Of All the Gin Joints and All That

Где-то в Европе, 1391 год.

Лоуренс Орион шёл по когда-то оживлённой улице, плотно закутавшись в рваное пальто. Всего несколько месяцев назад рынок пропитался ароматом свежеиспеченного хлеба и изысканных вин; телами живых людей в множестве цветов, фильтрующих прошлое. Теперь единственным запахом был запах разложения, и единственные тела валялись на земле, ожидая, когда подъедут телеги и увезут их. Он попытался отвернуться от них, но их было слишком много. Парень нырнул из холода в последнюю оставшуюся таверну, хозяин которой не поддался чёрной смерти. Туда, где удача улыбнулась ровно настолько, чтобы не допустить болезни. Лоуренс подошёл к стойке и помахал Винни, заказывая свой обычный стакан виски. Бармен мрачно налил Лоуренсу его порцию. "Кто на этот раз?" спросил Лоуренс. "Моя сестра." "Мне очень жаль," ответил Орион, но слова были такими пустыми. За последний год они потеряли всякий смысл. Так много душ ушло. Так много тел на улице. В конце концов печаль иссякла, и оставалось только желание сохранить. Винни увидел пустоту в словах Лоуренса, но просто кивнул и оставил мужчину наедине со своим напитком. Прошло несколько часов, и Лоуренс напился, когда она подошла к нему. "Есть ли место для скорбящего?" Парень повернулся и увидел богиню в чёрном. Она была одета лучше, чем кто-либо в этой таверне имел право; её платье сшито из кружева и тонких узоров. У на ушах и шее висели дорогие украшения; её пальцы отягощены яркими кольцами. Её волосы, словно ночное небо, распущены вокруг плеч — единственная часть её тела, которая не выглядела формально. Для кого-то, кто похож на неё, не имело смысла находиться посреди ночи в этой убогой таверне. Но Лоуренс был слишком утомлён, чтобы усомниться в этом. "Что ты думаешь, я оплакиваю?" спросил он. "Всё," ответила девушка. "Каждого. Жизнь. Мир, каким мы его знали." Он не мог с ней поспорить, поэтому кивнул на свободное место рядом с ним. Она улыбнулась и села, её платье растянулось вокруг неё. "Я не хочу пить," сказала она Лоуренсу. "Я просто хочу с кем-нибудь поговорить." Лоуренс кивнул на загадку женщины перед ним, она снова улыбнулась и заговорила. Её звали Адельхейд, и она происходила из богатой семьи определенного положения, которого Лоуренс не понимал. Все её сестры умерли от чумы, оставив ей последнюю надежду выдать семью замуж за хороший титул. Как будто это всё ещё имеет значение, сказала она с насмешкой, принимая напиток, который он настоял заказать для неё. Но она не позволила ему заплатить, сняла одно из своих тяжёлых колец и передала Винни. Не позволяй вину перестать течь, сказала она ему. Винни слабо дёрнул губами, в другое время, давным-давно, слова Адельхейд заставили бы его улыбнуться. Теперь же, всё, что осталось, — это призрак радости, растекавшийся по его рту. Вечер перешёл в раннее утро, и Адельхейд рассказала всё, что могла рассказать, а Лоуренс всё время внимательно слушал, когда она завершила свой эпос: "Я так одинока. Так мучительно одинока." "Как и я," ответил Лоуренс. У него никого не было. Вся его семья ушла. Поначалу в полиграфии никогда не было много денег, но смерть, свирепствующая по улицам, поглотила их вместе с душами всех его близких без исключения. Он ужасно страдал, так сильно, что начал ревновать к трупам, заполнившим улицу; по крайней мере, их страдания были окончены. "Жить сейчас тяжело," сказала девушка. "Намного труднее, чем раньше, и начать с этого никогда не было легко." Лоуренс кивнул. Она протянула руку и прижала украшенную драгоценностями ладонь к его колену, заставив его тело дрожать. "Наверху есть комнаты," сказала она. "Отведи меня в одну." Он так и сделал. Он любил её, как будто знал её всю свою жизнь. Он проглотил её крики, как будто они были богаче вина, которое лилось из бутылок Винни. И когда волны их тел разбились, они разбились вместе. После того, как Адельхейд легла рядом с ним, прижимаясь своим обнаженным телом к его так, чтобы это имело смысл, она прошептала: Старого мира больше нет. Когда звёзды показались в маленьком окошке тёмной комнаты, она продолжила: Следуй за мной в новый. И он последовал. Бесконечные дни прошли рядом с Адельхейд. Остальная часть её семьи умерла, и двое остались безвозвратно одни. Они наслаждались телами друг друга. Они грелись в одиночестве друг друга. И когда через шесть долгих месяцев наступила роковая ночь, когда Адельхейд заговорила на его коже, когда она была на его теле, как дикое животное, эти страшные и жестокие слова: "Я люблю тебя." Он не колебался в своём ответе. "Я тоже тебя люблю." "На сколько сильно?" Она ахнула, когда она качнулась бедрами против него. "Больше, чем все звёзды на небе." И он любил. Он действительно любил. А потом прошло ещё шесть месяцев, и завеса удачи, скрывавшая таверну Винни, наконец, упала. Однажды ночью он упал на барную стойку, бутылка портвейна выскользнула из его руки и разбилась вдребезги, упав на пол. Красное вино разлилось вокруг него, как кровь. Смерть была быстрой. Его похоронили три ночи спустя. В живых остались только Лоуренс и Адельхайд. "Я больше не могу этого выносить," сказала Адельхайд. "Мы должны," настаивал Лоуренс. "Это всё — история, которую кто-то должен рассказать." "Какое грандиозное стремление думать, что мы будем теми, кто её расскажет." И действительно. Даже он не поверил словам, которые сорвались с его губ. Но Адельхейд не стала спорить с ним, она просто последовала за ним обратно в таверну, которая теперь лежала заброшенной, поднялась по лестнице и улеглась в постель. Они растратили то немногое, что у них осталось, прячась в таверне, которая была такой же мертвой, как сам Винни. Они закрыли себя от внешнего мира, думая, что смогут переждать смерть, стучащую в двери. Но, конечно, они потерпели неудачу. Когда однажды утром Адельхайд перевернулась, на её лице были признаки конца. Лоуренс плакал, обнимая её, но она просто прижала ладонь к его щеке; её рука была лишена всяких колец, которые она когда-то носила, и сказала: "Думаю, мне пора идти, любовь моя." Он держал её до конца. Пока в её теле не осталось ни капли дыхания. Он похоронил её одну, даже хранитель могилы превратился в тело на улице. Лоуренс Орион вернулся в таверну, которая была забита болезнью. Он спился до небытия, и каким-то образом всё это пережил. Настал день, когда смерть закончилась, и мир начал медленно возвращаться к тому, каким он был когда-то, только как-то лучше. Чума лишила мир своей старой кожи, как змея, сбрасывая мёртвую оболочку, оставив после себя идеальную форму того, что когда-то было. Были остатки старого мира, но всё остальное было новым. Изобразительное искусство. Музыка. Театр. Еда. Люди. Мир изменился, и Адельхейд не было рядом, чтобы увидеть это. Он видел её повсюду. Он чувствовал её в воздухе. Он видел её в звёздах. Он пил бутылку за бутылкой вина, думая, что сможет каким-то образом утонуть достаточно глубоко, чтобы найти её в глубинах своего океана отчаяния. Ещё через год, он уже не мог этого выносить. Он взял свою последнюю монету и нашёл мудрую женщину. "Ты можешь снова увидеть её," сказала она ему с помощью влажных от шалфея губ и языка. "Но ты должен уйти сейчас же. Уходи, и когда ты дойдёшь до двери, ты должен стать чем-то новым. Тогда ты вернешься снова." Он спросил её про дверь, на что она ответила ему: "Ты узнаешь это, когда увидишь." "Но что насчет Адельхейд?" умолял он. "Она найдёт тебя," прошептала ему женщина, с запахом лимона и лаванды. "Но ждать придётся очень долго." "Что, если я не войду в дверь?" спросил он. Женщина покачала головой. "Тогда ты больше никогда её не увидишь. Такая душа, как её, не остается мёртвой надолго. Но время движется по-другому, когда ты мёртв. Для неё это будут моменты, а для тебя — века." Он впился ногтями в ладони, пока они не стали кровоточить. "Но я увижу её снова?" Женщина кивнула. И он ушёл в отставку. Его шея быстро треснула. Художник, живший в комнате дальше по коридору, нашёл его тело. Когда Лоуренс подошёл к двери, её открыла женщина по имени Джуно. "Чего ты хочешь?" спросила она. "Быть чем-то новым. Мне нужно вернуться." "Все хотят вернуться. Что такого особенного там с дышащими?" Парень ничего не сказал, и женщина вздохнула. Она видела тысячи и тысячи таких же глаз, как он. "Кем бы они ни были, они будут другими. Они будут носить другое имя, другую жизнь." "Но то же самое сердце," настаивал он. Джуно кивнула. "То же самое сердце." Поэтому он подписал бумаги, и когда она сказала ему выбрать новое имя, он подумал о звёздах. Он пообещал Джуно три столетия рабства в обмен на силы, непостижимые для любого человека. Но он становился тревожным и нетерпеливым, и его желание делало его сильнее, чем любой дух, с которым женщина имела дело раньше. Она предупредила его, чтобы он знал своё место. Но он не слушал. Он выбрался, нашёл дверь и вылез обратно. Он ждал долго. Годы. Десятилетия. Века. Его вызвали, и он пугал, преследовал и убивал. Он убивал время. Призрак ждал, и он хотел, и он страдал. Его могила была перенесена из Европы в Америку с какой-то исторической целью, которую он не понимал, впрочем, ему было плевать. Он смотрел, как строится дом на холме. Он наблюдал, как приходят и уходят разные семьи. И ещё через столетие он сдался. Потом они вызвали его. И они забыли вернуть его. А потом на чердак зашла девушка и увидела его. Она понятия не имела, кто он такой и как его зовут. Она вообще не помнила его. Но он узнал бы её где угодно; он выбрался из ада в надежде увидеть её снова. А теперь она лежала рядом с ним в постели в гостиничном номере на Гавайях.