Через тернии

Победа делает нас сильнее. Команда становится одним целым, когда под грохот трибун, стук клюшек и восторженные крики толпы, сбрасывает краги и шлемы, падает на лед и обнимает друг друга. Каждый причастен к победе. Эта игра не стала исключением. После дружеского прощания с Олимпийцами на льду, мы медленно брели в раздевалку, распаленные радостью и усталостью, красные и горячие, едва стоящие на ногах. Долго говорили, смеялись и танцевали, Кисляк уже давно принес небольшую, но громкую колонку, которая заполняла музыкой все помещение и была слышна в коридорах. — Агата, буллит просто бомба! — радостно восклицал Кислый, держа меня за одно плечо, когда мы оба сидели на краю стола, еще не остывшие и мокрые. — Еще и две шайбы, — добавил он, поднимая вверх указательный палец. — Да, Гата сегодня в ударе — согласился Пономарев, вытягивая кулачек вперед. — Сеня вообще красавчик. За себя и за Димона стоял. — Бакин вратарь от Бога, — уверенно заявила я, переводя взгляд на вратаря. — Когда не спит, — от усталости Сеня клевал носом, сидя на своем месте и медленно снимая защиту. От моей реплики поднялся громкий смех, даже Семен оживился, пытаясь уловить суть разговора. Постепенно парни начали собираться в душ, вспоминая, что в холле их ожидают самые преданные болельщики — их родители и девушки. Меня не ждал никто. Калинина на матче не было, не засветился и Колюня, а единственное поздравительное смс пришло от секретарши Олега Ивановича. Даже такую миссию он умудрился делегировать. Интересно, а с тортиком по утрам теперь тоже она будет приезжать? — Чур, я в душ первая, — резко опомнившись, я поняла, что не хочу сидеть еще час в ожидании завершения всех банных процедур команды. Вокруг послышались недовольные и уставшие восклицания. — Я быстро, — закинув на плечо полотенце, я проскочила в открытую дверку и, уже закрывая ее, добавила. — Не скучайте, мальчики. Проводить много времени в душе я не хотела. Голова, тело, постоять пару минут под водой, постепенно понижая температуру. Перед выходом накинуть джинсы и футболку. Только успеваю открывать дверь, как самые шустрые забегают внутрь, прощаясь на ходу. Складываю в сумку только коньки. Форма и защита остаются во дворце для стирки и сушки. В холле толпа, знакомые лица родителей и девушек хоккеистов выискивают их глазами. Самый преданный болельщик команды — папа Семена. Я бы хотела себе такого отца. — Привет, победителям, — Николай Семенович не может устоять на месте, перетаптывается с ноги на ногу, поднимаясь на носки и выглядывая в толпе сына. — Такие две шайбы закатила! Во! — на последней фразе Бакин старший вытягивает вперед руку с поднятым большим пальцем вверх. Я киваю ему в ответ, в знак благодарности, чувствуя внутри себя приятную гордость. Вот бы и мой отец узнал, порадовался, похвалил. Хотя бы сделал вид, что ему интересно. — Агата, — меня окликает Юлия Борисовна, она стоит перед доской почета, спокойная, с мягкой улыбкой на лице. — Здравствуй, — я подхожу к маме Антона, проталкиваясь через группу ребят-болельщиков. Она легко дотрагивается до моего плеча, поздравляет с победой. — Антон еще в раздевалке, — опережая ее вопрос, отвечаю я. После игры руки не слушаются, ставлю сумку рядом и опираюсь на клюшку, у меня красные щеки и еще влажные после душа волосы. Юлия Борисовна осматривает меня, думая о своем. Антон похож на нее, но я не могу понять чем. Глазами, голосом, может улыбкой. — Как вам игра? — Мне понравилось. Ты большая молодец, — она оживляется, поправляет прядь волос и с недоступной мне материнской нежностью дотрагивается до моей головы. — Волосы влажные. Не простудись, — от ее слов по позвоночнику проходит разряд тока. Я опускаю взгляд на руки, стараясь больше не смотреть в ее глаза, потому что боюсь. Боюсь поверить, что эта мимолетная забота может быть чем-то большим. Она мне не мама, моей рядом нет, а я лишь девочка из команды ее сына. Бросаю короткое «Спасибо», вытаскивая из кармана куртки шапку, застегиваю молнию и, пытаясь отвлечься, замечаю в коридоре Антипова. — А вот и Антон, — вместо прощания я указываю рукой на ее сына, пока Юлия Борисовна отвлекается, быстро прохожу в сторону турникетов. Главное не оборачиваться. Какая глупость, так по-детски отреагировать на этот жест со стороны его матери. Выхожу на улицу, меня ослепляет яркий свет от солнца. Необычно тепло. Несколько минут стою, привыкая к погоде и оглянувшись, нет ли никого знакомого, снимаю шапку. Надеюсь утром я об этом не пожалею. — Кисляк там? — не ожидая никого за своей спиной, я вздрагиваю, услышав голос Касаткиной. Неприятная встреча. Я поворачиваюсь к ней, в голове пробегают мысли и, кажется, молчу около минуты. Марина сжимает губы, держа руки в карманах. — Кислый, говорю, там? — на выдохе нервно повторяет Касаткина. — Еще в раздевалке, — наконец уловив суть вопроса, отвечаю ей. О свадьбе поговорить, наверное, хочет. Убираю упавшие на лицо волосы ладонью назад и, обойдя неподвижно стоящую Касаткину, иду вперед. Прощаться я с ней не буду. Дура я, что согласилась хранить тайну, которая может разрушить мою дружбу с капитаном и отношения в команде. Я долго не могу расправиться с этими мыслями, уговариваю себя не лезть, когда меня не просят. Если Егор узнает, думаю я, а потом перебиваю собственный внутренний голос. Когда он узнает. Она беременна и скрыть такое невозможно. А если сделает аборт? Город маленький, все равно поползут слухи, на себе проверено. Иду домой через парк, решая не сокращать путь. В квартире пусто, Калинин не отвечает на телефон, чувствую себя сиротой в какую сторону не посмотри. Ни родителей, ни крестного, когда мне звонила бабушка уже и не вспомнить. Родители папы умерли, а старшая из семьи Калининых — Надежда Борисовна — живет далеко и наличие внучки не играет в ее жизни никакой роли. После ухода матери она перестала звонить отцу, встречала меня холодно, но поздравляла с каждым праздником своего любимого сына. Олежку. Произношу это сокращение имени крестного одними губами, улыбаюсь, представляя перед собой недовольное лицо Олега Ивановича, его морщинки на лбу и взгляд исподлобья. — Девушка, куда ж вы так спешите, — чувствую, как чья-то большая ладонь сжимает мое запястье, делаю шаг вперед, болтая рукой и пытаясь освободиться, но хватка становится сильнее и меня тянут назад. Оборачиваюсь, вижу вокруг себя компанию крепких молодых ребят, их пять человек, и у меня нет варианта вырваться из этого круга. — Покурить не найдется? — Ребят, вы ошиблись, кажется, — смотрю в глаза первому заговорившему, остальные молчат, противно выдавливая смешки. — Вам девочек обижать не западло? — от злости и страха меня начинает трясти, я сдерживаю пробегающие по телу мурашки, напрягаясь и от этого дрожу еще больше. Резко, стоящий позади меня парень, выхватывает из рук клюшку и я слышу звук, как ее с силой ломают об колено, бросая остатки к моим ногам. — Ты что сделал, урод?! — кричу я, бросая сумку на землю и садясь на корточки, собирая руками две части клюшки вместе. Это был мой подарок от Калинина. Я тяжело дышу, чувствуя как начинают накатывать слезы, нос забивается и я активно глотаю подступающий в горлу ком. — Продолжайте, — к своему удивлению я начинаю говорить еще громче. Неожиданная ярость толкает меня вперед, я толкаю руками в грудь одного из них, отступаю назад и продолжаю. — Я вам не отвечу. Но, парни из Медведей, с которыми я играю, ответят. Потом. Хотите? — Ты лучше папочке своему расскажи, — меня хватают за плечо, прижимая к себе, и я замираю, понимая, что влипла в большие неприятности. Раньше конкуренты отца доставали только его, могли звонить на домашний, но слышали детский голос и сразу бросали трубку. Я знала, что нельзя открывать двери незнакомцам, а если под окнами долго стояла чужая машина, то сразу звонила Калинину. Сжимаю кулаки, дергая руку вниз, и освобождаю ее от крепко держащих пальцев. Место, где была чужая рука, начинает гореть и покалывать, завтра будет синяк. — И передай, что если он не одумается, у него будут большие проблемы. — И у тебя, — сквозь довольную улыбку процеживает глуповатого вида мальчишка, моего возраста, но высокий не по годам, с шапкой на лысой голове, не закрывающей уши. Не помню, сколько времени я сидела на скамейке, смотря на обломки клюшки и щипая себя за ладони, стараясь справиться с накатившими эмоциями. Я злилась на отца, но больше боялась узнать, что с ним произошло плохое. Было обидно за клюшку, купить новую не проблема, но она будет другой. Не такой счастливой, подаренной крестным, моим талисманом. Набираю номер Калинина, мои вызовы сбрасываются, но я настойчиво набираю дальше, сделав уже порядка двадцати звонков. Наконец слышу в трубке раздраженный голос Олега Ивановича. — Агата, если я сбрасываю, значит я перезвоню. — Это срочно. — Что случилось? — медленнее, но с беспокойством интересуется Калинин, шикая кому-то рядом с собой. — Какие-то некультурные ребята зажали меня в парке, сломали мне клюшку и сказали, что если папа не одумается, то ему нужно быть осторожным, — на одном дыхании выпалила я, слушая напряженное дыхание дяди, а после нехотя добавила. — И мне. — Они тебя трогали? — помолчав пару минут, наконец отвечает Калинин. — Только клюшку. — Тебе привезут вечером новую. Я сам с ними разберусь, — я не успеваю даже спросить про отца, что мне делать дальше, как раздается два коротких гудка и вызов завершается. Пытаюсь набрать номер Калинина еще раз, но его телефон уже выключен. Черт. Мысль о том, что мне нужно пойти домой окончательно портила остатки моего настроения. Там все напоминает об отце, а я даже не могу позвонить. Из сумки торчат осколки клюшки, я не смогла выбросить ее, хотя понимаю, что с такой играть нельзя. Вечером у меня будет новая, но лучше бы дома меня ждала не она, а сидящей в своем кабинете отец. Калинин с тортиком на пороге, да даже Колюня с его постоянными звонками матушке. Только бы не пустая комната, холодильник с остатками супа и кучей йогуртов, пачка сигарет отца и пепельница, которую я не трогала с его ухода. Будто это могло бы вернуть его ко мне, эти окурки и зажигалка зиппо, подаренная на праздник. О том, что прошло не меньше двух часов с игры мне напоминает только желудок, когда я начинаю ощущать ужасное чувство голода. Я не ела с утра, а время уже близится к вечеру, я пила только воду и нужно срочно перекусить. Останавливаюсь по середине улицы, вспоминая, куда можно пойти. В паре домов от меня кофейня, я ела в ней после занятий на подготовительных курсах в университете. Мне было не важно, что есть, я была согласна на любое съедобное блюдо, желательно в большом размере. — Еще лучше, — стоит мне подойти к кафе, как я замечаю подъехавший ко входу белый лексус. Я бы не обратила на него внимания, не знай я, кому он принадлежит. Дочке Самойлова. Останавливаюсь около двери соседнего магазина, наблюдая как с пассажирского места выходит Костров. Мне было совсем не до чувств к нему, я только начала забывать, что недавно смотрела на него не только, как на товарища по команде. Но, Яна. Улыбаются, заходят внутрь, он держит ей дверь и не замечает никого вокруг. Не хочу я есть и видеть его тоже не хочу. Остатки вечера я провожу на улице, долго нарезая круги по городу. Ощущение усталости стало таким сильным, что я уже перестала его замечать, проходя по одним и тем же дорогам несколько раз. Хотелось утешения, спрятаться за другой спиной, забыть произошедшее за день. И чтобы кто-то сказал, что нельзя ходить без шапки. — Антон, можно я приеду?