Клянусь, что больше не буду вас беспокоить!

      К утру Мэриджун вернула свой привычный жизнерадостный настрой. Вайолетт была на пути в столовую, когда сестра появилась за спиной: у девушки вошло в привычку идти на завтрак вместе с ней.       Вайолетт все еще чувствовала себя неловко, а ежедневные встречи с Мэриджун выжимали из нее все соки. Но кажется, девушка уже приспособилась к этому, а может, так просто сработали защитные механизмы.       Как обычно, расставленные на столе блюда не привлекали ничем кроме вкуса, так было с самого ее детства. Чем больше людей стало за столом, тем тяжелее для Вайолетт было одиноко есть свою порцию.       Зависть к трем членам семьи, завтракавшим в милой теплой атмосфере, угасла давным давно.       Вайолетт в одиночестве наслаждалась своей едой, краем глаза наблюдая за их разговором. Блюда, что всегда готовились по ее вкусу, смогли скрасить чувство брошенности девушки в этом огромном доме, пускай и ненадолго. Верно говорят: вкусная еда греет душу.       - Ах да, сестра, давай устроим сегодня чаепитие?       - Э...       - Я хочу многое тебе рассказать, так что встретимся у меня в комнате?       Должно быть, она по-своему расценила события того дня. Пускай Мэриджун и жила своими грезами, она всегда жила честно. Пожалуй, она немного предвзята в своем чувстве справедливости, но все же способна мыслить гибко.       То, что она обдумала слова Вайолетт и захотела поговорить об этом, было восхитительно. Каким бы ни был результат, способность принять во внимание чужое мнение окажет на Мэриджун положительное влияние.       Но только с точки зрения Мэриджун, в то время как Вайолетт желала сестре обсудить это с кем-нибудь еще.       - Прости, я договорилась встретиться кое с кем сегодня...       Это не было ложью. Она уже запланировала на сегодня встречу, а Вайолетт всегда придерживалась своего негласного правила отдавать предпочтения тем уговорам, что были назначены раньше, потому и не должна была чувствовать себя виноватой из-за отказа.       И тем не менее испытывала от своего желания отказаться чувство вины, подобно ребенку, что решил отпроситься на день с занятий, имитируя болезнь. Ведь даже не будь у нее встречи с Юланом, нет гарантий, что она бы не нашла другой причины отказать сестре.       Но к счастью, сегодняшнее расписание было решено еще днем ранее. Неважно как она себя ощущает, винить ее совершенно не за что... должно было быть.       - Ты что, не можешь изменить свои планы ради сестры?       Его голос был полон раздражения и даже презрения. Складка меж его бровей стала еще четче, когда Вайолетт подняла взгляд на отца.       - Ставишь свои планы выше семьи?       - Я...       Не потому, что слова отца попали в яблочко. Напротив, она еле держалась, чтобы не начать ему перечить.       Она и не думала, что когда-то услышит слово "семья" из уст этого человека. И не верится, что это сказал тот, кто однажды бросил семью и пренебрег родной дочерью. Измени он свои взгляды на жизнь, смог бы проявить к ней хоть крупицу доброты?       Но на деле он лишь в очередной раз подтвердил, что Вайолетт не входила в его понятие "семьи".       Главное место в семье отца заняли Мэриджун и его жена Эльфа. Старшая дочь, которой он должен быть рад прежде всего, пожалуй, была для него лишь "удобной сестрой", что посвятит всю себя услужению Мэриджун.       Уже не в первый раз она ощутила, как тепло отхлынуло от кончиков пальцев, а сердце шаг за шагом гибло.       Скажем, когда с наступлением утра никто не говорил ей "доброе утро".       Скажем, когда она в одиночестве ужинала в этой огромной столовой.       Скажем, когда мать шептала ей слова любви.       Температура сердца, казалось, упала настолько, что кровь застыла в жилах, и холод разошелся по всему телу, от кончиков пальцев до ног и головы.       В прошлом она часто ощущала подобное. С появлением Марин такие приступы стали реже, и все равно проявлялись каждый день.       Вкус, что она ощущала секунду назад, бесследно исчез, и рецепторы больше не ощущали приятного послевкусия.       - Ну, отец, не надо так говорить. Раз она уже пообещала, ничего не поделать... Прости, что так внезапно заговорила об этом, сестра.       - ... Прости, Мэриджун.       - Тебе не за что извиняться! А, но, может, тогда в другой раз?       - Э-э... Да, буду ждать.       - Да!!       В ее сияющей улыбке не было и следа беспокойства. Пожалуй, сейчас она не думала ни о Вайолетт, ни об отце, ни о чем бы то ни было.       Вполне естественно, что Вайолетт отдала предпочтение своему обещанию. Отец, открыто коривший Вайолетт за ее слова, в ее глазах ворчал лишь для вида, беспокоясь о своей младшей дочке.       Она росла в окружении прекрасных цветов, а ее мысли покрыты сахарным сиропом, раз пустыня для нее не отличается от луга. Возможно такова ее доброжелательность, а может - доброта и красота в равной степени.       Для той, кто вырос в глуши - Марин, - это было противно до тошноты.       Она отчаянно сжала кулаки, пытаясь подавить сквозившее на лице отвращение. Ладони уже онемели от боли, но если сейчас расслабит руки, то точно влепит ему оплеуху.       Она перевела взгляд на спину ее драгоценной госпожи, сидевшей с краю от нее. Марин желала немедленно сжать девушку в объятиях и увести отсюда. Чтобы эти люди окончательно пропали из поля зрения Вайолетт.       Но сделай она так, эти глупцы поступят под стать своим принципам и разделят ее с Вайолетт. Уберут ли ее с должности личной горничной, или же вышвырнут из поместья - Вайолетт останется одна-одинешенька. И эти твари окончательно пожрут ее сердце.       Она не могла дать этому случиться, потому ради Вайолетт отчаянно подавляла свои мысли.       Ее прямая осанка была все такой же. Виолетта была как всегда красивее всех на свете, восхитительнее всех на свете.       Потому сердце Марин обливалось кровью.       Она понимала, что для Вайолетт это не было чем-то особенным. Пускай больно, пускай обидно - Вайолетт уже привыкла к такому отношению.       Как и думала Марин, Вайолетт действительно привыкла. Вне зависимости от того, как именно они воспринимали ее существование, девушка относилась к этому как к факту. Пускай они назовут ее посторонней, Вайолетт воспримет эти слова как должное.       Она продолжила молча завтракать, вытерла рот салфеткой, что, скорее, было простой формальностью, и поднялась со своего места.       - Вайолетт.       - ... Да.       - Ты больше не одна. Забудь о том, что раньше тебе было дозволено, и прояви хоть немного заботы о собственной сестре.       - ..., ... я учту это.       Она легонько склонила голову и покинула столовую вместе с Марин.       Вайолетт разрывалась между желанием подхватить юбку и умчаться прочь и желанием остановиться, потому путь до комнаты занял куда больше времени, чем она думала.       - Леди Вайолетт.       В ушах зазвенел голос, обладательница которого, казалась, вот-вот заплачет. Но не ее собственный, а Марин. Голос был мрачен и дрожал, словно она плакала, и стоило Вайолетт обернуться, удивляясь, что же случилось с ее прежним спокойным тоном; ее лицо было таким же печальным, как и голос.       - Вайоле...       - Марин.       - Вайо...       - Спасибо, Марин... Я в порядке.       Каждый раз, когда Марин пыталась сдержать слезы, она поджимала губы и проглатывала часть ее имени.       Заставляла ли ее плакать печаль или боль, а может виной слепой гнев. Все эти чувства бушевали в сердце Марин.       Она всегда была спокойна, редко выражала свои эмоции. Вайолетт слабо улыбнулась, видя, как сильно ее личная горничная переживала за нее. Хотя вряд ли это можно было назвать улыбкой, скорее нет, чем да.       И даже так в ее почерневшем сердце осталась крупица светлых чувств; любовь к Марин все же дала ей силы улыбнуться.       Вайолетт погладила по волосам Марин, которая уже стала выше нее самой, говоря ей... и себе самой, что все в порядке.       Как и сказал отец, она не одна.       Все в голове будто вскипело. В мгновение ока разум окрасило черным.       Она желала закричать во всю мощь своих легких, что он заслуживает смерти.       В тот миг все мысли Вайолетт заполнил пылающий гнев, подталкивая девушку к совершенным в прошлом ошибкам.       Так сильно она не могла простить ему тех слов.       Как долго она жаждала услышать, что больше не одна. Сколько раз разочаровывалась и находила силы прийти в себя, так их и не услышав.       Марин и Юлан успокаивали ее, раз за разом повторяя эти слова.       Она всегда была одна. Одна-одинешенька.       В этом огромном доме она каждый раз вытягивала руку, словно пытаясь прорвать само небо. Излишне говорить, что никто и не думал взяться за эту руку.       Она рыдала, понимая, что ей и позвать-то некого. Вскоре она просто забыла как плакать, и даже желание кого-то позвать на помощь окончательно угасло.       Марин была той, кто сказал, что всегда будет на ее стороне. Юлан был тем, кто сказал, что всегда будет рядом. Лишь эти двое повторяли, что никогда не оставят ее одну.       Их слова спасли Вайолетт от отчаяния остаться одной.       Вайолетт хотела бросить тарелку ему в лицо со словами, что он не имел право говорить, что она не одна, лишь когда ему это было удобно.       Она была искренне рада, что в тот момент под руку не попалось ничего подходящего. В удивительно ясном уголке своего разума она удачно вспомнила то, как вела себя раньше, и это удержало девушку от гневной ругани.       Пока она утешала Марин, жар в ее голове постепенно рассеивался. Тепло вернулась в ее холодные кончики пальцев, и в конце концов она признала, что все окончилось ничьей.       Бесполезно было злиться: даже дай она волю своим эмоциям, ничего бы не изменилось.       Она не могла бросить в него что-нибудь, но так же и не собиралась прощать.       Цепи, обвившие ее тело, не давали ей сбежать, но так же не давали ей сблизиться с ними.