The Bestiary

Он приходит в безлунные ночи. Кровать скрипит, и Гермиона чувствует, как сминается матрас. Когда она открывает глаза, темнота нависает над ней как черная дыра. Невероятно длинные пальцы собственнически скользят по ее плечам, прижимая ее ближе. Губы находят ее, когда он медленно просачивается в поле зрения. Его бледная кожа и волосы едва видны в тусклом свете. Она обнимает его, отчаянно притягивает к себе и целует в лицо. — Драко… Драко… Я не знала, придешь ли ты снова. Он чувствует себя таким близким к человеку. Почти. Везде, где она прикасается к нему, он чувствует себя почти человеком. Его пальцы почти человеческие, но слишком длинные. Черты его лица почти не изменились, но углы стали острее, резче. Его глаза по-прежнему серебристые, но теперь из-за них льется свет, а вокруг черная склера. Все в нем шепчет: «Другой». Он крепко обнимает ее и лежит так несколько минут, просто держа ее. Она проводит пальцами по его плечам, пытаясь почувствовать его, запомнить вес его тела, прижавшегося к ней, и каково это, когда он крепко прижимает ее к своей груди, чтобы она могла вспоминать это в те ночи, когда его нет рядом. Он вдыхает аромат ее волос, и его руки начинают блуждать по ее телу, крепче прижимая ее к себе, так что она обвивает ногами его бедра, притягивая его губы к своим. От его поцелуев остается только горькое послевкусие, словно пепел на ее языке. Она отстраняется, проводя кончиками пальцев по острому углу его скулы, прежде чем провести по удлиненному уху. Его серебряные глаза смотрят на нее в темноте, радужки окрашены в кроваво-красный цвет. У нее сдавливает грудь, когда она понимает, что выражение его глаз изменилось. Сейчас чего-то не хватает в том взгляде. Он смотрит в сторону. Озабоченный тем, чтобы убрать ее с пути, чтобы она больше не загораживала ему обзор. Она протягивает руку и приподнимает его лицо, чтобы их глаза снова встретились. — Ты помнишь меня, Драко? — спрашивает она после долгого молчания. — Ты помнишь, зачем сюда пришел? Он напрягается, глядя на нее. Затем рычание вибрирует в нем, начиная с нижней части груди, поднимаясь вверх, пока она не почувствует жжение от его дыхания на своем лице, когда он сжимает ее слишком сильно. Он утыкается лицом ей в плечо, и она чувствует, как его клыки скользят по ее коже так, что по спине пробегает дрожь. — Моя. Она смеется и прижимает их лица друг к другу. — Да. Когда-то ты женился на мне. Она снова целует его, когда он стягивает разорванные лоскуты, пока она не обнажается перед ним. Он скользит вниз по ее телу, змееподобный и собственнический. Проводя пальцами по каждому дюйму ее тела. Следуя за ним языком и зубами. Она стонет от его прикосновения, сжимая его плечи, обвивая его ногами, задевая ногтями его плечи, когда она разбивается, чувствуя, как они впиваются в его кожу. Запомни меня. Помни, что я прикасался к тебе. Пронеси эти метки с собой. Когда он толкается в нее, он замирает, и его плечи изгибаются. С протяжным стоном его крылья поднимаются и расправляются, достаточно черные, чтобы поглотить ночное небо. Смертельные когти на дуге крыльев всего в нескольких дюймах над ее лицом. Сейчас она к этому привыкла, но все еще испытывает острый приступ страха каждый раз, когда видит, как это происходит. Его крылья вспыхивают, когда она напрягается вокруг него и переплетает свои руки и ноги с его. Его плечи дрожат, когда ее пальцы касаются его крыльев. Она слегка проводит пальцами по основанию, и он издает хриплый стон, когда его тело дергается. Остальной мир может исчезнуть. Он — все, что она видит, и этого более чем достаточно. — Гермиона, — говорит он, уткнувшись носом в нее, когда они лежат бок о бок. Он собственнически сложил свои крылья вокруг нее, они теплые и мягкие на ее обнаженной коже. Ее ноги переплелись с его ногами, и он обхватывает ее лицо руками, глядя на нее, изучая.  — Да?  — Ты в порядке? Она кладет руку ему на щеку, ее пальцы на мгновение задерживаются на остром угле его скулы, прежде чем ее рука скользит назад, чтобы пробежаться по его волосам. Под волосами, чуть ниже линии роста волос, есть гребень. Она проводит по нему пальцами. У него растут рога. Интересно, будут ли они видны, когда он кончит в следующий раз? — Конечно, я в порядке. Ты вернулся, — говорит она. Они разговаривают всю оставшуюся ночь. С каждым часом Гермиона наблюдает, как человечность медленно возвращается к нему. Она рассказывает ему о своих исследованиях, о своих теориях. Он не говорит ей, чем занимается, когда уходит. Он не хочет, чтобы она знала, хотя у нее есть догадки. — Ты назвала меня тараканом, — говорит он. Ее глаза морщатся в уголках, когда она замечает, что его манеры возвращаются, его левая бровь приподнята, а уголки рта растягиваются в неопределенной ухмылке. — Ну, — отвечает она, — ты был… тогда. У них есть время только до рассвета. Он исчезнет с восходом солнца. Она знает, что некоторые его части исчезают. Каждый месяц, каждый раз, когда ему удается проскользнуть между измерениями и вернуться к ней, его становится все меньше. Меньше тех бесконечных граней, которые она запомнила. Те, что останутся, когда он вернется, заточены. Внутри и снаружи он все больше становится тем, кем он является. Вот почему он здесь. Она пододвигается ближе к нему, прижимаясь лицом к его груди, прислушиваясь к сердцу, которое перестало биться. Он обнимает ее, руки безудержно бегают вверх и вниз по ее спине, крылья сжимаются вокруг нее, защищая. Она задается вопросом, какой ад он устроит, если кто-нибудь когда-нибудь попытается отнять ее у него? Личный порок определяет характер демона. Это ключ к тому, кем они являются и кем они становятся. Драко всегда был грешным собственником. Он всегда будет возвращаться за тем, что принадлежит ему. И она всегда будет ждать его.