Три таракана были против, пять - за

Мятеж Ройенталя в фэндоме обсуждался неоднократно. О его причинах можно сказать кратко словами, вынесенными в заголовок. Можно так же кратко, но более красиво – Ройенталь поднял мятеж по причине гордости непреодолимой силы. А можно чуть более подробно рассмотреть, откуда эта непреодолимая сила, собственно, взялась. На пустом месте такой парк реликтовых тараканов не образуется. Как учат не особо уважаемые в Рейхе специалисты по душевным болезням, вся эта хрень берется обычно из детства. А детство Оскара было, прямо скажем, не радужным. Еще до его рождения в семье сложилась крайне токсичная обстановка. Небедный рейхсриттер Ройенталь, фактически купивший себе жену из знатного, но разорившегося рода, немедленно начал страдать от того, что покупка его по понятным причинам не особо любит и ищет романтики на стороне. Действительно ли Леонора фон Ройенталь изменяла мужу? Скорее всего, да. И, возможно, в самом деле не была уверена, чьего носит ребенка. Что не могло не сказаться негативно на процессе беременности – а тут еще муженек ежедневно подливал подозрений. В итоге на почве послеродовой депрессии и накрученных супругом нервов бедная женщина вначале попыталась самостоятельно удалить сыну глазик неправильного цвета, а потом, как расплывчато гласит канон, покончила жизнь самоубийством при подозрительных обстоятельствах. Всю сознательную жизнь Оскар провел под сенью этой дикой истории. Без вины виноватый в том, что сошла с ума и погибла его мать – которую отец по-своему любил и ценил, пусть и как собственник. Постоянно подозреваемый в том, что является плодом адюльтера – пусть никаких доказательств этого, за вычетом суеверий, и не было, иначе Оскар бы не носил фамилию отца, – и потенциальным преступником. Естественно, что у него отросла большая толстая психзащита – поскольку на худшие ожидания окружающих повлиять никак нельзя, надо просто им соответствовать. Как говорится, если вас в чем-то незаслуженно обвиняют – вернитесь и заслужите. Получившийся в результате всего этого байронический герой – закономерное следствие всех озвученных предпосылок. Незаурядная красота Оскара и его положение в обществе стали причиной его становления в роли героя-любовника. Свою единственную он, судя по всему, даже и не пытался искать, а скорее относился к мимолетным интрижкам как к своего рода аристократическому спорту. Прокручивая в свободное время роман за романом, Ройенталь продолжал все ту же начатую в детстве линию поведения – его считают порочным, жестоким соблазнителем, походя разбивающим девичьи сердца? Так надо пойти путем наименьшего сопротивления и действительно таким стать, благо сверстники-то ничего дурного в этом не видят, наоборот – завидуют. Краткосрочные романы и победы на любовном фронте, впрочем, не давали Оскару ни грамма той любви, которой он недополучил в детстве. В итоге довольно надолго главной любовью Ройенталя стала война. Тем более что, помимо красоты, Оскар обладал незаурядным умом и тактическим мышлением. Если других аристократов в армию влёк скорее престиж и романтика, то недисциплинированный Ромео-после-шести действительно добился немалых успехов на этом поприще. В армии же он нашел друга, который стал ему ближе родного брата, и чуть позже – человека, которому без остатка отдал свою верность. Взаимоотношения Ройенталя и Лоэнграмма в каноне показаны довольно подробно. Трудно назвать их просто товариществом или просто вассалитетом – ничего простого там не было. Начиная с того дождливого вечера, когда растерянный Оскар в отчаянии от того, что не способен спасти близкого друга, пришел к дверям дома Райнхарда, и заканчивая смертью в отеле «Эйфония». Если дружба с Миттельмайером началась во время драки спина к спине, то с Лоэнграммом все было иначе – Ройенталь, наверное, впервые в жизни так доверился незнакомому человеку и получил именно то, в чем нуждался. Не ответить взаимностью на такой кредит было бы подло. Глубочайшая признательность Оскара тронула и самого Райнхарда. Тот справедливо решил, что память об этих событиях никогда не даст Ройенталю морального права злоумышлять против сюзерена, а также надолго принял на себя обязанность защищать от зла человека намного старше и опытнее себя. Не очень ловко это у него выходило, конечно, но нельзя отрицать, что ситуация выглядела в целом именно так – Лоэнграмм изо всех сил пытался уберечь вассала от неприятностей. Особенно после того, как потерял Кирхайса. И нельзя сказать, будто Лоэнграмм не понимал, что может накосячить в этом вопросе. Он чувствовал, что делает что-то не так, не мог лишь сказать, что именно. Отсутствие опыта не позволяло. Знаменитая фраза о том, что Ройенталь, дескать, может бросить ему вызов в любой момент – она ведь явно еще и об этом была. Ее произносит человек, находящийся в затяжном шоке от того, что только что исчезла половина привычной вселенной, самое дорогое, что было в жизни, опора и надежный советчик. Райнхард инстинктивно, как тонущий, ищет, за что бы ухватиться, и неумышленно топит того, кого удалось поймать. Потому что Ройенталь по природе не способен выполнять те функции, которые в жизни Лоэнграмма были возложены на Кирхайса. Он – на тот момент – даже представить себе не может ситуацию, в которой не окажется на стороне Райнхарда. Какие бы чудовищные приказы тот ни отдавал, в глазах вассала он неоспоримо прав. И приказ будет исполнен без возражений, как если бы исходил от самого себя. Но «вы можете бросить мне вызов» занозой застревает в душе. И эту занозу Оскар цепляет каждый раз, когда отвлеченно рассуждает о том, может ли он однажды превзойти Райнхарда. Эта заноза начинает гноиться, когда обстоятельства вокруг изменяются и Ройенталь внезапно оказывается в привычной с детства обстановке. Его опять подозревают в том, что он непременно совершит нечто неблаговидное. Его обвиняют в том, чего он не совершал. И Оскар идет привычным легким путем – раз уже все равно обвинили, так пусть хоть за дело. Тем более что есть и другая веская причина не искать иных выходов. Объявляя свой похожий на фарс мятеж, раздавая индульгенции для тех, кто участвовать не хочет, Ройенталь уже абсолютно уверен – нет, даже не в том, что его не станут слушать. В том, что любая попытка доказать невиновность закончится смертью, а объясниться не дадут вообще. Точка невозврата пройдена в тот момент, когда погибает Лютц, причем для обеих сторон. Потому что оба убеждены в том, что если игра пошла по таким ставкам, то противник не остановится до полного уничтожения. Райнхард слишком поздно узнает о том, что события на Урваши произошли без ведома Оскара. Ройенталя подло обманывает Грильпарцер, подтасовав результаты расследования. В итоге обоим приходится принимать решения, исходя из расклада, который дает единственный и однозначный ответ. Для Лоэнграмма все выглядело так, будто его по неизвестной причине предал именно тот, кто предать не мог, – и можете легко представить, что он чувствовал, а тут еще и очередной приступ болезни наложился, не говоря уж о других сопутствующих обстоятельствах. Для Ройенталя, соответственно, картина была не менее очевидна – раз ради того, чтобы подставить его, враг убил члена ближайшего окружения кайзера и рисковал жизнью самого кайзера, естественно, что эта сила сделает что угодно, чтобы завершить свой ход. Можно лишь попытаться захватить все поле, лишив ее пространства для маневра. И все-таки, если присмотреться, Оскар до конца не верит в то, что такую комбинацию с такими жертвами могли выстроить по приказу Райнхарда. Вот эта позиция «Лоэнграмм не может жить без врагов, теперь он сделал врага из меня и я должен повиноваться», которую принимают за его отношение к вопросу – это ж явный черный юмор, очень личный, для себя (Оскар этого вслух даже не произносит), а не трезвая оценка. Трезвую оценку, про Ланга и Оберштайна, Ройенталь отчасти изобразил в своем письме кайзеру. И ушел в отрыв, потому что при таком раскладе единственный шанс достучаться до Райнхарда видел в том, чтобы прыгнуть выше головы, победить в бою, стать лицом к лицу с ним и тогда уже сказать все то, что думает на самом деле. Да, играл роль и соблазн наконец понять, чего они оба стоят в открытом столкновении. Но главной причиной было именно то, что возможности что-либо доказать по закону Оскар не видел. Отчасти дело было и в том судилище, которое имело место ранее. Дело об измене родине с женщиной, как любят говорить в фэндоме. Женщина была подобрана со знанием дела и особенностей психологии Ройенталя. В качестве убийцы-мстителя Эльфрида фон Кольрауш состояться не могла физически. Даже с учетом фактора неожиданности и ножика, слабая женщина без особой подготовки имела примерно столько же шансов выстоять против мужчины с десантным прошлым, как котенок, вышедший против питбуля. Правда, ровно столько же шансов было и у Оскара, – ну как тут не влюбиться в прекрасную незнакомку, кинувшуюся на него с холодным оружием! «Прямо как мама», – умилился Ройенталь и пропал, окончательно и бесповоротно. Сложная ловушка захлопнулась на крючок из чувства вины, которое не позволяло просто выгнать незадачливую мстительницу обратно в ночь холодную. Девушке было некуда идти, она фактически оказалась в распоряжении Оскара – а он поступил с ней как типичный романтический герой. То есть, снова привычно оправдал женские надежды. Неоднократно и в лучшем виде, благо свежие впечатления очень способствовали. Когда лавстори ожидаемо закончилась разбирательством на тему того, почему флот-адмирал выбрал себе именно такую любовницу, а та его еще и оболгала, подписавшись под показаниями о том, что в постели Ройенталь любит поговорить о Райнхарде и своих планах на захват власти, последствия для орды тараканов даром не прошли. Оскар укрепился в мысли, что все бабы сволочи, даже те, которые кажутся не такими. И комедия с судом ему очень не понравилась. Ройенталь больше не хотел ни под каким видом доказывать, особенно в присутствии Оберштайна и кучи зрителей, что он не гималайский верблюд. А именно это и получилось бы, случись вдруг чудо в его понимании – то есть, в том случае, если бы им с Лоэнграммом обоим вдруг удалось дожить до публичного разбирательства. Оскару требовались переговоры тет-а-тет, на своих и только своих условиях. Да, это значило при худшем развитии событий пустить в расход своих людей и лояльных кайзеру солдат Рейха. Да, все могло пойти слишком так – то есть, теоретически Ройенталь мог бы и победить, причем совсем не тем способом, которым хотел бы, и не с теми последствиями. И без того прошло по грани – опять-таки из-за одного молодого интригана от географии. Но Оскар в какой-то мере заставил Райнхарда выслушать его, обвиняемого – мертвого. И оправдать по всем пунктам. Найти и покарать того, кто расставил эту безжалостную «вилку», любой зубец которой означал бы проигрыш и чьи-то смерти. Ройенталь не хотел этого мятежа. Но не мог его не объявить. Как не мог и предположить, что против него интригует совсем не тот человек – точнее, что Оберштайн воспользовался в своих целях чужим заговором, а собственный подчиненный из желания получить повышение нагло ввел Оскара в заблуждение.