Светлая королева

      Пытаясь из своих собственных ощущений сотворить некое эквивалентное течению времени мерило происходящему, Лайя по-настоящему боялась, что не выдержит, не выстоит до конца, не запомнит всей бесконечности звучащих имён и мелькающих лиц, стремящихся скрыться в поклонах; протянутых в надежде на внимание рук; губ, прикладывающихся к её ладони и колену. Боялась, что её язык начнёт заплетаться, произнося слова учтивой вежливости, в горле неизбежно пересохнет, а голос безнадежно осипнет. Но время оказалось условной единицей измерения, привычной для неё, и стоило на миг упустить его из внимания, оставив попытки нащупать его ход по биению сердца, как девушка поняла: всё то, что в её понимании должно было её утомлять, изматывать и заставлять терять концентрацию, наоборот, лишь приносило новые силы. Её разум оставался ясным, внимание — сосредоточенным, а способность к запоминанию начинала восторгать отсутствием ощутимого лимита. Имён были названы сотни, прогрессивно стремящиеся к тысячам, но ни одно из них не оказалось пропущенным или забытым, каждому в зрительной памяти находилось лицо и соответствующий образ, и если бы Лайе внезапно потребовалось отыскать среди несметного количества встреченных ею впервые существ кого-то конкретного, она сделала бы это с легкостью. По крайней мере, ей так казалось. Усталость отсутствовала как явление, тело было исполнено бодрости, сполна готовое к тому, чему существовало лишь одно собирательное определение — бесконечность вне времени. Нескончаемые дары и подношения, горы блюд и реки напитков, вновь появляющихся на столах, едва успевая исчезнуть. Оружие, драгоценности, произведения искусства, безнадёжно утраченные в веках человеческой истории, изысканные наряды, уникальные книги, артефакты, о существовании и назначении некоторых из которых Лайе, возможно, никогда не хотелось бы узнавать. — Если бы мне не было известно о возможностях тёмного мира манипулировать пространством, всерьёз волновалась бы за то, что наши… эм… подарки запросто заполонили бы Сигишоару, если не всю Румынию целиком, — с улыбкой отметила Лайя, отклонившись в сторону Влада и почти коснувшись щекой его покрытого доспехом плеча. Повернувшись в её сторону, мужчина ответил улыбкой на улыбку: едва читаемо, самыми краешками чуть приподнявшихся губ, и бесстрастное лицо его на миг преобразилось. Предназначенные для них места, которые Лайя по необъяснимой самой себе причине отчаянно сопротивлялась называть тронными, располагались в центре длинного стола, стоящего поперек и формирующего горизонтальную изогнутую линию воображаемой большой буквы «U». Её параллельные вертикальные линии протягивались вдаль бесконечными хребтами из возвышающихся над плоскостью блюд, окруженных фигурами, то подходящими, то удаляющимися, сменяющими одна другую поодиночке или неравномерно накатывающих волнами. В воздухе, пронизанном фоновыми звуками оркестра, не стихал звон бокалов и плеск от их наполнения, сравнимый с беспрерывно текущими водопадами. По правую сторону от Лайи располагались места для Сандры, Илинки и Валентина. Которые периодически появлялись и вновь отлучались, растворяясь в слабом, по словам Влада, доступном только душам живых, свечении, белёсым туманом закручивающимся в тоннель позади тронного возвышения. Было ещё одно место, выделяющееся идеальной сервировкой нетронутых приборов и пустой тарелкой, но его принадлежность оставалась для Лайи загадкой, которую она просто не имела времени разгадывать, хотя та и казалась простой, лежащей на поверхности. Мест по левую сторону Влада также было немного, и все они продолжали пустовать, ничуть не гневя и не озадачивая тем самым главу стола, будто что-то подобное было им ожидаемо. Он встречал подданных, продолжающих подходить с подношениями, обмениваясь с каждым короткой фразой любезности непременно на родном для гостя языке. Следующей на очереди была женщина. С длинными, распущенными волосами, чёрными как сама тьма, изумрудными глазами, густо подведёнными угольным каялом, и высокими острыми скулами, ожесточающими черты лица настолько, что даже её внешняя красота не вызывала у Лайи ни толики приязни. Возможно, потому, что она давно перестала встречать «по одежке» и с первого взгляда видела то, что скрывалось под ней: гордыня, жажда власти, текущая по венам вместо крови, периодически отблёскивающая во взгляде привычка ставить на колени, а не становиться. Но сейчас, без малейшего просочившегося в воздух противления, гостья делала именно последнее: технично, как солдат перед военачальником, опустилась перед Владом на одно колено и протянула ему большой ларь, без видимого труда удерживаемый ею на вытянутых руках. Она сказала что-то короткое на языке, Лайе незнакомом, но, по большей части, все прежние реплики и сопровождающая их энергетика означали одно и то же — просьбу о позволении преподнести дар, и этот очередной посыл ничем не отличался. Дракула сделал уже машинальный жест, веля открыть. Рука с длинными пальцами и остро заточенными чёрными ногтями потянула крышку вверх — и клюв искусно вырезанного деревянного грифона, запирающий ларь, щёлкнул, открываясь и являя глазам содержимое: на тёмно-зеленом отрезе ткани лежали короткий кинжал и двое металлических наручей. Лайя мало в этом понимала, но успела повидать достаточно подобного, чтобы сразу понять — для мужских предплечий размер и сама конструкция не подходили. — Позвольте преподнести этот дар Королеве, Повелитель, — на этот раз прозвучало доступно пониманию Лайи, хотя обращено по-прежнему не к ней, как и низко опущенный взгляд коленопреклонной. — Артемисия, — провозгласил Дракула, взирая на тёмную сверху. — Первая женщина-флотоводец и генерал персидской армии. Если патриархат был тобой презрен ещё в смертной жизни, почему сейчас ты обращаешься за позволением ко мне, а не к Королеве? — Патриархат. Но не власть, взращённая из мести и вскормлённая кровью, Повелитель! Этот путь знаком мне не понаслышке, но лишь вами, Властелин, он изведан до конца. Моё почтение и преданность вашей воле, чёрный Дракон! — на последних словах вскинув пронзающий кинжалами взгляд, тёмная устремила взор на Лайю и полуобернулась к ней с раскрытым ларцом на вытянутых ладонях. — Тёмный мир суров и жесток, светлая Королева. В непреодолимости сил, вас защищающих, я сомневаться не смею, но если сомневающиеся всё-таки найдутся, среди смертных и бессмертных, этот клинок защитит вас, напомнив дерзким безумцам о вашем статусе. — О нём никто не посмеет… — полушёпотом, с примешивающимся к нему низким грудным рычанием начал Влад, но под плоскостью столешницы Лайя сжала его руку, сама не отрывая взгляда от преисполненных дерзости зелёных глаз. — Ты считаешь, может потребоваться напоминание? — девушка спросила привычным, звучащим лишь слегка звонче и выше обычного голосом, при этом дав волю внутренней энергии и позволив её лазурному сиянию просочиться во взгляд. «Им всегда нужно будет напоминание, моя Королева, — читалось в неспособных моргнуть глазах вместе с красочной демонстрацией воспоминаний о событиях чужого прошлого. — Я приносила Ксерксу головы его врагов, я завоевала ему Грецию, а на пике персидского господства оказалась для него лишь подстилкой». Прежде чем громогласное: «Довольно!» устами Влада успело прозвучать, неизбежно прерывая немой диалог, Лайя подняла руку, жестом подзывая тёмную ближе, позволяя ей лично, из рук в руки вручить свой дар и одновременно испытывая: сможет или нет она превозмочь сдерживающую мощь света, от одного лишь зрительного контакта и мимолетного обмена мыслями вынудившую её истекать кровавыми слезами. Бросив неизменно гордый, но опасливый взгляд на Влада и получив от него лишь вздёрнутый в усмешке уголок губы, гостья в очередном низком поклоне опустила открытый ларь на пол и проговорив на, как теперь Лайя догадывалась, древнем персидском что-то непонятное по значению, но угадывающееся по интонации, не поднимая головы, попятилась назад и скоро растворилась на общем фоне бесконечно мелькающих силуэтов. — Хочу взглянуть, — коротко обронила Лайя, как тут же одна из нескольких неподвижно стоящих по другую сторону стола фигур ожила, сноровисто подобрала ларец и в учтивом поклоне придвинула его ближе к Лайе по разделяющей из плоскости стола, умудряясь при этом не задеть ни единого из предметов сервировки, по велению жеста легко сдвинутых в сторону. Влад не вмешивался и не препятствовал, лишь шёпотом, доступным только его жене, уточнил: — Уверена? — убеждённый, что определённых последствий избежать не удастся, даже если дар действительно предполагался даром и не представлял прямой угрозы. Девушка кивнула и, в тон мужу шепнув: «Я хочу понять…» — приложила ладонь к обмотанной кожей костяной рукояти кинжала. Она была готова к видению, она его ждала, но энергия артефакта, хлынувшая в её создание приливной волной цунами, оказалась настолько всеобъемлющей, что вытолкнула Лайю из окружающего настоящего в чужое прошлое, сделав её не просто свидетельницей, но полноценной участницей давно сбывшихся событий. Глазами маленькой девочки сквозь пелену слепящих слёз она наблюдала, как мир полыхал, а на фоне огненного зарева мелькали неясные тёмные силуэты тех, кто вырезал с привычной для древних времён жестокостью всю её семью. Под конец расправы один из греческих воинов заметил и девочку, но раньше, чем видение неизбежно закончилось бы мучительно болезненным погружением во мрак, суливший за собой не менее болезненное продолжение, видение резко оборвалось. Руку Лайи сжали сильные пальцы, ориентируя, возвращая назад, в своё время, и вынуждая резко вынырнуть из затянувшей её бездны прошлого в настоящее. Девушка судорожно вдохнула, распахнув глаза и мгновенно проваливаясь в другую бездну манящего лазурью взгляда. Сосредоточившись на нём, Лайя не заметила полоснувшей ладонь мгновенной боли, едва ли что-то значащей, от лезвия кинжала, сжатого в слепой неосторожности сильнее должного. Зато это заметил Влад, тут же обхватив ладонь девушки своей. Алая капля норовящей стечь крови повисла на краю линии пореза, едва заметно качнулась, а миг спустя впиталась назад в кожу: охваченные лёгким свечением края раны стянулись, не оставив о себе иного напоминания, кроме знания о том, сколько крови прежде впитало это оружие и сколько жизней оборвало. — Почему?.. — потрясённо выдохнула Лайя, не успев как следует сопоставить в мыслях цепочку из причин и следствий между сценой ужасной расправы и чередой протянувшихся сквозь века и разные миры убийств, имеющих стойкий привкус садистского наслаждения. — Почему она… здесь? За… что? Внутренне ответ уже был ей известен, но в противоречии зашкаливающих чувств язык опережал осознание, а мозг отчаянно искал ответ извне, в заранее бессмысленной надежде на то, что в чужом понимании он мог бы быть другим. Дракула проследил взглядом ещё витающий в воздухе энергетический след растворившейся в толпе Артемисии из Карии, которую здесь и сейчас встретил впервые, но о которой люди писали свою историю задолго до того, как в неё вошёл он сам. — Её путь мести через тёмный договор и обретение бессмертия, однажды начатый в роли мученицы, закончился всесторонним овладением искусством войны и ролью мучительницы, которой она всецело наслаждается по сей день. Она снискала редкое для выходцев из людей уважение в тёмном мире, будучи искусной, беспринципной наёмной убийцей. Свирепой, но при том не безумной, что почти сразу добавило ей цены и выделило над прочими подобными. — Зачем она… — Лайя вперила взгляд в лежавший перед ней кинжал. — Это ведь её?.. — на фоне бесконечности новых знаний, жадно впитываемых её расширившимся, кажется, до космических просторов сознанием, девушке по-прежнему отчаянно не хватало терминологии. — Сосредоточение её греха, хранящее на себе след каждого её деяния, — пришёл на помощь с определением Влад. — Верно. Это её тёмный артефакт. Насколько сильно во мне желание избавить тебя от этого сомнительного дара, настолько же отрадно знать, что впредь он никогда не будет использован против тебя или меня. Насколько чудовищный, настолько же и ценный. Дороже и искренней половины всего, что нам сегодня преподносили, трясясь от страха и источая лишь подобострастие, — Дракула говорил открыто, не заботясь о количестве слышащих его слова и способных в последствии запустить их в массы тех, кто не слышал. — Это лишит её способности сеять смерть? — Лайя сполна отдавала себе отчёт в том, насколько наивен её вопрос, но раз Влад открыто озвучивал свои мысли, девушка не собиралась поступать иначе. — Увы, нет, потому что её способности и стремления исходят, прежде всего, от неё самой, а не от орудия убийства, каким бы оно ни было. Однако, — Влад чуть повернул к Лайе голову, накрыв ладонью лежащее на столе лезвие и считывая его энергетическую «историю», — этот кинжал, наряду с пролитой кровью, хранит часть души той смертной девочки, не познавшей понятия мести, которая наблюдала гибель своей семьи. Если однажды она захочет искупления, то ещё сможет обрести его, если ты сохранишь клинок. — Но… — отчаянная необходимость сделать разговор приватным боролась в Лайе с вынужденностью продолжить обсуждение собственной некомпетентности буквально за общим столом. — Почему я? Вряд ли она действительно стала бы беспокоиться о моей безопасности среди тёмных. Опершись локтем о каменный подлокотник трона, Влад склонился к Лайе, и взгляд его, ей предназначенный, загорелся лазурью, выдавая силу бушующих в нём эмоций. — Ты женщина, получившая уважение, власть, титул, корону, трон и… мою взаимную любовь, не разменивая души и не искупавшись в океане пролитой крови. В лучших традициях павшей во тьму человеческой души она завидует тебе, хотя и лишена способности осознать это. Она пришла злорадствовать насильно коронованной королеве в тени кровожадного короля, прикрывая истинные намерения раболепием, но увидела совсем иное, своим подношением стремясь одновременно присягнуть на верность мне и сохранить увиденное, — Дракула сжал руку жены, стремясь переплести их пальцы так, словно это способно было облегчить муки понимания того, от чего он хотел и не мог оградить любимую. Больше не мог. — Иногда в потерянных душах проблески света шагают в ногу с волей тьмы, мешая легко определить, мученик перед тобой или мучитель. Я знаю, как это тяжело, душа моя. Лайя медленно покачала головой, за вуалью из переплетенных волос неосознанно стремясь спрятаться, не подозревая, что Влад уже давно позаботился о том, чтобы надёжно отвадить от них нежелательное внимание. — Я научусь понимать их. Обязательно научусь, обещаю. — Это не та область знания, которую я хотел бы, чтобы ты постигала, любовь моя, — Дракула обречённо вздохнул, протягивая руку, чтобы коснуться пальцами её щеки. — Но я сделаю всё, чтобы тебе помочь. — Прошу меня простить, Ваше Величество. Отдав всё своё внимание прикосновению и словам любимого, Лайя совершенно отвлеклась от происходящего вокруг, из-за чего появление рядом Сандры стало для неё неожиданностью, заставив непроизвольно вздрогнуть от прозвучавшего обращения. Сандра же, предусмотрительно сделав вид, будто ничего не заметила, церемонно склонила голову и протянула Лайе небольшой золочёный поднос с лежащим на нём белым прямоугольником конверта. Решив в присутствии несметного количества потенциальных свидетелей не тратить время на выяснение подробностей, лишь бросив поочередно подруге и мужу заинтересованно-вопрошающий взгляд, девушка вскрыла послание. «Прошу простить мою просьбу об аудиенции с хозяевами торжества вне тронного зала, но там сейчас явный перебор с тёмной энергией по всем возможным шкалам. При таком раскладе я рискую не сдержаться и, вопреки договоренности, кого-нибудь поджарить ненароком. Подарки же сами себя не преподнесут, а я совершенно точно не собираюсь плестись в конце поздравительной процессии, мне как-никак такое не по статусу». Лео был в своём репертуаре, не изменяя своей сверхспособности развеивать мрак и заставлять улыбаться даже в ситуации, которая этого не предполагала от слова совсем. Вряд ли он знал в подробностях, что именно тут происходило, но он будто чувствовал, когда его нарочито церемонная просьба окажется особенно кстати и отзовётся в груди Лайи участившимся биением сердца и необъяснимым желанием сбежать сей же миг. Неважно, куда и зачем. Главное, подальше и побыстрее. Влад не проявил видимого интереса к тексту письма, но это не помешало ему прочесть его глазами Лайи, и та, не видя, почувствовала на его губах улыбку, прикрытую пальцами в утомлённо-равнодушном жесте, с которым мужчина подпирал подбородок, глядя прямо перед собой. — Там, где Лео, там и остальные, а им мы тоже обязаны вниманием. Не будем заставлять их ждать. Иди. Я скоро к вам присоединюсь. С этими словами Дракула, не оглашая своё намерение ни словом, ни стуком кубка о столешницу, поднялся из-за стола. Вслед за моментально образовавшейся тенью из-за света, падающего на его тело со спины, стремительно распространяющаяся волна энергии погрузила гудящее бесконечностью звуков пространство в гробовую тишину, подобную вакууму, в котором очень скоро перестало быть слышно даже чужое дыхание. Отвлекая себя от того, что продолжало пугать новизной, Лайя бросила взгляд на стол, не желая оставлять без присмотра последний преподнесенный ей «дар», но от кинжала и ларца простыл след. Влад ободряюще сжал её пальцы, точно зная ход её мыслей, а затем поднёс ладонь к губам и обжёг кожу поцелуем. Свободную руку он поднял на уровень взгляда, демонстрируя светящиеся лазурью кончики пальцев. Указательным, оставляющим за малейшим движением световой след, будто ручка на листе бумаги, он начертил прямо в воздухе сложный, Лайе прежде незнакомый сигил, скоро загоревшийся напротив их лиц эфемерным хитросплетением линий, и произнёс в полголоса слово, отдаленно напоминающее имя: — Phenex! Мгновения не прошло, как по обратную от них сторону стола из чёрного марева нестабильного пространства возник силуэт огромной птицы, стремительно преобразующийся в человеческий, как и все прочие, стремящийся принять коленопреклонную позу. — Слушаю и повинуюсь, Повелитель! — у явившегося оказался необычный голос — звонкий, будто детский, ничуть не соответствующий предстающему образу рыцаря, поэтому Лайя не спешила делать выводы о том, кто перед ними, опираясь на одну только внешность, представляющую собой лишь иллюзию — одну из многочисленных форм. — Маркиз Фенекс, — движением ладони Дракула велел демону подняться. — Пусть мне и пришлось призвать тебя, попирая твою гордость, которую я совершенно не имел намерений задеть, я всё же предлагаю тебе быть гостем на этом празднике, а не слугой. Уверен, большинство присутствующих найдёт твоё общество приятным. — Я слышал… всё ещё слышу по затихающим отзвукам клавиш, что услуги барда этой ночью не в почете, Повелитель. Предпочитаю избегать празднеств, где мне не рады. Дракула усмехнулся и переиначил услышанное: — Где нет мятежных творческих душ, отчаянно ищущих вдохновения. Да, таких я и впрямь не приглашал сегодня. Но мне было бы отрадно знать, полагаясь на твой талант, что в моё недолгое отсутствие гости не заскучают и не почувствуют себя брошенными. Окажи мне такую услугу, Фенекс, а я в ответ забуду о том, что мне пришлось вызывать тебя на человеческий манер — через печать, — Влад смерил демона предупреждающим взглядом, которого тот инстинктивно попытался избежать, отшагнув назад. — Как видишь, я — не Соломон, и впредь настоятельно советую меня с ним не равнять. Как и многие до него, демон не проронил ни слова в опровержение сказанного или же в своё оправдание, лишь отрывисто кивнул, сочетая движение головы с формальным поклоном, и попятился назад, пока не растворился в толпе застывших в безмолвном ожидании силуэтов. Раньше, чем Лайя успела спросить, всё ли в порядке, Влад сжал её руку. — Иди, свет мой. Лео ждёт. Вообще-то, он одинаково ждал их обоих, но категоричное утверждение Влада прозвучало так, будто он заведомо ощущал себя третьим лишним на этой встрече и вовсе не собирался присутствовать. Или он хотел, чтобы здесь с ним не присутствовала Лайя?.. Такой вероятный поворот событий девушку не устраивал, но спорить она не собиралась. Не здесь и не сейчас. Что бы Влад ни пытался от неё скрыть, так или иначе станет ей известно. Это лишь вопрос времени. Когда Лайя уже развернулась, вопреки собственному желанию намереваясь сделать так, как её просили, Влад поймал её за руку, вновь повернув к себе. Вгляделся в глаза, из них черпая неуверенность и сомнения, и тут же опровергая их все ледяной лазурью внимательного взгляда. — Тебе не о чем беспокоиться, душа моя. Всё хорошо, — уголки его губ приподнялись в предназначенной лишь ей одной тёплой улыбке, за миг до того, как он накрыл её губы поцелуем, обещающим больше, чем всё, без необходимости напоминающим, что данных ей обещаний он не нарушал никогда. Одновременно с прервавшимся поцелуем, забравшим с её дыханием малейшие сомнения вместе с чувством вины за них, Лайя перестала ощущать на себе и силу его объятий. Сантиметры между ними в одно движение век превратились в метры, отдалившие их друг от друга на значительное расстояние. Она всё ещё видела его там, далеко впереди, видела, как к нему подошёл силуэт, окруженный свечением человеческой ауры, как Влад склонился к нему, внемля сообщению… Лайя могла бы запросто узнать, о чём оно было, лишь этого пожелав, но она не стала. Развернувшись лицом к свету, что прежде был далеко за их спинами, а теперь разливался прямо перед ней, маня своей бесконечной лёгкостью и чистотой, девушка шагнула ещё ближе, замерев на самой грани бездны, у черты межмирья. Обернулась. Там, на другом конце неизмеримо длинного коридора спина тёмного короля вновь скрылась за высоким каменным троном. — Повелитель, — проводив взглядом исчезнувшую в ореоле света королеву и переглянувшись со стоявшей по правую сторону трона Сандрой, Валентин с поклоном обратился к королю. — Почётный гость прибыл. Он в нетерпении ожидает встречи. — Он уведомлен обо всех возможных рисках? — Дракула перевёл взгляд на стоящую рядом ведунью. — Во всех подробностях, как и было условлено? — Разумеется, Господин. Илинка провела с ним достаточно времени по пути в замок, чтобы оценить его намерения и готовность к проведению ритуала. Его желание присутствовать искренне, как и наше с сестрой стремление поспособствовать его присутствию. С вашего одобрения, при условии постоянного сопровождения, его пребывание здесь будет безопасно. Мы можем это гарантировать. — Сандра. Тебе известно, насколько я ценю вашу с Илинкой преданность и ваш дар, — Влад чуть склонился к девушке и, понизив голос, произнёс: — По этой причине настоятельно прошу вас не брать на себя ответственность выше ваших полномочий. От моего имени устройте гостю достойный приём по ту сторону и будьте готовы начать. Я дам знать, когда придёт время. — Будет исполнено, Повелитель. В синхронном поклоне оба отступили на шаг, но Дракула задержал их, подняв ладонь с лежащей на ней коробочкой из чёрного хрусталя, в полированных гранях которого отражающееся пламя многочисленных факелов и свечей создавало эффект плавления. Протянув руку, мужчина передал предмет Валентину. — Прежде, чем это случится, пусть гость окажет мне честь надеть это. — Desigur, — в очередном поклоне дворецкий отступил от трона и скоро скрылся в ореоле света. На время отпустив души живых и сняв с себя часть веса ответственности за них, Влад подхватил со стола кубок и поднёс его к лицу, медленно вдыхая аромат, но не обращая совершенно никакого внимания на содержимое. На его губах, скрытая падающей тенью, застыла улыбка предвкушения. Он этого не предвидел, изначально такого не было в его планах на сегодняшнюю ночь, но тем живее оказался интерес, балансирующий на грани нетерпения, хотя Дракула не без причины считал себя существом терпеливым. Припав губами к кубку, мужчина вслушался в витающее в воздухе сложное переплетение нот, чутким слухом разделяя общую волну на составляющие и без труда определяя направление. Он мог бы открыть портал, оказавшись в нужном месте за мгновение, но в таком случае ему вряд ли стоило рассчитывать на отсутствие лишнего внимания, которое стоило оставить здесь, в тронном зале, покинув его без тянущегося за спиной бесконечного шлейфа настороженности и опасений. — Здоровье королевы! — провозгласил Дракула и поднял кубок по направлению к мелькающим на почтенном отдалении силуэтам, после чего встал в полный рост и, никому не оставляя времени опомниться и среагировать, расправил крылья, оставляя земную опору и взмывая ввысь. Толпы внизу, провожающие его взглядами, отозвались тысячным многоголосием, но даже оно не способно было заглушить те ноты, что интересовали Дракулу, ведя его в нужном направлении. — Повелитель! Его появление возвестил единый хор голосов, которому не менее слаженно вторили вылетающие из-под неутомимых пальцев нескончаемые звуки клавиш и струн, приветственной мелодией встречающие короля. Музыканты провожали его взглядами, кланялись, но ни один ни на мгновение не прервал игру, казалось, слившись воедино душой и телом со своим инструментом. Влад этого от них и не требовал, лишь пройдя мимо, каждого по возможности удостоив ответным взглядом, и остановился возле дирижера, неустанно взмахивающего мелькающим в воздухе жезлом, будто сказочный маг — волшебной палочкой. Заметив Влада, но не прекращая дирижировать, музыкант выдал низкий поклон, причём, сделал это не только телом, но и самой музыкой, которой управлял и которая заполняла всё свободное пространство подобно особой форме бестелесной материи. Дракула оценил виртуозно выказанное уважение, и, чтобы не нарушать своим голосом стройности звучания, на языке жестов дал тёмному понять, что хотел бы с ним беседы один на один. Восприняв просьбу как приказ и беспрекословно ему повиновавшись, мужчина, продолжая задавать ритм, передал руководство оркестром возникшей рядом моложавой фигуре во фраке. — К вашим услугам, Повелитель, — ответил он вслух, но по старой, давно обретшей бессмертие человеческой привычке продублировал слова языком жестов, и гибкие, не тронутые старением пальцы его двигались ещё быстрее, чем в день их с Владом знакомства много лет назад. Стремясь уйти от формального общения насколько это возможно, обеспечив им необходимый для свободного диалога уровень уединения, Дракула тронул ладонью тёмного за плечо, стремясь оставить позади наполненные грохотом оркестра залы и лабиринты коридоров, изобилующих любопытными глазами и ушами. Оригинальность воссоздаваемых образов, будь то конкретные предметы или окружение в целом, Владу ещё только предстояло постичь. Пока же он успешно пользовался своими собственными либо же доступными ему чужими воспоминаниями. В итоге приведшими мужчин в им обоим знакомую комнату с интерьером конца девятнадцатого века, в доме по давно несуществующему адресу. В центре её на пурпурного цвета ковре стоял рояль. — Неужели тот самый?.. — на родном немецком удивлённо прошептал композитор, делая несколько поспешных шагов вперёд Дракулы, но, вдруг опомнившись, замер и обернулся, дожидаясь позволения. — Предпочту, чтобы «тем самым» оказался не только инструмент, но и роли. Когда-то я пришёл в твой дом заинтересованным творчеством гостем, а покинул его несостоявшимся учеником. Неслышно ступая по мягкому ворсу, Дракула подошёл к роялю и невесомо, не порождая звука, тронул клавиши, воскрешая в памяти их давно забытую форму. Проследив за ним взглядом, не спеша допытываться о сути происходящего, его несостоявшийся учитель, не встречая запрета, осторожно положил руку на клавиши, единым касанием извлекая из них первый звук. Влад со своей стороны вновь погладил инструмент кончиками пальцев, но вновь беззвучно, слушая витающее в воздухе эхо отыгранной ноты. — С тех пор, как ты давал мне уроки, мои пальцы касались клавиш лишь однажды, — не желая мешать чужим несомненно ценным воспоминаниям, Влад отошёл от инструмента, вставая в стороне. — И это случилось именно так, как ты говорил: по велению сердца, желающего избавиться от терзающей его боли. Что именно выдало в тот день моё чёрное сердце, никто не слышал, так что уверенности в своих позабытых навыках у меня нет никакой. Но сегодня, — Дракула обратился к стоящему рядом тёмному взглядом, не имея ничего против, чтобы он считал с его лица всю искренность намерений, — я чувствую, что вновь хочу сыграть, — потакая желанию, мужчина потянулся рукой к ближайшим клавишам, воображая, какой звук они издадут при касании. — Ведь, кажется, теперь я понимаю, что ты имел в виду, повторяя из раза в раз: «Играть нужно для кого-то», — вновь встав лицом к инструменту, Влад на пробу выжал звук из комбинации клавиш, хранящейся в его памяти. Ответ ему прозвучал незамедлительно, ободряя продолжить игру в две или даже все четыре руки, на что Дракула польщённо улыбнулся, но продолжать не стал, уступая место истинному мастеру. — Сегодня я хочу подарить королеве танец с дорогим для неё человеком, самостоятельно сыграв для них что-нибудь подходящее и музыкой выразив то, для чего не существует подходящих слов. Его намерениям или ему самому тёмный поклонился, своим видом и нотами, вылетающими из-под порхающих по клавишам пальцев выражая одобрение. О котором Дракула не просил, но которое было для него важно, учитывая почти абсолютное отсутствие практики при нынешнем стремлении без всякой подготовки сесть за инструмент и не облажаться. — Значит, ты не возражаешь, если сегодня я воспользуюсь твоим талантом и украду несколько минут твоей заслуженной славы, Людвиг ван Бетховен? — на словах уточнил Влад, не спуская взгляда с виртуозного движения рук и стремясь не упустить слухом ни одной, наполняющей комнату ноты. — Тебе не нужно моё позволение, тёмный Властелин, — ответил пианист, резко подняв над клавишами руки и прервав игру. — Ты волен распоряжаться моим талантом и моей славой, как своими собственными. Когда частотные вибрации окончательно стихли, комната погрузилась в тишину, слишком давящую на тех, кто умел слышать больше, чем просто звуки. Зная, что вид за окном — не более чем материализованный плод его собственных воспоминаний о скромных попытках познать изменяющееся с сумасшедшей скоростью человеческое общество, Дракула всё равно сделал вид, что там, в протянувшейся по ту сторону улочке Вены, его что-то всерьёз заинтересовало. Лишь бы была причина увеличить расстояние между собой и собеседником и переключить внимание. — Будь ты урождённым демоном, Людвиг, наш разговор сейчас принял бы совершенно другой оборот. Ты бы непременно стремился извлечь максимум выгоды из моего предложения, а я, вполне вероятно, пытался бы примириться с твоей дерзостью, едва сдерживая ярость. Но ты не демон, и злит меня теперь отнюдь не дерзость, а твоё незнание или, скорее, осознанное пренебрежение иерархией. А, между тем, ты не хуже меня должен знать, что в тёмном обществе ничто не делается за так, даже если моё нынешнее положение делает меня «вольным распоряжаться твоим талантом». Я не стану учить тебя прописным истинам, лишь дам совет: подумай как следует, что бы ты хотел получить от меня в награду за то, что сегодня ты был дирижёром на балу в честь моей коронации; и за то, что уступишь мне свой инструмент. Отвернувшись от рояля, тёмный смотрел ему в затылок. Влад чувствовал взгляд, но оборачиваться и встречать его не торопился. — Повелитель! Прошу, поверьте, сама возможность примерить на себя давно забытую и едва ли востребованную у тёмных роль — уже награда, которую я не ждал. Ведь мой талант среди чистокровных бесов сродни простому навыку. — Такова твоя расплата за тёмную сделку в неведующей предела погоне за признанием и славой. Ты обрёл их при жизни, но лишился после смерти, ведь не ожидал же ты, что держатель твоего договора, — в сущности своей такой же жадный до славы демон поэзии и искусства, — ради тебя подвинется с пьедестала. — Его подвинули вы, мой король, назначив меня концертмейстером. Боюсь, маркиз Фенекс сему обстоятельству не обрадовался. — Быть на твоём месте в данный момент он бы точно рад не был, — Влад медленно обернулся, встречаясь с тёмным взглядом и спеша задать вопросы, которые распахнут перед ним запертые врата чужой души, вопреки желанию обладателя. — Значит, этого ты желаешь больше всего? Возможности проявить свой талант, чтобы его могли оценить так, как ценили, пока ты был человеком? Хочешь снова играть для людей? — Дракула ухмыльнулся чужому обескураженному выражению лица, расколотому надвое опасением вновь ошибиться в погоне за желаемым и стремлением броситься в омут с головой. — Не время для опасливой скромности, Людвиг, ибо услугу ты оказываешь мне. И хотя полномочий даровать тебе искупление у меня нет и не может быть, я смогу дать тебе шанс его заслужить. — Machthaber?.. — тёмный воззрился на него глазами, полными недоверия, но следом же рухнул на колени, как подкошенный. — Никто прежде… никогда не… я ведь пытался узнать, как я мог бы… я этого хотел, но… Дракула неодобрительно покачал головой. — Всего лишь шанс — не более. И прежде я предпочёл бы закончить наш урок, — Влад приглашающе указал на возникшую у рояля обитую бархатом скамейку, подходящую для двух исполнителей, претендующих одновременно на один инструмент. — Bitte, Meister. Последний раз, когда нужда Дракулы излить свои чувства в мелодию оказалась сильнее хищного стремления заглушить человеческую боль кровавым утолением тёмной жажды, выпал на день, когда не обремененный тактичностью и заботой о чужих желаниях Локид поднял его из склепа одной фразой: — Она вернулась. Холодным зимним вечером десятого декабря тысяча девятьсот девяносто пятого года по земному календарю где-то на американском континенте родилась девочка с незнакомым и чужим шестисотлетнему вампиру именем Лайя. От этого известия и, в большей мере, от его перспектив, осознавать которые Владу никто не запрещал, ему было достаточно больно, чтобы его тёмная изведавшая самые изощренные пытки душа едва выдержала это очередное истязание, и вместе с тем слишком радостно, чтобы глушить в себе эмоции проверенным методом убийства. Но и держать в себе две абсолютные противоположности он был не в состоянии, в полузабытьи найдя им выход через перебирание пальцами клавиш — таких же чёрно-белых, как его состояние на тот момент. У монстра не было связных мыслей, не было понимания навыков и даже базового умения играть или хотя бы слышать звуки, не принадлежащие обладателям бьющихся сердец, качающих живительную влагу. У него были лишь чувства, запертые в бездне агонизирующей души и остервенело требующие освобождения. Он играл в пустом, заброшенном замке, один на мили вокруг, и слышать его могла лишь преданная своему проклятому королю нечисть Холодного леса. И Локид, как выяснилось многим позднее, которому, после раунда один на один с не ожидающим и не желающим пробуждения Дракулой в своей максимально далёкой от человеческого обличья форме, хватило ума на пару с чувством самосохранения, чтобы не попадаться на глаза и в фанаты творчества не набиваться. — Будь я человеком, не по-человечески дорого дал бы за то, чтобы переложить ту твою сонату безутешного вампира на ноты, — было единственным запоздалым подтверждением того, что бес всё слышал. — И, конечно же, ты предпочёл самый неожиданный инструмент, который в твою бытность человеком даже не был изобретён. А правда заключалась в том, что тонкие струны от ищущих выход предельных эмоций под не всегда послушными пальцами рвались куда быстрее, чем ломались новомодные клавиши. Учитель и ученик в прошлом, поданный и король в настоящем, сидя плечом к плечу на одной скамье, перекладывали содержание своей безмолвной беседы на ноты, становящиеся пробной мелодией игры сперва в четыре руки, ничуть не уступавшие друг другу в мастерстве, а затем и в две, когда диалог чувств и мыслей плавно перешёл в монолог с оглашением условий договора. «От меня ты получишь позволение и достойное плотское воплощение, чтобы бывать в мире людей так часто, как тебе будет нужно. Вся энергия общения, признания и любого другого взаимодействия с живыми в рамках безопасного для них будет твоей в любом эквиваленте, на который тебе достанет воображения. С одним условием: никто из смертных не увидит тебя тем, кем ты однажды был. Славу и признание, если они всё ещё тебе необходимы, ты должен будешь заслужить заново столь честным и чистым путем, сколь это окажется для тебя доступно. Иначе мгновенно вернёшься в прежнее зависимое от чужой силы и настроения положение и продолжишь существовать на подачках Фенекса, как одна из его многочисленных муз». Осознавая, насколько тесно переплелась музыка с его эмоциями и мыслями, окончание немого монолога Дракула отыграл, вложив в льющуюся из-под пальцев мелодию всю власть, что была ему дана, и вибрирующее низкими частотами на грани слуха предупреждение о последствиях малейшего стремления оспорить эту власть и пойти против неё, надеясь избежать наказания. И он безусловно был услышан. Не только тем, кто находился рядом, но и всеми, чей инструмент и голос в это мгновение вносили вклад в общий звуковой фон оркестра, каждый миг откликаясь звуками струнных, клавишных и духовых, готовых сыграть в унисон с солирующим королём любое из прежде несуществующих сочетаний. Через какое-то время после того, как последняя нота чужого безупречного исполнения смолкла на сверхъестественно чутком слуху, Бетховен позволил себе дотронуться до инструмента, не словами, но музыкой выражая своё бесконечное почтение и осознанное согласие на предложенные условия, цена которым казалась неправдоподобной по меркам тёмного мира. Если не вовсе ничтожной. Ведь той душе, что однажды впервые тронула клавиши его инструмента с диковинной просьбой: «Научите меня забыться в игре», — самый редкий чужой талант был без надобности. Как и нынешний урок-напоминание. Душа чёрного дракона умела многое и всё прекрасно помнила, не нуждаясь в позволении павшего занять своё законное место за королевским фортепиано. Неспешно перебирая клавиши, Дракула каждым звуком цеплял воспоминания в своём сознании, оценивая, насколько хорошо они отзываются, подходят ли друг другу и предстоящему событию. — Мне требовался предлог для неформальной встречи, при которой ты был бы честен со мной больше, чем со своим тщеславием или страхом перед превосходящей силой. Я нашёл таковой. И я услышал всё, что хотел. Danke, Meister! Du kannst gehen. Взглядом и жестом позволив тёмному удалиться, Влад продолжил игру, имея в виду, что у него не так уж много времени, чтобы найти то самое, единственно правильное выражение тем своим чувствам, которые не могли быть облачены в доступные пониманию слова. Он позволил себе забыться в том, что делал, чужими глазами на внутренней стороне собственных век наблюдая объятый свечением крылатый силуэт, с высоты ныряющий в объятия стелющихся у подножия замка роз, пионов и тюльпанов, буйно цветущих вопреки сковывающему их мраку ночи. Он видел, как она шла — плыла среди встречающих её цветов — и бледный свет кровавой луны нежно обнимал её вместо его рук. Его единственная во все времена королева, его святыня, его личный доступный и достигнутый предел. Влад наблюдал за ней и играл, не замечая ничего и никого вокруг себя, слившийся душой воедино с роялем и отдавшись полностью тому, что видел глазами названых братьев, по собственной воле разделивших с ним эту ночь. — Лайя! — воскликнул Лео, когда на очередном круге заметил девичью фигуру в начале прохода к беседке, между рядами высоких кустов, с белыми крупными бутонами — по правую сторону и почти черными, скрывающимися в тени, — по левую. Откликаясь на зов, она ускорила шаг, почти срываясь на бег, так что замерший в любовании Нолан лишь в последний миг успел раскрыть объятия, принимая порхнувшую в них девушку, но не позволяя ей удариться о покрывающую его тело броню. Всколыхнутый порывом движения воздух, благоухание роз и её аромат — уникальный, неповторимый, родной, который Лео неизменно вспоминал от воплощения к воплощению, ощущая его, кажется, с первым вдохом каждой жизни. — Ну вот… — раздосадовано посетовал мужчина, кружа девушку в объятиях. — В кое-то веки собирался приветствовать тебя, как полагает твой статус, а в итоге мы снова дурачимся, чем, наверняка, жутко бесим нашего зоркого пернатого. Описав круг, Лео всё-таки попытался спасти положение: сперва вернул Лайе устойчивое положение, затем сам отступил назад и, заведя одну руку за спину, другую прижал к груди на стороне сердца, церемонно поклонившись. — И ты туда же, Брут! — воскликнула Лайя, обиженно замахнувшись, но в итоге ударив воздух вместо львиной морды на доспехе. — Лео, сжалься! Макушек и затылков я сегодня увидела больше, чем лиц. И только что практически сбежала в надежде хоть ненадолго отвлечься от летящих отовсюду роптаний и восклицаний: «Моя королева!». А ты… Но долго обижаться она попросту была неспособна, и напускную сиюминутную злость в ней мгновенно вытеснило перехватившее дух восхищение при виде Лео в его соответствующем поводу царственном облачении — в золотых доспехах, с золотой же короной в огненных волосах, не позволяющей ни единой душе забыть об особом статусе её владельца. Статусе, вопреки ожиданию, не позволяющем ему присутствовать в тронном зале, приветствуя Влада, как один правитель — другого. — Всего лишь выражаю уважение тебе, как королеве и полноправной хозяйке этой ночи, — договорив за Лайю, очевидно, совсем не то, что она готовилась сказать, Лео сделал шаг ей навстречу, в очередной раз оставляя попытки восстановить дистанцию. — Поступи я иначе, обязательно обнаружатся свидетели, которые пустят слух о недостойном поведении, а я вовсе не стремлюсь испортить тебе репутацию в самом начале правления, Ласточка. — Если бы меня волновали слухи о моей персоне, при османском дворе я бы не выжила, — отмахнулась Лайя. — Только вот… я вроде прекрасно знаю об обманчивой вседозволенности, обретаемой с титулом, которая на деле даёт еще меньше свобод, чем всякое его отсутствие, но каждый раз мне с этим так сложно мириться. Твой титул заведомо выше, чем у любого из наших с Владом подданных и даже их всех вместе взятых. Но чтобы почтить тебя гостем, мне потребовалось сбежать из тронного зала. — В противном случае оттуда сбегут все ваши подданные, вполне вероятно, не своим ходом и даже не всё в целом виде, — Нолан усмехнулся. — А это точно не наша сегодняшняя цель. Во всяком случае, пока Влад управляет ситуацией и не даёт гостям повода со скуки идти искать себе забаву среди ничего не подозревающих смертных. — Всё так. Мы с вами это заранее обсудили и согласовали, но на деле это нравится мне ещё меньше, чем на словах. Будучи по праву самым почётным из гостей, ты стоишь в карауле вместо того, чтобы наслаждаться праздником, и… Алан с Билом, — Лайя обернулась, интуитивно желая увидеть их позади себя, но вокруг, насколько хватало взгляда, простирался лишь лабиринт из цветов. — Эта памятная ночь, наступления которой все мы ждали и страшились. Мы рождались вновь и вновь, чтобы приблизить её наступление, и умирали каждый раз с надеждой. Мне бы хотелось, чтобы хотя бы часть её мы провели вместе, чтобы каждый из вас душой впитал её частичку, унёс с собой то самое воспоминание, которое… — Лайя глубоко вдохнула, борясь со внезапно сковавшей грудь тяжестью, мешающей продолжать. — Которое подскажет вам в будущем, что Дракон не тот, кем может показаться, что он — не враг. Положив руку Лайе на плечо и успокаивающе чуть прижав её к себе, Лео медленно закружился с ней в танце под мелодию, что в это самое мгновение наполняла его мысли. — Зачем мне воспоминания, любое из которых я вынужден буду подставить под сомнение своего здравомыслия, если рядом с Драконом останешься ты, — на очередном медленном, ведомом интуицией движении, каждому из которых Лайя зеркально отвечала, Лео развернул её таким образом, чтобы она оказалась к нему спиной, с оставленными между их телами считанными сантиметрами воздуха. Они простояли так несколько мгновений, замерев, после чего Нолан раскрыл перед девушкой ладони с разложенным на них украшением — медальоном в виде заключённого в идеальную окружность золотого солнца и стремящейся к нему серебряной ласточки. — Окажите мне великую честь принять этот скромный дар, светлая королева. Лео бы стоять лицом к лицу перед Лайей, как положено, но в очередной раз отпущенные на волю чувства, не встретив должного сопротивления, завели его дальше, чем он готов был позволить себе зайти, отталкиваясь от признанного людьми понимания дружбы между мужчиной и женщиной. Лайя продолжала стоять, не реагируя, и Лео вдруг испытал острую необходимость оправдать свою очередную вольность, в том числе и перед Владом, в бездонную чашу терпения которого Нолан подливал иной раз без всякой осторожности, рискуя в какой-то момент её переполнить. — Когда я впервые увидел его в принадлежащем прайду хранилище Ордена, в этой жизни мы с тобой даже не были знакомы. По крайне мере, не осознанно. А когда познакомились, я понял, что у этой вещицы не может быть иной хозяйки. Никогда не было. И никогда не будет, — удерживая украшение на вытянутых руках и не смея даже пытаться надеть его против воли, хотя положение их тел подразумевало это с самого начала, Лео продолжил: — Не носи, если не хочешь, но прошу — сохрани, — прикрыв глаза, мужчина произнёс следующие слова в эфир коллективного сознания в полной уверенности, что его услышат все, в одинаковой мере причастные. — Знаю. На этот раз у нас всех достаточно времени, чтобы пожить друзьями дольше, чем врагами. И даже, возможно, умереть не с мечом в руке. У нас есть шанс создать достойные воспоминания о том, что нас отныне не четверо, а пятеро. И каждое такое я унесу с собой. Буду очень стараться это сделать, но никакие старания и стремления не обеспечат мне гарантий, что в новом цикле я не увижу во Владе врага прежде, чем вспомню его как друга. Только ты, Лайя. Из жизни в жизнь это всегда была ты, кто будил во мне осознание того, кто я, раньше зова святой крови, раньше гласа божьего. И этой ночью, которую все мы вспомним так или иначе, я прошу тебя сохранить за собой эту привилегию. Пусть Ласточка принесёт частицу солнца и разбудит огненного льва, когда придёт время. — Лео… — внутри Лайи бушевал шторм сильнее прежнего, готовый выплеснуться наружу подобно вышедшему из берегов океану, от того, что её друг — обычно самый весёлый, жизнерадостный и преисполненный оптимизма — не нашёл лучшего времени говорить о подобных вещах. Ведь они ещё так молоды, у них впереди целая жизнь! Столь же непредсказуемая как и плещущиеся на волнах эфира, беспрерывно сражающиеся друг с другом надежда и страх, что Лайю через несколько десятков смертных лет ждал новый цикл смерти и возрождения наравне с остальными душами тетраморфа. Накрыв чуть дрожащими пальцами медальон, но не принимая его и не прося надеть, девушка развернулась к другу лицом. Кроме волнующей в одинаковой степени всех неопределенности в её нынешней природе, между ними двумя оставался открытым ещё один вопрос, из жизни в жизнь, из эпохи в эпоху протянувшийся красной нитью между их неразрывно связанных судеб. Но теперь, Лайя чувствовала это, настало время его закрыть. Сжав в кулаке медальон, Нолан начал первым, опередив в этом намерении подругу. — Я знаю, — он произнёс с улыбкой — весёлой и беспечной одновременно, мгновенно растопившей застывшее между ними напряжение подобно жаркому солнцу, плавящему глыбу льда. — Сквозь все свои воплощения я подсознательно всегда это знал, но прежде ещё ни разу не случалось так, чтобы я в это по-настоящему поверил. Дракон слишком долго не возвращался к своей жемчужине, и, даже когда вернулся в обличии нелюдимого валашского принца, я всё ещё не мог быть уверен, что с ним ты будешь любима, счастлива и в безопасности. А иного я бы никогда не допустил, ни с кем, кто бы ни пытался. И это не долг, не договорённость, не обязательство, я просто… — Лео очень медленно поднёс ладони к лицу Лайи, с особым трепетом тронув уголки её губ и чуть приподняв их вверх, рисуя лёгкую улыбку. — Я хотел убедиться, что наша единственная девочка обретёт ту безусловную и абсолютную любовь, которую несла другим, зачастую отдавая себя без остатка. Я не мог иначе. Никогда! — Теперь ты убедился? Теперь, когда он вернулся и стал тем, кем должен был? — спросила Лайя, утопая в расплавленном золоте его взгляда, и голос её дрогнул против её воли. — Теперь ты сможешь найти своё счастье? Ты достоин любить и стать любимым в ответ, Лео, а не быть безопасной гаванью, при любых обстоятельствах наполненной исключительно братской любовью. Зная, что говорить все это Лайе не менее тяжело и во многом даже более неловко, чем ему — слушать, Лео мягко привлёк девушку к себе и на краткий миг коснулся губами её лба чуть ниже ободка короны, переливающейся бесчисленным количеством похожих на звёзды кристаллов. — Теперь убедился, — прошептал Нолан, отстраняясь, чтобы открыть взгляд и сделать его максимально читаемым в подтверждение словам и своей непоколебимой искренней вере в них. — Обещаю, теперь я буду счастлив, зная, что после стольких попыток мы, наконец, смогли. Твоё счастье было важно для меня, и я не понаслышке знаю, что будет значить моё счастье для тебя. Лайя покачала головой в отрицании, взяв его руки в свои, ладонями к ладоням, с зажатым меж ними медальоном. — Для тебя, Лео. Не для кого-то. Прежде всего, счастье должно быть важно для тебя самого! — Эгоизм — малознакомое понятие для того, кто рождается под сенью высшей цели, — Лео усмехнулся собственному утверждению. — Экстраверт на максималках — так меня окрестила Милли? Наверное, это мой неизлечимый диагноз. Но… — мужчина соскользнул пальцами по ладоням девушки, оставляя медальон в её руке. — Я постараюсь, правда. А, как ты знаешь, я очень усерден в своих стараниях и цели привык добиваться. Просто одной я достиг, мы вместе достигли, а значит самое время поставить новую! Лайя не смогла не улыбнуться огонькам, задорно пляшущим в глазах напротив и словно немо бросающим вызов: «Спорим, я смогу?!» Спорить было ни к чему, Лайя знала — непременно сможет. Ведь теперь ему ничто не мешало. Радость от осознания этого грела душу девушки приятным теплом, стремительно растекаясь по венам и нагревая зажатый в руке медальон — зажигая лазурным сиянием заключенное в серебряный круг золотое солнце. Как и учил Ноэ, достаточно оказалось сформированного желания, одной чёткой мысли, чтобы кулон без помощи извне занял предназначенное ему место, среди миллионов других далёких безымянных звёзд, сошедших сегодня на наряд королевы, став центральной, самой близкой и большой, как и положено быть Солнцу. Впервые за очень долгое время, затрагивающее не одну жизнь, Лайя увидела в золоте смотрящих на неё глаз спокойствие и притаившуюся за ним в глубине уверенность. — Не хотелось бы навязывать королеве своё общество, — раздался осторожный, предупреждающий о своём приближении голос, заставивший Лайю инстинктивно поднять голову кверху, но ожидаемо не увидеть за непроницаемым куполом беседки ничего, кроме преодолевающего любую физическую преграду свечения ауры. — Но кто ещё напомнит тебе, Марк, о чувствах меры и такта, успешно тобой игнорируемых даже в нашей тесной компании. — Хотя бы сегодня оставил бы ты своё бессмертное занудство, Иоанн, — Лео беззлобно фыркнул и закатил глаза. — Где ж ещё сбросить с себя томительное ярмо условностей, если не в кругу семьи? Ещё миг — и между резных колон с разных сторон мелькнули отблесками луны в доспехах высокие силуэты. — Алан! Уильям! Прежде Лайя уже видела иные обличия своих братьев, в том числе и в этом воплощении, в том числе и в звероморфной форме орла и быка, но во всех случаях это был взгляд снизу вверх на пороге жизни и смерти, когда от конкретных личностей оставались лишь созданные божественной энергией лики крылатых существ. Правителями же, в придающих их образу должное величие доспехах с рельефами их небесных хранителей на нагрудниках, в развивающихся за спинами мантиях, в коронах из белого и красного металла с прозрачными и алыми камнями в четырёх образующих окружности пиках, ей их встречать ещё не доводилось. Тем более, всех сразу, вне поля сражения, не покрытыми своей и чужой кровью. Таким зрелищем, пусть даже на фоне царившей кругом бесконечной ночи, можно было любоваться очень долго, силясь запечатлеть в памяти как можно больше приметных, особенных деталей, вроде добродушного выражения на лицах или живого блеска в глазах, от уголков которых по-разному, но неизменно характерно бежали лучики тёплой, одновременно и отеческой, и братской улыбки — искренней и настоящей, больше не скрывающей в себе жалости, сожаления и бессильной злобы, застрявшей осколками страха в их сердцах. Лайя поймала себя на ускользающей на волнах переполняющего её восторга мысли, что должна непременно перенести это мгновение на холсты и преподнести их братьям в качестве подарка. Полёт художественной фантазии резко оборвал громовой раскат, сотрясший пространство и рискующий расколоть напополам само измерение, и последующие за ним вопреки закону о первенстве света над звуком множественные росчерки молний, избороздившие реальность свежими ранами, вспыхнувшими и почти мгновенно угасшими, но оставившими после себя стойко пахнущие эфиром шрамы. — А вот и Его Величество Дракон пожаловал, — воодушевленно начал Лео, но к концу фразы, ощутив на кончике языка характерный привкус, насторожился, и мягкие всего мгновение назад черты его лица ожесточились, словно по щелчку. То же произошло и с остальными, заставляя их принять боевую стойку. — Влад! — ещё не видя, но чувствуя, словно они были друг для друга огромными магнитами, Лайя бросилась к нему, а он прямо с высоты полёта — к ней, подхватывая и почти сбивая с ног, но оберегая от неизбежного падения объятиями и крыльями, что вмиг сомкнулись вокруг них двоих непроницаемым коконом. Внутри него он обнял её, прижав к себе в максимуме возможных точек, щекой, затем губами коснувшись её лба в поцелуе, пропускающем мелкую дрожь напряжения через все её тело. — Что случилось? Молчание. Удар сердца. Вдох. Удар сердца. Выдох. Удар сердца… — Влад?! Даже когда кокон из крыльев истаял, вокруг не осталось никаких других звуков, кроме постепенно замедляющегося «тук-тук» у Лайи под щекой и, в противовес этому, — ускоряющихся сердцебиений рядом. — Если вы намерены обрастать шерстью и перьями на каждое проявление моей силы, к коллективному доверию мы придём еще очень нескоро, — как ни в чём не бывало заявил Влад, отмечая реакцию остальных. При этом продолжая обнимать Лайю, по движению его рук на её теле, в окутывающем их мраке лишь ей доступных, без слов и мыслей давая понять, что прямо сейчас она была его «оком шторма» — тихой гаванью внутри бушующей где-то на периферии катастрофы. — Ты, кажется, перепутал нас с теми, кто без фактора устрашения спокойно существовать не может! — даже не пытаясь скрыть раздражения, повышенным тоном заметил Аквил, отшагнув назад, скорее, перед чересчур искренним проявлением чувств, чем из-за резко исчерпавшей себя угрозы. — Что это сейчас было?! Интонация вопроса позволяла догадаться, какой могла быть истинная его формулировка, если бы орёл позволил своему темпераменту пересилить внешнее благородство. — У каждого из нас свои обязанности этой ночью, брат, которые за нас некому исполнить, поэтому я предлагаю не тратить впустую ничьё время, — вмешался Таурус. — Влад почтил нас своим присутствием, а значит, у нас наконец-то есть возможность преподнести королю и королеве наши скромные дары. — И вы непременно это сделаете, — разомкнув объятия, но переплетя свои пальцы с пальцами Лайи, чтобы не терять прикосновения, Влад сделал широкий шаг прочь от беседки. — Но не здесь, поспешно и украдкой, а в достойной обстановке, продиктованной вашим и нашим с Лайей положением. Вы правители. И нам, как правителям, надлежит встречать вас в троном зале, сажая подле себя. Идёмте же! — Но… — изумилась Лайя, машинально переставляя ноги вслед за влекущей её рукой, но так и не поймав ускользнувший из внимания эфемерный след, промелькнувший на грани восприятия, ниточкой протянувшийся к стремительно изменяющимся событиям по ту сторону действительного. — Разве ты не говорил, что для большинства тёмных присутствие тетраморфа в полном составе невыносимо? — Его отсутствие стало моим жестом доброй воли, призванным приглушить глас моих прошлых деяний в чине прокуратора, коими я не горжусь. Я хотел уважить тёмных через заранее договоренное неуважение к воинам света. Но мне дали понять, что я зря изощряюсь с поисками компромисса. — Влад! — Лайя дёрнула на себя руку, пытаясь притормозить, но сцепки пальцев не разрывая. — Да стой же ты! Объясни, что произошло? Влад обернулся, и в полумраке горящий эфиром взгляд его, встретив её, молча взмолился о доверии, без которого о доверии остальных не могло быть и речи. А вслух произнёс мягким, ласкающим слух тоном, предназначенным, как и мысли, лишь ей одной: — Ничего, что стоило бы твоих тревог, душа моя, — начисто игнорируя остальных, Влад приблизил своё лицо к её, едва не касаясь губами, и прошептал: — Боюсь, твой подарок, любовь моя, весь извёлся в нетерпении и отказывается дольше ждать. Нам придётся встретить его сейчас. — Встретить… подарок? Уловка сработала, направив легко отвлекающееся внимание Лайи в сторону, противоположную от причин несдержанного гнева Влада. — Именно, — ответил Дракула, позволяя почувствовать свою улыбку, но не разглашая подробностей. — Аквил, мы обсудим это после. Или… не обсудим, ведь ты лично всему будешь свидетель. Не выпуская руки Лайи и зная, что она легко последует за ним, Влад в прыжке оттолкнулся от земли, взмывая вверх, к заполняющей арки границе, создающей градиент энергий, мешающий происходящему внутри замка просачиваться за его пределы. — Нечего обсуждать, — с опозданием прилетело в спину раздвоенное временным разрывом эхо. — Это твоя сфера влияния и твоя ответственность. Прежде, чем Лайя настояла на объяснении, они вернулись в тронный зал. За время их отсутствия столы изменили своё положение, оставив совершенно свободными огромные пространства, необъятные взглядом из одной точки, заполненные одинокими и парными фигурами, кружащимися в танце под сменившие репертуар неутихающие звуки оркестра. С их появлением в пространстве прокатилась невидимая, но безусловно осязаемая на инстинктивном уровне волна, заставившая взгляды всех собравшихся обратиться к вновь пришедшим. Миг осознания — и часть присутствующих кинулась врассыпную, исчезая на глазах, как раздуваемый ветром пепел, часть — спешно удалилась, в поклоне избегая прямого воздействия и выражая глубокое почтение, и лишь немногие, кого, задавшись целью, возможно было пересчитать, остались, создавая всё ещё достаточную, хотя и поредевшую до адекватных цифр массовость. Многие лица из числа тёмной знати Лайе уже были знакомы, она могла назвать их по именам. Но, ведомая предчувствием, девушка скользила по ним взглядом без особого интереса, пока вдруг не выхватила знакомые черты того, кого не должно и попросту не могло быть здесь. Ее сердце запнулось, пропуская удар, а затем забилось чаще от волной накатывающего, крепнущего страха. — Папа?!