Ритуал

Наваррский-старший замер посреди комнаты с протянутыми вперед руками. В них была широкая золотая чаша. Он сделал осторожный шаг вперед, стараясь не расплескать ни капли. - Все готово, - дрогнул его голос. Он поднял глаза на среднего брата, показывая неприкрытый страх. – Осталась лишь самая малость. Филипп кивнул. Он сидел на каменном подоконнике холодной оконной рамы и только сейчас встал в присутствии брата: - Теперь твоя очередь, Карл. Соверши этот ритуал, - уверенно произнес он, обнажая одноручный меч. Карл неуверенно переступил с ноги на ногу, и доски заскрипели под его ногами. Он закусил губу, внимательно взирая на красное содержимое чаши. - Значит-с, скормить этой посудине своей крови… Добротный же ритуал достался мне от предков, - пролепетал он свою насмешку. Внутри чаши тот час же свернувшаяся за века кровь зашевелилась. Король за малым не выронил чашу с ценнейшей начинкой на деревянный пол, где уже был начерчен белым мелом магический круг. Карл глубоко вздохнул: - Не хочу. Это мерзко! - противился он. Филипп подошел к старшему брату и схватил того за запястье: - Тщеславный трус! Мы обязаны соблюдать традиции! С тех пор, как наша матушка отошла в мир иной, ты только и делаешь, что сердобольно льешь слезы! Какой из тебя король? Тряпка! Если тебе повезло родиться первым, так играй во все карты, как ты всегда это делаешь! Иначе… иначе я отрежу тебе руку! – Филипп поднял меч и махнул им возле запястья брата, намеренно делая надрез на его руке. Наваррский-старший опустился на колени, опрокинув чашу. Он был не в силах удержать ее. Ценнейшее содержимое, по капле собираемое не один десяток лет, медленно растекалось по магическому кругу, проявляя самостоятельную волю. Кровь охотно приняла очертания круга и застыла, будто бы именно так и должна была использоваться изначально. Карл схватился за запястье здоровой рукой и прорычал, медленно опускаясь на колени: - Я ненавижу тебя, брат… Филипп медленно опустил глаза на пол. Он изучал перед ритуалом сведения о том, как его следовало проводить, однако по собственной недальновидности допустил существенную ошибку. Он оказался внутри ритуального круга, что предвещало нечто неблагонадежное. Все шло не по записям в древнем наследии предков. Такого начинающий колдун явно не ожидал. Филипп удивленно посмотрел на Карла. Средний брат был уверен, что Карл удержит чашу и одной рукой. Возможно, это бы и случилось, если бы Филипп полностью посвятил Карла во все нюансы проведения ритуала, ведь все, что знал новоиспеченный король, так это лишь то, что ему придется придти в назначенное время и место и держать нелегкую чашу обеими руками. Филипп хотел было сделать шаг назад, да внезапно понял, что не может пошевелиться. Карл, впрочем, ощущал то же самое. Еще мгновение, как их обоих скрыла пустота. - И куда ты меня приволок, братец? - спросил Карл, пытаясь увидеть хоть что-то в этой черноте. Но он не видел и собственных рук, зато прекрасно слышал и осязал. - Странное место, - добавил он, потирая руками предплечья. Они почему-то болели больше всего. Зато рану на запястье как рукой сняло. Было тихо. Даже слишком тихо. Карл, впрочем, быстро приспособился к особенностям этого странного места: глаза заменяет осязание, а остальные органы чувств, впрочем, тут и не нужны. Он закрыл глаза и сконцентрировался на осязании. Совсем скоро он сумел ориентироваться в новом пространстве. - Я отправлю его на виселицу, если эти шуточки еще раз повторятся, - решил для себя Карл, однако его мысль разрезала тишину, будто бы отчетливо слышимая фраза. Затем гость кожей ощутил, будто бы на него обратились взгляды тысячи глаз. Они прожигали его изнутри и все смотрели в одну точку. Карл чувствовал, как эти взгляды пронизывали его грудную клетку, будто бы воспринимая лишь эту самую его часть. Послышался совещательный гомон. Наваррский невольно поежился и насупился. "Они вздумали судить короля?!" И снова его фраза, нашептанная буйным нравом, нашла свое отождествление в пространстве. - "Думать надобно аккуратнее" Увы, но сумбурный поток мыслей, посыпавшийся тот час же на короля, заставил его взвыть от того, что все они становятся достоянием общественности и побежать вперед. Но это не помогло. Совсем не помогло. Карла не покидало такое чувство, будто бы он бежит на месте: ничего не изменилось. Столкнувшись с безмолвием, час показался Карлу вечностью. Разум отказывался понимать происходящее, а все мысли становились доступными всем. Это сводило с ума. Тоска съедала душу, ведь голову юнца пожирали мысли о вечности. - К чему все это? - не понимал Наваррский. - Будь проклята чаша, будь проклят ритуал, будь проклят весь мир! Я не могу более понимать и осознавать все это! Не могу я постичь вечности, ибо забвение - лучший для меня исход. Когда проснусь вновь, я лучше проживу жизнь заново, чем осознаю все это наверняка! - закричал он. Но мысли и посторонняя информация нещадно уничтожали его, делая бездушной куклой. В огромном потоке неосознанных стремлений пробуждались и те, которые обычно порождает тщеславие. Линия жизни нещадно укорачивается, компенсируя иной исход знаниями. Ирония ли: пережить свою смерть от первого лица? Смерть, до которой еще жить и жить? Ирония ли: узреть глазами сердца, что жизнь ничего не стоит, что эти годы, отведенные каждому, лишь предначертанная кем-то линия лукавого сюжета? Ирония ли: получив в дозволение свое некий талант, он же тебя в конце всего и погубит? Любой распрощается со своей головой за кусочек этого мировоззрения, но, когда человек вкушает его целиком и без остатка, понимает, что опустошен внутри. Ирония ли, ведь так?