Частные уроки

Если бы Настю спросили почему она так незвлюбила этого человека, она не смогла бы ответить. Она знала только, что он был студентом и нуждался в деньгах. А ещё им — долговязым, с копной светлых волос, — восхищался отец. Именно он привёл её сюда когда решил, что дочке нужен репетитор. — Перед вами таблица. Сейчас тоже не сможете просклонять mari? — она подняла на него глаза, и на душе стало тошно. Как и велел отец, Настя приходила сюда три раза в неделю, поднималась на третий этаж и стучала в дверь. Звонка не было. Эта мелочь вызывала раздражение, как и сами занятия, которые тянулись невыносимо долго. — Нет. — она приняла равнодушный вид и отвернулась к окну. На другом конце стола вздохнули, и она услышала звук отодвигающегося стула. Шагов не последовало. Стало любопытно — какое выражение лица сейчас у Ильи Николаевича? — но она не могла нарушить правила игры, которую сама же придумала. — Почему? — спросил он устало. Настя, не повернувшись, пожала плечами. — Просто не могу. — Да неужели? — немного раздражённо откликнулся он, помолчал несколько секунд, но в итоге сдался. — Если вам так не хочется заниматься латынью, поговорите с отцом. Думаю, он пойдёт вам навстречу. — Да неужели? — передразнила Настя. — Вам что, не нужны деньги, раз отказываетесь от репетиторства? — Нужны, но я беру деньги за проделанную работу. — он наклонился вперёд. — За работу. Понимаете, Настя? А раз вы ничего не учите, значит, я плохо преподаю. Она знала, что так нельзя, плохо, ужасно — отыгрываться на чужом человеке, — но обида, не осознанная ещё ей самой, толкала на поступки совершенно глупые и эгоистичные, которые выявляли всё самое плохое в её характере. — Я не откажусь от занятий, Илья Николаевич. — бросила она и наконец посмотрела ему в лицо. Это был вызов, ответ отцу, который любил этого долговязого человека, а не её. Квартира была старой, а комната — пыльной, с ковром на стене, на который оседали пылинки, видные на свету. Всё казалось ненастоящим, искусственным. Настя не могла принять то, что краснеет под его взглядом и пошла на сделку с совестью — отвела взгляд. — Почему вы молчите? — не совсем понимая, кого из себя строит, Настя решила на всякий случай повыше поднять подбородок. Илья пожал плечами и по-мальчишески взлохматил волосы, фыркнул. — Мне нечего сказать. — он посмотрел на неё и почему-то посерьёзнел. — А ещё я не хочу жаловаться вашему отцу. — Вы не подкупите меня добротой. Не притворяйтесь «добрым полицейским». — Я не притворяюсь, а просто хочу помочь. Не этих слов она ожидала и не так планировала ответить. На кухне тикали часы. Как из-под белой прозрачной вуали она наблюдала — совсем чужая девушка, сидящая напротив Ильи, говорит: — Вы живёте один здесь? — Что? — от удивления он поперхнулся. Среди книг и старомодных ковров стояла только одна фотография, покрытая слоем пыли — три силуэта, в самом высоком из которых она в первый же день узнала Илью Николаевича. Дома у него было мало личных вещей, всё больше — по работе, словно он пытался от чего-то спрятаться, уйти, хотя и был взрослым. Она вдруг с неожиданной ясностью поняла, что он тоже одинок, и это открытие породило ещё большую смуту в душе. Странно, что она не разгадала этого раньше, когда целый месяц ходила к нему на занятия. Худой, немного нервный: ему наверняка тоже, как и ей, бывало грустно в пустой квартире, а она своими капризами только добавила проблем. — Да, вы пра… — начал Илья, но смолк на полуслове. — Ну что вы, перестаньте. Настя отёрла щеку и с удивлением обнаружила мокрый след на пальцах. И только после этого разрыдалась. Она жалела себя, его — всех людей, потому что в какой-то степени все одинаковы. Худые, нервные, нуждающиеся в любви. Она не заметила, как Илья Николаевич оказался рядом, присел на корточки, протянул платок. Кажется, он был растерян, но не раздражён. Всхлипнув, она посмотрела в его глаза, — изумрудную зелень, — и пробормотала: — Простите, простите меня… Он улыбнулся открыто и искренне. — Ничего, всё будет хорошо.