванной - тоже художественный беспорядок? – Софи поджала губы.       - Нет, это называется творческим беспорядком. Художественный и творческий – разные понятия, не путай.       - Начинаю улавливать... - она села прямо и недовольно прищурила глаза. – Значит, тот ужас, что творится в вашем с Майклом магическом хозяйстве – это творческий, я права?       - Совершенно, – одобрил ее Хаул. – И на этом месте мы остановимся поподробнее. Ты сегодня опять все переставила. Ничего невозможно найти! И ладно бы ты расставляла все одинаково, так нет же – по моему, ты еще ни разу не повторилась, каждый раз это что-то новенькое. Майкл сегодня чуть ли не рыдал.       - Я еще не определилась, как будет красивее всего, вот и пробую разные варианты, - спокойно объяснила Софи. – Сегодня проснулась и подумала, что будет здорово смотреться, если баночки из зеленого стекла поставить в порядке уменьшения слева направо, а на полке под ними – из коричневого, наоборот, в порядке увеличения. Тебе понравилось?       - Не то слово, - усмехнулся Хаул. - Я просто потерял дар речи, когда увидел, - И это было истинной правдой, только по другой причине. – Так вот ради чего ты подскочила ни свет ни заря – бросила меня ради баночек? Я оскорблен, - он с улыбкой поцеловал недавно проколотое розовое ушко, с вдетым в него золотым листочком.       - Ага, я слышала, как оскорбленно ты продолжал храпеть.       Этот выпад Хаул проигнорировал.       - Значит, утром все нормально было, не тошнило? – он похлопал ее по коленке.       - Нет, меня вообще не тошнит, я чувствую себя на удивление прекра... - не договорив, Софи снова выпрямилась, нахмурилась и строго посмотрела на мужа.       - Хаул, ты что-то делаешь!       - Я? – Хаул округлил глаза, поднял брови вверх, насколько мог, и сам понял – переиграл.       - Ты, ты, кто же еще! А я, глупая, думаю, как же все хорошо получается. С ума сойти, и как я сразу не догадалась. Как ты мог! Опять сплошная магия.       - Ну, знаешь, если ты хочешь жизнь без магии, тебе надо было бы выйти за кого-нибудь другого, потому что магия – это я! – Хаул выпятил грудь с невероятно напыщенным видом. Но острый локоток Софи, ткнувшийся ему в живот, быстро заставил его сдуться.       - А что в этом плохого? – вопросил Хаул с искренним удивлением. - Разве ты хочешь корчиться над тазиком полдня? Ведь так же лучше.       - И для кого это лучше!? Если бы ты думал о том, что лучше мне, ты бы спросил меня. Может, я хочу, чтобы меня тошнило, может, я хочу корчиться над тазиком, откуда ты знаешь?       Хаул закатил глаза.       - Так что не ври, - продолжала Софи. - Ты просто заботился о своем собственном комфорте. Чтобы мои утренние недомогания не портили тебе привычную удобную жизнь.       - Ну, и это тоже, – бесстыдно согласился Хаул. – Я не хочу видеть, как ты с зеленым лицом слоняешься по дому – такой оттенок не подойдет к твоим рыжим волосам. Это зрелище будет оскорблять мой эстетический вкус и тонкое чувство прекрасного.       - Они не рыжие.       - Рыжие. И, главное, у тебя и при хорошем-то самочувствии характер - не сахар, а при плохом нам с Майклом и с пауками вообще не выжить.       - Что? - Софи возмутилась. - Да у меня прекрасный характер! И пауки меня давно полюбили.       - Это стокгольмский синдром.       - А это еще что такое?       - А, не важно... - вздохнул Хаул.       Софи продолжала что-то возмущенно говорить, тыкать в него локтем и дергать за сияющую пуговицу на камзоле, правда слезть с колен не пыталась. А Хаул обнимал ее, придерживая руки, чтобы не дать ей как следует замахнуться, и с ужасом осознавал, что все его горячие клятвы самому себе ничего не стоят. Что, если вновь появится кто-то или что-то и попытается причинить ей вред, да хотя бы и те же самые гномы, об убийстве которых он так искренне сожалел, то, скорее всего, первой его реакцией будет - перебить всех сразу и только потом начать думать, нельзя ли было решить проблему иначе. «О, боги, пусть только на нас не нападут представители каких-нибудь малочисленных вымирающих рас», - мысленно попросил Хаул.       - Ты вообще меня слышишь? – Софи было неинтересно высказывать претензии, когда Хаул не участвует в перепалке.       - Тебя невозможно не слышать, ты так кричишь, что я наверняка оглохну еще молодым.       Этот ответ полностью устроил Софи, она обняла его за шею теплыми руками и продолжила свою речь. Юбки бирюзового платья в тонкую белую полосочку укрывали Хаула, он чувствовал приятную тяжесть ее тела и прижимался щекой к шелковистым пахнущим ромашкой волосам. Что-то нежное обволакивало его и делало сильнее и чище. «А, к чертям! - подумал он. - Пусть будут хоть малочисленные, хоть вымирающие».