***
Дин ненавидит все, что связано с выздоровлением. Кажется, с каждым разом это занимает у него все больше и больше времени. Он особенно ненавидит выздоровление в больницах с их стандартным дежурным сочувствием. Профессиональные опекуны, которые обращаются с ним как с мыслящим мясом, способным контролировать свое тело, но неспособным что-либо сделать — да хоть самостоятельно пересесть с кровати в инвалидное кресло. Его перевели из отделения интенсивной терапии, и это был, как всегда, унизительный процесс. Медсестры осушили трубки и вынули их, отключили от аппаратов, уложили и повезли. Все время они говорили о том, что они делают, что произойдет, как он исцеляется и что он должен чувствовать, но ни одно из этих слов на самом деле не было обращено к нему. Они произносили стандартный набор фраз, чтобы заполнить пространство, сделать интимный процесс менее безличным. Но это никогда не срабатывало. Крайне редко. Однако и этот процесс подошел к концу, медсестры и врачи покинули палату, и Сэм ушел заниматься делами Сэма, которые больше касаются Руби — аллилуйя — и дали возможность Дину отдохнуть после "своего испытания". Самое паршивое, что ему это нужно. Он чертовски устал просто от того, что валялся без дела. Он ненавидит выздоровление. В общей палате слишком тепло и относительно тихо, так как единственный человек кроме него — какой-то старик, который дремлет над книжкой с кроссвордами. Мониторы пищат, но тихо, и в коридоре все еще есть люди, но они далеко, поэтому Дин позволяет себе потерять сознание… Пустота, абсолютное ничто. Ни воспоминаний, ни сожалений. Мир. Сначала цвета. Вспышки света. Затем образы, туманные и размытые по началу, но начинающие проявляться, становиться четкими и острыми как ножи, которыми резали его. Анна. Аластар. Памела. Сэм… Адам. Лилит. Захария. Чак. Бобби. Эллен и Джо… Это будущее, каким оно было. Сэм, Не-Сэм. Голод. Люцифер. Михаил. Габриэль. Смерть… Кастиэль. Лиза. Адам, Сэм. Не-Сэм. Лиза и Бен. Дедушка Сэмюэль. Не-Сэм. Сэм… Его глаза распахиваются, когда он вспоминает, что лежит на больничной койке. Капельницы, швы и отсутствие энергии связывают его, утяжеляют его тело и его дух. Все это очень знакомо — слишком чертовски знакомо теперь, когда он помнит больше своих будущих воспоминаний. Однако то, что его посещает призрак самого себя — относительно новое явление. — Итак, это опять случилось, — легко говорит его дух. Он — оно? — мерцает, и Дин понимает, что не лекарства вызывают у него галлюцинации (а жаль), а то, что он мертв... снова. — Сколько? — спрашивает он. — Думаю, месяц, — голос Мертвого Дина-2 печален — и до странности расслаблен — но Дин ошеломлен. Всего месяц? — Это хуже... чем в прошлый раз, — господи, у него болит горло, — что случилось? — Скажем так, я настоятельно рекомендую не дать Сэму Айну восстать. Он охренеть как жесток, — хихикает его призрачное "я". Это совершенно неуместно, думает Дин. — Он демон, — продолжает призрак, — и если он восстанет, остановить его почти невозможно. А та дрянь, которую он притащит с собой? Зомби, гули, призраки, демоны — худший вид дурацкого дерьма… Даже ангелам пришлось нелегко. Сэм пытался, но все, что он сделал, это заставил свой собственный мозг взорваться, ну или типа того... — призрак печально вздыхает. — Это было очень, очень плохо. Он качает головой, и она так сильно мотается из стороны в сторону, что у настоящего Дина сочувственно болит шея. — Значит, Сэм убит? — Дин едва может выдавить из себя вопрос. — Черт возьми, нет! Айн обратил его, — отвечает призрак веселым тоном, — просто прикоснулся к нему, и Сэм превратился в злого, бездушного робота, и его глаза были такими же белыми и странными, как у Айна. Когда я попытался застрелить ублюдка, Сэм остановил меня и бросил в толпу зомби в качестве закуски — к счастью, я уже был почти мертв. — Это... — голос Дина срывается, — это нехорошо. — Не поспоришь, — легко соглашается Зомби Ланч. — Значит, остановить Сэма Айна. Понял, — бормочет Дин и получает еще больше кивков головой в ответ. — Ты помнишь, где он восстал, или кто сотворил заклинание, или ритуал, или что там нужно сделать, чтобы вызвать его? — Я помню детскую площадку, э-э-э, еще какую-то гробницу. О, и ребенка в костюме астронавта, который испортил мою машину. Как-то так, — он пожимает плечами, — извини, чувак. Они как бы съели мне мозги. Он наклоняет то, что осталось от его головы — действительно, Зомби Ланч, — и либо смотрит, либо слушает что-то, что может чувствовать только он. — Откуда ты тогда узнал, что нужно использовать заклинание? — спрашивает Дин. Дух просто поднимает бровь в замешательстве, не переставая глупо улыбаться. — То, которое вернуло тебя ко мне, — объясняет Дин, — ты... мы... мы ведь не можем его знать. — А, — отвечает призрак, — конечно, можем. Мертвый Дин Первый рассказал нам. Помнишь? Дин роется в своих воспоминаниях, ярких, но каким-то образом перетекающих одно в другое, и находит ритуал. Это было на удивление просто — для любого, кого однажды воскресили из мертвых ангелы, и на кого потом нехило разозлился Смерть, — теперь я вспомнил. — Хорошо, отлично, — дух ухмыляется, будто он Эйнштейн и Гейтс в одном лице. Затем Зомби Ланч наклоняет голову и указывает на стену позади себя, — ну что, наверное, пора идти. — Эй, — выдавливает Дин, прежде чем его призрак может исчезнуть, — куда мы идем? — После того, как умрем? — Дин кивает, и Зомби Ланч беззаботно смеется, — пиздец, если я знаю. — Не обратно в ад? Он знает, что вопрос звучит испуганно и слабо, но теперь, когда он вспомнил ад, он предпочел бы быть брошенным в пустоту, в которую, как считается, попадают атеисты, чем возвращаться туда. — Я не знаю. Хотел бы я сказать тебе, но не могу, — голос призрака наконец-то становится серьезным, — мне пора идти, чувак. Удачи, понял? — Спасибо, — говорит Дин, — и тебе тоже удачи. Он пытается смотреть, но моргает, а когда его веки поднимаются, призрак уже исчез.***
— Что ты знаешь о Сэме Айне? Они заканчивают вечерний перекус, и Сэм чувствует себя сытым после того, как съел сэндвич, выпил пива... и приличную чашку кофе. Он смотрит на остатки супа и желе Дина и чувствует себя виноватым из-за кофе. — Сэм Айн? Ты имеешь в виду Самайн, — поправляет он. — Вообще-то, — повторяет Дин с большим нетерпением, — я говорю о демоне Сэме Айне. Но Сэм уже качает головой. — Это распространенная ошибка. Самайн никогда не был злом. Изначально так назывался просто кельтский праздник урожая. Самайн был ошибочно идентифицирован как бог смерти где-то в 1700-х годах... — он замолкает, потому что Дин смотрит на него, — что? — Ты ходячая энциклопедия всякой дичи, — парирует Дин, и Сэм старается не чувствовать себя оскорбленным, — существует демон по имени Сэм Айн, которого, возможно, назвали или не назвали в честь кельтского фестиваля или как там, — Дин с нетерпением машет рукой. — Дело в том, что он тот еще говнюк, и мы должны его остановить. Теперь очередь Сэма пялиться. — Где ты нахватался этой ерунды? Ты застрял на больничной койке. Дин ерзает, кусает губы, и Сэм понимает, что тот не хочет ничего говорить. Дин бросает смущенный взгляд в его сторону — безмолвная мольба оставить все как есть. Сэм игнорирует. Он продолжает пристально смотреть на брата, пока тот не сдается. — Видения? — осторожно говорит Дин. — Видения? — смеется Сэм, потому что знает, что из всех паранормальных штук Дин возненавидел бы видения больше всего, — когда у тебя начались видения? Дин снова демонстрирует этот трюк с бегающими глазами, явно не собираясь отвечать, и Сэм принимается рассуждать сам. — Я слышал, что травма, физическая или эмоциональная, может спровоцировать развитие экстрасенсорных или паранормальных способностей. Могло... могло ли то, что случилось с тобой, сделать что-то подобное? — Господи, Сэм, — удивлённо фыркает Дин, глядя на него с неподдельным весельем, — не уверен, что кто-то писал инструкции для выживших. — Но это возможно. Дин наклоняет голову в сторону, улыбка сползает с его лица. — Это такое же хорошее объяснение, как и любое другое. — Хм, — отвечает Сэм. Он все еще слегка улыбается, потому что он не единственный, кто страдает от странного сверхъестественного дерьма, — интересно, умеешь ли ты гнуть ложки. — Затухни. Теперь Сэм широко улыбается. — Специально отыщу парочку, чтобы ты потренировался. Может, у тебя получится лучше, чем у меня. Дин хмуро смотрит на него, выглядя таким же яростно раздраженным, как его брат много лет и эпох назад. А потом просто пожимает плечами. — Ага, ладно... Сэм ждет, но Дин просто опускает голову и закрывает глаза, как будто он устал, и больше не хочет ничего говорить. Сэм понимает, что ждет, когда Дин назовет его сукой, а потом он назовет Дина придурком, и все будет так, как было два года назад. Но Дин не собирается этого делать. Это кажется каким-то значительным, как будто Дин не хочет возвращаться к тому, что у них было. Дин снова закрыл глаза, и Сэму приходит в голову, что Дин почти не смотрел на него с тех пор, как его ранили — с тех пор, как ты ударил его ножом, напоминает ему собственный мозг. Он воткнул нож в своего брата, и если бы Дин не повернулся и не успел схватить его за руку, не сумел немного замедлить его, тогда Сэм мог бы на самом деле убить его. Он внезапно чувствует себя больным. — Дин, послушай... — Ничего не говори, — Дин даже не смотрит на него. — Прости. Правда, прости, чувак, — Сэм откашливается, потому что это нелегко. — Я не знаю, что на меня нашло. Я как-то не подумал... По крайней мере, теперь Дин смотрит на него. — Да, я понимаю. Ты был зол. — Ну, да, — пожимает плечами Сэм. Он ненавидит это, но чувствует необходимость оправдать Руби, оправдать то, что впустил ее в свою жизнь, — Руби была моей союзницей, Дин. Но она была всего лишь орудием. Не то чтобы я ей доверял, так что тебе не нужно было… ты же знаешь. — Неважно, — Дин с силой проводит рукой по лицу. Он снова закрывает глаза, словно и сам закрываясь, поэтому Сэм спешит объяснить как можно больше, как можно лучше, чтобы Дин понял. — Я хочу сказать, что понимаю, почему ты чувствовал, что должен... — Потому что она была демоном? — подсказывает Дин, — потому что она лгала тебе? Сэм проглатывает свой автоматический протест. Он не уверен, что все то, что говорил Дин, является абсолютной правдой… но он также не уверен, что это совершенно неправильно. — Возможно, — наконец соглашается он, — но я поговорил с Бобби, и Печати продолжают падать. — Я так и думал, — Дин делает глубокий вдох, слегка морщась, когда он натягивает швы, — а еще я подумал: если мы сможем отправить Лилит обратно в ад, не убивая ее, надеюсь, следующей команде демонических охотников потребуется еще одно или два тысячелетия, чтобы вытащить ее обратно. — А? Чего? — переспрашивает Сэм, не уверенный в том, что не ослышался, — изгнать Лилит? — Ага. — Тогда она будет просто проблемой кого-то еще, — недоверчиво говорит Сэм, — почему бы нам просто не убить ее и покончить с этим? — Я уже объяснял тебе, почему нет, Сэм, — нетерпеливо отвечает Дин, — потому что Лилит — последняя Печать. — Хорошо, да, я помню, — соглашается Сэм, — но это какая-то хрень. Как Лилит может быть последней Печатью? — Пророчества, Сэм, —Дин устало потирает лицо рукой, — "И написано, что Первый Демон будет последней Печатью. И Избранный станет Сосудом, и он выйдет на свободу". Убей Лилит, и сатана выскочит из коробки. — Ты хочешь сказать, что Лилит пожертвовала бы собой, чтобы освободить Люцифера? — спрашивает Сэм. Когда Дин кивает, Сэм недоверчиво фыркает. — Зачем ей это делать? — Потому что она фанатичка и хочет, чтобы ее хозяин был свободен, — отвечает Дин, небрежно пожимая плечами. Сэм пытается понять, но это просто бессмысленно: демоны не верят в бога. Они демоны. Дин, должно быть, видит растерянный взгляд Сэма, потому что вздыхает. — Ты думаешь, что только мы, люди, имеем исключительное право на веру в высшую силу и веру в принципе? — У демонов есть религия? Дин резко кивает, и Сэм знает, что Дин верит в то, о чем говорит, но когда Сэм пытается осознать это, он действительно не может. — А причем здесь сосуд? Я думал, демонам просто нужно кем-то овладеть. Только после того, как слова слетают с его губ, Сэм осознает, насколько они глупы. — Люцифер — ангел, — произносит он через пару секунд. Дин моргает. Медленно опускает веки и медленно поднимает. Потом снова моргает, и его веки остаются опущенными. — Да, чертовы ангелы. Заслуживают не больше доверия, чем демоны, — голос Дина звучит устало, и сам он выглядит измученным, и Сэма снова захлестывает чувство вины. Он и его гребаный дурацкий характер! А Дин еще и облегчил ему задачу, даже не потрудившись помешать ему схватить нож. Может быть, потому, что он не ожидал, что ты ударишь его ножом, тупица, — ругает себя Сэм и чувствует себя виноватым еще больше, чем когда-либо. Боже, он устал чувствовать себя виноватым. — Слушай, эм, ты выглядишь вымотанным, так что я просто... ну, знаешь, пойду позвоню Бобби, — невпопад говорит он, — поищем с ним информацию о Сэме Айне. Дай себе отдохнуть. Потому что, если Сэму придется потратить еще минуту на то, чтобы наблюдать, как Дин вздрагивает каждый раз, когда дышит, он пробьет кулаком стену. — Вперед, Сэм, — голос Дина невнятен, когда его исцеляющееся тело снова погружает его в сон. Он даже не замечает, как Сэм выскальзывает из комнаты. Сэм выходит на улицу, чтобы позвонить, а еще ему нужно пространство, он хочет размять ноги и, да, будем честны, просто сбежать ненадолго. Гудки в телефоне переключаются на голосовую почту. Сэм оставляет короткое сообщение с просьбой, чтобы Бобби перезвонил, когда сможет. К концу фразы он начинает выходить из себя. Он не знает, что происходит, и это его бесит. Раньше у него был четкий план: они с Руби уничтожат Лилит и спасут мир. Год назад он должен был спасти Дина от сделки — не то чтобы ему это удалось, но это была осязаемая цель, что-то реальное, на чем он мог сосредоточиться. До того? Он был сосредоточен на поиске монстра, убившего Джесс. Теперь у него ничего нет. Изгнать Лилит? Ох, пожалуйста, думает Сэм, вся эта идея — чушь несусветная, гребаное оскорбление памяти всех людей, которых она убила, начиная с Дина и заканчивая агентом Хенриксоном. Изгнать ее? Да он хочет разорвать ее на части. И все же, если сказанное Дином верно, убить Лилит — худшее, что он мог сделать, поэтому он снова чувствует себя ненужным, бесполезным и еще хуже, почти монстром, потому что позволил своему темпераменту взять над собой контроль. Такое происходит не в первый раз с тех пор, как Дина утянул Ад, но это первый раз, когда он причинил боль человеческому существу. И конечно, поскольку он Винчестер, первым человеком, которому он причинит боль, будет его брат. Его старший брат, который всегда должен быть лучше, сильнее и правильнее. Только когда Сэм замедляется, чувствуя, как тяжело работают легкие, как капает пот, он понимает, что он бежал — не бегал трусцой — а бежал изо всех сил по плавящемуся от жары Мемфису. Ему так жарко, что кажется, его сейчас вырвет. У него нет воды, и он одет в джинсы, ради всего святого. О чем, черт возьми, он думал? Его единственный ответ — он не думал. Он в панике и сам не знает почему.***
На следующий день Сэм приходит, когда Дин, мучительно медленно шаркая ногами, возвращается в свою кровать. — Ух ты, чувак. Тебе уже разрешили вставать? — он бросается к Дину, но, по крайней мере, не хватает его, что было бы бесполезно и унизительно. — Медсестра Рэтчед* была не очень довольна, но Док сказал, что это неплохая идея, — отвечает Дин, таща за собой стойку капельницы или, может быть, держась за нее. Дин и сам точно не знает. Что Аластар делал с ним в аду… это было за гранью воображения, и все же, он исцелялся в одно мгновение, и не было этой тянущей, ноющей боли, которая заставляет его думать о каждом движении, прежде чем он его сделает. — За вендиго, конечно, не погоняешься, но, — Дин пожимает плечами, — бродить по больнице — нормально. Хотя кофе все еще не дают. Он добирается до кровати и усаживается на нее. — Что ты выяснил? Сэм делает глубокий вдох. — Ты был прав, — он кладет несколько распечатанных на принтере бумаг на колени Дину, — Сэм Айн древний, намного древнее, чем ирландский миф о боге смерти. На самом деле, он был просто каким-то кельтским божеством низкого уровня, которое едва попало в пантеон. Сорок четыре дня после осеннего равноденствия, единственная ночь в году, когда завеса между живыми и мертвыми самая тонкая — это его ночь. Это мало что значило — просто еще один день, — пока христиане не прибыли в Ирландию. Затем что-то произошло, и этот второстепенный бог стал тем, что лежит в основе большинства наших традиций Хэллоуина. Мы носим маски, чтобы спрятаться от него, раздаем подарки, чтобы успокоить его, и делаем фонари из тыкв, чтобы он к нам не приближался. — Но он уже давно сгинул, верно? Сэм кивает. — Он был изгнан много веков назад, но традиции сохранились и в конце концов смешались с языческими праздниками урожая, а затем все превратилось в канун Дня всех Святых, одного из самых священных дней в католическом календаре. Сэм тычет в одну из страниц, чтобы Дин посмотрел на нее. — Однако есть ритуал, с помощью которого он может восстать. Ритуал срабатывает только раз в шестьсот лет, и угадай, какой сейчас год? — Шестисотый? — устало отвечает Дин. — Бинго, — отзывается Сэм, — три кровавых жертвоприношения за три дня, последнее перед полуночью в последний день последнего урожая. По кельтскому календарю в этом году последний день сбора урожая приходится на 31 октября. — Ну естественно, — вздыхает Дин. — Нам нужно остановить этого парня, — говорит Сэм, серьезно глядя на брата и постукивая по другому листу бумаги на коленях Дина. Тот послушно смотрит на фотографию и видит типичного рогатого демона, стоящего на куче тел и держащего в руке отрубленную голову, в то время как другие существа выползают из трещины в земле. Странно, думает он, но он никогда не видел рогатого демона, пока был внизу. Щупальца и когти, да. Козьи рога — нет. — Он любит компанию, — объясняет Сэм, когда Дин снова поднимает на него взгляд. — Сразу после своего восстания Сэм Айн будет собирать собственных последователей и обучать их, — всякое темное, злое дерьмо и много чего еще. Они следуют за ним повсюду, как будто он чертов Крысолов, — Сэм решительно стискивает челюсти, — все начнется с призраков и гулей, но этот придурок продолжит свое дело. К концу ночи он поднимет всех монстров, которых мы когда-либо видели. Все, с чем мы боремся, все в одном месте. — Это будет бойня, — говорит Дин. Без шанса на победу, думает он. Ему не нужно даже ее представлять, он ее помнит. Зомби, гули, злые духи — все они направлялись к нему. И он справлялся до тех пор, пока Сэм… Он не собирается думать об этом. Этого больше не случится. — Есть идеи, где он собирается появиться? — вопрос Сэма обрывает грустные мысли Дина. К сожалению, ему приходится покачать головой. Он пытался, но не может вспомнить название города, или первую жертву, или имена ведьм из мрачных, не его собственных воспоминаний об этом событии. Он помнит, что одна жертва умерла от печенья, начиненного бритвенными лезвиями... или это были конфеты? Он также помнит, что одной ведьмой был парень, учитель рисования, с потолка которого свисали безликие кричащие маски. Другая была горячей блондинкой из группы поддержки, и оба они ходили в одну школу и притворялись, что не знают друг друга. Он почти смог увидеть изображение... название школы… Сэм фыркает, и картина исчезает. — К сожалению, ритуал может выполнить любой, кто ознакомится с ним, и мы не узнаем, правильное ли это заклинание, пока первый человек не умрет. Даже после этого... — Сэм замолкает. — И даже после этого, как мы поймем, жертва ли эта для ритуала или обычный несчастный, умерший странной смертью? — заканчивает Дин. — Да. Если только у тебя не появится еще одно жуткое видение, — говорит Сэм, — мы ищем иголку в стоге сена. — Бритвенные лезвия, — подхватывает Дин, — сегодня Хэллоуин, верно? Бритвенные лезвия в яблоках — одна из вечных городских легенд Хэллоуина. — Это... это имеет смысл, — соглашается Сэм, — кстати, я подумал, что если ты расскажешь мне все, что видел в своем видении, я мог бы подобрать ключевые слова чтобы предметно пошерстить новости в интернете. В ответ Дин громко вздыхает. — Мне реально не помешал бы кофе для этого.***
Дину требуется еще один день, чтобы наконец уговорить одну из медсестер дать ему кофе, и это только потому, что он выздоравливает ненормально быстро. Кофе без кофеина и слабый, и Дин громко ругается по этому поводу. Сэм почти не слушает его. Во-первых, он сгорбился над ноутбуком, пытаясь найти необычно странную смерть, которая подскажет им, где ведьмы — а Дин настаивает, что их будет по крайней мере двое — собираются провести ритуал, чтобы воскресить Сэма Айна. Во-вторых, Дин сжимает чашку с самым отвратительным в его практике кофе, как будто это золото, а Сэм так и ждет, чтобы ее стащить. И в-третьих, Сэм изо всех сил старается не трястись, как алкоголик в завязке. Он изо всех сил пытается убедить себя, что дергается, потому что ему не терпится действовать, а не потому, что жаждет крови Руби. Он не наркоман. Он уговаривает себя. И он знает это точно, потому что прямо спросил Руби, не станет ли он зависимым, и она ответила "нет". Да, ладно, демоны лгут, но он рассказал ей — в графичных, кровавых деталях — что сделает с ней, если она соврет. Он угрожал ей: держал ее за волосы, другой рукой крепко сжимая ее горло, чтобы она убедилась, что Сэм не шутит. Он запугал ее. И она сказала ему, что он не подсядет на ее кровь. Но его рука дрожит… — Господи, я ненавижу швы, — бормочет Дин со своей койки. Сэм оглядывается и видит, что его брат потирает рану под одеялом. — Эй, не царапай, — говорит он и легонько ударяет Дина ногой. — Здравствуй, Дин. Сэм. Сэм пытается скрыть нервный прыжок, который он сделал, развернувшись, чтобы посмотреть на вновь прибывшего. — Кастиэль, — говорит он и складывает руки на груди, чтобы скрыть дрожь. — Привет, Кас, — приветствие Дина гораздо более небрежно, и это заставляет Сэма задуматься, сколько раз они встречались, чтобы его брат был таким расслабленным в присутствии ангела. — Ты пришел, чтобы исцелить меня? Он всматривается своими зелеными глазами в остатки светло-золотистого пойла. — Я бы выпил тогда приличного кофе… И съел немного пирога. — Ты уже исцеляешься намного быстрее, чем большинство людей. Если я ускорю процесс, это вызовет подозрение среди персонала, — торжественно отвечает ангел. — Подожди... — Сэм хмурится, — ты что, лечил Дина? Ярко-голубые глаза, странно невинные и все же несущие в себе тяжесть древних знаний, смотрят на него. В него. — Конечно. Печати срываются. Ангелы умирают. Дин... — его грубый голос затихает. — Дин — что? — спрашивает Дин, — хоть в этот раз я могу надеяться получить прямой ответ? Теперь очередь ангела хмуриться, когда его взгляд переключается на человека, которого он спас. — Ты — сосуд. Дин фыркает, но не с недоверием. — Подожди, — перебивает Сэм, — Дин — это сосуд? Как... для ангела? Кастиэль смотрит на него, склонив голову: — Да, но не просто какой-то сосуд, иначе мой начальник не сказал бы нам, что мы должны подчиняться Дину, как будто его приказы исходят от него. Срань господня, думает Сэм. Он переводит взгляд на брата, зная, что увидит его недоумение на его лице. Но никакого недоумения нет и в помине. Вместо этого лицо Дина непроницаемо и сурово. Кастиэль еще не закончил. Он подходит ближе к кровати. — Захария сказал, что мы должны научить тебя вести нас, но он не объяснил, почему человек будет помазан нашим генералом. — Он сказал тебе, как это сделать? — спрашивает Дин. В его голосе нет надежды. — Он этого не сделал, — подтверждает Кастиэль, — и... и он сменил тему, когда был задан вопрос. — Он солгал, — переводит на человеческий язык Сэм, — вот уж не думал, что ангелы могут лгать. — Мы не можем, — отвечает Кастиэль. Дин издает еще один из тех фыркающих смешков. — Существует тысяча различных оттенков правды, которые технически не являются ложью, — говорит он, — некоторые ангелы знают их все. Кастиэль опускает взгляд, и Сэм знает, что то, что сказал Дин, было правдой, и что Кастиэль не хотел знать эту правду. — Так почему же ты думаешь, что ангелам было велено повиноваться тебе? — спрашивает он у брата. Он почти уверен, что получит в ответ один из этих "тысяч оттенков", поэтому немного удивляется, когда Дин смотрит на него во все глаза. — Руби должна была подготовить тебя к тому, чтобы ты стал сосудом Люцифера, верно? — Дин делает паузу, ожидая, что Сэм согласится, и горько улыбается. — Значит, у сил ада появится генерал здесь, на Земле. Небесным силам тоже понадобился бы такой, иначе не было бы кульминационной битвы, которая определила бы судьбу мира. — Апокалипсис, — вставляет Кастиэль, как будто Сэм нуждается в разъяснении. Сэм закатывает глаза. — И этим генералом собираешься стать ты? — он знает, что его тон саркастичен, но, постойте! Они говорят о Дине. — Дин, твоя единственная стратегия — "врывайся и начинай стрелять". — О, это был бы не я, а только мое тело, — Дин кидает взгляд на свое туловище, — Михаилу нужен сосуд, и это тело — он и есть. — Михаил, — повторяет Сэм, — архангел. Пылающий меч, борец с демонами, святая сила против зла. Этот Михаил? — Ага. — Это логично, — комментирует Кастиэль, и Сэм оборачивается к нему. — В каком месте это логично? — спрашивает он. — Ну подумай же, Сэм, — говорит Дин, — это не какая-то большая религиозная битва. Это соперничество между братьями, семейная ссора. Речь идет о двух братьях, которые любили друг друга, но все равно предали друг друга. Звучит знакомо, верно? Сэм остается неловко тихим. — Значит, я старший брат, крутой боец, преданный отцу больше, чем, по-твоему, он заслуживал, верно? — Сэм кивает, потому что, да, с этим сложно спорить. — Это Михаил. — Стало быть я... — Люцифер, младший брат, олицетворение подросткового бунта и самодовольного упрямства, — подтверждает Дин, вертя в руках чашку с кофе. — Они завладевают нашими телами, а затем мы — то есть они — сражаемся, пока один брат не убьет другого. Завершение ссоры, начавшейся много веков назад, и уничтожение половины мира в процессе. — Это... Нелепо, хочет закончить Сэм, но не может, потому что это не так. — Итак, мы должны, типа, позволить быть одержимыми... — Это не одержимость, — педантично поправляет Кастиэль, — сосуд должен дать свое согласие ангелу. — Ты хочешь сказать, что какой-то парень согласился, чтобы ты катался в его шкуре? Кастиэль ничего не говорит. Сэм недоверчиво смеется. — Это то, что вы, ребята, запланировали для нас? Жизнь в качестве ангельских презервативов? Спасибо, мы уходим. Кастиэль внимательно смотрит на младшего Винчестера. — Это предопределено. — Ни за что, — Сэм воинственно скрещивает руки на груди. — Мне жаль, Сэм Винчестер, — говорит Кастиэль своим сверх-нежным голосом, — но независимо от того, какой выбор ты сделаешь или какие действия предпримешь, в конце концов ты скажешь "да". Сэм просто смотрит на ангела, потому что на самом деле это не то, что он хочет услышать. Он наполовину ожидает, что Дин бросится на его защиту — потому что Дин всегда бросается на его защиту, — но тот молчит. — Только не говори, что ты ему веришь, — рычит он на своего раненого брата. — Это не твоя вина, Сэм, — перебивает Кастиэль, — судьбу нельзя изменить. — К черту судьбу, — перебивает Сэм, и на этот раз голос Дина вторит ему. — Судьба — это дерьмо, Кас, — продолжает Дин, — это куча лжи и способ для твоих боссов держать меня, тебя и Сэма в узде! Если мы это сделаем, если позволим им поступать по-своему, все сгорит. Рай, ад и все, что между ними, будет поглощено хаосом, злом и гражданской войной. Господи, думает Сэм, это, должно быть, было жуткое видение. Неудивительно, что Дин кажется таким решительным. — У нас с Сэмом, — продолжает Дин, — есть шанс — слабый, но реальный — все изменить, спасти всех. Кастиэль поворачивается к Дину, и впервые за все время Сэм видит, что он не совсем спокоен. — Что здесь достойно спасения? Я не вижу ничего, кроме боли. Я вижу тебя изнутри. Я вижу твою вину, твой гнев, замешательство. В раю все прощается. Ты обретешь покой. Сэм невесело фыркает. — Можешь засунуть свой рай себе в задницу, — бормочет он. Дин бросает на него быстрый взгляд, и на его губах появляется улыбка: — Я согласен с Сэмом. Я приму на себя боль и вину. Я даже приму Сэма таким, какой он есть. Это намного лучше, чем быть какой-нибудь степфордской сукой в раю или бесконечно переживать заученные версии наших величайших хитов на Небесах. — Я не понимаю. Почему бы тебе этого не хотеть? — спрашивает Кас и морщинка появляется на его лбу. Сэм должен признать, что ангел действительно пытается понять. — Все просто, Кас, — отвечает Дин, — есть правильное и есть неправильное. Позволить демонам убить нашу семью — маму, папу, девушку Сэма, наших бабушку и дедушку? Это неправильно. Сделать так, чтобы Азазель в первую очередь нацелился на маму? Неправильно. Настраивать нас друг против друга, чтобы твои братья могли продолжить борьбу — ту, которая, кстати, должна была закончиться еще до того, как была написана Библия? Снова неверно. Теперь они планируют просто стоять в стороне, пока умирают миллионы людей, божьих творений. Все это неправильно, Кас, и ты это знаешь. Ангел молчит. Он не может долго выдерживать взгляд Дина. Он отворачивается от них, подходит к окну и смотрит в небо, смотрит на Небеса, где о боге не слышали с тех пор, как образовались Скалистые горы. Сэм смотрит на брата, задаваясь вопросом, что запланировал Дин — если он реально что-то запланировал — и получает вместо ответа едва заметное пожатие плечами. Почти признание в том, что Дин, по сути, выполнял случайный поиск по ключевым словам и понятия не имеет, какие результаты получит. Как бы в подтверждение аналогии, монитор Дина тихо пищит, и в коридоре раздаются шаги случайных медсестер. В комнате царит тяжелая тишина ожидания. Наконец ангел вздыхает и поворачивается к ним. — Что от меня требуется? — Ты знаешь, где собирается появиться Сэм Айн?