спасательный круг для двоих

В последнее время Лета чувствовала себя беспокойно. Беспокойство это проявлялось по-разному, привыкшая к спокойствию и некой отчуждённости от окружающих, жизни в своем крохотном мирке, состоящем из тихих горестей и недолгих проблесков солнца, девушка и не думала, что ее будет волновать встреча с одним человеком, о котором она не вспоминала долгие годы. Мысли о нем, не говоря уже о совместном времяпровождении, приносили Лете много радости, и она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Это было ни с чем не сравнимое ощущение, оно было настолько новым и светлым, что порою Лета пугалась, и на место воодушевленным размышлениям, попытки угадать цвет пиджака, рубашки или прочего, приходили тягостные сомнения. Правильно ли она поступала, разрешая ему проникнуть в свое пространство, подступиться совсем близко, практически вплотную? «Давай же, назови его по имени, трусиха», — мысленно корила себя Лета, когда в подобном ключе думала о Тесее. Словно, если она не выделит его из пустой толпы однодневных знакомых, оставит безликим субъектом, то, непременно, обезопасит себя от очередной ошибки. Лета привыкла поступать так, когда с ней пытались близко сойтись молодые люди. Она была замкнута, в какой-то степени дика и не понимала, чем она может кого-нибудь по-настоящему заинтересовать. Разве что тем, что вокруг нее вилась вереница слухов. «Нелюбимая дочь и единственная наследница крупного состояния четы Лестрейнджей», «Мачеха обратила падчерицу в бегство», «Грязный бизнес мистера Лестрейнджа и семейные тайны» — так звучали заголовки нашумевших статей, которые стабильно раз в месяц появлялись и трепали нервы всем. Лета особо остро воспринимала слова о собственной персоне. Невзирая на то, что она давно жила вдали от родных, отсутствие поддержки сказывалось на ней и тяжело было ходить в стенах университета с гордо расправленными плечами, когда слышался тихий шепот однокурсников. Лета смущалась, каждый раз представляя, что обсуждали ее. Она знала, что ее многие не любили и порою корила себя, что быстро опускала руки, не пытаясь изменить мнение окружающих в лучшую сторону. Но что ей оставалось делать? Она привыкла пребывать в своих мыслях, а когда впадала в особую степень задумчивости, порою невольно хмурилась, взгляд ее становился стеклянным, безразличным ко всему. Она могла смотреть сквозь человека, не замечая никого вокруг. Немудрено, что ее начинали считать спесивой, высокомерной, той, кто не видит дальше собственного носа, но строит из себя невесть кого. Лете на первых порах, ещё когда она училась в школе, становилось обидно, а потом она научилась жить с этим. Почему, собственно, только она должна проявлять усилия? Почему нельзя нравится просто так? И почему, собственно, нужно вообще желать кому-то понравиться? Лета вздохнула, стараясь всплыть на поверхность из пучины вечных тихих недовольств и разочарований. Лето подходило к концу, и скоро ей предстояло вернуться в университет. Она любила учиться, да и в Риме, где постоянно проводили выставки, разные культурные мероприятия, которые она старалась в свободные минуты посещать, никогда нельзя заскучать. Но каждый раз все же приходилось переступать через себя, проходя своеобразное испытания при встрече знакомых лиц. Она должна была съездить в Рим ещё на прошлой неделе, чтобы решить вопрос с общежитием лично, но на этот раз отправила лишь письмо. Ей особенно не хотелось покидать Атрани. Только не сейчас, ведь Тесей всё ещё находился здесь. Лета радовалась, что он не спешил вернуться в дождливую Англию, но в то же время она понимала, что скоро они расстанутся: лето подходило к концу. Все хорошие всегда заканчивалось, а для нее оно обрывалось в самый неподходящий момент, когда она только-только начинала жить, широко распахнув глаза, и вздыхала полной грудью. Влияние Тесея была велико. Он в прямом смысле словно разнообразил ее досуг. Их беседы о всем и в то же время ни о чем, его забота, внимание и поддержка, — одним словом все заставляло Лету чувствовать себя нужной. И не только нужной... Лета боялась произнести это простое слово, потому что не привыкла строить ложных надежд. И потому что пыталась отучить себя полагаться во всем исключительно на Тесея. Как только у Скамандера получилось постепенно вытаскивать ее из вакуума, замка, который она собственными руками повесила на дверь? Лета не представляла, ведь даже у ее дорогой бабушки, единственного человека, который любил ее, не получилось вытащить ее из «норы». Летиция часто говорила, а зачастую и вовсе причитала, при разговорах на эту тему с внучкой. — Лета, нельзя всю жизнь провести в норе! — она хмурила брови, а голос звучал хрипловато. — Ты должна идти к свету. Лета в те дни юных лет не понимала смысла слов бабушки, часто переводя тему разговора. Но сейчас она остро понимала, как ошибалась. Тесей без труда поселил ей эту мысль, протянул руку, и она без сомнений хвасталась за нее, как за спасательный круг, и готова была отправиться хоть на край света, лишь бы там был он. Лишь бы на неё смотрели загадочные лазоревые глаза, и звучал бархатный голос и пиджак, пропахший кедром и лавандой, опускался к ней на плечи по вечерам, когда теплая ладонь опускалась на её пальцы, согревая. Да, она выбиралась из «норы», которая пожирала ее, вместе с Тесеем, который шагал рядом с ней по дороге, смеялся и широко улыбался. Лета часто смотрела на него, удивляясь тому, что никогда раньше не обращала внимания на то, какой он хороший. Будучи подростком она считала его чопорным, подстать всем англичанам. Он крутился, как белка в колесе, и в отличие от Ньюта планировал любое действие. Лета была слишком глупой или всего лишь в силу возраста не задумывалась о том, что на Тесея можно взглянуть под другим углом, и он вызовет в ее душе чувства противоположные тому, что она испытывала, когда дружила с его младшим братом. Лета опасалась своей привязанности, которая и не задумывалась спрашивать разрешения, она все росла и, казалось, могла достигнуть облаков. Лета убеждалась в этом все больше в те минуты, когда подмечала, какими кудрявыми могут быть волосы Тесея, а глаза синими, напоминающими море. Особенно в свете вечерних фонарей. Но море было не бушующее, штормовое, с гигантскими волнами, а безмятежное, которое ловило и отражало солнечные лучи. А когда она видела свое отражение в его глазах, то не могла избавиться от навязчивой мысли, что на нее до него никто так не смотрел. В ней пробуждались, расцветали яркими цветами те ощущения, о которых она могла лишь читать или видеть на экране в кинематографе. Лета от волнения кусала губы. «Невозможно, чтобы было так хорошо, так легко!...», — все пыталась отрезвить взбудораженный, опьянённые от счастья рассудок. Лета ему не подходила. Она не для него, а он не для нее. Это всего лишь ее глупые, наивные мечты и не больше. Скоро они разъедутся по-разные стороны и не вспомнят друг друга. Вернее, она-то будет вспоминать Тесея, хранить эти воспоминания, пока они не высохнут, как лепестки цветов, что она любила сушить и складывать между страниц любимых книг. Не превратятся в нечто обыденное и утратят шарм. Их история переросла бы в прелестный летний курортный роман, если бы Тесей не испытывал к ней сильного уважения и не страшился неловким действием оттолкнуть. После того, как он притащил к ней целый ящик клубники, и они, как дети, провозились на кухне, удрученные и обрадованные процессом приготовления, Лета окончательно запуталась в своих чувствах к нему. С одной стороны, она корила себя за то, что поддалась наплыву своего самого огромного страха, чувства вины, липкого и удушающего, и чуть не расплакалась перед ним. Но Тесей утешил ее, и даже не стал выпытывать, чем вызван был столь резкий скачок настроения. Он нашел нужные слова, сделал ей легче. Теперь каждый раз, натыкаясь на пластинку Эдит Пиаф, она не могла не думать о том, как убаюкивали его руки, о теплоте ладоней и голосе, который хотелось слушать всегда. Тесей смотрел на нее без жалости, но она нутром поняла: он сочувствовал ей и разделял всю боль. Кто бы только знал, какой эгоисткой она себя ощущала. Плакаться человеку, который был на войне! Лета догадывалась, что Тесей переживал внутреннюю бурю, которая, возможно, была в разы страшнее, чем у нее. Именно поэтому он бежал ото всех. Что-то с ним случилось? Что-то страшное, сломавшее его былые взгляды на мир и надежды? Он искал покоя, исцеления, а в итоге нашел израненную девчонку, привыкшую преувеличивать свои беды. Лета злилась на себя. «Эгоистка, привыкшая отбирать», — с усмешкой думала Лета, — «Нет, ему такая не нужна». И в одну из ночей Лета долго не могла уснуть, она все гадала, какая же девушка могла вытеснить ее, чтобы Тесей забыл обо всем, что связало их в столь короткий срок. Скамандер — завидный жених, и глупо предполагать, что он одинок, ждал всю сознательную жизнь лишь ее одну. Ту, из которой на первых порах не вытянешь больше нескольких слов. Лета пыталась прогнать ненавистные мысли, но не получалось. В ней рождалось чуждое ранее чувство ревности, породившее навязчивую идею. Ей же приходили газетные выпуски, в том числе те, которые только и делали, что издавали разные светские сплетни, перетирая косточки всем. У Тесея тоже была громкая фамилия, и о нем могли писать. Лета потрепала порядком нервы, когда зажгла лампу и стала просматривать стопки мускулатуры, сидя в одной ночной рубашке на полу. Она перелистывала журнал за журналом, газетные выпуски, пока не наткнулась на крупный заголовок, гласивший «Скамандер&Гринграсс: свадьба года сорвана». Она бегло пыталась ознакомиться с содержанием, но буквы расплывались. Лета видела лишь фотографию девушки, которая свободно обнимала Тесея, улыбаясь в объектив. Незнакомая девушка, которую звали Оливия Гринграсс, хорошенькая блондинка, с идеальными чертами лица, выразительными голубыми глазами и ярко накрашенными губами. Она была уверенна в себе, знала, что красива и умела без сомнений приковывать взгляды. Но Лете она не понравилась. И дело было не в том, что она была бывшей возлюбленной Тесея. Вовсе нет. Тесей, как никто другой, имел право на личную жизнь. Но Оливия Гринграсс вызывала в ней странную ассоциацию. Но, какую именно, она не могла понять. То ли с кошкой. Что-то было в ее глазах... такое же хитрое и своевольное. То ли в выражении лица, несколько тщеславном, напоминавшем изображении сирен на фресках и картинах, которые Лета так часто видела, проскальзывало что-то фальшивое. Вереница украшений сверкала на ней и даже сквозь фотографию слепила. Лета долго смотрела на них с Тесеем, находя, что вместе они смотрелись почти превосходно. Красивы, молоды, но в то же время далеки. Взгляд синих глаз Тесея был уставшим, он был скован, словно находился не в своей тарелке, а Оливия, напротив, блистала. И её непрекращающееся сияние медленно, но верно губило его. Когда Лета свернула журнал пополам, убрав все в коробку, первые лучи солнца стали проникать в комнату, и ей захотелось спать. Но вместо того, чтобы направиться к постели и постараться вздремнуть хотя бы часик-другой, Лета поплелась к зеркалу. Пол был холодный, но почему-то ступая, она обжигала ноги. Лета остановилась, вглядываясь в свои черты. Она тоже была привлекательна. Даже такая, с ещё нерасчесанными волосами, в простой ситцевой сорочке и беспокойными глазами. Лета смотрела, и в голове внезапно возникла дурацкая мысль: «Жалко нельзя на время поменяться с отражением местами». И она рассмеялась. Звонко и надтреснуто. Сколько можно верить в дурацкие сказки! Неудачная версия «Алисы в Зазеркалье»! Однако, возможно, ее зеркальное отражение и было бы смелее, бойчее и давным-давно начало жить, отпустив чувство вины. Но от реального мира нельзя было сбежать, как прелестно мысли о побеге не звучали бы и не сбивали с истинного пути. Нельзя прожить другую жизнь. Лета грустно улыбнулась и, быстро одевшись, отправилась бродить по просыпающимся улочкам. Это действо, подобное обряду, всегда успокаивало ее. И через несколько часов она, как ни в чем не бывало спокойно пила чай в любимой кофейне, гуляла вдоль реки «Дракона», где помогла девочке остановить уплывающий игрушечный кораблик и, направляясь домой, не смогла пройти мимо церкви Святой Магдалины, возвышавшейся над всеми домами. Закруглённый белоснежный фасад, выполненный в стиле рококо, рядом колокольня и по центру особенно выделялась скульптура ангела очень тонкой работы. Когда Лета впервые оказалась в Атрани, ее очень поразила эта скульптура своей «живостью», словно, если долго смотреть на нее, она спрыгнет с высоты своего места и спросит о самом сокровенном. Когда ее душу терзали сомнения, она часто приходила сюда. Пение хористов подействовало на Лету, ее, словно магнитом, притянуло внутрь, и она вошла. Прихожан было мало, но она все равно не двинулась с места, молча наблюдая из своего уголка за процессией. Из всех храмов Атрани именно этот был особенно близок ей. Многие приезжие часто говорили, что церковь святой Магдалины хороша лишь с виду. Внутри же все довольно скудно, тривиальное барокко, которое вряд ли могло восхитить и заставить трепетать. Но Лете здесь нравилось, и она каждый раз млела, любуясь на простую, но изысканную красоту. Внутри нее расползались спокойствие, всякий раз, когда она слушала песнопения, все перестраивалось, и стирались дурные мысли. Она не чувствовала себя усталой, когда потеряв счёт времени, переступила порог церкви и шла мимо знакомых фонарей, тоскливо ждавших вечернего часа. Лета спешила домой, в голове по-прежнему звучали отголоски голосов, слившихся в унисон, и она не сразу заметила девочку, которую встретила ранним утром у реки. Миниатюрная, чем-то напоминавшая фарфоровую китайскую куколку, которая у Леты была в детстве. Все из-за глаз. Больших и очень-очень черных. Девочка шла, угрюмо сгорбившись, и, кажется, всхлипывала. Лета остановилась, сначала не решаясь подойти, но потом всё-таки передумала. Нужно было выяснить в чем дело. — Здравствуй, — она быстро нагнала ее, осторожно дотронувшись до плеча. — Мы виделись несколько часов назад у реки, помнишь? Девочка обернулась, и Лета увидела слезы, застывшие в глазах. Девочка молча кивнула, и ее ладошка потянулась к левому колену. Она протирала, по-видимому, место ушиба. — К-кораблик уплыл, — она шмыгала носом, готовясь снова разрыдаться, в то время, как у Леты все предательски сжалось. — Не плачь, у тебя будет другой кораблик, ещё лучше, — утешила ее Лета. — Лучше дай мне взглянуть, ты же поранилась? — Я упала, пока бежала, — сказала девочка, но быстро сменила тему, — А другого кораблика теперь не будет, это был четвертый за месяц, мой брат очень рассердится! Лета покачала головой, опускаясь на колени и осматривая ушиб. Травма была, можно сказать, несущественная, но участок кожи лучше было бы обмыть. Лета не придумала ничего другого, как привести девочку к фонтану, где можно было зачерпнуть немного воды. Он находился неподалеку. По дороге они разговорились, и она узнала, что Камила — так звали девочку — большая любительница кораблей, мечтающая когда-нибудь сбежать вместе с пиратами, о которых читала в «Острове Сокровищ». Пока Лета смывала ей коленку от травы и небольшого следа грязи, девочка все говорила и говорила. Лета смеялась, когда слушала про ее житейские проблемы, связанные с вредным братом и мамой, которой не нравилось, что она все лето бегала, как мальчишка по улице. Зато отец ей очень гордился и каждый раз привозил разные вкусные подарки из городов, в которых бывал по рабочим делам. У Камилы была прекрасная семья. Она посмотрела на малышку, подумав, что когда-нибудь эта девочка будет очень счастлива, ведь она по-настоящему знала, что ее родные всегда примут ее, всегда будут находиться рядом. Лета подобным отношением никогда не могла похвастаться. Она проводила Камилу практически до дома, и на прощание девочка, сняв с руки ленточку, сплетенную в миленький, но очень простенький браслет, отдала ей и как ни в чем не бывало весело убежала. Лета улыбнулась, приняв неожиданный подарок и махнув ей рукой. И лишь возвращаясь, наконец, к себе она осознала, что дом Камилы находился неподалеку от улицы, где снимал жилье Тесей. Все дороги невольно вели к нему, но, может быть, даже все обернулось хорошо. Она могла зайти к нему, но тогда вновь взбудоражила бы прежнее дурные мысли, которые вытесняли радость. После этих событий Лета не видела Тесея несколько дней: он был чем-то занят, наверное, разбирался с рабочими делами. Она скучала по нему и жалела, что всё-таки не нагрянула в гости, когда выдалась подходящая возможность. Однако и она нашла себе занятие, найдя в себе силы ответить на письмо отца, который, разумеется, не мог не пригласить родную дочь на собственный юбилей, дата которого выпала на октябрь. Она разбирала вещи, избавилась от ненужных газет и даже настроила пианино. Пусть она не играла, но нельзя было столь попустительски обращаться с инструментом. Ей становилось легче, когда она занимала себя чем-то. И она невольно вспоминала слова одного из ее профессоров, Фортескью, который имел большую врачебную практику и всегда высказывался о том, что безделье — развивает худшие мнимые болезни. Но о Тесее Лета все же думала. Его образ часто возникал в мыслях, особенно, когда она нашла пустой ящик от клубники. Тем временем долгожданная ярмарка-фестиваль приближалась, и в день, когда Феррагосто вторгся в жизнь маленькой рыбацкой деревни, все перевернулось с ног на голову. Начался настоящий переполох с раннего утра, казалось, что с пробуждением солнца проснулись все местные жители. Природа играла красочными оттенками зелёного, с вкраплениями золотых полос, небо было безмятежный, практически прозрачно-голубым и море, спокойное и одухотворённое, раскинувшие для всех объятия. Разносилась громкая музыка, народные песни и хаотично мелькали прохожие. Лета часто становилась свидетельницей празднования Феррагосто, но в это лето все открывалось для нее с новой стороны. Атрани, словно разделился на три небольшие части, первая составляла главную площадь, где люди готовились открывать празднование сбора урожая. Сооруженная сцена, сделанные фигурки фермеров, звук музыкальных инструментов и огромный, растянувшийся с яствами стол, на котором ближе к вечеру должно было появится все больше и больше традиционных блюд. На пляже рыбаки брали на борт своих лодок и небольших суден всех желающих, отплывали на значительное расстояние от берега, любовались красотами и рассказывали новым лицам о старом обычае. О бросании монет в воду, где по преданию, ранее находилась ещё одна часть суши, с огромным колодцем. Потом деревня пережила одно из страшнейших бедствий: приход цунами, которое и унесло под землю колодец. Но по-прежнему считалось, что каждая утонувшая монета навсегда забирала печали и страхи. Когда Лета была маленькой и приезжала в Атрани вместе с матерью, она смутно помнила, что празднование Феррагосто в те далёкие и ушедшие дни сопровождалось и церковной процессией. Сооружали фигуру Христа и проносили ее по всей местности, но постепенно на место старым обычаям пришли новые. Невзирая на то, что люди чтили вознесение Богородицы и изначально традиция прочно связывала ряд мероприятий с данью возвышения Христианства в народе и памятью об Октавиане Августе, простые забавы из крупных городов Тосканы и Рима перекачивали сюда, смешавшись с другими национальными особенностями. Многие люди по-прежнему верили и надеялись на вечную жизнь, разделяя мысль предков о том, что смерть являлась лишь продолжением пути, но не заостряли на этом внимания. Те, кто особо хотел отдать дань духовным традициям, направлялись в Храмы, другие же любовались представлениями, собранным урожаем, который выставляли на торги и забавами на пляже, вроде обливания друг друга водой. Лета никогда особо не задумывалась о том, как столько всего необычного но в то же время близкого переплеталось в одном празднике, вот и в ней поселилась радость от предстоящего веселья. Она проснулась бодрая и ни на секунду не думала о том, чтобы поддаться былым страхам. Лета провозилась дольше обычного у зеркала, заняв половину утра тем, что подбирала подходящий наряд. Платье из синего бархата, ждавшее своего часа не первый год, наконец отправилось с вешалки в свободное плавание. Обычно Лета предпочитала лиловые тона, всегда казалось, что они неимоверно шли ей. Но с некоторых пор ее любимым цветом стал синий. Яркий, который напоминал лёгкий морской бриз. Лета улыбнулась, глядя в зеркало. Вроде бы на нее глядела знакомая девушка, но в то же время в карих глазах горел уверенный огонь. Каштановые, вьющиеся пряди, спускались по плечам, но Лета не собиралась оставлять волосы в свободном виде. Провозившись ещё полчаса, они сначала закрутила волосы в тугой узел, потом расколола их, снова расчесала и, заплетя косы, соорудила нечто, напоминавшее стиль Фриды Кало. Только вместо цветов в волосы была вплетена алая толстая лента, дополняющая точно такую же по цвету лёгкую шаль. Лета осталась довольна результатом. Почему-то именно сегодня у нее все получалось на редкость удачно и с первого раза. Часы беспокойно тикали и практически сомкнулись на двенадцати, когда в дверь настойчиво застучали. Сердце Леты сделало стремительный прыжок куда-то вверх, и она заволновалась, но быстро совладала с эмоциями и почти подлетела в коридор, отворяя дверь и встречаясь со знакомыми лазоревым глазами. В них отразилось плохо скрываемое восхищение, когда Тесей по привычке протянул ей руку. — Ты замечательно выглядишь, Лета, — сказал Тесей, и она почти засмущалась, но вместо того, чтобы прятать глаза в пол, улыбнулась шире. — Ты тоже, Тесей. — она оглядела его, не найдя привычного строгого пиджака. Лишь яркий галстук выделялся на фоне удобной рубашки. — Знаешь, меня чуть не облили водой какие-то мальчишки, — Скамандер усмехнулся. — Чем я так провинился? — Ты шел через пляж? — спросила Лета, заранее догадываясь об ответе. — Да, — Тесей кивнул, не сводя с неё взгляда. — Сегодня там нельзя ходить? — Это многое объясняет, — Лета поспешила дополнить своей ответ, — Это одна из местных забав. — Местных? — Тесей присвистнул. — Значит, мне повезло, что я нарвался на мальчишек. Согласились, что идти через пляж во второй раз было плохой идеей, и отправились по другой дороге, проходившей через мост. Но без приключений всё-таки не обошлось, ибо в толпе они чуть не столкнулись с участником ансамбля, отчего-то хаотично размахивающего своим инструментом. Сбежав от него, они вышли в район, где расположились продавцы фруктов. Они каждому встречному предлагали попробовать замороженный джем из дыни и арбуза. Шум голосов смешивался с музыкой, и Тесею с Летой приходилось повторять собственные фразы, чтобы услышать друг друга. К площади народ разошелся, задышалось посвободнее и каждый стал разбредаться по небольшим группам. Лета с облегчением вздохнула. Красота и масштабы ярмарки-фестиваля поражали, но, добравшись до пьяцца Умберто, она почувствовала усталость. — Тебе принести воды? — участливо спросил Тесей. — Или, может, лимонад? — Нет, все хорошо, — Лета мотнула головой, — Но давай займем место в теньке, вон там, — она кивнула в сторону раскидистого дерева. Тесей все равно отлучился, когда они расположились у одного из свободных столиков, и вернулся с подносом фруктов и бутылкой лимонада. — Ещё недолго и у меня разовьётся клаустрофобия, — Лета почти рассмеялась, чуть не пролив на себя лимонад. — Не думал, что на ярмарке соберётся столько людей. — Нерабочие дни идут, и многие приезжают сюда. — Лета пожала плечами, с видом знатока оглядывая знакомую площадь. Ей особого неудобства здешнее общество не доставляло. Наоборот, было приятно затеряться среди толпы весёлых лиц. — Смотри, сейчас начнется что-то интересное. Гомон голосов и хаотичное передвижение в одно мгновение заглохли, и все взоры устремились на самодельную сцену, которая возвышалась, казалось, к небу. Ее переделывали несколько раз, и каждый раз проходя мимо, нельзя было не заметить кропотливой работы мастеров, которые стучали молотками, тихо ругались, когда дело шло плохо или им высказывала претензии недавно приехавшая актриса, путешествующая вместе с независимой трупой аристов, в чьи планы не входило на долго задерживаться в Атрани, но культура и долгожданное празднество сыграли весомую роль в принятии решения. Занавес приоткрылся, и оттуда выглянул мужчина невысокого роста, в ярком костюме. Произнеся вступительную речь, он просил всех соблюдать тишину и наслаждаться шоу, приготовленным совместно с приезжими гостями. Тесей еле слышно усмехнулся, напомнив скептика, и Лета едва ощутимо толкнула его в бок, словно он был провинившимся мальчишкой. Она уже бессчетное количество раз видела то, что сейчас собрались отыграть на сцене актеры, но каждый раз они удивляли, меняя концепцию знакомой истории в самом не подходящем моменте. Лета предвкушала начало и бегло наблюдала за Тесеем. Ей хотелось, чтобы он тоже проникнулся особой, ни с чем не сравнимой атмосферой, которую нельзя было прочувствовать ни в одном из лучших театров Лондона. Здесь творили под открытым небом, проживая каждый миг. Зазвучала протяжная, ломающаяся мелодия, и занавес задёргался. Так, словно его пытались раскромсать на мелкие кусочки набеги порывов ветра. Потом он резко поднялся, все увидели экспозицию: скалы и, судя по всему, море. Грациозно вбежала девушка, она оглядывалась по сторонам, потом резко опустилась на колени, шепча молитву, которую прервал громкий хлопок. И с разных сторон на сцену вышло ещё несколько актеров. — Буря убьет нас, — воскликнула актриса, и накинув на плечи платок побежала к концу помоста, — Убьет! По мере развития действия, которого дополнялось танцами и пением, становилось ясно, что актеры воплощали сюжет, связанный с историей Атрани, о тех далёких и горьких событиях, когда разрушительной силы цунами снесло половину побережьям и много жилых домов. Чтобы усилить эффектно от «наступления» бури, в ход пустили духовые инструменты, особый акцент сделав на работу флейт. Барабаны стучали, атласный тёмно-синий шелк, круговыми движениями метался вокруг сцены, актеры, заворачивались в него, якобы уходя под воду. Не обошлось и без лирических отступлений, отвлекающих зрителей от воспроизведения природного ненастья. Трагическая любовь между двумя героями, которые из последних сил пытались обмануть судьбу, уплыв на лодке, вызвала бурную реакцию со стороны зрителей. И как только представление завершилось, и трупа артистов появилась вновь на сцене, раздались частые аплодисменты. — Каждый раз играют именно этот мотив? — поинтересовался Тесей, когда занавес закрылся, и началось выступление музыкантов. — Да, но каждый раз меняют концепцию, — Лета кивнула. — В этот раз больше уделили внимания передачи эффекта... — она несколько смешалась, но уверенно продолжила, — эффекта от самого цунами. В прошлый раз в историю вплели вмешательство богов. — Ты каждый раз смотришь? — с улыбкой спросил Тесей. — Да, это одно из немногих развлечений, которые мне не надоедают, — она улыбнулась в ответ. — Возможно, тебе понравится следующая постановка, она должна быть поинтереснее. — Я не говорил, что мне не понравилось, — Тесей поднялся с места, — Но, думаю, нам стоит перекусить. Музыку можно везде послушать, согласна? Лета кивнула, беря его за руку. Часы на площади пробили ровно три, когда официант принес Тесею с Летой заказ. Последний столик, который им посчастливилось занять, пусть и находился далековато от музыкантов, но открывал прекрасный вид на море. Лета не чувствовала ни усталости, ни голода, но все же притронулись к еде, понимая, что на одних фруктах и лимонаде она не протянет до вечера, а то и ещё дольше. — Если хочешь, можем пойти на пляж, — пробуя панцанеллу, предложил Тесей. Ароматы томатов и оливкового масла заполонили пространство, смешавшись, и вытеснить их мог лишь запах поджаренного хлеба. — Покатаемся на лодке. — Я не против, — Лета пригубила вина, — Вечером, когда везде зажгут огни, будет особенно красиво. — Намек понял, — Тесей кивнул, неудачно поправив воротник рубашки из-за чего галстук почти развязался. — Больше не буду пытаться увести тебя с площади. «Ему совсем не понравилось представление», — такой была первая мысль, пришедшая на ум. Ей, разумеется, совсем не хотелось навязывать ему свои вкусы, но некое разочарование проскользнуло и ужалило её. Лета почему-то была уверена, что Тесею будет интересно, но, судя по всему, он, наоборот, не оценил стараний независимой труппы актеров. Может, он любил профессиональный театр? Столько предположений, возникших, казалось бы, на пустом месте... «И все-таки я так мало знаю о том, что он любит», — подумала Лета, обернувшись на мгновение к морю. Оно синей полосой растекалось, будто бы говоря ей: «будь смелей». — Ты настолько сильно не любишь театр? — спросила Лета, прислушиваясь к пению. Из-за беседующих и голосов официантов, слова песни с трудом различались. — Я этого не говорил, — он загадочно усмехнулся, неоднозначно отвечая. — Ты же сама предложила весь день провести на ярмарке, вот я и прикидываю разные варианты. Чтобы было нескучно. — Узнаю прежнего Тесея, — Лета улыбнулась и потянулась к его руке, — Давай, не будет строить никаких планов? Просто смотреть вокруг и отдыхать? Здесь же столько всего! — Как пожелает леди, — Тесей пожал ее ладонь, медленно поднеся к губам. Лета не отстранила руки до тех пор, пока Тесей не отпустил ее. В ней всего на мгновение проснулось то противоречие, с которым она не расставалась, она даже утратила смысл последних сказанных Тесеем слов. Он выглядел счастливым, беззаботно рассмеялся и смотрел только на неё. Она все вглядывалась в его лицо и глупо улыбалась, чувствуя, что камень с души спал и укатился далеко-далеко. Лета была счастлива здесь и сейчас, потому что впервые за долгое время чувствовала: она не одна. Она рядом с кем-то близким, с тем, кто понимает ее, возможно, больше, чем кто-либо другой. Больше, чем она сама. И это было прекрасное чувство, о котором ей не хотелось забывать. — Знаешь, Тесей, я рада, что встретила тебя здесь, — наконец-то осмелилась произнести вслух Лета то, о чем думала на протяжении нескольких последних недель. — Ты так много сделал для меня... — Я ничего не сделал, — невозмутимо парировал Тесей, но взгляд по-прежнему заполняла дымка, полная нежности. — Даже не думай благодарить меня. — Нет, послушай меня, ты... — Лета готова была перейти на шепот, чтобы никто, кроме них двоих, не услышал того, что она собиралась сказать. Это было очень важно, сокровенно и необходимо. — Ты заполнил пустоту... Ей показалось, что в выражении лица Тесея отразилось что-то неведомое ей ранее, пусть и он оставался совершенно спокойным. Он явно собирался что-то сказать, и она нетерпеливо ждала. Ей было важно услышать его. Но в столь важные секунды их уединение бессовестно прервали. Тень приблизилась к их столику, сначала Лета увидела лишь наручные часы, они сверкали. Затем знакомые, чуть насмешливые и прищуренные темные глаза, от которых по спине пробежал холод, так что она импульсивно дернулась поправлять платок. — Мисс Лестрейндж, рад снова видеть вас, — произнес Фобос Яксли, и по его лицу тонкой змеей расползлась улыбка. Та же, что и в момент их знакомства. Во все их встречи он улыбался так, пытаясь создать дружелюбную атмосферу. Она ненавидела его за это. Неужели именно сейчас, когда все было замечательно, необходимо было появиться на сцене призракам прошлого? Лета сглотнула ком, застрявший в горле, заметила, как нахмурился Тесей, переводившей взгляд с нее на Фобоса, но все-таки, пересилив себя, выдавила несколько формальных фраз: — Не ожидала вас здесь встретить, мистер Яксли.