Влекомые ветром

      Вернувшись в гостиницу, Неджи не обнаружил там своих спутников и всерьез обеспокоился. Он как раз прикидывал, где их искать, когда дверь распахнулась и в номер вошел Конор-сан.       — Ты здесь? Ну как все прошло? — рассеянно поинтересовался он, явно думая о чем-то другом.        — Дядя Хиаши зол на меня, одна сестра в растерянности, другая — рада, что я жив.       В иное время Конор бы заметил, что Неджи называет главу клана дядей и, отвечая на вопрос, рассказывает о личных впечатлениях, а не об официальной позиции Хьюга, но теперь Старейшина Звездопада лишь слабо улыбнулся. Почувствовав его смятение, Неджи нахмурился.       — Где Кенара?       — АНБУ Листа забрали ее.       — Когда?       — Пару часов назад или чуть больше. Когда я вернулся, ее тут не было. Я подождал немного и пошел в Резиденцию. Советник был все еще там. Он подтвердил, что Казекаге потребовал ареста сопровождавшей нас куноичи…       — И что?       — Для Шикамару стало открытием, что Хикориказе Джинэ — это Масари Кенара.       — Он не знал?..       Конор-сан покачал головой.       — И Наруто не знает?       — Думаю, что нет. Когда восемь лет назад ее отправили в Суну, Наруто еще не был Хокаге. Этим вопросом занимался Шестой.       — Какаши…       Конор-сан кивнул.       — Я объяснил Шикамару, как обстоят дела. По-моему, сведения об опытах клана Ошимоте его не удивили. Мне кажется, разведка Листа осведомлена о процедурах стирания памяти преступникам Суны.       — Вполне возможно. Они отправят Кенару в Деревню Песка?       — Таковы были намерения, но после того, как я объяснил, что она на самом деле шиноби Звездопада и три года провела на службе Листу, советник пообещал во всем разобраться.       — И этому можно верить?       — Я попросил, чтобы Седьмой принял нас завтра с утра, как только появится в Резиденции. Кенара пока останется в застенках АНБУ.       Неджи снял маску и швырнул ее на одну из низких кроватей. Лицо его выглядело напряженным. Делать было нечего, приходилось ждать.       — Мы же предполагали, что так будет, — мягко заметил Конор. — Лучше АНБУ Листа, чем Песка. Постараемся уговорить Наруто судить ее в Конохе. Намного хуже, если бы Кенара попыталась скрыться и была задержана где-то за пределами Страны Огня.       — Знаю.       Старейшина Звездопада следил глазами за тем, как Хьюга разбирает дорожный мешок и раскладывает вещи. Бледность и нервные движения, которые угадывались за его напускным хладнокровием, лишний раз убедили Конора в том, что между его ученицей и Неджи завязались близкие отношения. Дружеские или любовные — то было ему неведомо.       «Когда мы познакомились, в ее сердце уже жила влюбленность в этого человека, но я не мог воспринимать ее всерьез. В юном возрасте чувства сильные, но короткие, как порывы ураганного ветра. Я думал, это пройдет... — Конор-сан вздохнул украдкой. — Может, и прошло бы, если бы Неджи не пал на поле боя. Влюбленность стала одержимостью, но я все еще питал надежду; говорил себе, что Кенара окрепнет, посмотрит на мир, лучше узнает людей и ее чувства естественным образом утихнут, превратившись в горькие воспоминания. Но она такая упрямая… Не смогла смириться с тем, что его больше нет, хотя сама держала его холодную руку и видела страшные раны и угасшие глаза… Они оба такие! Гордецы и упрямцы. Не знают смирения, не могут вовремя склониться под ударами судьбы, все принимают открыто и прямо… Мучают всех, кто рядом, а себя — больше всех… Неужели она снова полюбила его? Или никогда не переставала любить? А он? Знает ли он о ее чувствах? Сказать о них теперь было бы жестоко».       — Ее не казнят, — произнес Конор вслух. — Сейчас мирное время. Каких-то страшных тайн Деревни Песка Кенара наверняка не знает: АНБУ уже не то, что прежде, и боевые отряды в политике не замешаны.       Неджи ничего не ответил. Он сидел на кровати и протирал маску раствором.       — Когда Наруто во всем разберется, он захочет действовать по справедливости.       Хьюга поджал губы и коротко кивнул.       — И АНБУ ей ничего не сделают, ведь она считается пленницей Казекаге. Все обойдется…       — Я что, выгляжу настолько жалким, словно нуждаюсь в твоих утешениях? — не выдержал Неджи. — Зачем все это говорить?       — Тебе-то зачем утешения? Она моя ученица.       Конора-сана и в самом деле раздирало беспокойство, но он думал и о другом. В течение всего дня Старейшина Звездопада имел возможность пристально наблюдать за Хьюга в сложных ситуациях и волнительных моментах, однако впервые видел, как сдержанность изменяет ему.              — С чего ты решил, что можешь просить меня о чем-то? — возмутился Наруто. — А вы, Конор-сан, извините меня, конечно, но я не стану вмешиваться в дела Суны!       Конор перевел взгляд на Шикамару.       — Вы еще не доложили господину Седьмому?..       Советник Хокаге вздохнул и покачал головой.       — Не успел еще. Наруто, эта куноичи на самом деле Масари Кенара.       — Что? Кто? — Светлые брови Седьмого сошлись у переносицы. — Знакомое имя…       — Последняя из Масари. Был такой клан потомков основателя Звездопада, звался Гинпатсу. Она его наследница. Одиннадцать лет назад всех шиноби и жителей этой Деревни уничтожило мощное проклятие, выход которому дал человек по имени Нагаи Тсурэн. Кенара убила его. За это ее выслали в Суну, где должны были казнить, но по соглашению, заключенному между Шестым и Казекаге, казнь заменили стиранием памяти. С тех пор она служила в АНБУ Песка, ничего не зная о своем прошлом. Как я понял, тайна раскрылась и она сбежала.       — Кажется, я кое-что вспомнил… А за что ее выслали, если она лишь отомстила за родную деревню?       — Тсурэн был советником Даймё Льда, назревал дипломатический конфликт…       — Ясно. — Наруто нахмурился. — Не нравится мне все это.       — Как ты думаешь, чего хочет Гаара? — спросил Неджи. — Прикажет ее казнить или снова стереть ей память?       — Это не мое дело. С той минуты, как она стала агентом АНБУ Песка, Хокаге потерял право вмешиваться в ее судьбу. Разве я могу встать между Казекаге и его шиноби? Где это видано?       — Не твое дело? — с ледяной яростью в голосе переспросил Хьюга. — Я не ослышался?       Конор-сан осторожно дотронулся до его рукава.       — Хокаге-доно, Масари Кенара — моя ученица. Это правда, что я не имею права докучать вам личными просьбами, но речь о том, чтобы вникнуть в сложившуюся ситуацию и учесть все подробности. Я был свидетелем заключенного договора. Я знаю также и то, что Гаара-сама и Какаши-сама хотели уберечь друга, а не наказать преступника. Пожалуйста, прежде чем принимать решение, поговорите с Шестым!       — Тогда чего вы боитесь? Если Гаара относился к этой куноичи по-дружески…       — Я боюсь, он может чувствовать себя обиженным и действовать сгоряча.       Наруто побарабанил пальцами по столу.       — Я только что просил его отступиться от Опоку, а теперь еще уведу у него из-под носа провинившегося шиноби! — Он полуобернулся к Шикамару, как бы призывая его поделиться мнением о сложившейся ситуации.       — Боюсь, я буду предвзят в этом вопросе. — Советник слегка пожал плечами.       «Предвзят? — с неудовольствием подумал Неджи. — Как это понимать?»       — Тебе известно, каково это: жить, не зная своего прошлого? — обратился он к Наруто. — Что должен чувствовать человек, которому стерли память? Он постоянно возвращается мыслями к пустоте за плечами и спрашивает себя, что такого важного мог оставить там. Он чувствует фальшь, но не понимает, в чем его обманули. Ощущает потерю, но не знает, что именно потерял. Не знает себя. И вот в какой-то момент, случайно или из чьей-то прихоти, человек узнает, что ему стерли память в наказание за тяжкое преступление, которое должно караться смертью. «Что же я за монстр?» — спрашивает он себя в душе и больше всего на свете страшится и жаждет узнать правду.       Хьюга подался вперед и положил ладонь на стол Каге.       — Кенара сбежала, чтобы узнать правду о себе. Разве человек не имеет такого права — знать, кем является на самом деле? Разве это такое страшное преступление? — Неджи снова сел прямо и, хмыкнув, добавил: — А господина Казекаге нетрудно понять: его авторитет как правителя на кону.       Наруто слушал бывшего друга очень внимательно, не отрывая глаз от его лица. Шикамару отвернулся в сторону, чтобы скрыть усмешку.       «Надо же, — подумал он, — как Неджи проникся судьбой несчастной куноичи».       — Я понял тебя, — серьезно произнес Седьмой. — Думаю, стоит повременить с этим делом, пока я во всем не разберусь. — И, повернувшись к советнику, добавил: — Дождемся Какаши. Когда он возвращается? Послезавтра?       — Ориентировочно.       — Наруто, прошу тебя, отложи решение хотя бы на три недели — до моего возвращения из Опоку…       — Я уже сказал, что не горю желанием выполнять твои просьбы! — вспыхнув, ответил Седьмой.       В голосе Неджи он уловил незнакомые ему раньше нотки, которые не могли не отзываться в сердце, но понимал, что как Хокаге не должен быть снисходительным к отступнику.       Хьюга кусал губы. Ощущение беспомощности он ненавидел больше всего.       — А мои просьбы? — мягко спросил Конор-сан. — Хокаге-сама, будьте милостивы… Ваш прославленный сэнсэй был готов на все, чтобы защитить своих учеников. Мне знакомо это чувство. Что я могу сделать, чтобы убедить вас вступиться за мою дорогую ученицу?       Наруто, растроганный этими словами, а еще больше выражением, с которым они были сказаны, потупился.       — Датте!.. Сложная выдалась неделя для нашей с Казекаге дружбы! Я задержу эту куноичи в Деревне Листа на двадцать дней, но после истечения этого срока ни за что не ручаюсь!       Конор-сан поклонился.       — Благодарю вас, Хокаге-доно, — произнес он дрогнувшим голосом.       — Спасибо, Наруто… Могу я увидеть ее?       — Нет, Неджи. Я не настолько тебе доверяю. Исключения не сделаю даже для вас, Конор-сан. Надеюсь, вы меня понимаете.       Старейшина Звездопада наклонил голову в знак согласия.       — Лишь бы она была в безопасности.       — Я дал слово!              Конор-сан по собственной инициативе вызвался проводить Неджи за пределы Деревни Листа, но, хотя ворота остались далеко позади, до сих пор не вымолвил ни слова. Хьюга тоже молчал.       — Я собираюсь перейти на бег.       — Тогда, — Конор остановился и протянул Неджи руку, — желаю тебе доброго пути и удачи!       Пожав протянутую руку и не выпуская ее, Хьюга ответил:       — Спасибо… Неужели я должен оставить Кенару в тюрьме, полагаясь на милость Наруто и твое влияние на него? Насколько это разумно? Скажи мне как друг, потому что я, кажется, потерял способность судить здраво… Скоро я окажусь очень далеко отсюда, и все это будет казаться сном. Хочу, чтобы твои слова отпечатались в моей памяти: я буду их повторять.       Неджи говорил серьезно; брови его были нахмурены, а лицо искажало волнение.       — Ты не доверяешь мне, потому что однажды я не смог ее защитить? Но тогда обстоятельства были иными: я не мог защищать Кенару против ее воли.       — Этого я и боюсь! Что, если она снова решит принять любое наказание без попытки оправдаться?       В памяти Хьюга всплыли слова Кенары: «Факт моей вины отменить невозможно».       Конор покачал головой.       — Я уже сказал: обстоятельства изменились. Тогда у нее не было ни проблеска надежды. Сейчас она есть. — Старейшина Звездопада испытующе посмотрел на Неджи, но не обнаружил признаков смущения. — Отправляйся в Опоку со спокойной душой — насколько это возможно, — если не доверяешь слову Наруто, доверься моему.       — Я верю и тебе, и ему. Но все же не настолько, чтобы рисковать ее головой, — хмуро ответил Неджи. — Обстоятельства… могут измениться снова.       — Что же еще можно сделать?       — Ничего. — Хьюга поправил лямки дорожной сумки на плечах, дотронулся до маски на лице. — Прощай.       Конор-сан следил глазами за тем, как Неджи сбегает с холма, постепенно ускоряясь, а затем его фигура скрывается за пригорком.       — Ведет себя так, словно она уже его, — пробормотал господин Старейшина. — Надеюсь, я хоть немного умалил его тревоги…              Добраться до Опоку предстояло за восемь дней. Еще три дня Неджи отводил себе на то, чтобы обо всем договориться с Ремом и оповестить рокабуши о предстоящем переселении. Как минимум двое суток требовалось, чтобы добраться до столицы и убедить Даймё Клыков утвердить договор со Звездопадом. Последняя неделя отводилась на обратную дорогу.       Сроки были сжатыми. Хьюга предстояло максимально форсировать события. Изначально он планировал отправиться в Опоку вместе с Кенарой и решить все вопросы обстоятельно, но теперь это сделалось невозможным.       Бессилие сводило его с ума. Оставалось лишь как можно быстрее мчаться в Опоку, чтобы уложиться в условленные двадцать дней.       «Если Хината смягчит Наруто, он уже не будет так сурово настроен в отношении меня, — думал Неджи. — Мог ли я вести себя иначе? Более смиренно?.. Чтобы заслужить его сочувствие, благодарность — что угодно, только не презрение и гнев! Тогда у меня было бы больше оснований рассчитывать на милосердие Каге и он не отвергал бы столь решительно все мои просьбы…»       Мысль о том, что его гордыня могла косвенным образом навредить Кенаре, жалила в самое сердце. Выбирать между любимой женщиной и чувством собственного достоинства Хьюга отказывался, возмущенный такой постановкой вопроса до глубины души.       Но ведь перед Хиаши он склонился! В порыве чувства, под действием нахлынувших воспоминаний; лелея тайные надежды и далеко идущие планы — теперь уже невозможно было сказать, что двигало им в первую очередь. Тогда ему даже хотелось одержать верх над собственными гордостью и упрямством. Они были похожи на невоспитанных питомцев, которым хозяин позволяет резвиться на воле, пока ему не заблагорассудится продемонстрировать над ними власть для того лишь только, чтобы сказать: «Я могу держать их в узде!» Но правда в том, что держать в узде гордость и упрямство постоянно невозможно — иногда и они будут брать верх.       Склонившись перед Хиаши, Неджи возвысился над собой, но с Наруто все было иначе: перед Наруто Неджи ни в чем не был виноват. Или по крайней мере не чувствовал себя виноватым.       «Родному дяде можно выказать почтение, а преклоняясь перед Каге, демонстрируешь лишь собственные слабость и страх», — думал Неджи, старательно отвлекая себя от мыслей о застенках АНБУ. Стоило ему только дать волю собственному воображению, как он вспоминал тюрьму в скале и переносил пережитый опыт на Кенару, и это отнимало у него силы и заставляло сердце изнывать от тоски и беспокойства.       «О чем она сейчас думает? Ее руки в оковах? Там грязно, холодно, сыро? Конор сказал, что ее не могут допрашивать, ведь формально она пленница Казекаге… О чем она думает прямо сейчас?..»       Когда-то Хьюга отмечал каждый день, проведенный в заключении, царапая черточки на стенах, теперь ему это не требовалось: отметины оставались в его душе.       Неджи сознательно рискнул жизнью и свободой Кенары, попросив ее доставить послание Казекаге. Принес ее в жертву Опоку — каким же это тогда казалось правильным и разумным решением! Что значит человеческая жизнь в сравнении с всеобщим благом? Неджи думал, раз сам готов отдать жизнь служению рокабуши, то почему бы и другим не поступать так же? Тем более Кенара — куноичи, а значит ей не привыкать рисковать собой ради мирного населения.       «Почему же теперь эта логика кажется мне ошибочной и извращенной?» — спрашивал себя Неджи, ворочаясь с боку на бок на тонком футоне в одной из дешевых гостиниц.       Его жизнь никогда не была простой. Редкие минуты счастья и радости перемежались целыми периодами тяжелого труда, горестей и лишений. Пожалуй, три-четыре года перед войной он мог бы назвать затишьем, почти приятным временем — временем, которое он был бы не прочь пережить снова. Тогда Неджи находился на службе и в окружении друзей, имел четкие цели и представления о будущем. Война переломила его судьбу, как тростинку, и потянулись дни мучительной внутренней борьбы, противостояния серой обыденности, одиночеству, слабостям. Попытки обзавестись семьей дарили короткое счастье, но давалось оно непросто…       Любовь Ёсимэ была похожа на маленькую змейку, которая свернулась вокруг сердца Неджи и душила его, стараясь выжать как можно больше заботы и нежности даже в те моменты, когда он был от этого далек. Тело Сэри словно пыталось его убить. Но Неджи старался быть хорошим мужем. Он прилагал столько усилий, что теперь не мог вспомнить, любил ли по-настоящему или только пытался любить. И мучил, мучил себя бесконечными размышлениями о том, что правильно и что ему пристало как супругу.       С Кенарой Неджи чувствовал себя естественно и свободно. Ни разу не пришлось ему принуждать себя выражать любовь или говорить о ней — это получалось само собой, потому что он этого хотел. Может быть, причина заключалась еще и в том, что Кенара ничего не выпрашивала и не требовала, а иной раз даже избегала нежностей. Она вела себя сдержанно, и Хьюга доставляло особое удовольствие добиться от нее проявления чувства. Это было похоже на то, как в пылу схватки шиноби ждет, когда противник откроется или продемонстрирует слабость. Быть слабостью сильной куноичи — вот что по-настоящему привлекало Неджи и заставляло его ощущать разгорающееся внутри пламя.       Он знал, что чувства Кенары и природа ее страсти схожи с его собственными. Оттого-то их совместное времяпрепровождение и наполнялось таким сладостным очарованием…       Хьюга дерзнул мечтать, что так теперь будет всегда, что ему удастся удержать рядом с собой любимую женщину, разделить с ней годы жизни, полной забот и служения общему благу. Кенара признавалась, что хочет быть полезной и защищать мирное население, она была готова вновь полюбить Звездопад… Неджи знал, что ее не особо интересуют вопросы управления деревней, но ей нравилось разрабатывать техники, выполнять миссии, возможно, ей было бы интересно обучать подрастающие поколения и помочь Конору-сану открыть наконец школу.       «Почему я позволил этим надеждам пустить такие глубокие корни в моей душе? — хмуро вопрошал себя Неджи. — Любовь сделала меня идиотом… Кенара говорила, что впереди мрак и неизвестность, и была права. На что я надеялся?..»       В последний их совместный вечер — там, в гостинице в Деревне Звездопада, — она так легко согласилась остаться…       «Это было прощание! Кенара думала, что мы вместе в последний раз! — Хьюга, совершенно измученный, сел на постели. — Но разве я сам не сказал, что это наша последняя ночь?.. Последняя спокойная ночь… Мы все в душе опасались худшего, но это не значит, что так и будет!»       Еще с тех пор, как Неджи покинул Опоку, его не оставляло беспокойство о том, как Рем справляется без него, живы ли беглые пограничники, томящиеся в тюрьме под Ратушей, в безопасности ли сами рокабуши. Наруто сказал, что Гаара отступился от идеи оккупировать секретную деревню, но кто знает…       В отличие от других путешественников, Неджи не мог отвлечь себя от неприятных мыслей новыми зрительными образами и любованием природой, и только необходимость постоянно аккумулировать определенное количество чакры помогала Хьюга немного отрешиться от страхов и тревог хотя бы во время движения. Ночлеги его становились все короче, а скорость, несмотря на накапливавшуюся усталость, возрастала.       Ступив на землю Страны Клыков, Неджи вновь ощутил себя полновластным господином, в одиночку несущим ответственность за судьбы нескольких сотен людей. В Опоку и его окрестностях не было никого, стоящего выше, с кем нужно было бы советоваться или на чью помощь можно было бы рассчитывать. С Даймё Клыков у Хьюга сложились своеобразные отношения: взаимное желание раз и навсегда установить правила торговли и общаться как можно меньше. Даймё нужна была медвянка, Хьюга — товары первой необходимости, которые не производились в Опоку, металлические изделия и инструменты, стекло, ткани. Обмен происходил раз или два в сезон и, подобно сделкам контрабандистов, окутывался тайной.       «Если все сложится, — думал Неджи, — у нас будет свой рынок в юго-восточном квартале для открытого обмена товарами с жителями Звездопада. Придется включиться в денежный оборот — это сначала все усложнит, а потом облегчит многие аспекты жизни. Наконец-то у тех, кто любит трудиться, появится возможность улучшить свои условия. Мы построим новую школу, больницу, тренировочную площадку… Для подрастающих поколений все будет совсем иначе, чем теперь… Если только задуманное осуществится, я признаю, что это того стоило — все мои потери, усилия и жертвы!»       Кроме одной…              Хьюга узнавал родные леса, которые уже слегка приоделись зеленью и наполнились гомоном птичьих голосов. Пахло мхами, травой, влажной землей. Невольно взявшись за плашки браслета на левой руке, Неджи пропустил каждую из них между пальцами, но даже если они оставались холодными, это не означало, что за долгое время отсутствия Старейшины сигнальные ловушки вокруг секретного поселения не были приведены в действие.       Попавшиеся ему на пути растяжки оказались нетронутыми, но Хьюга все равно прибавил скорости, чтобы как можно быстрее прибежать в Опоку. Ворота были заперты, так что Неджи перескочил через них. Время близилось к полудню, Хьюга макушкой ощущал, как по-весеннему припекает солнце. Он узнал дежурного, тут же с радостным возгласом бросившегося к нему.       — Аварасу-сама! Вернулись наконец-то!       — Здравствуй, Тэйчи. Доложи обстановку.       — Похоже, об Опоку известно в большом мире! Сегодня все спокойной, но восемь дней назад нас закидали свитками с посланием Даймё Страны Ветра! Они валялись повсюду прямо на улицах. Мы заперли ворота и приготовились обороняться, но никто не нападал. Страшновато вообще-то… Непонятно, чего ждать… Люди боятся выходить за стену, а надо землю к посевам готовить, да и прочее тоже…       — Ясно. Ты один тут?       — Вместе с братом, он отошел ненадолго. Рем-сама выставил еще дежурных вдоль частокола.       Старейшину заметили проходившие мимо рокабуши, и несколько человек поспешили к нему с почтительными приветствиями вперемешку с жалобами и обеспокоенными возгласами.       — Что-то теперь будет?..       — Как же так, Аварасу-сама?..       — Вы никого не встретили в лесу?..       — Нам придется защищаться?..       — Даймё Ветра не собирается нападать на Опоку, — повысив голос, спокойно объявил Неджи. — Я не встретил ни одного шиноби. Мы все обсудим со Старейшиной Ремом, и я скажу, чего ожидать.       Хьюга пришлось повторять эти фразы еще несколько раз, пока он шел к Ратуше, так как встреченные им люди, все без исключения, обращались к нему с приветствиями и вопросами, а некоторые брели следом, вполголоса обсуждая новости.       В Ратуше Неджи встретил еще с десяток рокабуши, которые толпились перед кабинетом Старейшины, ожидая своей очереди обсудить с Ремом сложившуюся ситуацию. Появление Хьюга вызвало радостное волнение. Еще раз заверив всех, что миру в Опоку ничто не угрожает, Неджи без стука вошел в кабинет.       — Братец Тэдзумо! — воскликнул Рем, вскакивая со стула.       Перед ним сидел человек, которого Неджи узнал, рассеяв в помещении чакру, — это был Нооту-сан, второй муж Ёсимэ.       — Тэдзумо-сан, с возвращением! — Нооту-сан поднялся навстречу Хьюга.       Неджи пожал Рему руку, кивнул, приветствуя нынешнего супруга своей бывшей жены, и вежливо попросил его подождать в коридоре, пока они со Старейшиной обсудят кое-что, не терпящее отлагательств.       Оставшись наедине с Ремом, Хьюга коротко обнял его, затем сбросил дорожную сумку и опустился на диванчик, вытягивая гудящие от усталости ноги.       — Тэдзумо, братец, какое счастье, что ты вернулся! Я пытался всех успокоить, но сам не знал, что делать... — Рем сел рядом с Неджи, жадно разглядывая его блестящими от волнения глазами.       Хьюга стащил с лица маску и респиратор.       — Покажи мне письмо.       — Письмо Казекаге или ответ, который я взялся ему писать? Я застрял почти в самом начале…       — Оба письма. Нужно будет объяснить нашим, что Даймё Страны Ветра и Казекаге не одно и то же лицо.       Рем взял со стола два свитка. Подняв повыше тот, что был с сорванной печатью Казекаге, юноша пояснил:       — Таких было около ста штук, одинаковых, переброшено через частокол. Мне принесли не все.       Неджи взял у Рема свиток и, наклонившись вперед, развернул его на полу и простер над ним руки. Текст письма был следующим:       

Жители Опоку!

      Я, Казекаге Деревни Песка в Стране Ветра, предлагаю вам помощь в защите секретов вашего поселения от посторонних посягательств. Шиноби Песка готовы охранять границы ваших земель, не нарушая вашего покоя и уединения, и гарантировать, что никакие другие силы не смогут причинить вред вам и вашему имуществу. Вы сможете не бояться быть обнаруженными, не опасаться вторжения врага и продолжать вести прежний образ жизни. Я предлагаю это из благих побуждений, ибо все имеют право жить и чувствовать себя в безопасности.       Мой человек явится за ответом к воротам Опоку через десять дней. Пусть ваши старейшины, если не желают личной встречи, оставят послание там. Если мое предложение будет отвергнуто, я не смогу гарантировать ни сохранности тайны Опоку, ни безопасности его жителей, но и тогда в моем сердце буду желать им лишь блага и процветания.              Хьюга, закончив «читать», хмыкнул и усмехнулся.       — Ну и как отреагировали наши люди?       — Испугались. Брат, об Опоку в действительности теперь всем известно? Что же делать?       — И какой же ответ ты хотел дать Казекаге?       Рем смутился.       — Я очень хотел, чтобы ты был рядом и сам принимал решение, но тебя не было, так что я… собирался отказаться и передать пленников человеку, который придет за ответом.       — Они живы?       — Те двое, которых ты оставил под моим присмотром, — да, только совсем ослабли оттого, что почти не двигаются.       — Спасибо, Рем.       — А Казекаге… Я подумал, что он, наверное, не просто так хочет нам помогать. Может, его на самом деле интересует медвянка? Больше с нас взять нечего. Согласиться всегда успеется, а вот однажды приняв подобное предложение, от чужаков можно уже не избавиться. Ты обещал вернуться, и я тебя ждал, чтобы ты принял окончательное решение.       Неджи сдержанно улыбнулся и похлопал ученика по руке.       — Это лучшее, чего я мог от тебя ожидать. Разумно и осторожно.       Рем зарделся от этих слов и не знал, куда спрятать глаза, как будто учитель мог его видеть.       — Однако нам все же придется иметь дело с чужаками, только не из Страны Ветра, а из Страны Огня.       Хьюга рассказал юному Старейшине о мечтах его старшего брата и о собственных планах, а также о попытках связаться с Казекаге и о своем путешествии в Звездопад и Деревню Листа.       — Брат, ты хочешь перевезти нас всех за сотни километров отсюда?! Но как же наша земля? Как же Опоку?       — Ты и сам знаешь, что земли истощаются, все чаще бывают неурожаи. Медвянка не прокормит нас, а численность рокабуши растет.       Рем опустил голову.       — Я люблю Опоку, но Опоку — это не земля, а люди. Рокабуши и есть Опоку, понимаешь?       — Понимаю, сэнсэй…       — Я много где побывал за свою жизнь, но лучшего края, чтобы жить и трудиться, чем Страна Огня, мне не встречалось.       Разговор продлился достаточно долго, чтобы люди, ожидавшие в коридоре аудиенции, зароптали. Хьюга вышел к ним и объявил, что вечером на площади перед Ратушей состоится Сход Отцов, на котором должен быть представлен каждый из родов. Неджи поручил Рему составить и вывесить объявление, а также отправить двенадцать учеников, чтобы пробежались по деревне и оповестили население о предстоящем совете. Решив еще кое-какие важные вопросы, он направился к себе домой: помыться, поесть и отдохнуть немного перед Сходом. Нужно было также привести в порядок мысли и подобрать слова и выражения, которые не отпугнули бы рокабуши, а вдохновили их.              Несмотря на то что совет назывался Сходом Отцов, на нем присутствовали главы родов — самые старшие и авторитетные из родственников, — и это не всегда были мужчины. До заката оставалось еще около двух часов, сто семьдесят четыре человека в традиционных одеяниях темно-зеленой и болотисто-зеленой расцветки, с ярко-желтыми поясами, собрались перед Ратушей. Неджи вышел к ним вместе с Ремом. Вдвоем они поднялись на дощатый помост. Юноша был одет в зеленую накидку и золотистый клобук старейшины, Хьюга оставался в прежнем виде. Его лицо защищал респиратор, но благодаря технике перевоплощения казалось, что лицо Неджи открыто. На Сходе и Суде он не использовал маску и не скрывал собственной слепоты.       Рем приветствовал Отцов, как полагалось, и сделал шаг назад, уступая место учителю. Последние отзвуки голосов в толпе смолкли, над площадью повисла тишина. Хьюга вдохнул поглубже, чувствуя замирание сердца в груди, и заговорил.       — Мы все знаем, что время процветания Опоку осталось позади. Наши деды и прадеды застали его. Некоторые из вас его застали. Сегодня рокабуши приходят в упадок. Как это возможно, если детей рождается все больше? Разве сила народа не в его многочисленности? Все потому, что мы заперты здесь, как в ловушке. Эти болота и леса, наши родные земли стали нашей тюрьмой, в которую мы заключили себя добровольно. Но мы выросли, нам стало тесно. Как тело человека уродуется в колодках, так и мы становимся хуже, слабеем, подвергаемся болезням и пьянству. Человек отличается от животного тем, что видит перспективу, смотрит в будущее, надеется. Надежда — вот что заставляет нас трудиться и рожать детей.       Все вы знаете, что тайна Опоку раскрыта, мы больше не в безопасности. У нас есть два пути: принять предложение Казекаге и оказаться под властью его шиноби или переселиться в земли, где на нашу свободу никто не посягнет. Шиноби Песка обещают нам защиту, но для нас будут очерчены границы, за которые мы потеряем право выходить. Мы окончательно откажемся от свободы и будем вынуждены полагаться на милость Каге. Обмен медвянки на другие товары окажется полностью под его контролем. Казекаге получит возможность вмешиваться в любые наши дела, и до каких пределов будут простираться его интересы, никто не в силах предсказать.       Толпа на площади заволновалась. Хьюга помолчал, давая людям осознать услышанное, затем заговорил снова.       — Второй путь — это то, что следовало сделать уже давно. Подобно нашим предкам, Рокабуши и Чуурем, мы должны были найти себе новое пристанище, более пригодное для жизни и соответствующее нашим новым нуждам. Наша обязанность, наш долг искать пропитание для детей, дать им пространство для жизни, возможность учиться и получать медицинскую помощь. Расти, развиваться, не уродуясь теснотой, нищетой и закоснелостью. Нам нужно больше пашен, пастбищ, садов. Больше инструментов, металла и камня. Как их получить, если мы так долго были оторваны от мира?       Есть деревня, которая опустела из-за войны, — Деревня Звездопада. Процветающая, но малолюдная. И мы должны заключить с ней союз, объединиться, как когда-то объединились два племени под общим именем рокабуши.       Люди снова зашумели, переговариваясь, задавая вопросы, стараясь перекричать друг друга.       — Звездопад находится в землях Даймё Огня, но не подчиняется ему. Этой деревней, как и нашей, управляет Старейшина. Рокабуши займут целый жилой квартал, отделенный от центра лишь рекой, а также обширные земельные угодья и сады. Эти земли равнинные, обласканные солнцем, плодородные, теплые. Нам предстоит их возделать, а также возвести больше домов…       Неджи еще долго отвечал на самые животрепещущие вопросы, вплоть до того, сколько потребуется времени и подвод, чтобы переселиться, и чем Даймё Огня отличается от Даймё Клыков, Ветра и Казекаге. Толпа волновалась, как море в ветреный день, но уловить общее настроение Хьюга не удавалось: настолько разнились реакции и мнения. Неджи вспотел, истратил огромное количество чакры и почти охрип, но на закате Сход был распущен.       — Послезавтра каждому из вас, и более того, каждому взрослому рокабуши придется решить свою судьбу: мы будем голосовать. Обдумайте, обсудите все с вашими семьями. И помните, что те, кто решат остаться, либо окажутся под властью Казекаге и навсегда лишатся права покинуть этот край, либо лишатся защиты и будут открыты для вторжения врага.       Рокабуши расходились неохотно. Многие из них остались на площади и продолжали обсуждать новости. Большинство было всерьез обеспокоено, кое-кто — напуган.       Неджи вернулся в кабинет в Ратуше и, обессиленный, опустился на диван. Какое-то время он сидел в мертвенном оцепенении, без единого движения, опустошенный и словно раздавленный. Рем не решался его тревожить и, вздыхая, осторожно перебирал бумаги на столе.       «Это же… это же очевидное благо! — думал Хьюга. — Почему так много сомневающихся? Я не думал, что их будет так много! Кажется, я расписал в красках, что нас ждет и как все будет происходить, нарисовал самое радужное будущее, которое только мог, не покривив душой… И как будто увяз в болоте… Мне надо больше времени, чтобы их расшевелить, намного больше времени! Неужели я должен запугивать их и вынуждать?.. Разве этого я хотел, разве к этому стремился? Я хотел, чтобы они сами решили свою судьбу… Но черт, что если они не способны решить сами?!»       Неджи медленно поднялся и, сложив печати, принял облик рокабуши.       — Я пошел домой, встретимся утром.       — Хорошо, брат, ты, наверное, устал. Но, кажется, все прошло неплохо…       — Что?       — Ну, мне кажется, многие тебя услышали.       — Неужели, — сухо ответил Хьюга, практически без вопросительной интонации в голосе. — А ты сам что думаешь?       — Я за тобой куда угодно пойду. Раз ты сказал, что нам нужен новый дом, значит так и есть.       — Спасибо! — Неджи пожал Рему руку на прощание и вышел из кабинета.       На улице он прошел сквозь остатки толпы быстрым шагом, стараясь не вслушиваться в обрывки разговоров: у него больше не было на это сил.              Неджи захлопнул за собой входную дверь и оказался в коридоре в полной темноте. Чакры не хватало, чтобы сориентироваться в пространстве, так что Хьюга был беспомощен, как обычный слепой человек. Он прекрасно помнил, как расположены предметы мебели в его жилище, но сегодня все оказывалось ближе или дальше, чем Неджи себе представлял. Наткнувшись плечом на дверной косяк, Хьюга остановился на несколько секунд, до конца оттолкнул панель, вошел в комнату и начал раздеваться.       Он сбросил одеяние, стащил рубашку, почувствовал, что тело его липкое от пота, подумал, что нужно облиться водой, но вместо этого пошатнулся и сполз по стене. Неджи сидел так какое-то время, опираясь спиной о стену, откинув голову назад, все еще сжимая в руках вывернутую наизнанку рубашку.       Неужели он был неправ?.. Неужели все это время ошибался? Вознесся в своей гордыне, убеждая себя, что может вести за собой целый народ и знает, что именно является для них благом…       Мне не нравится, когда одни принимают решения за других…       Но ведь все Каге, Старейшины и главы кланов вынуждены принимать такие решения!       «Но я не Каге, не Старейшина и не глава клана, — горько усмехнувшись, сказал себе Неджи. — Я думал, восемь лет забот и труда на пользу рокабуши, восемь лет верной службы этому народу дают мне право определять их будущее. Рому оставил Опоку мне!»       Хьюга предполагал, что возникнут некоторые трудности и кое-кто усомнится в нем, но не думал, что усомнившихся окажется так много и их голоса будут столь громкими!       «Может, я слеп? По-настоящему слеп, и они вовсе не хотят ни меня, ни светлого будущего? Может ли действительность настолько расходиться с моими представлениями о ней? Тогда, выходит, я еще и глуп?!»       Неджи рассмеялся невеселым смехом, отшвырнул скомканную рубашку в сторону и оперся ладонями о пол, не обращая внимания на слой пыли, скопившийся на его поверхности за последние несколько недель.       Он ответственен за все. За то, что Кенара сломала свою жизнь, и за то, что тайна Опоку раскрыта. Или судьба Опоку определилась в тот момент, когда пограничники решили скрыться в лесах Страны Клыков? Если бы их преследовала не Кенара, а какой-то другой агент АНБУ, поселение уже давно было бы оккупировано шиноби Песка.       — Я дал им возможность выбирать, а это не так уж и плохо. Не моя вина, если они выберут неправильно. Или… моя? Снова мне решать, что правильно, а что нет… Потому что я — знаю.       Неджи стиснул руки в кулаки и упрямо поднял подбородок.       — Разве не это является зерном любой власти? Знание, что есть правильно. Я понял это очень давно, когда впервые стал командиром отряда шиноби. Ты погубишь своих людей, если не будешь знать, что делать. Они попросту не пойдут за тобой, если не почувствуют твою решимость. Что это за дрянь?.. — Хьюга, прижимая пальцы к ладоням, почувствовал противные скатки на коже и догадался, что это пыль, соединившись с потом, превратилась в липкую грязь.       — Я сомневаюсь, потому что я человек. Мои возможности ограничены, а еще я… слишком хорошо знаю собственные слабости. Эти призраки вечно стоят за моей спиной и искажают все, на что падают их тени! Я сомневаюсь, потому что знаю, что слишком горд, жестокосерден и черств. Свободны ли мои решения от этих недостатков? Целых восемь лет мне даже не с кем было это обсудить! Я нашел кого-то, кто понимает меня, и раздавил… Использовал, как средство достижения цели… Я не верю, что мог поступить подобным образом с ней! Но я это сделал. Как же я обращаюсь с другими?.. С суровостью и непреклонностью дяди Хиаши?       Клан Хьюга не принимает тебя!       Неджи сглотнул. В горле совсем пересохло.       «Самоуверенность уродлива и смешна, когда не имеет под собой оснований! Но я готов быть посмешищем и уродом, если это даст хоть один шанс на процветание рокабуши. Кое в чем я уверен точно: изоляция — зло. Никто не должен прозябать в безвестности, не имея возможности развить собственные таланты!»       Многие тебя услышали.       Хьюга поднялся на ноги.       — Я должен повести тех, кто верит в меня, а остальных постараться переубедить. За три дня! Уже за два… Внушить им не страх, а… — Неджи тяжело вздохнул, — веру.              Двое молодых мужчин с закатанными до колен штанами аккуратно переступали в неглубокой мутной воде, продвигаясь вдоль ковра из туго сплетшихся в плотную сеть стеблей бледно-зеленого цвета. Он был усеян мелкими, не больше булавочной головки, цветками, испускавшими ярко выраженный аромат меда. Круглые листья с белыми и желтоватыми прожилками напоминали чашечки, в которых скапливается влага.       Мужчины наклонялись и, аккуратно отделяя листья от стеблей, складывали их в корзины, привязанные за спиной. Тот, что был постарше, выпрямился, откинул с лица сетку, защищавшую от гнуса, и прикрепил ее к козырьку шляпы. На его смуглом лице отчетливо вырисовывался лиловый румянец, на лбу блестели капли пота.       — Природа мудра, но я был бы ей благодарен, если бы медвянка зацветала раньше, чем просыпается комарье.       — Это невозможно, Рому. Хотя я знаю страны, в которых не водится гнус. Правда, там и не растет ничего.       Рому рассмеялся.       — Я завидую тебе, Тэдзумо. Как должно быть чудесно путешествовать по миру, наблюдая воочию царственность и красоту природы, многообразие человеческой жизни.       — Когда я мог видеть, это действительно было прекрасно, — ответил Неджи, в свою очередь открывая лицо. — Правда, красота никогда не являлась непосредственной целью моих… путешествий.       — Раньше мне снилось море. Я представлял его как огромное болото без кочек, с чистой водой и непостижимой глубиной, простирающееся до самого горизонта. И горы — как огромные каменные вершины, у основания разверзающие землю, а пиками пронзающие облака. Равнины же представлялись мне лугом, не имеющим конца и края. Я тосковал по всем этим чудесам, как только можно тосковать по тому, чего никогда не знал. Это странно, но в глубине души я верю, что однажды увижу все это собственными глазами.       Неджи молча слушал, застыв в неподвижной позе и не обращая внимания на стайку комаров, мгновенно усеявших его руку.       — У меня такой надежды нет. Я могу радовать себя лишь образами из прошлого. Все, что у меня есть, похоже на альбом рисунков, которые с каждым годом выцветают, стираясь из памяти. И чем чаще я перебираю эти рисунки, тем меньше от них остается. Как этого может хватить на целую человеческую жизнь? Как может хватить этого болота и окрестных лесов? Твои глаза должны быть такими голодными…       Рому опустил голову и проследил взглядом за пчелкой, снующей между белых звездочек.       — Как же мне судить тех, кто тайком обирает делянки? Они тоже пытаются насытить свой внутренний взор смутными видениями мест, в которых никогда не побывают, и созданий, которых и не существует вовсе.       — Это вызывает привыкание и разрушает мозг похуже рисового вина. Если не хочешь, чтобы твой народ загубил себя раньше, чем исчерпаются природные ресурсы, ты должен бороться.       — Если бы я знал, как… Если бы мог дать им цель… Хочу поделиться с тобой кое-чем. Тэдзумо, я еще никому не рассказывал об этом и тебя попрошу крепко хранить мою тайну.       — Я сохраню ее.       Рому посмотрел в лицо Хьюга и произнес:       — Нам нужен новый дом.