МЕТОД-2. Игра с большими ставками

Вероятность — это страх, выраженный в числах. Самарин задумчиво прошёлся по камере. — Да, цифровое пространство имеет свои недостатки, — признал он. — Мир становится открыт, границы размываются. Границы между людьми и странами, между тем, что можно и что нельзя. Между добром и злом. Всё переходит в полутона. Есеня молча разминала запястья пальцами, краем глаза наблюдая за перемещениями собеседника. — Но для тебя это — не новость, — заметил тот. — Ты о чём? — Ты научилась жить в этих полутонах, в сумраке, ещё раньше. Меглин сумел передать тебе свою способность находить оправдание всему, что он делал. И что впоследствии делала ты. Она молчала. Признавать, что он прав, не требовалось, да и не имело смысла. — Зачем ты это сделала? Есеня покачала головой. — Я этого не делала. — У нас есть факты, к которым мы вернёмся ещё не раз. — Это не факты, — возразила она. — Это улики. Их можно легко повернуть в любую сторону. Самарин усмехнулся и вернулся за стол. Заметил: — Чем ты сейчас и занимаешься, не так ли? В ответ её глаза метнули жгучие молнии. — Я не говорю, что то был злой умысел с твоей стороны, — продолжал он. — Ты могла просто… испугаться. Начать действовать так, как тебе приказывал… опыт. Или инстинкты. Мгновенно сообразив, что он имел в виду, Есеня сердито отвела взгляд. А Самарин достал пластиковый пакет, в котором поблескивало маленькое кольцо металлической нити. Бросил на крышку стола — так, что собеседница вздрогнула. Подавленно взглянула на неопровержимую улику. После, словно в поисках спасения, осторожно подняла глаза на психолога. — Здесь — только одни отпечатки, — холодно сообщил тот. — И они твои, Есеня.

***

— Вот! — говорила она, раскладывая по столу фотографии и вещдок в пластиковом пакетике. — Цифры! Смотрите! «Преступление и наказание», страница из книги, две девятки. На запястье первого убитого — чернилами «двадцать». И главное: царапины на гараже, — она увеличила масштаб фотографии на экране своего айфона и приложила его так к другим свидетельствам. — Вот! Ноль и четыре. Думаю, нанесены теми самыми ножницами. Зуев внимательно рассматривал добычу столичной коллеги, успевая параллельно листать содержимое каких-то казённых папок. — Значит, ножками походили? — хмуро спросил он, присаживаясь на край собственного стола. — Ну, и что это означает? Я без понятия, что это за цифры. Какой-то шифр? Девяносто девять. Двадцать. Ноль четыре… Двадцать. Девяносто девять… Есеня погрустнела. «Горе от ума, — раздражённо заметил внутренний голос. — Шифр… Проще всё. В каком порядке убивали?» Пальцы сами выложили свидетельства в нужной очерёдности. — Смотрите. Скорее уж двадцать, ноль четыре, девяносто девять, — поправила она. — Похоже на дату. «Ещё как похоже…» — Не знаю, может, совпадение, — услышала она и подняла голову. — Вот в прошлом году на конкурсе хорового пения подросток повесился. Двадцатого апреля… — Дайте! — оживилась Есеня и схватила в руки папку. Но вскоре отложила, сразу изучать материалы не стала, задумалась. Чуть помедлив, она без спросу села за экран компьютера, забегала пальцами по клавишам. Протянула: — Так… А что было у нас в девяносто девятом году? Двадцатого апреля… «Ты знаешь», — вдруг, пророкотал знакомый баритон. «Ты меня сильно переоцениваешь. Это Гугл всё знает, а я так… Приспосабливаюсь…» — Вот, — объявила она. — Кажется… Зуев, что всё это время бродил по кабинету, подошёл ближе, всмотрелся в экран. Она остановила поиск, недоверчиво прищурилась. Повторно прочла заголовок, теперь уже вслух: — Массовое убийство в школе…"Колумбайн»? США? — Хотите сказать, пацан в честь той бойни повесился? — поразился майор. — Или его повесили, — мрачно предположила Есеня. Вдруг зазвонил её телефон, и она потянулась за ним через весь стол. — Как обо всём догадались, не скажете? — полюбопытствовал Зуев. И сел на своё место, зашуршал по коврику компьютерной мышкой, чтобы проверить её догадки. — Просто, — пожала плечами та. — Увидела. Во сне… — Ну, не хотите — не говорите, — понимающе усмехнулся он. И с удивлением заметил, как в один миг побледнело лицо собеседницы. — Извините, — пробормотала она. И выбежала из кабинета в коридор, а затем и на улицу. — Послушай хорошенько, что я тебе скажу. Если ты тронешь моего мужа, моего ребёнка, — Есеня сжала зубы. — Я тебя… — Тебе больно? — спросил ненавистный голос. — Я слышу, как тебе больно. Скажи мне… Она зажмурилась. — Ты для этого позвонил? Подтвердила: — Да, мне больно, — и медленно повторила: — Мне. Очень. Больно… — Как странно, — продолжал он. — Я думал, что уже не смогу тебя ранить. После того, что случилось, у тебя же никого не осталось. Не должно было остаться. Но ты меня порадовала… Игра становится интереснее. Острее. Ты чувствуешь? В её грудь будто вонзился нож. — Зачем тебе я?! — сквозь слёзы вскрикнула она и яростно утёрла себе нос. — Зачем ты делаешь мне больно? Зачем? — Мне нравится причинять боль, — ответил голос на том конце провода. — Боль не даёт спать. А ты должна проснуться, Есеня. Она схватилась за телефон обеими руками, ускоряя шаг к машине. А странно откровенный сегодня аноним продолжал говорить.: — Ты вспомнила, что у тебя есть подруга. Есть отец. Есть ребёнок. Муж. Напарник… Мы никогда не замечаем того, что у нас под носом. Пока не потеряем. Какая всё-таки глубокая истина… Есеня без сил упала на сиденье и едва сумела прикрыть за собой дверцу. — Не трогай их! — всхлипнула она. — Я прошу тебя! Ну что тебе нужно?! В ответ послышался тяжёлый вздох. — Когда же ты уже очнёшься, Есеня? И пока та ошеломлённо таращилась перед собой и хватала воздух как пойманная рыбка, телефонный мучитель сердито отключил связь. Она пришла в себя с трудом, услышав деликатный стук в окошко. Опустила стекло и сразу предупредила все возможные вопросы: — Я в порядке. Зуев сделал вид, что опять ничего не заметил. Обошёл внедорожник, распахнул дверцу и плюхнулся на переднее сиденье, пристегнулся. Потом поудобнее устроил на своих широких квадратных коленях ту самую папку, которую она ещё не успела рассмотреть, и вынул из неё какой-то листок. — Правильно решили, — вдруг заявил он. — Чего время зря терять? Поехали, вот адрес. Стряхнув с себя оцепенение, Есеня послушалась, завела мотор. Дрожащей рукой промахнулась мимо нужной кнопки, и из колонок раздалось бодрое: «От улыбки станет всем светлей…» Она поспешно приглушила песенку сказочного енота, в данный момент времени и жизни совершенно неуместную. Вспыхнула. Зуев зачем-то обернулся и, похоже, впервые увидел маленькое пустое автокресло на заднем сиденье. После выразительно покосился на Есеню. А та, только когда внедорожник тронулся с места, сообразила, куда они ехали. К счастью, случившийся казус достаточно её отрезвил, и больше колонки не радовали детскими песенками, что так нравились сынишке. Или аудиокнигой — сборником произведений Киплинга. Виктор Родионович вряд ли мог понять, о чём писал великий классик, но с удовольствием засыпал под бормотание диктора. А про похождения самостоятельной кошки и жизнь маленького мальчика в волчьей стае приходилось слушать его матери. — Зачем женщины в следователи идут? — внезапно прорвался в её мысли чей-то голос. Есеня усмехнулась. Пятиэтажка без лифта в Серпухово, кошмарная масляная краска на стенах. Балкончик последнего этажа и тело убитой Ларисы Рощиной на пёстрой плитке у собственной квартиры. На ступеньках ниже — маленькая выставка её покупок, гладильная доска у стены, наставник, что уже успел запустить руку в один из продуктовых пакетов и бодро хрустел какой-то реквизированной вафлей. И два следователя, отец и сын, что опирались на перила этажом выше и поглядывали на столичных «консультантов» с одинаковым ошеломлением. Вопрос Меглина относился ко всем присутствующим, и пока местные впервые пытались заставить свои мозги мыслить нестандартно, у его стажёрки уже был готов ответ. — По разным причинам. Иногда в семье кто-то работает, — она кивнула на коллег на балкончике. — Династия. Ну, или хочет со злом бороться. Была ещё третья причина, которая выяснилась чуть позже, когда Есеня вслед за наставником перешагнула через тело жертвы, вошла в приоткрытую дверь и присоединилась к осмотру квартиры. — Чтобы мужчину найти? Меглин весело блеснул глазами. И на миг обогрел свою ученицу взглядом с почти отеческой гордостью. Так, что та даже зарделась. — Точно, — сказал. — Искать — это же прямая работа следователя… Будто очнувшись, Есеня сообразила, что вела машину в совершенно автоматическом режиме, снова думала непонятно о чём, а рядом шелестел бумагами Зуев. И этот голос, как и слова, принадлежали ему. Чертовски хотелось оставить его риторический задумчивый вопрос таковым, но она вскипела, сразу уловив намёк. Затормозив на очередном светофоре, буркнула, не глядя на пассажира: — В полицию женщины идут по своим причинам. И так как тот молчал, но рассматривал её с повышенным вниманием, пожала плечами. — Ну, кто-то же должен эту работу делать? Спасать мир от зла — такая причина вас устроит? Она полагала, что на этом дискуссия будет завершена. Но следователь усмехнулся. — Причина хорошая, да только встречается она редко. — А у вас опыт большой в этом вопросе? — саркастически догадалась Есеня. Судя по навигатору, до нужного места было ехать довольно долго. Но сидеть всё это время в тишине не хотелось. Вот почему она ободрила, поворачивая руль: — Ну, просветите уже, раз начали. И какие же причины встречаются чаще? — Месть, — ответил этот человек-квадрат. — Не так просто вы решили мир спасать. Должны были уколоться хоть раз. Большинство горят желанием найти своего обидчика или наказать тех, от кого пострадали их знакомые, близкие, а правосудие по какой-то причине не свершилось. Вот они и пытаются доставить его по адресу, собственноручно. Правосудие, в смысле. Мир починить. Почистить, как эти… «колумбийцы»… Сообразив, к чему он клонит, Есеня вспыхнула. — Не ваш случай разве? — спросил майор. Она холодно отозвалась: — Это всё? Но Зуев посчитал, что её риторический вопрос требовал развёрнутого ответа. — Ну, есть ещё такие, кто боится за себя. Хотят самообороне выучиться, страхи обуздать. Ходить по темным улицам без опаски. А потом получают в руки табельное и решают, что теперь им уж точно ничего не грозит. Можно всех остальных… спасать. Она сглотнула. — Бывает, по династии идут. Боятся в грязь лицом ударить перед родителями, опозорить. Или же приходят среди мужчин покрутиться, и на работе свою личную жизнь устраивают. На бобах остаться боятся. Но в любом случае, — заключил он. — Самая главная причина — страх. Всегда. — Страх, — повторила Есеня. А он насмешливо скосил взгляд на её изящные пальцы, что вцепились в ободок руля. Она вздрогнула, отняла одну руку и нервно заправила за ухо прядь волос. «Всё, товарищ майор, — подумала она, чувствуя, как внутри раздражение доходило до критической точки. — В следующий раз на вашей машине поедем. А сегодня обратно — пешочком побегаете, заодно и растрясётесь немного». — Вы, женщины — вообще перепуганные существа, — глубокомысленно изрёк Зуев. — Даже когда изо всех сил пытаетесь казаться сильными. Даже с пистолетом в руках. Чушь. Сила женщины — в её слабости. «Думаешь, ты сильная? — удручённо вспомнила она. — Зря. Ты — слабая». А следом, безо всякой передышки, звонкий и жуткий в тишине ночного сквера щелчок предохранителя под подбородком. Если бы она тогда не потеряла голову от их учебной схватки, но больше — от разгорячённой близости его глаз и губ, — то, наверное, испугалась бы всерьёз. Её и пробрало так, до мозга костей, когда всё осознала, уже позже, в номере. А потом события завертелись слишком быстро, чтобы уделять внимание таким мелочам. Ну, блин! На ум сразу пришла неожиданная догадка, что наставник научил её быть начеку, защищаться нападением, бить в спину и использовать всё, что есть под рукой, именно потому, что всегда видел в ней эту самую — слабую женщину, вернее, перепуганную маленькую девочку. Которая, только после случая с Субботником, когда получила по голове молотком, научилась снимать пистолет с предохранителя прежде, чем в панике жать на курок. А до того была совершенно беспомощной. Как иначе она могла защитить себя, когда его не было рядом? И он хорошо знал, что и не будет… Пожалуй, в одном Зуев прав. На ровном месте и при обильном поливе таких острых колючек, как у неё, не вырастает. Она раздражённо фыркнула. — И чем больше боитесь, тем сильнее колетесь, — спокойно заключил он. Есеня не сдержалась: — Вы так в этом уверены? — Работа у нас тяжёлая, — хмуро пояснил этот мизагинист. — Не женская. Молодых, красивых девчонок портит. Разве женщина может смотреть на то, что приходится видеть нам каждый день, и оставаться при этом женщиной? Нежной, заботливой, красивой? Странная мода. Она сердито сдвинула брови. — Многие пытаются, — продолжал квадратный майор. — Я тридцать лет работаю и только одну такую видел. Не следователь, судмедэксперт. Да и то курила как паровоз и спилась в итоге. После развода. Есеня молчала, уставившись на дорогу, и чувствовала, как бледнеет и краснеет попеременно. «Они — из полиции, мама», — вдруг вспомнился ей виноватый голос протрезвевшего слесаря Гены. И то золотое время её стажировки, когда наставник ещё был рядом, вменяемый, полный внутренней силы и ехидства. Сама она уже успела набраться опыта и знаний под его чутким руководством, достаточно, чтобы их деловые разговоры стали длинными и содержательными. И они вместе уже достаточно пережили, чтобы в огне взглядов и обыденных репликах друг друга улавливать скрытые, всё более волнительные подтексты… Круглолицый добряк Гена в тот день был счастлив оттого, что с него сняли страшные обвинения в убийстве девочек-первоклашек. Даже напоил следственную пару чаем на радостях, пока его старушка-мать внимательно рассматривала гостей со своей постели. Услышав пояснение сына, она поражённо посмотрела на Есеню. — Ох, господи, — сказала она. — Дочка… Ты что ж, себе другую работу не могла найти? И пока та смущённо улыбалась, впервые чувствуя себя неловко из-за выбора профессии, Меглин вдруг решил прийти ей на помощь. Он придвинул подопечной свою пустую чашку, взамен забрал себе её, в которой на дне ещё плескался чай. Усмехнулся в усы и выдал, прежде чем сделать глоток: — Так ко мне хотела. Поближе. Любовь, сами понимаете. Зла… Очнувшись от этих воспоминаний — приятных и тёплых как чай в предмете советского сервиза — Есеня мысленно поздравила себя с тем, что так, в золотистом тумане, удалось пропустить добрую половину новых умозаключений Зуева. Было видно невооружённым глазом, что эта тема для него болезненна. Она осторожно скосила взгляд на толстые пальцы пассажира и ободок обручального кольца. Жена у него в полиции, что ли? Или дочка? — Те, у кого есть защита, сюда, в следователи, не рвутся, — продолжал свой монолог Зуев, кажется, совсем не смущаясь тем, что его больше не слушали. — Поймите меня правильно. Жалко. Так бы поймать, да и спросить: они сами понимают вообще, куда пришли? При этом он непроизвольно слегка вытянул руки вперёд, будто в самом деле собирался кого-то «поймать и спросить». И, судя по всему, так по-отечески встряхнуть. — Дочка по вашим стопам пошла? — брякнула Есеня, решив, что этот бессмысленный разговор по душам давно пора было заканчивать. От странно тяжёлого взгляда ей стало не по себе. — А вы всегда так проницательны? — мрачно ответил он. Есеня вжала голову в плечи. Высказав, видимо, всё, что хотел, Зуев отвернулся к окну. А она прикусила губу. Её ущемленная женская гордость требовала немедленно отпарировать, поставить этого квадратного человека на место, заявить, что у неё есть муж и ребёнок, что жить там и так, как живёт она, этот рядовой следователь не сможет никогда. Что в современном мире никто не вправе посадить её на кухне или где-то ещё и помешать заниматься тем, чем она занималась. И что нечего тут было обобщать и косить в её сторону глазом. Всё у неё, капитана СК Стекловой, хорошо… Но мысли, как на чей-то зов, упорно побежали совсем в другую сторону. Живо подбросили обладательнице картины всех её недавних тревог и трагедий. Причмокивание Верещагина в одном шаге от неё и ребёнка, голова Пасюка, жуткое чувство тотальной беспомощности под иглой Кукольника. Грубый, всё более торжествующий голос на том конце провода. Щелчок предохранителя у виска и сумасшедшие красные глаза Нестерова. Остекленевший взгляд отца из её не то сна, не то получасового помрачения рассудка. Другие воспоминания, на первый взгляд, разорванные и не систематизированные. А на самом деле, привлечённые одной общей идеей. О том, что, в общем-то, не так уж этот квадратный следователь был неправ. — В прокуратуру в Питер не поеду! — заявляла она отцу, пытаясь постукиванием кулачка по столу сделать свои слова ещё более убедительными. — Я не хочу работать с тенями! Хочу узнать, кто всё это сделал с мамой! — Мы же договорились дома всё решить, — цедил тот, едва удерживая своё ледяное спокойствие и пытаясь осторожно свернуть их неприятный и опасный разговор. — Я уже всё решила! — новый удар кулачком. — Хочу работать стажёром у Меглина! А следом — её самые первые мысли о том, что было бы неплохо послушаться отца, когда она обнаружила себя в тёмной-темной комнате Феди Яшина. Там горел только экран его компьютера, на котором в своем публичном агитационном ролике Субботник демонстрировал всем желающим её фотографию с выпускного, фото её машины с московскими номерами и их с отцом «скромного загородного дома. — Из всех негодяев страшнее тот, кто облечён властью, — говорил вкрадчивый, искажённый голос, смутно напоминающий голос «Ты меня не поймаешь». — Знакомьтесь. Есеня Стеклова… — Тебя должна была погубить роскошь, — посмеивался потом Меглин, пока она с наслаждением вдыхала из кислородной маски и с таким же удовольствием слушала его рассудительный баритон. — С иронией парень. Да, она подумала о том же несколькими часами ранее. Когда осознала, что была одна, почти в кромешной темноте, что Меглин, Борисов и Глухой — за несколько кварталов отсюда. Что за её жизнь объявлено голосование. И что это видео за пару минут просмотрели несколько тысяч человек. Многие могли поверить, «присоединиться». Например, те, кто ставил «плюсики» кровожадному предложению Субботника. А у неё был выбор, возможность беззаботно цокать каблучками по коридорам папиного ведомства или одного из его филиалов и уже тем вызывать злобную зависть у обывателей и коллег. А не идти в следователи по особо важным делам и ночевать на заброшенном заводе, под боком у своего сумасшедшего «волка». Действительно ирония. Жестокая ирония жизни. Что, если Зуев прав? Она так рвалась найти убийцу мамы и по-своему спасти этот мир, а на самом деле бессознательно искала защиты. Боялась этого самого мира, потом боялась Меглина, потом — себя. Боялась, что её короткое омрачённое счастье неминуемо закончится раньше, чем она успела бы моргнуть. И да, примерно с середины этого странного пути страх решительно заслонили собой совсем другие стремления и желания. Те, что погнали её дальше и в итоге привели к оглушительному, масштабному крушению. Ведь вместе с ним, удерживая его за руку подле себя, она опрометчиво захотела провести весь остаток дней… «Да к чёрту! Откуда он всё это знает?» Щёки горели совершенно нестерпимо, и от осознания этого факта жар на коже только усиливался. — Извините, — услышала она. — Не в ту степь занесло старика. Я же не о вас. И тогда внутри всё отчаянно скрутило в безжалостный и сложный морской узел. На то, чтобы сохранить какие-то остатки достоинства, уже не хватило сил. Нога вдавила тормоз, и внедорожник замер на месте, урча мотором. Едва дыша, она пробормотала: — Может, я тогда поеду щи варить, а вы сами свой «Колумбайн» ищите? От неожиданности Зуев оторвался от содержимого старого дела, которое изучал, и уставился на Есеню в совершенной растерянности. — Приехали, — объявила та и поскорее выскочила из машины.

***

Несколько часов позднее в окна владимирского отделения полиции прорывался уверенный солнечный свет, предвещая скорое наступление обеденного перерыва. В небольшом зале для совещаний собралось довольно многочисленное общество полицейских, так что за столом не всем нашлось места, кто-то замер у стенки, разглядывая фотографии жертв и рожи в балаклавах, — стенд из кабинета Зуева на время планёрки перекочевал сюда. Председательствовал он сам, Есеня сидела рядом, напротив черноволосого капитана Горчакова. А ещё чуть поодаль пару стульев занимало какое-то безымянное и практически бесшумное областное начальство. Но, быстро утратив интерес к происходящему, эти гости покинули собрание, к большому облегчению присутствующих. Квадратный майор говорил долго, хоть и предельно понятно и просто. В отличие от других провинциальных коллег, с которыми ей посчастливилось работать, у этого был довольно многочисленный штат, в основном, состоящий из молодых лейтенантов и нескольких особо расторопных капитанов. И со всеми начальник обращался на удивление уверенно и ловко. Для той работы, что требовалась на данном этапе следственного процесса, это было как нельзя кстати. Слушая вполуха, Есеня, вместе со всеми присутствующими, смотрела на него, но на самом деле — чуть в сторону. А майор был увлечён собственной маленькой лекцией достаточно для того, чтобы не заметить, как затуманился взгляд у его соседки справа. К слову, единственной женщины во всей его команде. — …Нужно соединить все усилия и поймать этого… маньяка! — полноватый и низенький как мячик липецкий майор, в отличие от Зуева, был явно не мастер складывать слова. — А то он будет дальше делать свои чёрные дела, а пресса нас… с говном смешает! Собравшиеся загоготали. Он строго оборвал смех: — Цыц! И опустился на своё место, жестом показал начинающей стажёрке, маньячке и убийце, что передаёт ей слово… Тоже планёрка, пожалуй, первая настоящая планёрка в её практике. Второй день реальной стажировки, если считать таковой долгую и нервную дорогу до Липецка накануне в компании своего угрюмого руководителя. И вот так с места в карьер, без малейшей подготовки или сменной одежды, утром довелось присутствовать на «летучке» местных полицейских и даже на ней выступать. Липецкое УВД могло похвастаться намного более просторным залом, кресла стояли маленьким амфитеатром вокруг центрального стола, и при этом пустого места не оставалось. Помимо непосредственных подчинённых местного майора, присутствовали коллеги и из других отделений. Неуловимого и наглого душителя уже объявили в розыск по всем прилегающим областям. Впрочем, всего сутки оставались до того, как на его след вышел Меглин. И ещё меньше на то, чтобы его стажёрка поняла: до того, как привезти её сюда, наставник уже успел неплохо разведать обстановку. Для её первого настоящего дела он привёз подопечную к самой важной части пьесы, так, чтобы продемонстрировать опрометчивой соискательнице то, на что, собственно, будет похожа её стажировка. Во всех красках, как тёмных, так и светлых. Вот, например, оставив своего странного напарника в довольно неприглядном виде, утром она обнаружила его весьма бодрым. Рубашку — ровной, галстук — тоже. Бородатую физиономию — посвежевшей и отдохнувшей, даже саму бороду приглаженной, при том, что у него вряд ли была при себе расчёска. Все вчерашние недоразумения и казусы остались таковыми. На некоторое время. Кроме того, накануне Меглин в своей обычной резкой манере, тогда ещё ей незнакомой, в пух и прах расчихвостил липецких коллег и их «ловушку» — засаду на перроне пригородной станции. Думали, что душитель — гастролёр, приезжал на «охоту» на поезде? А тот всё это время спокойно сидел в том же зале УВД и слушал выступление президиума с тем же вниманием, что и его коллеги! Она так и не поняла, для чего понадобился весь этот вечерний спектакль на перроне, раз у Меглина уже была наготове другая, более стройная версия? Наверное, сразу хотел показать своей ученице, как он не любил «соединять усилия» с жалкими попытками коллег и предпочитал работать в одиночку? — А гостиница? — убитым голосом спросил майор-мячик, видя, что московские «консультанты» уже повернули к машине. — Я только один номер заказал. Не знал про помощницу… В ответ Меглин показал ему два пальца: — Запомни! Нас теперь — двое. Впрочем, тогда она не оценила столь красноречивого заявления. Первое впечатление о руководителе складывалось не самое радужное. А тут ещё её зачем-то назвали «Настей», а перед планёркой наставник и вовсе поставил липецкого майора в известность о том, что они с ученицей находились здесь инкогнито. Потому Есене пришлось второй раз за сутки полностью сменить фамилию, имя и даже отчество. В довершение всего само её появление, очевидно, произвело большое впечатление на аудиторию. Ещё до начала планёрки «Матюхина Елена Петровна» то и дело ловила на себе восхищённые взгляды полицейских и в который раз мысленно поздравила себя с тем, что накануне, отправляясь читать очередные папки с делами наставника, надела закрытое длинное платье с небольшим хомутом на горловине, а не нечто фривольное и короткое. Меглин мог и предупредить, что намечается деловая командировка. Но к этой его несносной манере ещё только предстояло привыкнуть. Не удержавшись, она покосилась на своего соседа справа. За столом тот сидел в плаще, но кепку, соблюдая приличия, снял и спрятал в кармане. Липецкий коллега представил его аудитории как судмедэксперта, зато про неё саму сказал, что она «с Меглиным рука об руку». А это означало, что выступать от имени наставника предстояло ей. Тот не возражал, наоборот, сделал всё для того, чтоб у подопечной попросту не осталось другого выхода, кроме как набираться опыта публичных выступлений. Собравшись с духом, она встала и громко объявила на весь зал: — Мы знаем убийцу… И тут пришлось неожиданно запнуться. По её коже вдоль икроножной мышцы нежно скользила чья-то рука. Вспыхнув, Есеня быстро сообразила, кто из соседей решил проявить к ней такое внимание. Продолжая угрюмо разглядывать поверхность стола перед собой, Меглин незаметно свесил руку вниз. Каков наглец! Чувствуя, как щёки начинают пламенеть, а в закрытом платье от обжигающего, щекотливого прикосновения становится невыносимо жарко, Есеня глубоко вздохнула. — Это… К-калугин Вячеслав, — продолжила она, внезапно сообразив, что в душе, вместе с возмущением и злостью, поднимаются и какие-то другие чувства. — Пятьдесят семь лет, душевнобольной. Вам раздадут ориентировку… И села, движением колена сбросив дерзкую руку. Короткая планёрка после этого закончилась. Зрители в погонах оперативно покинули зал. Дождавшись, когда они остались вдвоём, Есеня решительно повернулась к бородатому наглецу и спросила: — Что это было? А тот, будто не услышав, медленно, настороженно поднялся с места, взобрался ногами на стол. После — легко спрыгнул в зал, прошёлся по рядам, то и дело хитро поглядывая на неё. — А что? — удивился он. — Я ж тебе нравлюсь? Как следователь и вообще?.. Есеня усмехнулась. Но вынырнув из воспоминаний, более приятных, чем её настоящая жизнь, пришлось осознать, где она находилась и что Зуев уже заканчивал свою речь. Изложив факты и те новые находки следствия, что пока ещё оставались в тайне от младших чинов, тот решил передать слово московской гостье, как обычно, в надежде на то, что у неё появились какие-то новые мысли. После их перепалки в машине квадратный майор целиком признал своё поражение в споре или, по крайней мере, больше не стал поднимать закрытую тему. Видимо, чтобы преодолеть искушение и оставить её таковой, он решил впредь угрюмо молчать, только пыхтел, следуя за ней по лестнице. В квартире, указанной в прошлогодних материалах как место жительства Даниила Захарова, сыщиков ждала закрытая дверь, что так и не открылась, сообщив, что семья погибшего больше здесь не проживает. Эта дорожка оказалась бы тупиковой, не вспомни Зуев про единственного свидетеля того резонансного дела. На другой конец города ехали в том же гнетущем молчании. На удачу, своими новыми умозаключениями майор делиться не стал. Есене было не до того. В квартире Славы Морозова он опять предпочёл в беседу не вмешиваться, но присутствовал рядом и слушал. — Слава, ты дружил с Даней, — напомнила Есеня. — Он покончил с собой год назад, и ты подтвердил, что он говорил о самоубийстве до этого. Но об этом слышал только ты. Светловолосый кудрявый и миловидный паренёк ничего не добавил к этим словам и не поднял головы. Зато за него тут же вступилась нервная и издёрганная женщина: — Вы моего сына во вранье обвиняете? Тут Зуев, к удивлению столичной коллеги, отделился от стены и прогудел: — Мы ни в чём его не обвиняем. Он мог испугаться. — Тебе нечего бояться, Слава, — подавленно заверила та, покосившись на майора. А мать снова бросилась грудью на защиту репутации отпрыска. — Вы знаете, мой сын — большой труженик, — заявила она довольно резко, даже жёстко. — Он с пяти лет себе на жизнь зарабатывает. Победитель многих международных… — Мам, ну хватит, — наконец, подал голос Слава. Было видно, что схема такой предупредительной защиты у Морозовой была отработана на «ура», что не могло не удручать её сына. Забитым он не выглядел, в отличие от матери, был румяным и спокойным. И всё же многолетнее проживание с таким живым источником каждодневного стресса не могло пройти бесследно. Есеня едва сдержалась, чтоб не кивнуть коллеге на собеседницу. Вот у кого колючки-то… Ну, раз появился хоть какой-то контакт, этим следовало воспользоваться. Заступив Славе обзор так, чтоб закрыть от него мать собой, Есеня предприняла новую попытку: — Давай ещё раз попробуем. Расскажи, что ты помнишь? На сей раз как будто что-то включилось, сдвинулся какой-то рычаг. Поражённая мать молчала, а следователи внимательно слушали рассказ подростка. Есеня смотрела в кроткие синие глаза, что отчего-то вдруг напомнили ей небесные очи Феди Яшина. Но в их глубине видела совсем другую картину… …Конкурс хорового пения, концертный зал. Хрустальные переливы детских голосов. Партер взрывается аплодисментами, умилённые родители, учителя и руководители с гордостью снимают своих питомцев на видеокамеры и телефоны, украдкой смахивают слезинки. Наконец, последняя группа малышей в аккуратных белых рубашках с бабочками и малышек в платьицах убегает за кулисы. И на сцене на фоне фигурных воланов бордового занавеса появляется хор постарше. Все занимают свои места, маленький оркестр играет вступление. Подростки начинают красивую партию на латинском языке, зал замирает. Но среди поклонников волнение. Ряды партера отчаянно перешёптываются друг с другом: хор поёт без солиста! Более всего возмущены руководители, но и родители тоже недовольны. Особенно худая нервная женщина — мать одного из подростков. Без солиста с божественным голосом хор уже не сможет произвести на судей должное впечатление, а значит, старания её талантливого сына окажутся напрасными! Непорядок нужно немедленно устранить, загулявшего где-то солиста найти. И вообще, почему здесь никто ничего не делает? Со сцены происходящее в зрительном зале видно так же хорошо. Слава морщится, но старательно выводит ноты, вместе со всеми. Закон любого выступления на публике гласит, что при внештатной ситуации нужно делать вид, будто ничего не случилось и всё идёт по плану. Хор продолжает петь. Однако вскоре оказывается, что бывают происшествия, способные нарушить весь привычный ход событий самым кардинальным образом. До конца партии остаётся совсем немного, как тут зал взрывается криками ужаса. За спинами подростков в белых концертных манишках, на фоне алых складок задника, сверху падает тело солиста и повисает на натянутой верёвке. Среди бессвязных истошных воплей пробивается чьё-то твёрдое: — Уберите детей! Подростки оборачиваются, после задирают головы. Тело повешенного слегка подёргивается как рыбка на крючке. И следом замирает без движения… — Как ты думаешь, зачем Даня это сделал? — осторожно спросила Есеня. — Зачем он вообще хотел покончить с собой? Солист, талант. Все его любили. Слава пожал плечами: — Ну, ему всегда было интересно, что там — на другой стороне? А тут… так красиво, на глазах у всех. Поставить точку. Внимание ему всегда нравилось. Сыщики переглянулись. — Подождите, — вдруг насторожился Слава. — Вы что… думаете, что то было не самоубийство?.. Сообразив, что больше десятка пар глаз молча ожидали, что она скажет, Есеня заставила себя очнуться. И подняться с места. — В хоре — двадцать пять человек, — сказала она. Зуев поправил: — Двадцать четыре. Славу не считаем. — Двадцать пять, — упрямо повторила она. — Считаем всех. И хмуро обвела взглядом своих слушателей, продолжила: — Мы предполагаем, что было совершено убийство. Участник или участники этого хора повесили Даниила Захарова. Это было в «Звёздный час», тогда об этом деле говорили все. А значит, говорили и о них. Они подготовились, всё тщательно спланировали. Теперь они повторяют. Поэтому проверяем всех. Из каких семей, травмы, конфликтность. Всё. Понятно? В обед зал для совещаний опустел. И улучив момент, когда Зуев отвлёкся, Есеня тоже выскользнула в коридор. А в машине, спрятавшись от всего мира за тонированными стёклами, она невольно положила ладонь себе на ногу, вспоминая, как по ней, едва касаясь, скользили знакомые пальцы, от лодыжки вверх и под колено, где кожа была наиболее нежной и чувствительной. Взъерошив себе волосы, Есеня прикрыла глаза, откинулась на спинку, медленно уплывая, растворяясь в приятных воспоминаниях… Тогда он представил всё так, будто её реакция, заблестевшие глаза и вспыхнувший на щеках румянец, не говоря уже обо всём прочем, требовались для дела — чтобы спровоцировать душителя на более активные действия. Что было недалеко от правды, однако уже в то время она чувствовала, знала, что здесь было что-то ещё… Оставалось только ждать и надеяться, наблюдать всё более жаркие огоньки в уже любимых глазах, искать подтексты и неуловимые мягкие нотки в отзвуках знакомого голоса. И всё больше, всё быстрее, катиться в пропасть. К нему… Опомнившись, она поспешно утёрла щеки и, вновь рассердившись на себя, завела мотор. Больше здесь делать было нечего.

***

Она остановила машину за рядом ржавых гаражей и теперь сидела, положив руки на руль. Наконец, решившись, вышла, захватив с собой большую полупустую бутылку виски. Захлопнув двери, проверила, на месте ли пистолет. Если «Ты меня не поймаешь» — там, лучше было встретиться с ним с глазу на глаз. Призвать к ответу или просто молча убить. Пулей из полного магазина или вот этой самой бутылкой… А в случае неудачи — позволить ему убить себя, чтобы вся эта чертовщина наконец-то закончилась! Да, всё намного проще. И ничего не надо усложнять… Вот и стройка, указанная Женей. Невысокое здание могло похвастаться лишь возведёнными стенами, крышей и основными перекрытиями, но внутри, несмотря на солнечный день, было темно и тревожно. Слух обострился донельзя, подмечая малейший шелест, дуновение ветерка, звук собственных шагов. Есеня медленно, настороженно поднялась по ступенькам. Вошла в первое помещение, следом во второе. Голые бетонные стены, пол, потолок. Всё как на ладони, прятаться здесь негде. Вряд ли телефонный ублюдок решил остаться на месте после того, как Женя его чуть было не раскрыл. Впредь он будет вести себя ещё на порядок осторожнее и уж точно не позволит ни одной живой душе за собой проследить. Вот и эта стройка, даже на уровне инстинктов, ощущалась пустой, как покинутое зверем логово. Её тайный недоброжелатель предпочёл сменить диспозицию, как предсказуемо… Только она пришла сюда по другому поводу. В последний раз оглянувшись по сторонам, Есеня открутила пробку на коротком горлышке и сделала большой глоток. Следовало добиться того же состояния, что было в гостинице. Даже, если для этого пришлось бы снова напиться в усмерть… Никому не верить, ничьим словам. Она сама должна была понять, что здесь произошло. Не просто услышать — увидеть… Да! Увидеть, как видел он! Как у неё это уже получилось, совсем недавно в гостиничном номере… Новый глоток. И ещё. И ещё… Есеня села на пол, привалилась спиной и затылком к несущей стене. Запустила пальцы свободной руки в волосы. Как удачно, что сегодня она напрочь забыла о приёмах пищи. На голодный желудок эффект наступит быстрее… О, вот уже и мир согласно закачался перед глазами, голова закружилась. Следовало остановиться, чтобы была возможность хотя бы передвигаться в пространстве. Если понадобится… — Мегли-ин! Она прислушалась. Но нет — ей не померещилось. Где-то совсем близко вновь раздался голос Жени. Насмешливый, неприятный: — Ме-еглин! Куда спрятался, выходи! Я тебе подарочек принёс! Красивый такой… Зелёненький… Тебе понравится! Она отставила бутылку в сторону, поморгала. Устало провела ладонью по лицу. Блуждающий взгляд, плавая по помещению, вдруг остановился на дальней стене, сфокусировался, привыкая к полумраку и различая до того скрытые детали. Словно влекомая чьей-то рукой, Есеня поднялась на ноги и пошатываясь, направилась туда. Увидела выломанную одним ударом тонкую перегородку и бетонный пол, весь в россыпях щепок. — ЧТО ВИДИШЬ? Зловещее эхо отразилось от стен. Она стремительно обернулась. Прошептала: — Родион… Нерешительно шагнула навстречу, но человек в плаще смотрел сквозь неё. Он был сосредоточен и напряжён как пружина, сжимал кулаки, челюсти. И, казалось, чего-то ждал. Каким-то шестым чувством Есеня догадалась, что подходить к нему сейчас было смертельно опасно. Она замерла на месте, стиснув гладкое стеклянное горлышко и не представляя себе, что делать дальше. — Ме-еглин! — послышалось вновь. А на лестнице отчётливо раздались чьи-то шаги. Наконец, в дверной проём, крадучись как кот, ступил Женя. — Ты? — поразилась она. Однако эти двое, похоже, полностью игнорировали её присутствие и смотрели только друг на друга. Помнится, когда-то им посчастливилось даже работать вместе над одним делом. Они жали руки, и потом восхищённый способностями Меглина Женя шутливо или всерьёз просился к нему на стажировку. Но на сей раз всё было иначе. Никаких шуток и любезностей. Теперь эти двое буравили друг друга взглядами как заклятые враги. Нет, скорее, как соперники. Что здесь делал наставник, было понятно. В её видениях и снах он был частым гостем, практически, постоянным обитателем. Но что тут забыл муж? И почему достал из кармана наручники? После того, что Есеня увидела в гостиничном номере пару дней назад, они бы скорее пригодились ему самому. — Ме-еглин, — довольно протянул убийца её отца. — Ну, вот я тебя и поймал. На столь странное заявление тот лишь усмехнулся. И не двинулся с места, будто дожидался гостя. Ни один из них никак не обнаруживал, что наличие здесь свидетельницы их каким-то образом беспокоило. Если они вообще видели её… — Давай, — продолжал Осмысловский, поигрывая наручниками. — Надевай, — и поедем сдаваться. Это же ты, правильно? «Ты меня не поймаешь»? Ответом было молчание. Усмешка на бородатом лице словно замёрзла. — Ты, ты, — говорил Женя, подходя ещё ближе. — Ты за ней следишь, ты ей помогаешь. Всю эту свистопляску тоже ты устроил. Соскучился, да? Есеня тяжело дышала, сама не замечая, что уже давно пятилась к ближайшей стенке, подальше от этих двоих. Муж поступал всё ближе, осторожно — как охотник к волку, что попал в капкан. А Меглин с ледяным спокойствием ожидал, что будет дальше. Наконец, взглянув на наручники, пророкотал: — Браслетики-то на себя надень. Как раз впору будут. Наручники звякнули о пол. Осмысловский выразительно разжал пальцы, ухмыльнулся: — Знаешь всё… Знаешь. Ты всегда всё знаешь… Меглин утвердительно молчал. — А скажи, тебе в игры играть не надоело? — продолжал Женя, запуская руку в карман пиджака и доставая какой-то небольшой округлый предмет. Свободной рукой чиркнул себе по горлу. — Мне — уже во как. Оба были на расстоянии удара. Муж этим воспользовался первым, но его кулак врезался в перегородку. А вот кулак наставника не промахнулся. И когда Женя согнулся пополам, хватая воздух, Меглин обошёл его по дуге и одним пинком отшвырнул к фанерной перегородке. Осмысловский выломал её спиной и рухнул на пол в соседнем помещении. С жуткой усмешкой Меглин перешагнул через проём, вытянул незваного гостя за грудки вверх и поставил на ноги. — Ну что, — хрипло пробормотал он. — Скольких убил? Вспомнил? Новый удар свалил Женю на пол. Его мерзкая ухмылка расползлась шире, до края разбитой губы. Он помотал головой. — Что, не помнишь? — произнёс Меглин, раскрывая нож и нависая над ним. — Я вот многих убил. Многих… Кого-то и не вспомню уже. А ты? Есеня осторожно перешагнула через щепки, чтоб оказаться ближе к участникам событий. Она заметила, как исказилось лицо мужа, который всё ещё не поднимался на ноги, притворяясь ушибленным. А сам зажал неизвестный предмет в кулаке и стиснул зубы. Что ещё он захватил на встречу? Кастет? И тут, повернувшись к противнику, Женя раскрыл кулак, демонстрируя самую настоящую боевую гранату! — Чуть не выронил, — ухмыльнулся он, медленно поднимаясь на ноги. Похоже, Меглин был так же поражён видом оружия, как и его ученица. Он замер на месте и заметно растерялся, а может быть, сам находился во власти своих ужасных видений? Есеня теперь догадывалась, что он мог из них узнать — то же, что она уже видела раньше и считала просто галлюцинацией, сном, помрачением сознания. И ничего не могла поделать. Зажмуривалась, пытаясь вывалиться из этого кошмарного сна в темноту, но открывая глаза, продолжала видеть… Это было ужасно, необъяснимо и мучительно оттого, что было невозможно поверить ни своим органам чувств, ни собственному разыгравшемуся мозгу. И оттого, что его обладательница была не в силах вмешаться в схватку, предупредить, защитить, помочь… Она была способна лишь стоять, держаться за стенку, чувствовать, как дрожали колени, и смотреть на то, что, очевидно, происходило здесь вчера. Это был Метод. И чертовски раскалывалась голова… — Ножичек-то закрой, поранишься, — ехидно посоветовал муж. Он улыбнулся, надвинулся на соперника, удерживая гранату в руке. Засмеялся и взялся за чеку пальцами, предупредил: — Смотри: умру я — буду героем. А ты для неё так и останешься психом. И глюком. И маньяком… Ты же умер, Меглин. Забыл? К манёвру противника он на сей раз был готов. Со смехом увернувшись от его быстрых выпадов, раз, другой, Женя двинул сыщика локтем, затем пинком отбросил в следующую фанерную перегородку. И наблюдая за тем, как соперник пытался подняться на ноги посреди щепок, сквозь зубы поинтересовался: — Любишь её, да? Н-на! Новый удар отбросил Меглина ещё дальше. — Ты куда пополз, червячок? — с издёвкой спросил Осмысловский и пнул его сильнее. — Подымайся! Проверим, из какой нематериальной субстанции ты теперь состоишь… Есеня до крови закусила губу. Голова закружилась невыносимо. Колени подогнулись, и пришлось опуститься на пол, чтобы подавленно и беспомощно увидеть конец схватки. Словно подтверждая её опасения, муж вновь схватился за чеку. И на сей раз — выдернул. От щелчка в глазах Меглина вспыхнули хорошо знакомые ей волчьи огоньки. Одним молниеносным прыжком он вскочил на ноги и вцепился противнику в руку, пытаясь и удержать гранату, и отобрать чеку. А потом, видимо, сообразив, что времени уже не оставалось, — навалился на него всем телом и оттеснил назад. Есеня, с трудом сражаясь с тошнотой, головной болью и дрожью во всем теле, поднялась с пола и направилась за ними. Услышала тяжёлое дыхание, напряжённые стоны и тихое рычание, что прорывались меж стиснутых зубов. Женя упирался в пол, пытаясь удержаться на месте и не дать сопернику отобрать чеку. А тот, выкручивая ему руку, одновременно толкал его спиной вперед. И вдруг из-за его плеча взглянул Есене прямо в глаза. Спокойно и серьёзно, как будто наконец-то увидел ученицу. Её словно насквозь пробило молнией. — Ты что здесь делаешь? — строго поинтересовался он. Осмысловский встревоженно обернулся. И этот миг дал его противнику огромное преимущество: отскочив в проём, тот с грохотом захлопнул за собой дверь. Есеня вытаращила глаза. А супруг — в этом сне такой же реальный до мурашек, как и Меглин, — разразился совершенно демоническим смехом. Два раза, три он со всей злостью ударил ногой в запертую дверь. В его руке всё ещё был зажат боевой снаряд, а чека болталась на пальце как колечко. Но не успела Есеня от всей души позлорадствовать, решить, что муж через пару секунд подорвётся на собственном «подарочке», как от очередного сильного удара дверь приоткрылась. Женя азартно ринулся в проём, позабыв обо всём на свете, пробежал через маленькое помещение на балкон, схватился за перила. И в то же мгновение на него накинулся Меглин. Легко перехватил руки как преступнику, вывернул. Ещё две секунды, две воспалённые пары глаз: у наставника — торжествующие, у Жени — испуганные. Да, если он хотел поразить соперника страхом смерти, то явно не на того напал. Жаль только, понял это слишком поздно. Обхватив его обеими руками, Меглин всем телом бросился прямо на перила балкона. Оба, все ещё сражаясь друг с другом, перевалились через препятствие и одновременно рухнули вниз, только Женя испустил тихий крик. Следом раздался грохот. Холодея, Есеня вышла на балкон, ухватилась за балюстраду до побелевших костяшек. Перед глазами всё плыло и качалось так, что она тоже в любую секунду могла полететь вниз. К счастью, до земли здесь было невысоко. Но внизу лежали штабели досок и фанеры — не самая мягкая посадка. Два тела раскорячились на них бок о бок. От удара о твёрдое оба едва дышали. Повернув голову, Осмысловский с ненавистью смотрел на своего такого же ушибленного противника, не в силах даже пошевельнуться. — Сдавайся… Меглин… — кашляя, прохрипел он. — Вместе посидим… Чайку попьём… Вспомним, кто у вас в доме, в подвале жил… Мне, например, очень интересно… Не отвечая, тот со стоном перекатился на бок. Оба до сих пор держались за маленький зловещий предмет без чеки. Было удивительно, как граната ещё не взорвалась! Меглин попытался отобрать её, но хрипящий противник стиснул пальцы намертво. Тогда, осмотревшись, он нашёл, что искал: на расстоянии вытянутой руки в перевёрнутую доску был вбит ряд старых и толстых гвоздей. Если бы соперникам не повезло, они упали бы прямо на них. От удара дерево раскололось, и наставник легко выковырял из него кусок с парой гвоздей. А потом, не колеблясь, воткнул остриём прямо в раскрытую ладонь противника. Тот заорал и инстинктивно разжал пальцы другой руки, которыми держал гранату. Дико вытаращив глаза, Женя зарычал от злости и страха, а Меглин, ни на йоту не изменившись в лице, двинул кулаком по доске, пригвождая его ещё надёжнее. Есеню передёрнуло. В ушах зазвенело от ещё более громкого вопля. Наставник сел и с поразительным спокойствием, твёрдой рукой бережно вернул чеку на место, положил обезвреженный снаряд на доски. Даже не взглянул на дёргающегося и орущего Женю, медленно, с трудом поднялся на ноги. И, шатаясь, побрёл прочь. Есеня перегнулась через перила, глядя ему вслед и не решаясь издать даже звука. Расширенные голубые глаза мужа увидели её, он что-то закричал, беззвучно раскрывая рот. И в тот же миг обезвреженная граната оглушительно взорвалась, как в голливудском боевике…

***

Есеня с криком вскочила с постели, будто подброшенная вверх этой ударной волной. Села на кровати, уставившись в темноту, дрожа всем телом и в первые секунды не соображая, где находилась. Схватилась за край одеяла, тяжело дыша. После, когда поняла, когда вспомнила все события вчерашнего дня, она со вздохом откинулась на подушку. Дотянувшись до кнопки, включила лампу, и её приглушённый свет озарил пространство гостиничного номера. Все призраки и чудовища спрятались в тень. Спохватившись, Есеня вскочила вновь, выдвинула легко скользящий ящичек тумбочки и достала из него серебристый моток. Поднесла к глазам, повертела, рассматривая. Задумалась о том, на что ранее попросту не хватило сил. Что означала её вчерашняя находка на стройке? На том самом месте, которое указал Женя и откуда таинственный недоброжелатель в капюшоне сбросил его с высоты, на бетонном полу валялся вот этот предмет, этот свёрток стальной тонкой струны. Да, можно было подумать, что его обронили монтёры или строители и его назначение — абсолютно мирное. Но слишком уж струна была тонкой, её край — острым, а само колечко — аккуратным. К тому же, учитывая события последних месяцев, всё то, что Есеня узнала, разбирая папки с уголовными делами, общаясь с единственным и уже мёртвым свидетелем, все тела жертв, которые она видела своими глазами, эта находка была зловещим напоминанием, случайно обронённой зацепкой, подсказкой. А может быть, и не случайно? «Ты меня не поймаешь» убивал чужими руками. Но могли ли все эти новые жертвы — задушенные Огнарёв, отец — намекать на то, что у него появился свой почерк? А эта надпись карандашом на стене, в доме отца? Эти странные нервные буквы? Разве не говорили они о том, что убийство старшего советника юстиции — дело рук неуловимого преступника? «Нет, — вдруг, возразило подсознание знакомым строгим баритоном. — Чужими руками убивает, чужими и подписывается. И нечего огород городить». Она вздохнула, чувствуя себя слишком уставшей, чтобы спорить. Отбросила вещдок от себя на столик как насекомое. Щёлкнула выключателем, закрыла глаза. В темноте мысли накинулись со всех сторон как комариный рой. Сперва реалистичное до мурашек зрелище смерти отца. Не сон, а какое-то наваждение, галлюцинация после выпитого алкоголя. Теперь — вот это. Раньше её сны были другими, в руку. В них причудливо переплетались все нужные сведения, все части головоломки. Подсознание гуляло на полную, тасовало и переставляло их, и так, и эдак, и в итоге всё замечательным образом складывалось в правильную картину. Так были обезврежены уже четверо маньяков, которых никто не мог поймать, кроме неё. Так она могла поговорить с покойным наставником хотя бы несколько минут до пробуждения. Могла погреться в тепле его присутствия, как и прежде, за деловым разговором и суровыми глазами угадывая подлинные чувства. Но теперь… Что всё это, чёрт возьми, означало? И главное: почему Женя? Муж — хладнокровный убийца? Душитель? Меглин? Граната… Что за чушь! Есеня вспыхнула, вновь мгновенно устыдившись своих подозрений. Неужели всему причиной был тот короткий разговор, его нервная оговорка про «перепад напряжения»? Отсутствие самого важного куска на записи камеры наблюдения? Его уклончивый тон, который ей не понравился? Его пострадавшая ладонь в бинтах? Бред. Если сойти с ума окончательно и вообразить себе подобную нелепость, было бы не лишним вспомнить про Огнарёва. Они нашли его тело вдвоём, и Женя выглядел удивлённым. А когда они, опять же вдвоём, обнаружили мёртвого отца, муж и вовсе был в ужасе. Таращился на стену, на надпись, как будто увидел там невесть, что. Да и какой у него мог быть мотив убивать собственного тестя? Её отца… Это безумие! «Я ближе, чем ты думаешь…» Она вздрогнула, повернулась на бок. Все мысли крутились вокруг одной версии как мотыльки, приманенные страхом темноты. Там, за гранью освещённого круга, в полной неизвестности, находилось то, о чём она боялась даже помыслить. Была зыбкая и неуверенная надежда, догадка… — Мамочка, вы… только не волнуйтесь, — будто вновь услышала она взволнованный голос медсестры. А следом — своё собственное, подавленное: — Что с ним? — Нет, нет… Всё хорошо. Просто у вас уникальный ребёнок… Ага, уникальный. Зеркально-перевёрнутый… Один случай на десять тысяч новорожденных. Это если ещё получится беднягу выносить, если он доживёт до родов… Ах, какая теперь разница! — Получится, не сомневайтесь! Он же богатырь. Хорошее развитие, все системы функционируют нормально. Смотрите, как бьется сердце! Взгляд на монитор, нехотя. Сердце. Опять… сердце… А медсестре, похоже, вздумалось пошутить? Наверное, прочитала в записях место работы «мамочки». — Ну, что ж вы так расстроились? Это же прекрасно! Стрелять если в него будут, ну, преступники или, там, на войне… Может быть, живой останется! Эх, мне бы такого… Она кашлянула, смерила медсестричку тяжёлым взглядом. Решила сдержаться, не говорить о том, что если уж в него и стали бы когда-то стрелять, то вряд ли ограничатся одной пулей. К тому же, профессорша-гинеколог — отец и муж постарались найти ей самых лучших врачей во всей столице — после сказала, что медсестра ошибалась. Сердце ребёнка было на своём месте, просто чуть смещённое от средней линии тела, наклонённое не влево, а вправо. Да, существовало маленькое свободное пространство… Но слишком маленькое, крошечное. От смерти это бы не спасло. — Всё дело во мне, да? Она мрачно подумала обо всех выкуренных до этого сигаретах, выпитых из горла бутылок. О своей сумасшедшей жизни рядом с полубезумным наставником, о том, что видела ужасные вещи, что не раз рисковала собственной головой ради пользы дела, даже убивала, — и всё это не могло пройти бесследно и безнаказанно… — У вас в роду, у отца или матери было что-то подобное? — Нет. Насколько мне известно. — Значит, вам стоит хорошенько расспросить мужа. Это наследственная аномалия. Она попросила: — Не говорите ему, пожалуйста. Я сама скажу… Есеня невесело усмехнулась, завернулась в одеяло. К счастью, Женя целиком предоставил ей заботу о здоровье сына, и эта маленькая тайна оставалась нераскрытой. Да, его удалось и выносить, и родить. Было даже удивительно, что помимо этой особенности, ребёнок не порадовал никакими сюрпризами. После всего того, что случилось… В любом случае, этот намёк судьбы всего лишь подтверждал то, что она знала и так. Но надежда, хрупкая, призрачная, стала всё чаще, всё смелее поднимать голову, мучить, не отпускать. И с этим ничего нельзя было поделать. А теперь ещё это переворачивающее всё с ног на голову убийство отца! И эта жуткая переписка на стене. Эта чертовщина в архиве, пожар и нужные папки у неё под ногами… Собранные и разложенные чьей-то рукой документы, что ещё накануне разлетелись по полу и смешались между собой… Бормотание Ивашова, а на грани сознания — взгляд любимых глаз и знакомая, согревающая хватка рук… Загадочная гибель Малявина, что напоролся на собственный скальпель где-то за дверью, вне пределов видимости… Чем больше Есеня об этом думала, тем сильнее ощущала себя на краю пропасти. И не хотела заглядывать в темноту. — Так ты тоже… — Что? Хотела сказать: душевнобольной? А ты думала, я — душевноздоровый? — когда-то посмеивался он. — Душу, чтоб ты знала, не вылечить. — Есеня, — вторил голос отца. — Меглин ловит маньяков, потому что сам — маньяк. — Скоро я могу стать опасным… Для себя, для других. И тогда… У неё перехватило дыхание. «Что, если он — жив? И хуже всего: что, если он… мстит?» Если он — «Ты меня не поймаешь»? Если он всё это время был им? Если всё, что происходило, от начала и до конца было его собственной долбаной игрой! Она так пригрелась у его бока, так утонула в жестоких глазах, так очерствела, и вместе с тем так ослабела душой, что никогда не допускала себе подобной мысли. Доверяла ему безгранично, делала, что он говорил делать и даже думала так, как он говорил думать. Он учил её как не быть жертвой, но постепенно, методично приобретал над ней, практически, безграничную власть! О чём она вообще думала? Он же — грёбаный манипулятор! На шее словно вновь сомкнулась его стальная хватка. — Хотела уроков? Вот первый. Всегда ожидай нападения. Поняла? — сквозь зубы процедил наставник в то удивительное утро. А она вместо того, чтобы мотать на ус, чтобы разглядеть это скрытое предупреждение и после того инцидента держаться от него подальше, только поплыла навстречу. И раз и навсегда перестала ожидать нападения от того, кто всего за полгода стажировки стал ей ближе всех. И доверил ей собственную жизнь… «Я ближе, чем ты думаешь…» Есеня содрогнулась. «Это же я тебя нашла!» «Тебе показалось», — хмуро заверил её Меглин. Да, это он её нашёл. Заявил ей о своём существовании именно в тот роковой вечер… И убил её лучшую подругу на её глазах. Тоже, кстати, струной. Хитрым ожерельем с крошечным механизмом, что стягивал стальную нитку на шее жертвы. На шее бедняжки Анюли… Есеня внезапно сообразила, что уже давно сидела на постели с включённым светом и таращилась в пустоту. «Ты меня не поймаешь». Он же всё правильно делает. Чужими руками, не сам… Она взялась за голову обеими руками, словно пытаясь остановить этот поток мыслей и воспоминаний. — …И что здесь? — А здесь — все «наши». — Вот, значит, где они все… У тебя. Архив, намёки, случайные совпадения. Счастливые и не очень… — Выключи! Выключи, нахрен, его! Надоел… Мог ли он звонить самому себе, если у него даже телефона не было? И все об этом знали. »…Кто это?» «Мой начальник, — ответил он тогда. — Бывший…» Сдавленный голос, неприкрытая боль в любимых глазах. И — то же самое, когда пожарные выносили из дома тело Глухого. Нет, он не мог притворяться. Она бы это почувствовала. Кто угодно, только не он… Но ведь при раздвоении личности не обязательно знать о том, что творит одна часть, когда дремлет другая! Надо будет ещё расспросить об этом Бергича как-нибудь поподробнее. Могли ли эти… личности люто ненавидеть друг дружку? Одна ловила преступников, вторая убивала их руками. Одна насылала на ученицу толпу жестоких маньяков, а вторая спасала, вытаскивала из дыма, убивала Кукольника и подбрасывала подсказки? «Убей, Меглин, — вспомнился ей ненавистный, искажённый голос в колонках. — Отпусти себя…» И следом холодный, подрагивающий от ярости ответ наставника: «Жаль тебя разочаровывать». «Ты меня не поймаешь» и «Поймаю». Долбаная игра в салки! А она, Есеня, как болван в карточной игре. Что, если она не убила его? Если промахнулась? Если попала в ту самую точку — единственную, крошечную, где она бы не смогла задеть его сердца? Как он учил? Нет! Невозможно! Она всё видела, она слышала хрип, что вырвался из любимых губ. Даже если там по счастливой случайности не оказалось бы сердечной стенки, там всё равно было лёгкое, перикард, магистральные сосуды… И… Он умер, умер! Его бы просто не смогли откачать, не успели… Но что, если Меглин бродил где-то здесь, рядом? И не прозрачным призраком, а во плоти. И с совершенно поехавшим, раздвоившимся разумом? Вот этого она страшилась больше всего на свете. Опять этот детский кошмар! Это чудовище, которое она уже слишком хорошо знала. И с которым она даже не представляла себе, что могла поделать! Фыркнула. «Нет, нет! Это уже просто космический бред, Есения Андреевна! Галактического масштаба». Всё было совсем не так! Просто Женя нашёл и преследовал «Ты меня не поймаешь». А тот, когда они боролись и когда он сбрасывал его вниз, попросту обронил вещдок. Струна скользкая, она вполне могла выпасть из его кармана… В планах этого ублюдка подобной случайности не было. А Меглин… Он мёртв. И уже никогда не вернётся, ни в каком обличье. Нечего изводить себя понапрасну… Но слезам было всё равно. Они выползли на щёки, обожгли глаза. Ах, если бы можно было его увидеть живым, настоящим! Только увидеть, хотя бы на миг, хотя бы в последний раз! Всхлипнув, она свернулась беспомощным калачиком. Сдалась. Жалобно прошептала: — Родион… Помоги… Пожалуйста! Я совсем одна… Я не знаю, что делать… И закрыла глаза, глотая слёзы и протягивая руку по покрывалу, в пустоту…

***

На следующий день Слава Морозов сидел в своей комнате, напряжённо глядя в экран компьютера. В отличие от весьма скудных представлений матери, сидеть в этом кресле ему нравилось намного больше, чем брякать скучные гаммы на полированном советском пианино. Тем более, слушать себя в упражнениях на сольфеджио. Это мать уверяла всех окружающих, его самого, но прежде убеждала саму себя в том, что у него — красивый, сильный и мелодичный голос. И каждый, кто имел дерзость утверждать обратное, автоматически становился её злейшим врагом, нанося пробоины её плотному и узкому мировоззрению. На самом деле, голос был весьма посредственным, и Слава об этом знал. В чате среди собеседников было волнение, и он решил вмешаться в ход беседы. Пальцы забегали по клавишам. «Поиграем?» — появилось в окошечке. «Поиграли уже», — ответили ему. Угрюмый тон сообщения чувствовался даже без соответственных смайликов. «И как?» — спросил Слава. «Ты попал, — был ответ. — Ты — следующий». Он вздрогнул и встал. Вытащил из стойки с канцелярией простой карандаш, повертел его в руках, пальцем попробовал грифель. Чуть позже Слава вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь. Взял со столика в прихожей ключи и уже собрался покинуть квартиру. Но тут на лестнице послышались шаги, и в замке повернулся ключ. Слава что-то тихо процедил себе под нос. Подхватил у матери продуктовые сумки, отнёс к холодильнику. — Куда-то собрался? — мгновенно насторожилась та, вцепившись взглядом в его кулак. Сын подавленно вернул ключи на место и ушёл к себе. А, дождавшись, пока мать развернула на кухне бурную деятельность, предпринял ещё одну попытку. — Ма, — позвал он. — Можно я отойду, ненадолго? Ещё до того, как заглянуть на кухню, Слава услышал, как в мойке громко звякнула посуда. — Нет, — визгливо отозвалась та. — Теперь будешь сидеть дома! — Мам, ну чё такое? — обиженно пробормотал он, просунувшись в проём. — Год назад же было… Морозова вздрогнула, обернулась. Окинула его испуганным, даже затравленным взглядом. — Экзамен, — так же нервно напомнила она. Он пожал плечами. — Завтра. Я готов. — Есть свободное время? — выпалила мать. — Будешь репетировать! Слава вздохнул: — Ладно. Морозова настороженно проводила его взглядом обратно до комнаты. Услышала за закрытой дверью сперва нестройные, после — всё более гармоничные ноты пианино. Почувствовала себя чуть более спокойной, чем до этого, и отвернулась к мойке. За шумом льющейся воды она почти не расслышала, что музыка давно стихла. Зато громкий крик сына отозвался в ушах громом. — А-а-а!!! Мгновенно позабыв обо всём, похолодев до костного мозга и даже не закрутив кран, мать сломя голову бросилась на помощь. — Слава, Славочка! — завопила она, заколотила по двери. — Открой! От нехорошего предчувствия её ноги подогнулись, и Морозова мягко осела на пол. Щёлкнул замок. Приоткрылась створка, и юный музыкант обессиленно вывалился ей на руки. Он стонал от боли и всхлипывал. — Тихо, тихо, — бормотала она. — Славочка! Что у тебя болит? Но тут, не найдя никаких причин для беспокойства спереди, кроме крупных горошин слёз в его глазах, Морозова осторожно повернула сына, заглядывая ему за спину. Вскрикнула. — Потерпи, мой мальчик, потерпи, — непривычно ласково приговаривала она, укачивая подростка на руках, пока свободной рукой прижимала к уху телефон. — Потерпи… Да? «Скорая»? На кухне шумно и беспрестанно из крана лилась вода на забытую посуду. А Слава грудью лежал на коленях матери. Из его спины как нож торчала половина карандаша, и вокруг раны под рубашкой расплывалась кровь…

***

— Как он? — Нормально, — буркнул Зуев. — Врач сказал: ещё пара сантиметров — и всё. Есеня окинула солнечный двор отделения полиции безразличным взглядом, спросила: — Он видел, кто напал? И не удивилась отрицательному ответу. — Нет, второй этаж. Открытое окно. Не успел обернуться. Карандаш… — он покачал головой. — Дикость какая… — Карандаш, огонь, вода, — тихо пробормотала Есеня. — Вторая часть считалочки. Квадратный майор заметно помрачнел. — Почему видео нет? — нахмурилась она, нервно листая «окошки» браузера на своём телефоне. — Карандаш — это ход, — уже должно быть в сети! — Так не убили же, — напомнил Зуев. — Вот и не выкладывают. Ну, мы задерживаем всех. На месте разберёмся. Он махнул рукой. «Поторопились, — заметил хмурый баритон. — А когда нужно — их хрен допросишься». Она вздрогнула. Слова вырвались сами: — Уже? Так нельзя. Майор слегка опешил, сдвинул брови: — То есть? Есеня пояснила: — Начать аресты — это всё равно, что предупредить об облаве. — Нельзя ждать, — горячился Зуев. — Возьмём всех, одновременно. По крайней, мере, отсюда они точно ничего сделать не смогут! Будто в подтверждение, в ворота завернул маленький автозак. И от него к отделению полиции потянулась вереница подростков. Руки у всех были свободны, дежурные направляли их в нужную сторону жестами, как овец. Из кабины выпрыгнул черноволосый капитан, резво подбежал к майору и его спутнице. — Привезли, — тяжело дыша, доложил он. — Ещё десять. — Четверо? — спросила Есеня. Капитан замялся. — Горчаков! — сердито подбодрил начальник. — Ищем, — с готовностью ответил тот. И откозыряв, запрыгнул обратно в машину. «Не найдут, — думала Есеня, сжимая кулачки. — Всё, упустили». — Вот почему вы со мной по каждой мелочи советуетесь, а такое важное решение приняли самостоятельно? — укорила она Зуева. — Пацан пока — в больнице, ещё четверых поймаем. С нашей стороны — всё строго, — заверил тот. — Заранее никто узнать не мог. Так что найдём. Не фантазируйте. Оптимисты. Она фыркнула. Отмахнулась, зашагала прочь. — Руки! — отбивался от полицейских очередной школьник старших классов. — Руки, говорю! — Иди, иди, — невозмутимо ответил дежурный и мягко подтолкнул его в спину. — Всё, всё. Зуев окинул двор отделения хозяйским взглядом, удовлетворённо вздохнул. Но когда он повернул голову, то увидел, что москвичка не уехала — сидела неподалёку на корточках с телефоном в руках. Экран был повернут горизонтально. Услышав приближение его шагов, Есеня резко вскинула голову. Вскочила на ноги и сердито ткнула айфон майору под нос. — А это вы тоже… ищете? Тот поражённо уставился в экран. — Наша планета задыхается от мусора, — провозгласили маленькие колонки. В камеру смотрело новое восторженное лицо в балаклаве. Практически подпрыгнув на месте, майор, к удивлению Есени, помчался к её «Рендж-Роверу». Уже в машине деловито сообщил: — Я знаю, где это. Он выхватил из кармана рацию, распорядился: — Группу на выезд, срочно! Алексеевский. Заброшенная очистная станция. — Что же нам делать? — вопросил очередной самозабвенный «чистильщик». — Опустить руки или действовать? Внедорожник ревел, набирая скорость на узких улочках. Впереди перекрёсток был свободен, но загорелся красный свет. — Не останавливайтесь, — предупредил Зуев раньше, чем она решила вспомнить о правилах дорожного движения. Проскочив светофор, Есеня заметила в зеркале нос полицейской легковушки, что обеспечивала законность оперативных действий, и облегчённо выдохнула. — Прямо, прямо! — взволнованно торопил майор. — Всё время прямо теперь! Чижов! — крикнул он в рацию. — Не отставай! И, уронив её себе на колени, вновь уставился в экран айфона. На миг скосив глаза, Есеня увидела, как камера «видеоблоггера», раскачиваясь в такт его шагам, приблизилась к краю пустого резервуара и заглянула вниз. Там на дне стоял растерянный бомж в яркой лыжной шапочке и запрокидывал голову, будто проверяя, не начинался ли дождь… «Стены — гладкие и высокие, деваться некуда. И хорошо, что он пока об этом не догадывается. Ещё пару минут жизни проведёт в счастливом неведении…» «На дорогу смотри!» — рыкнул знакомый баритон. Опомнившись, она уставилась в лобовое стекло, сглотнула, вдавливая педаль. Навострила уши. — Знакомьтесь. Мусор. Он растекается по нашим улицам. Воняет. Загрязняет окружающую среду. Нужно от него избавиться. Да или нет? — Голосование устроил, подонок, — подтвердил её опасения Зуев. Есеня стиснула зубы, краем глаза наблюдая за тем, как толстые пальцы следователя бегали по экрану её айфона. — Отпустите… пожалуйста, — взмолился несчастный бомж. — Ну что я вам сделал? — Что-что? — насмешливо переспросил чистоплотный герой в балаклаве. — «Не мусор — человек?» «Высшая ценность?» «Никто не вправе забрать у него жизнь?» — «Сам — мусор, и ты — мусорщик, дебил», — еле слышно процедил Зуев, явно невольно озвучив текст очередного сообщения, что он набирал. Есеня покачала головой. Благородная, но, увы, недостаточная попытка вмешаться в ход событий. «Так просто он убивать не мог, — это бы означало признать болезнь, — на миг вспомнились ей нотки любимого баритона. — Зашёл в Интернет, нашёл там себе сообщество по интересам, публику. И бойко этим воспользовался». Ну да, и этот — туда же. Такой же трус. Чтобы снять с себя ответственность за то, что собирался сделать, — перебрасывал её на окружающих. Но в отличие от квадратного майора полиции либо Феди Яшина, этот маленький ублюдок прекрасно знал, что поддержку он получит непременно. Среди его подписчиков — немало тех, кто не прочь убить кого-нибудь чужими руками, тем более, по столь возвышенному поводу. Сетевая анонимность и «честное голосование» гарантировали безответственность… Есеня буркнула: — Напрасно стараетесь… — Вот это да! — донеслось из колонок. — Ну, в общем, решать вам. Голосование открыто! — Вы лучше пожарных вызывайте, — бросила она, вдавливая педаль в пол. — Зачем? — недоумённо отозвался майор. — Огонь будет, — напомнила Есеня. — Вызывайте. Он в очередной раз схватился за рацию, а преемница сыщика вцепилась в руль и безучастно смотрела на то, как мимо проносились какие-то поля и населённые пункты. Полицейская машина сзади не отставала, включила сирену и маячки. — Приехали почти, — сообщил Зуев. — Вон — указатель! Направо! Пожарных вызвал, группа скоро подтянется… — Эй, экология! — раздалось с экрана. — Живой ещё? На, попей! Майор вновь схватился за айфон. Есеня скривилась. Из канистры на жертву полился бензин. Бомж испустил истошный вопль. — Что говоришь? — удивился его палач. — А знаешь, почему тебе не нравится? — Вон, видишь? — воскликнул Зуев, в суматохе позабыв о субординации и чинах. — Станция! Сворачивай здесь! Она крутанула руль. Легковушка в зеркале с трудом повторила манёвр. «Бедняга был жив, пока длилось это жестокое голосование. И, увы, нетрудно догадаться, что результат будет один. Ужасней всего знать всё это, ожидать своей казни и в который раз осознавать, насколько бесчеловечным, равнодушным и мерзким стал весь этот современный мир… А может, он всегда был таким?..» — А что, люди были против? — всплыл в этой лихорадке мыслей её собственный вопрос. Сладкий привкус почти чистого кислорода в маске. И многозначительный взгляд горящих глаз. — Тебе правду сказать? Я был против. Увы, давно почил несчастный Глухой — компьютерный гений и правая рука наставника, — тот, кто мог бы снова вмешаться в ход тайного голосования самым кардинальным образом. Впрочем, это Субботника можно было переубедить, сославшись на общественное мнение. А вот компания «видеоблоггеров» точно от своих планов не отступит. У жертвы нет ни малейшего шанса на спасение путём набора голосов. Пожарных не видно. Вся надежда была только на то, успеют ли они с Зуевым и Чижовым вовремя? На миг оторвавшись от ровной как стрела дороги, Есеня заглянула в экран. Увидела, как закреплённая камера показала какой-то огонёк, что в секунду разгорелся ярче. «Чистильщик» взялся за шест и принялся водить пламенем по настенной плитке. Одна за другой на ней загорались огромные и ровные квадратные цифры. Два, ноль, ноль, четыре… Прервавшись, юный террорист вернулся к камере, видимо, схватил телефон в руки. И визгливо провозгласил: — Народ сделал правильный выбор! Она содрогнулась. «Нет! Он живой ещё! Живой! Его надо спасти! Спасти! Чёрт! Ну помоги же мне, Родион!» И не поверила своим глазам: внизу у подъезда к очистной станции уже сгрудилось несколько ярко-красных машин с белыми пометками по бокам. — Пожарные! — не совладав с собой, воскликнула Есеня. — Так здесь же станция пожарная, в километре всего, — снисходительно улыбнулся Зуев. — Вот и подъехали. Но она уже не слушала. «А вот теперь — быстро!» Оглушительно скрипнули тормоза. Внедорожник едва успел остановиться, как она уже выскочила на улицу, оставив дверь распахнутой. И сломя голову понеслась к веренице красных машин. — Куда вы! — неслось в спину. — Проклятие! Чижов! Шумно выдохнув, Зуев стряхнул с себя последствия встряски от резкого торможения и с трудом выбрался из внедорожника. Жалобно взвизгнув, рядом остановилась полицейская легковушка. Нарастающая перекличка сирен на дороге предвещала скорое появление здесь ещё множества таких же. Но майор во все глаза смотрел на москвичку. Та уже добежала до пожарных машин, ей навстречу как футбольные команды высыпались экипажи. Отчаянно замахав руками, она, видимо, отдала какие-то исчерпывающие распоряжения, потому что пожарные мгновенно рассредоточились. Часть осталась на месте, у машин, в то время как остальные подхватили толстый шланг и помчались за ней следом. В спешке, в порыве души Есеня почти не замечала, где, как и по какой поверхности бежала, не опасалась того, что в заброшенном здании её могли поджидать самые разные сюрпризы — вплоть до гнилого пола или провалов в перекрытиях, кирпичей, что могли свалиться на голову, либо прутьев арматуры, о которые можно было споткнуться, или, что хуже, на них напороться. Возможно, она бы и споткнулась на полной скорости, если бы на миг задумалась, что именно делала. К счастью, мозг отключился напрочь, оставив работать только какую-то давнюю прошивку. Ноги неслись вперёд сами, рука уже выхватила из кобуры табельное. Куда бежать, она не знала, но об этом не беспокоилась. «Наверху они, наверху! Видала, как свет падал? Видала окно?.. По лестнице давай!» Впереди как раз показались ступеньки. За спиной грохнула дверь, задетая крепким плечом какого-то пожарного. А Есеня уже запрыгнула на лестницу и, схватившись за перила, преодолела поворот первого марша. Тяжёлый топот множества ног за спиной отражался от стен эхом, приятно подгонял и вселял безграничную уверенность в своих силах. С такой поддержкой не появилось даже малейшего чувства страха или сомнений. Дух захватило. Ещё один марш ступенек… Она как никогда прежде ощутила себя кем-то, вроде Жанны Д’Арк во главе своего прославленного войска. Вот, наконец, и огромное полутёмное помещение, в котором происходила съёмка. И кафельная плитка на свою стену, на которой уже зажглись громадные квадратные цифры. Юный террорист стоял рядом с горящей паклей на длинном шесте и аккуратно обводил ею перекладину последней «девятки». От зрелища целой толпы пожарников, что как средневековый таран тащили пожарный рукав, и решительной девушки с сумасшедшими глазами, что неслась впереди, к нему, поджигатель на миг совершенно растерялся. — Стоять! — Есеня вскинула пистолет. — Полиция! Руки вверх! «Видеоблогер» инстинктивно взметнул руки. Но потом размахнулся и швырнул свой факел туда, где была жертва. Резко развернулся и кинулся наутёк. — А-а-а! — заорал бомж. — А-а-а! И каменные стены зловеще подхватили этот вопль. Но следом тут же громко зашипел пожарный шланг. Вопли стихли как по волшебству, сменились тихим всхлипыванием. Есеня этого почти не слышала. Она мчалась за убегающим преступником, не касаясь земли, разогнавшись как ракета. На краешке сознания вдруг мелькнула мысль о том, что теперь она бы не смогла остановиться, даже если бы захотела. Весь мир вокруг словно перестал вращаться, утратил краски, звуки, запахи, сжался до дёргающейся чёрной фигуры, что улепётывала в прицеле её пистолета. Ей вдруг показалось, что она преследовала своего самого злейшего врага — одушевлённое проявление ненавистного голоса в телефонной трубке. Вот же он! Всё так, как говорил Женя! Чёрная толстовка, капюшон… Она ловит его! Ловит и вот-вот поймает… Навстречу бросилась стена с рядом огромных окон. Всё, гадёныш. Попался. — Стоять! — рявкнула она и вскинула пистолет, чуть было не нажав на курок. — Бежать… некуда! Но «видеоблоггер» не остановился. Подпрыгнув, заскочил на какое-то бетонное перекрытие, что протянулось вдоль стены как один огромный подоконник, и понёсся по нему. Добежав до разбитого окна, наконец затормозил, обернулся. — Если можно всё, — то можно всё! — визгливо объявил он. И не раздумывая сиганул в проём. Зазвенело стекло. — Стой! — крикнула Есеня. Она подбежала к окну, зачем-то выглянула на улицу, хотя знала заранее, что увидит. Высота была порядочной. Он хорошо понимал, что делает. Внезапно голова закружилась, Есеня отшатнулась, оступилась и чуть не упала с бетонного перекрытия назад. Эти два мимолётных события хорошо её встряхнули, вернули зрению чёткость, а обалдевшему мозгу — ясность. Содрогаясь всем телом, она с большой осторожностью, поэтапно, как маленький ребёнок, спустилась вниз. И пошатываясь, медленно направилась обратно, к выходу. Лестница уже содрогалась от топота множества ног. Через пару минут в помещение ворвались владимирские коллеги. Зуев резко затормозил на месте как бык на корриде. Шумно дыша, согнулся пополам, обежал взглядом всё окружение, пламенеющие на стене цифры. После с особой тщательностью осмотрел Есеню. — Преступника задержать не удалось, — едва ворочая языком, доложила та. Он помотал головой, вздохнул. — Вы сами — как? — Нормально. А тот, внизу?.. — Это Григорий Доровин, — сообщил майор. — Осталось ещё трое. — А этот? — она кивнула в сторону. Из очистного контейнера доносились слабые облегчённые возгласы. Потушив напуганного бомжа, пожарные достали беднягу. Едва держась на ногах и трясясь мелкой дрожью, тот кланялся своим спасителям чуть ли не до земли. Есеня облегчённо выдохнула. Зуев сочувственно окинул её взглядом. — Пойдёмте, — сказал. — Там уже «судебники» подъехали. Поглядим на этого последнего героя. Она слабо усмехнулась. — Как вы вовремя сообразили про пожарных! — восхитился он. — Молодчинка. Вот и человека спасла. Есеня вяло посмотрела в сторону, куда указывал его торжественный жест. Потушенный бомж, по-видимому, отделался лёгким испугом, пострадал только его наряд да шапка потерялась где-то внизу. Сидя на полу, он держался руками за голову и раскачивался, тихонько подвывая. Неподалёку пожарные сворачивали шланг. Есеня подошла, критически осмотрела человека, которого спасла. Тот поднял глаза. — Спасибо, — произнёс он. — Если б не вы, я бы… И бомж тихо, хрипло засмеялся, махнул рукой. — Ты — человек? — вдруг услышал Зуев. Вздрогнул, обернулся. Спасённая «жертва» уставилась на москвичку со смесью недоумения и ужаса. Неуверенно кивнула. — Человек, не мусор, — продолжала та. — Ну так и живи как человек. На работу устройся, пить завязывай. Хорошо? Во второй раз так уже не прокатит. Бомж затрясся и закрыл руками чумазую небритую физиономию. А Есеня краем глаза увидела настороженное приближение майора. На его лице отражался сонм самых разных чувств. — Идёмте. Она отрицательно помотала головой. — Вы… идите, я позже… спущусь. Зуев окинул помещение начальственным взглядом, бодро хлопнул её по плечу и направился к выходу. За ним, красиво сложившись, как на параде, заторопились два фланга подчинённых. Даже молодой капитан Горчаков был здесь, видимо, успел подъехать за остальными… Мгновенно утратившее завод тело само аккуратно опустилось на бетон. Есеня села, обхватив руками колени и подалась вперёд, чтобы банально не опрокинуться. Равнодушно проследила за тем, как помещение покидали последние одушевлённые объекты: пожарные, спасённый бомж… Подумала, что, наверное, напрасно отказалась от помощи со стороны. Сообразив, что опасность отступила, мозг позволил себе отключить боевой режим во всём организме сразу и без спросу у хозяйки. Конечности не слушались, все мысли растеклись. Надо было как-то вставать и добираться до машины, а потом ещё и как-то её вести — до города, до гостиницы… Чёрт… «Что видишь?» — строгий голос в ушах мгновенно вызвал физическую и умственную мобилизацию. Есеня поморщилась как от боли. — Вот, — невольно покосившись на пустое пространство, пробормотала она. — Нашла я твои «цифры». И что? Повернулась к горящим, в буквальном смысле слова, квадратным числам на плитке. От усталости веки были тяжёлыми и почти закрывались. Двадцать, ноль четыре, девяносто девять… Двадцать, ноль четыре… «Ну, не тупи! — рявкнул в ушах знакомый баритон. — Совсем ослепла, что ли?» Есеня недоумённо уставилась на дату. «Ты о чём?» «Ты знаешь, о чём. Знаешь». Она вытаращила глаза. Подумала: «Ни хрена я не знаю… Это дата, «Колумбайн». Расстрел в школе. Что ты ещё хочешь? Что здесь ещё может быть, в этих цифрах?» «Я тебя спрашиваю, не что ты думаешь! — громыхнуло в ушах, так, что она оглянулась. — А что ты видишь!» Есеня схватилась за уши. Ей показалось, суровый голос раздавался в реальном мире и усиливался, отражаясь от каменных стен, всё больше и больше, гремел, будто вбивая каждое слово в её бедную голову: «ЧТО ТЫ ВИДИШЬ!» Она зажмурилась, взмолилась: — Да не ори ты! Я же стараюсь… Когда грохот в ушах стих как по волшебству, Есеня вновь заставила себя повернуться к цифрам. Отступила чуть назад. Уставилась на них с плаксивой гримасой. «Покажи… Пожалуйста…» От усталости сознание начало куда-то ускользать опять, взгляд расфокусировался. И неожиданно это помогло. Огненная дата стала расплываться. А потом сменилась такими же цифрами, но толстыми, изящно закруглёнными — каменными выемками, заполненными позолотой… …Числа горят огнём на солнце под изображением щллвыбитого на каменной плите любимого лица. В том же длинном ярком луче светятся и большие буквы имени. А рядом — отец, ставит у подножья могилы традиционную корзину с двумя десятками бордовых роз. Она раньше об этом не задумывалась совсем. Но, получается, и старшему советнику юстиции была не чужда некоторая поэтичность? Особенно в том, что касалось смерти её мамы… Опомнившись, Есеня вытаращила глаза. «Нет. Нет, это невозможно! Этого не может быть! Не может!» «Разглядела, наконец, — довольно заметило подсознание. — Может. Он же с тобой играет? Правильно? Как ребёнка тебя ведёт за собой. Показывает…» — Что? — ахнула она. — Что… показывает? Что? «То, что ты не видишь. Видеть не хочешь. Прячешься. А он тебя носом тычет уже». Есеня с трудом поборола дрожь. От этого разговора с самой собой и нового страха, что ему сопутствовал, какие-то утраченные силы нехотя вернулись. Во всяком случае, она смогла подняться на ноги, практически вскочить. Затем торопливо выкатиться на лестницу, словно стремясь оказаться как можно дальше от этих грозных цифр и собственных свежих догадок. Она даже каким-то образом спустилась по ступенькам вниз, хватаясь за перила, чтобы не упасть от предательской дрожи в коленках. Дальше пришлось пройти мимо коллег и трупа, отвести глаза от разбитой черепушки. Такое она уже раз видела в своей жизни, больше не хотелось… Хорошо ещё, что Доровин лежал на асфальте, а не свалился в тот же миг сверху — почти на голову, как тенор местного оперного театра, падший ангел Михаэль… Жаль, не было рядом широкого плеча наставника, в которое она некогда могла испуганно и беззащитно уткнуться. Не было железного локтя, его хватки, что могла вцепиться в рукав и потащить за собой или непримиримо подтолкнуть в спину, если повезёт… Кивнув Зуеву, она жестом показала на свой внедорожник. И таким же неуверенным шагом направилась в указанном направлении. Кажется, коллеги что-то кричали ей вслед, но на сегодня впечатлений было достаточно. Хлопок дверцы, и автомобиль спасительно взревел, вынес её на дорогу как контуженую с поля боя. — Надо бы ему шепнуть в следующий раз, чтоб лучше… показывал, — мрачно заметила она, когда остановила машину у какой-то обочины и откинулась на сиденье. Подумала о том, что если она сейчас же не закроет глаза, то просто сойдёт с ума. Окончательно… В ответ послышался негромкий смех: «Не переживай, покажет он ещё. Так покажет, что вздрогнешь».

***

В гостинице перед тем, как открыть дверь ключом, Есеня помедлила. Положила ладонь на гладкую ручку, в первый момент не решаясь нажимать на неё. И специально проверила золотые цифры на табличке, чтобы удостовериться, что не ошиблась дверью. Хорошо, что её поселили не в двадцатом, не в девятом и не в четвёртом номере, иначе она точно бы спятила. Но нет, цифры были правильными, ключ подошёл к замку. Это был её одиночный номер, никакой ошибки. А за дверью между тем раздавалось бормотание телевизора под аккомпанемент льющейся воды. Есеня затаила дыхание, одна рука сама метнулась к кобуре и бесшумно вытащила пистолет. А другая — тихо-тихо, осторожно приоткрыла дверь. И вдруг, словно в ответ на её манёвр, мерный шум в ванной стих: кто-то закрутил кран. А следом раздались шаги, приглушённые ковровым покрытием. Слух, что мгновенно обострился, предупредил о том, что в номере определённо пребывал незваный гость. И учитывая недавние фокусы и поразительные возможности «Ты меня не поймаешь», этого телефонного ублюдка, намерения неизвестного посягателя вряд ли были мирными… Кто-то опять захотел её убить? Глубоко вздохнув, Есеня наставила пистолет на невидимого противника и так, с разгона бросилась внутрь… И едва слышно пискнула, столкнувшись с кем-то в полумраке крошечного коридора. Дуло «Макарова» уверенно перехватили чьи-то пальцы, вспыхнул свет. — Меглин… — хрипло произнесла она, уставившись на гостя со странной смесью облегчения и злости. — Ты… совсем спятил? Тот протянул ей пистолет и пожал плечами. Усмехнулся в усы: — Привет. — Ага, — Есеня фыркнула. И забрав оружие, вернула его в кобуру. Стараясь унять прыжки собственного сердца, поставила руки на пояс. — Вот так просто? — ехидно заметила она. — Навестить меня… решил? Не ответив, он пошёл в комнату. А Есеня с опаской последовала за ним, невольно ощупывая взглядом пространство и подмечая некоторые изменения, что произошли с момента её ухода. Теперь плазменный телевизор на тумбочке орал на весь этаж и во всех подробностях и красках показывал местные криминальные новости. На кровати валялись знакомые плащ и кепка. А маленький бар был гостеприимно распахнут, и на журнальном столике выстроилась целая вереница пустых бутылочек. — Ты как тут оказался? — вопросила она, внимательно осматривая единственный ключ в своей руке. — Как дверь открыл? Откуда узнал, что я здесь? Ты — призрак или… Но Меглин так же молча прошагал мимо неё в ванную, и шум воды возобновился. Есеня поняла, что ответа на свой вопрос в ближайшее время не получит. Взамен из-за приоткрытой двери донеслось: — Или. Узнала чего? Нет? — Доровин поджёг бомжа и покончил с собой, — хмуро сообщила она. — Я не успела… перехватить… Она заглянула в ванную и едва сумела сдержать улыбку. Наставник сидел на бортике, закатав джинсы и спустив босые ноги в воду как на летней рыбалке. В руке он держал стакан для зубной щётки, где явно плескалось содержимое всего маленького бара. И любовался бумажным корабликом, что с каждой секундой поднимался всё выше и выше к его икрам. — Значит, самоубился соколик? — усмехнулся Меглин и залпом допил свой странный коктейль. — Молодец, молодец. Только убился зачем? — Чтобы в тюрьму не попасть, — неуверенно предположила она. — Боялся? — Такие ничего не боятся, — возразил он, глядя в стакан. — Всё уже видели, всё знают. Ну, как им кажется… Не за себя он боялся. За других. Есеня дотянулась до крана и остановила поток воды. Небрежно стряхнула с кистей капли. — Не за себя, за других, — повторила она. — За товарищей своих? Наставник сдернул с поручней сушки полотенце и протянул ей. Есеня взяла, машинально вытерла руки. И уставилась на бумажное судёнышко у его ног. — А с видео что там? — напомнил он. — Видео с карандашом не было, — наконец, высказала она своё главное подозрение. — Но там жертва жива осталась. Может быть… Она осеклась. А Меглин насмешливо сверкнул глазами: — Что ж это за жертва такая, раз жива осталась, а? Встрепенувшись, Есеня бросилась в комнату и схватила со стула куртку: — Я поеду туда — разузнаю. Прошлёпав мокрыми ногами по полу, Меглин влез в ботинки, притопнул каждым и поторопил: — Разузнай, разузнай. Да поскорей, если не хочешь ещё один труп. Она нерешительно замерла в дверях: — А ты, что же? Не поедешь? Меглин с усмешкой взгромоздился на кровать, вытянул ноги поверх покрывала и скрестил на груди локти. — А у меня — отпуск, — заявил он и выразительно прикрыл себе глаза козырьком кепки. — Ищи, с чего всё начиналось. Это всегда работает.

***

Появление в тёмное время суток ошеломлённой, но решительной девушки заставило дежурного — уже порядком задремавшего молодого парня — дёрнуться в сторону. Незнакомка предъявила удостоверение, и он подтянулся, доложил: — Дома. Никто не выходил. Есеня позвонила в дверь, прислушалась. Не дождавшись ответа, дёрнула ручку. Отступила, приказала твёрдо: — Ломайте! И встала у косяка с пистолетом наготове. К счастью, дверь была хлипкая, старая. Едва звякнул выбитый замок, как Есеня с разгону ринулась в комнату. Оказавшись внутри, она тут же закрыла себе нос и рот ладонью. А заметив, что привязанная к стулу хозяйка ещё была жива, бросилась на кухню, к распахнутой духовке, прикрутила газ. Следом открыла настежь все окна, какие поддались. Схватив с кухонной стойки какой-то увесистый нож, Есеня подбежала к пострадавшей, перепилила один из витков верёвки. К счастью, малолетний убийца, видимо, понятия не имел, как это делается… Стоило разрезать один виток, как остальные соскользнули на пол. — Ударил меня… — сонно бормотала Морозова. — Как вы? Встать можете? — По пожарной лестнице ушёл, — запыхавшись, доложил дежурный, просунувшись в двери. — Объявляйте в розыск, — бросила Есеня через плечо, набирая на телефоне номер. Зажав трубку между плечом и ухом, помогла хозяйке квартиры переместиться поближе к окну, на диван. — Ложитесь, скоро «скорая» приедет. Вам нужно что-нибудь? — Мой Слава — бормотала женщина. — Это всё он… И карандаш, всё он… Слава… В ожидании «скорой» и поднятого с постели Зуева Есеня прошлась по комнате, поразмыслив, принесла жертве сыновьей любви стакан воды. Покосившись на наручные часы, присела рядом, на край дивана, потёрла глаза. Экспресс-проветривание помогло, и запах газа в квартире скоро перестал ощущаться. Впрочем, что касается Морозовой, то она, очевидно, успела им надышаться, поскольку плавала в какой-то прострации. Допрашивать её в таком состоянии, наверное, было не самой хорошей идеей, но с другой стороны, случившееся должно было хоть немного переубедить гиперопекающую мать и в придачу ослабить механизм её предварительной защиты. Тем более, что она уже пыталась давать какие-то показания. Словом, Есеня решила попробовать. — Как вы себя чувствуете? — осторожно спросила она. Морозова помотала головой и положила ладонь себе на лоб, а другую — на грудь. — Это Слава… — плаксиво пробормотала она. — Он… Всё он… «Не знаешь, каковы дети, взгляни на их приятелей», — посоветовал внутренний голос. — Нам очень важно, чтоб вы вспомнили, — тем же вкрадчивым тоном продолжила Есеня. — У Славы после конкурса появились какие-то новые друзья? Воцарившаяся пауза ей не понравилась. Кажется, хозяйка квартиры всё-таки, чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы пропустить ответ через сито опасливого внутреннего ценза. — Слава у меня мальчик за-амкнутый… — тихо протянула она. — Много занимался… Есеня нахмурилась: — Сам, или вы заставляли? Морозова мгновенно пришла в себя, даже приподнялась на локтях, огрызнулась: — Нечего всё сводить к тому, что это я его так воспитала… Да, было ясно, что её спасительница — далеко не первая, кто решился задать этот вопрос. Реакция была хорошо отработана. Вот, только смысл в ней уже давно отпал. Есеня миролюбиво подняла ладони и пересела на стул. «Благодарность быстро стареет» — ехидно заметил баритон в её ушах. И все мысли плавно потекли к гостиничной кровати, в которую было бы неплохо вернуться, причём, прямо сейчас. А внутренний взор зачем-то показал ей старые и пыльные фолианты Всемирной библиотеки, что неизвестно каким чудесным образом обнаружились в лофте наставника, на полках, среди кактусов и прочих элементов декора, а то и стопками на полу. Помимо старенького холодильника, служившего владельцу винным погребом, они стали ещё одним её спасением в ту холодную бесконечную зиму и заплаканную дождём весну. Есене казалось, она ещё никогда не прочитывала столько книг за такой короткий период времени. Похоже, Меглин собирал их так же, как и другие предметы обстановки, и вряд ли когда-нибудь открывал. Иначе, зачем ему понадобились английские классики в оригинале?.. Впрочем, в её тогдашнем убитом состоянии выбирать не приходилось, да и толстые шедевры мировой литературы, особенно русской, уже не воспринимались столь мрачно или угнетающе. Наоборот, в кои-то веки можно было порадоваться, что хоть у кого-то дела обстояли на капельку хуже, чем у неё самой… Но следом зрелище раскрытых книжных страниц, по которым прыгали отсветы жестяной печки, заслонил силуэт малолетнего убийцы. Может быть, если бы она бегала быстрее, то успела бы перехватить Доровина? Допросить? Такой трус наверняка бы во всём сознался. Хотя, если Слава Морозов сам себе вогнал в спину карандаш ради пользы их общего дела, значит, у подростков — самые серьёзные намерения. И всё же… «Ложка хороша к обеду — заметил её невидимый собеседник. — Как и самокритика. Ты же всё сделала, что могла. И даже больше». Есеня вздрогнула, удивилась. Но даже в мыслях не успела поблагодарить своего любимого призрака: на лестнице послышался топот множества ног, и в квартиру ворвалась куча людей во главе с парой фельдшеров. — Как она? — пробился к москвичке Зуев. — Дышит, — та не удержалась от колкости. — И даже говорит. Его глаза азартно заблестели: — Что-то интересное? Она покачала головой. — Замкнутый мальчик. Морозова уставилась в пол. — Да уж, — протянул майор. — Убить собирался? Есеня кивнула. — Ударил по затылку, привязал к стулу и включил газ. И сбежал. Как и в прошлый раз, — она пожала плечами. — Второй этаж… — Опа… — погрустнел Зуев. — Значит, он — один из них. А вы опять правы оказались. Есеня болезненно сощурилась. Спать хотелось смертельно, но «нутро» требовало дождаться результатов обыска. — Как вы понимаете, ордер нам уже не понадобится, — сообщил майор шокированной хозяйке квартиры, которую фельдшер пересадил на стул. Та только вздохнула. — Его комната? — спросил кто-то из полицейских. Она кивнула, отвернулась. — Как вы здесь оказались так вовремя, конечно, не скажете? — догадался Зуев. Есеня, что всё это время наблюдала за работой медиков, фыркнула. — Заснуть не могла. Думала… — Какая у вас всё-таки чуйка интересная, — недоверчиво заметил он. Она ничего не ответила, откинулась на спинку. Меньше всего ей сейчас хотелось с кем-то цапаться. — Она — в шоке, но поговорить можете, — разрешил фельдшер и обратился к пациентке. — С нами поедете. Проверим на черепно-мозговую… Та тихонько заскулила. — Опасно путать детей с ангелами, — между тем изрёк Зуев и опустился на диван, заложил ногу на ногу. — Вы не знаете моего сына! — тут же вскинулась Морозова. — Это вы его не знаете, — не выдержала Есеня. — У него там, наверное, в компьютере… И тут их окликнул Горчаков: — Идите сюда! Вскочив с места почти одновременно, коллеги бросились на звук и забавно застряли в узком дверном проёме. Смутились. — Простите, — сконфузился Зуев и посторонился. Проникнув в комнату, как полагалось, по очереди, Есеня и квадратный майор подошли к рабочему столу с компьютером, за которым сидел капитан. Она опёрлась на край локтями и пристроила подбородок в выемку между ладонями, Зуев встал по другую сторону. — А вы правильно не хотели списывать его со счётов, — заметил Горчаков, щёлкая мышкой. — Как в воду глядели. Смотрите. Следовали всмотрелись, поморщились. Да уж. У стены — пианино, на столе — идеальный порядок. А на экране компьютера — фотографии заокеанской трагедии, окровавленные тела и портреты двух худых и кудрявых подростков, с широкими голливудскими улыбками. Как иначе могли выглядеть юные американские террористы? — Тут ещё одна папка, — сообщил капитан. — Документы, статьи. Всё, что есть про «Колумбайн» на русском языке и на английском. Вот, ещё фильм документальный. Короче, увлекался всерьёз. Есеня усмехнулась. Недаром подросток напомнил ей кроткого Федю Яшина. Ну да, кроткого… До той поры, пока он не взял в руки молоток и не огрел им её саму по голове. В тихом омуте, бывает, такие черти водятся… Действительно, прав был Зуев. Опасно путать… Выпрямившись, она уже было вновь подумала о возвращении в гостиницу, но поймала на себе какой-то беспомощный взгляд владимирского коллеги. Похоже, старая школа имела очень смутное представление о том, что сейчас требовалось делать. — Проверьте все активности, контакты, — распорядилась Есеня. — Кому писал, где логинился. Времени мало. Горчаков улыбнулся краешком рта и кивнул. А Зуев вышел из комнаты, вслед за ней. — В гостиницу? — осведомился он. — Я — на служебной. Хотите, прокатитесь? А я вам утром о результатах расскажу. Обыск ещё не закончен. Может, дневник какой найдётся? — Дадите почитать? — хмуро осведомилась она. И так как майор, видимо, не понял юмора, пояснила: — Мы уже нашли самое важное. Компьютер для него — всё. Дневник есть, и он, скорее всего, тоже — там. Электронный. Или может, блог. — Нету у него дневника! — неожиданно вступила в дискуссию Морозова. Коллеги снисходительно переглянулись. — Есть, — возразила Есеня. — Замкнутые мальчики тем и занимаются — ведут дневники. И записывают туда всё то, что родителям не говорят. Чем он жил, вы знаете? Кроме хора и пианино? Пострадавшая угрюмо молчала. — Какие у него друзья? — подхватил Зуев. — Увлечения? Вы сами видели, что у него в компьютере? Окровавленные трупы. Морозова пошла красными пятнами. Наконец, не выдержала, вскинула голову. — Вы не понимаете! — заявила она. — Его заставили! — Кто? — хором спросили следователи. — Откуда я знаю! — Так, всё, — от злости Зуев стал почти такого же оттенка, что и хозяйка квартиры. — Рассказывайте! Та сдвинула брови. Есеня отвернулась, с трудом подавила зевок. — Ну? — грозно произнёс он. — Ну вы же хотите что-то сказать, — обозначила Есеня и опустилась на тот же стул, на котором сидела до этого. — Говорите. Морозова прикрыла глаза. — Там, на конкурсе... Когда я пошла выяснять, куда пропал их солист... Я видела их. Наверху. Всего секунду... — Сколько их было? — нахмурился майор. — Двое. Они сбросили его сверху. Зуев подступил ближе, положил руку на спинку стула Есени. — Он сопротивлялся? — спросила та. — Нет, был как кукла. Они... — Морозова запнулась. — Они его через поручень перевалили, и... Она махнула рукой. — Значит, сам повесился? — протянула Есеня. Квадратный майор ответил ей одобрительной усмешкой. — А Слава в то время в хоре пел! — тут же вступилась за нерадивого сына Морозова. — Лучше всех! — Не сомневаюсь, — холодно заметил Зуев. — Значит, позже присоединился. — Нам почему об этом не сказали? — устало укорила её Есеня. — Сразу? Как минимум один человек мог бы сейчас быть живым. А может, и больше... — Товарищ майор, — просунулся в дверь лейтенант. — Можно вас? Коллеги не стали повторять старой ошибки, и Есеня прибежала на зов первой, Зуев замыкал шествие. Вокруг стола с компьютером собралось уже трое человек. Они расступились и подвинулись, пропуская начальство к экрану. Теперь черноволосый капитан стоял сбоку, а в офисном кресле сидел Чижов и бодро водил по коврику "мышкой". — Нашёл переписку ещё с двумя, — доложил он, всматриваясь в раскрытые "окна". — Похоже, у них оружие есть. И... Ещё кое-что. Есеня подалась вперёд: — Что? — Пробил его почту. Вот, в корзине письмо. Одна фраза: "Ты знаешь, как меня найти". Ни темы, ни подписи. Похоже, как ответ... — Адрес! — не своим голосом вскрикнула она. Зуев с удивлением наблюдал за её реакцией. — Адрес, — пробормотал Чижов, щёлкая мышкой. — Аккаунт фейковый, давно удалённый. Ещё полгода назад. Вряд ли удастся что-то найти. Понадобится время. У нас тут хакер один от бога уволился. Без него как без рук... Она взялась за голову. — Полгода назад? — одёрнул его Зуев. — Что было — то было, у нас тут ещё три... четыре парня на свободе! Чёрт-те чего натворить могут! Закрыть тему! Горчаков! Ищи, где они быть могут! Сейчас! Ты понял? Черноволосый капитан кивнул. А Есеня как во сне вышла в гостиную и только потом сообразила, что её под руку вывел квадратный майор. Окинул каким-то новым, потеплевшим и отеческим взглядом. — Отправляйтесь-ка спать, — велел он. — Два спасённых от смерти человека за один день — этого более чем достаточно. Давайте-ка — в гостиницу. Прокатитесь с ветерком. Чижов! Тот вскочил с места. Есеня помотала головой. — Не надо. Я сама... — Да будет вам, — хмыкнул Зуев. — Давайте, прячьте колючки. Вон, едва на ногах держитесь. А до гостиницы — ехать через весь город. — А машина? — попыталась она протестовать. Но майор уже вошёл во вкус благодетельства. — Ничего с вашей машиной не случится, — отмахнулся он. — У нас тут не Москва. Доставим в лучшем виде. Горчаков! Черноволосый капитан подошёл ближе, усмехнулся. — Ну что? — спросил. — Доверите вашего "зверя"? С детства мечтал на таком прокатиться. Хозяйка транспорта вместе с Зуевым покосились на него с одинаковым лёгким недоверием. — Горчаков там с вами по соседству живёт, — пояснил майор. — Ключи у портье оставишь, да? — Утром вас у гостиницы ждать будет, — заверил тот. Есеня подавленно отдала ему ключи, вздохнула. Одна часть её души была в полном восторге оттого, что предстояла поездка в полицейской машине, без нужды таращиться в тёмное лобовое стекло и отчаянно вспоминать дорогу в незнакомом городе. В окружении участливых коллег можно было действительно ненадолго спрятать колючки и просто позволить о себе позаботиться. Но обиженная накануне женская гордость ещё пыталась возмущаться, напоминала, что в таком мужском обществе на работе нельзя было показывать свои слабости, чтобы сохранить хоть какое-то равноправие. Работа следователя по особо важным делам непредсказуема и зачастую требовала резкой и полной мобилизации всех сил в любое время суток. Не раз случалось на стажировке, что их маленькая команда выезжала на места преступления либо на тайные самостоятельные обыски глубокой ночью. — Подержи меня, — вспомнился ей шёпот Меглина. То, как она страховала его, старательно напрягая мышцы и прижимаясь к тёплому плащу, пока он, стоя на карнизе, ковырялся своим ножом, пытаясь открыть запертую форточку. И то, как после сильные и обжигающие руки втащили её через это же отверстие внутрь, когда она уже испугалась, что в жизни не справится с такой задачей в одиночку. Кажется, тогда они лезли в подсобку к приморскому "романтику" никак не раньше полуночи? Нужно было дождаться, пока шумный городок уляжется спать. Ведь ордера у них не было... — Никуда я не поеду, — вдруг подкинула память совсем другую картину. И ворчание взъерошенного после сна, сердитого как ёж и почему-то невероятно милого наставника. Что ещё пару секунд назад выпученными глазами таращился на своё жилище, стараниями стажёрки приведённое в относительный порядок. А нынче угрюмо сидел за столиком в том закутке лофта, который служил ему кухней, стучал по крышке кулаком и требовал кофе. — Сделала, что не просили, теперь делай то, что просят, — бурчал он себе под нос. — Что я там не видел? Нравится на трупы смотреть — езжай. — Но нас ждут на месте преступления! — беспокоилась она, отчаянно пытаясь сообразить, в какой из банок находился искомый порошок. В одной обнаружились оружейные патроны, в другой — морские раковины, в третьей... — Да где у тебя кофе? — В банке! — был раздражённый ответ. И новый треск кулаком по столу для большей убедительности... Есеня сонно улыбнулась. К слову, кофе они тогда всё же попили, из каких-то щербатых чашек — единственных, какие нашлись в обиходе вместе с закопчённой туркой. И напиток явно пошёл наставнику на пользу: его гениальный ум обострился ещё сильнее, и даже несносный характер как будто немножко смягчился. Как жаль, что и то уютное утро осталось только тёплым воспоминанием, наравне со всеми прочими... — Зачем он сам-то подставился? — бесцеремонно вторгся в её мысли голос квадратного майора. — Не успел? Жертвы себе не нашёл? Да, похоже, свежая голова и надколотая чашечка кофе здесь требовались не одной Есене. — А вы не понимаете? — вздохнула она. — Это же был отвлекающий манёвр. Срочный, не продуманный, спонтанный. Себя выгородить и товарищу время выиграть. Если бы мы не помешали Доровину, у них бы всё получилось. — Может быть, просто испугались? — с надеждой предположил Зуев. Есеня задержалась в дверях. — Нет, — возразила она. — Наоборот. Во вкус вошли. Даже самоубийство товарища им не помеха. У них есть какой-то план. И убеждённо прибавила на пределе сил, чтоб не осталось уже никаких вопросов: — Он у них главный... Мозг. — А тот, кто ему писал? — напомнил Зуев. Она мрачно усмехнулась: — А того мы вряд ли поймаем...

***

"Думай! — приказало подсознание. — Ну? Вспоминай! Первая свадьба?" "Двадцатое апреля", — подавлено подумала Есеня. "Кукольника когда грохнули, настоящего?" Она напрягла память. Пришлось признать: "Тоже". "Что "тоже?" — посуровел знакомый баритон. "Двадцать лет назад. Но ведь первое убийство случилось..." "Неважно. Неважно, первый это Кукольник или второй. Или третий. Важно, когда и как ты об этом узнала". Есеня принялась осматривать фотографии на стенде Зуева с ещё большим вниманием и тщательностью. Её намного сильнее сейчас волновали владимирские "видеоблоггеры", но, похоже, у незримого собеседника были другие планы. В новый ребус он вцепился крепко. "Леший, художник?" Она удивилась. "А эти здесь при чём?" "Там цифры какие?" — внутренний голос был неумолим. Есеня почувствовала раздражение. Даже сжались кулачки. "Да не помню я! — она мысленно огрызнулась. — Раз умный такой — сам скажи!" "Помнишь — возразил он. — Красивая цифра была. Красивая". "Семь?" "Семь". "Блин". Но она заставила себя пока думать о другом. Находить все эти притянутые за уши закономерности не хотелось совершенно. Не хотелось признавать, что он как обычно был... прав? Такие комбинации показали бы ей ещё одну бездонную пропасть, в которой как в чёрной дыре терялись все возможные ответы. Что, получается, ТМНП не просто знал, о том, чем занимался каждый "наш", он все новые убийства подбирал так, что... Как такое могло быть возможным? И "Колумбайн" этот ещё. Так значит, он "носом тыкает"? Уже отчаялся дождаться, пока она сама додумается? И действительно ткнул? Подобрал, ещё и так, чтобы нужная дата совпала целиком, до последней циферки! И загорелась перед глазами огнём... Чтобы она уж точно увидела. Наверняка... Только — что? "Да нет, не может быть! — подумала Есеня со злостью. — Это совпадение и всё! Слышишь? Совпадение! За уши всё притянуто! Первая жертва — там и близко ничего. Тася была, когда пятую нашли. Понимаешь? Пятую! И он точно с ним до последнего знаком не был, помнишь тот их разговор по телефону? А Леший — так вообще старую серию продолжил! В первый раз убил..." "Сколько лет назад?" — тут же осведомилось подсознание. "Нет, — рассердилась она. — Всё! Слушать тебя не собираюсь! Пока мы тут этим бредом занимаемся, люди могут пострадать! Понимаешь? Люди! Хочешь помочь — помогай! Или заткнись!" Есеня фыркнула, развернулась к коллегам и была вынуждена признать, что все те внимательные и острые взгляды, что чувствовались спиной, ей не померещились. Пришлось сдвинуть брови ещё сильнее и представить дело так, будто и она всё это время билась над неразрешённым ребусом. Ещё одним ребусом от этого телефонного ублюдка. Хорошо, что в такой позе никто не мог видеть её отрешённого и пустого взгляда, однако поведение капитана Стекловой, что застыла без движения на несколько минут, и без того выглядело довольно странным. Настроение испортилось вконец, а вера в свои силы пошатнулась ещё больше. "Ну смотри, как уставились, — удручённо подумала она. — Всё из-за тебя!" "Ну да, — согласился внутренний голос. — Двоечники. Любят с ложечки есть, а сами думать — нет. Опять вся надежда на нас, да? На психов". От этого местоимения Есеня вздрогнула. Скрестила на груди локти. — Карандаш, огонь, вода, — тихо произнесла она нараспев. — И бутылка лимонада, и железная рука. Цу-Е-Фа... — Значит, надо искать озеро? — с готовностью отозвался Горчаков, вынырнув из-за кипы следственных материалов. — Или речку? Водоём? — Нет, — Есеня покачала головой и вновь вспомнила любимые слова наставника: "Ищи, с чего всё начиналось". — Нет. Это должна быть школа. Обязательно школа. С неё все началось, и этим всё должно закончиться. "Школа..." "Вода." Её осенило. — Бассейн! У вас много школ с плавательными бассейнами? Зуев задумчиво почесал лысину. — Ну, прилично. Олимпийское наследие... В сто восемнадцатой тоже есть. Секция плавания, кажется. — Звоните, предупреждайте! — распорядилась Есеня. И схватилась за виски. "Где они, где они, где... Родион!" "Ну, соображай давай! — громыхнул знакомый баритон. — Где всё начиналось? А? Где?" — "Колумбайн"... — прошептала она. Зуев устало вздохнул: — Ну что "Колумбайн"? Но Есеня уже выпрямилась, слова зазвучали чётко и сухо. — Эти убийства — инициация для каждого участника, — пояснила она. — Проверка. Подготовка. Главное впереди. "Колумбайн" — значит, массовый расстрел в школе. Железная рука... Оружие. Несколько взрывов, после около часа ходили по коридорам и убивали учителей и одноклассников. — Вы хотите сказать, что... Она подтвердила: — У них может быть огнестрельное оружие. Нет. У них наверняка есть огнестрельное оружие. — Чёрт! — вдруг вспомнил майор. — У Шельгина же отец — владелец ЧОПа! Горчаков! Немедленно вызвать! За жабры взять, сюда притащить! Узнать, сколько украли, какого типа! Ну быстро, быстро! Он тяжело дышал. Капитан с лейтенантом вскочили на ноги почти одновременно. Она остановила: — Нет, не успеем, — и скосила глаза на настенные часы. — Скоро большая перемена... Какое сегодня число? Подчинённые ошеломлённо застыли. Зуев округлил глаза. — Двадцатое... Чёрт, чёрт, чёрт! Вы правы! Горчаков! Стоять! Обзвонить! Всех! А вы что торчите? — рыкнул он на остальных. — Бегом! Когда полицейские умчались, топая по коридору как табун лошадей, квадратный майор аккуратно прикрыл распахнутую створку. Вернулся за стол и тоже взялся за голову. — Что ж делать-то... — пробормотал он. — Что ж делать? — Группа специального назначения уже выехала, будет через час, — сообщила Есеня, пряча телефон в карман. — Главное, чтоб до того продержались. Обзвоните школы. Обрисуйте ситуацию, пусть охрана будет наготове. — Слышал? Горчаков! — рявкнул Зуев. Тот оторвался от телефона, спокойно сообщил: — Это Шельгин... — Какое оружие, сколько — узнали? Молодой капитан послушал, что ему говорила трубка, отчеканил: — Два карабина, помповое ружьё, несколько "тэ-девять" и магазинов. Майор с Есеней переглянулись: — Ну, и что нам дальше ждать? С этого момента события завертелись стремительным вихрем... — Да всё хорошо у нас! — отмахнулся в трубку охранник на входе, судя по комплекции, никогда не любивший покидать свою стойку. — Да говорю же, всё спокойно... И это были его последние слова в жизни. В двери сто восемнадцатой школы ворвалась группа подростков в чёрных плащах и балаклавах и расстреляла охранника в упор. Жестами отдав друг-другу распоряжения, захватчики разделились: часть побежала по лестнице наверх, другая направилась в сторону спортивного блока. Всё — как в их любимой игре: террористы против американского спецназа. Невероятное ощущение реальности и безнаказанности пьянило каждого, а боевая винтовка в руках дарила безграничную уверенность в своих силах и правильности своих действий. Один только Слава Морозов, что замыкал это плавное, отработанное за компьютером торжественное шествие по знакомым коридорам, немного отставал. В тех, кто попадался по дороге, он не стрелял, но и своих товарищей остановить не пытался. У Леши Шельгина, как обычно, был чёткий план, глаза фанатично горели. Уж очень нравилась ему собственная идея убийств в порядке глупой считалки. Как и явно нравилось то, что в этот раз "разыграли" его самого. Самоубийство этого психа Доровина как будто нисколько его не тронуло, как не парила и перспектива расстаться с жизнью — здесь же, сегодня, возможно, всего через несколько минут. Разве можно было остаться после всего того, что они задумали сделать? Нести этому миру послания всегда было нелёгким делом. Так и Эрик с Диланом, выполнив своё обещание, ушли, чтобы не достаться никому — ни хорошим, ни плохим... Его спина всё ещё болела от глубокой раны, немного затрудняя дыхание и движение руки. Хорошо, что прежде, чем напороться, он догадался приставить карандаш к левому боку, иначе, сейчас было бы трудней нести винтовку наперевес, угрожая каждому встречному. В просторном коридоре, куда выходили двери классов, Дима предложил разделиться вновь. Согласно плану, всех заложников нужно было собрать в бассейне. Замерев у закрытой двери, за которой слышался монотонный голос учительницы и шелест бумажных страниц, Слава встал наизготовку по примеру товарища. Но когда тот бросился в двери, не смог сдвинуться с места. Ноги словно окаменели. В тишине летних экзаменов оглушительно раздались выстрелы, и школа наполнилась истошным визгом и криками ужаса. Через несколько минут, у ворот затормозил маленький служебный кортеж. Полицейские машины приглушили сирены, из ничем не примечательного с виду чёрного фургона выскочили бойцы группы захвата и слаженно рассредоточились по периметру, ожидая сигнала. В школьном бассейне по своим дорожкам гребли маленькие головы в купальных шапочках. Возглавляли заплыв несколько подростков, от них не отставали и две школьницы помладше. Ещё несколько девочек лет двенадцати в таких же купальниках и шапочках ожидали своей очереди с противоположной стороны. Внезапно самый первый пловец, что опережал других на несколько метров, сбавил темп, а потом и вовсе остановился. Прислушался. — Ну, плыви, плыви, — подбодрил физрук с бортика. — Чего ты застыл? Но тот опустил ноги на дно, встал, поднял очки на лоб. Остальные последовали его примеру. Странный звук повторился. Следом как будто вновь донеслись крики и отдалённый топот ног. — Быстро побежали, быстро! — орал кто-то из администрации. Пока малолетние стрелки были на этаже, по боковым лестницам удалось вывести большую часть школьных обитателей. Вот и пригодились эти бутафорные пожарные учения, к которым до того все, включая взрослых, относились не очень серьёзно. Теперь, подгоняемые учителями и первобытной паникой, дети бежали слаженно и быстро. Выскочив в вестибюль с двух сторон, все одновременно ойкнули, увидев окровавленный труп. Но не остановились, помчались дальше, к спасительному выходу. В глубине школы вновь раздались сухие выстрелы. — Давай, давай! Работай! — нахмурился тренер. Он хотел сказать воспитаннику ещё что-то, но слова замерли на губах. Снаружи выстрелы в потолок стали отчётливее, и что хуже всего: они нарастали, приближались вместе с топотом ног. Миг — и в двери ворвалась разношерстная толпа из учеников старших классов, учителей, завуча и даже уборщицы с парой работников столовой. Все сломя голову помчались по краю бассейна. Другие пловцы, что ожидали на бортике, мгновенно поддались общему порыву и побежали тоже. Раздался чей-то крик: — Осторожно, не упадите! А следом физрук обалдело увидел причину всеобщей паники: замыкая шествие, в двери вошли четверо вооружённых налётчиков в чёрных плащах и масках террористов. Двое передних держали винтовки и шли бок о бок. Всё это напоминало съёмки кино или глупую шутку учеников. Но тут, чтобы развеять любые сомнения в серьёзности своих намерений, один из пришельцев поднял винтовку и выстрелил несколько раз в воздух. Бассейн взорвался воплями. Физрук похолодел. — Быстрей ко мне! — заорал он пловцам, что ещё только наполовину преодолели дистанцию. — Ещё быстрей! Ну быстрей, ну! И, оглянувшись, внезапно обнаружил себя в толпе заложников. Взрослые и дети подбежали по бортику с двух сторон, сгрудились вокруг, глядя на захватчиков с одинаковым ужасом. — Сейчас мы покажем, как оздоровить нацию! — провозгласил один из них — тот, кто стрелял. Другой отошёл чуть в сторону, снимая главаря на камеру мобильного телефона. — Ну что, чемпионы? — громко поинтересовался тот. — Обделались уже? Страшно знать, что через минуту погибнете? У вас есть ещё время подумать. Над тем, как глупо и пусто вы жили, как не сделали ничего для этого мира. Подумайте. У вас есть одна минута. Слава усмехнулся. Перед ними, под сводами просторного зала с олимпийским плавательным бассейном — гордостью школы, на краю столпилась часть её перепуганных обитателей. Остальным повезло выбежать, спрятаться или как-то иначе ускользнуть от зловещих гостей. Морозов так и не сумел пересилить себя и войти за Димой в двери кабинета географии. Но те, кто были внутри, всё же там не остались. За стенкой у кого-то из группы сдали нервы, и, услышав выстрелы так близко, ученики и учительница с воплями выскочили в коридор, в панике даже не заметив Славу. Эта хорошо всем знакомая учительница теперь стояла в первых рядах, расставив руки и закрывая воспитанников собой. Советская закалка и непримиримые моральные принципы давали о себе знать и не позволяли забыть об ответственности за своих воспитанников. Другие её коллеги, помоложе, считали себя более благоразумными и держались от края подальше, выглядывали из пёстрой толпы и взирали на четверых малолетних преступников с таким же ужасом и растерянностью, как и их ученики. Каждому были знакомы голоса захватчиков и их горящие в прорезях балаклав глаза. Но поверить в то, что всё происходило на самом деле, не мог никто. — Одумайтесь! Что вы делаете! — гневно крикнула географичка, оттесняя заложников собой ещё дальше, к стене. — Это не игра! Бросьте оружие! — Молчи, сука! — рявкнул Шельгин. И с видимым удовольствием расстрелял бедную женщину в упор. Как по сигналу, из толпы с обеих сторон тут же выскочили физрук и трудовик, которых постигла та же участь. Реакция у Шельгина после сетевых игр была отменной. В бассейне воцарилась хрустальная тишина, прерываемая лишь общим тяжёлым дыханием. Где-то пискнула пятикласница, и её мгновенно заслонили собой сверстники постарше. Полсотни пар глаз таращились на окровавленные тела. По мокрой плитке угрожающе растекались красные лужицы. Кто-то шептал: — Не смотри туда! Не смотри... — Кто пикнет — умрёт, — громко предупредил главарь, явно наслаждаясь эхом своего голоса. — Кому-то непонятно? "Pray if you can"... В этой кошмарной тишине громче выстрела раздался хлопок входных дверей. От неожиданности Шельгин обернулся на звук, наставив винтовку. У Славы задрожали руки, и он опустил оружие дулом в пол. Опасливо покосившись на товарищей, увидел, что хладнокровным к случившемуся убийству остался один главарь. Остальные давно забыли про пистолеты и взирали на настоящие, не компьютерные трупы под ногами с таким же страхом, как и сам Слава. Наверное, тащить с собой этих двоих — новичков, ещё не прошедших боевое крещение, — было неосмотрительно. Но Лёша хотел массовки. Чем больше внимания и признания его крутизны, тем лучше. Между тем в зал с поднятыми вверх руками вошла красивая молодая женщина. Морозов легко узнал её по короткой стрижке и пронзительным тёмным глазам. А вот Шельгин, который ещё ни разу с ней не встречался, явно удивился, даже отступил на шаг. И нервно вцепился пальцами в приклад. — Слава, Лёша, мы всё про вас знаем! — резко объявила она. — Дима! Серёжа! Положите оружие! Остановитесь, пока не поздно! Под прицелами винтовок Есеня ровным шагом прошла по краю бассейна до испуганной толпы заложников. Увидела убитых, её лицо исказилось. И тут Слава, что всё ещё боролся с собой, ощутил чей-то чужой буравящий взгляд. Это чувство было настолько невыносимым, что ему захотелось тут же проверить, кто мог смотреть на него вот так. Осторожно повернув голову, Морозов вгляделся в толпу заложников пристальнее... И больше уже не отводил глаз. Он был готов поклясться, что к испуганным сверстникам и окаменевшим взрослым прибавился ещё один человек. Не слишком опрятный бородатый забулдыга в расстёгнутом плаще и бархатной кепке. Позади всех, у самой кафельной стенки, его практически не было видно за головами взрослых. Показался на миг и вновь скрылся. Откуда он здесь взялся? — Слава! — так же громко продолжала Есеня, осторожно поворачиваясь к захватчикам лицом. — С карандашом — это ты хорошо придумал! Ты же свою мать ненавидишь, да? Это же она тебя на хор таскала, пока все остальные — в бассейн? — Ты дура, что ли? — плаксиво крикнул тот. — Мать-то здесь при чём? — Заткни хлебало! — приказал Леша, наставляя на незнакомку своё оружие. — Подожди! — остановил его Морозов. И выступил вперёд. — Понимаешь, есть два типа людей, — произнёс он, чувствуя, как с каждым словом рос его авторитет в глазах боевых товарищей. — Есть те, которые в этой жизни что-то делают! А есть твари дрожащие — он обвёл жестом толпу испуганных заложников. — Которые ссут по углам... — Да что ты её слушаешь! — рявкнул Шельгин. — Это ты сам так решил? — продолжала Есеня, медленно отступая назад и загораживая заложников собой. — Или вдохновил кто? С кем ты в сети переписывался? Может, расскажешь? — Заткнись! — крикнул Слава, чувствуя на себе косые взгляды товарищей. — Если бы не он, я бы в жизни не узнал про Колумбайн и про то, что они сделали! Я бы в жизни не узнал, что я что-то могу! Что твои решения, действия могут изменить мир! Что можно заявить о себе, и тебя услышат! "Как странно... Он говорил, что вы — другой, что вы понимаете... — вдруг, вспомнились ей похожие, горящие лихорадочным блеском глаза. — Я в темноте жил, а он мне свет зажёг!" — Ты меня не поймаешь, — задумчиво, тихо произнесла она. Задрожав, Слава издал какой-то нечленораздельный звук и вцепился в винтовку. Но ещё раньше сориентировался победитель сетевых сражений Шельгин и уверенно нажал на курок. Грянул выстрел. Пуля ударила ей в грудь и отбросила назад. Бронежилет выдержал, но Есеня не устояла на краю, взмахнула руками и с плеском опрокинулась в бассейн. Она в один момент позабыла, что хорошо защищена, подумала, что умирает. И покорно закрыла глаза...

***

— Я же не только пою, — с усмешкой говорил Слава. — Я ещё в шахматы... Книги пишу. Ну как, книги... Фанфики. Мне нечего скрывать. Я вам всё расскажу. Мы, наоборот, хотим, чтоб нас услышали. Как Эрик и Дилан. — Кто это? — спросила Есеня. — "Колумбайн", — с некоторым удивлением произнёс он. — Вы же догадались. Вы читали... Ну ничего, скоро эти имена узнают все. Думаете, мы — единственные? Она вздохнула. — Как всё началось? Он охотно ответил: — С Данила. Знаете, ведь хор — это резервация задротов. Ну, серьёзно! Если у тебя со спортом — порядок, ты же в хор не пойдёшь, верно? А он пошёл. Мозгов — как у табуретки. Зато сила есть. Он всех унижал. — Тебя — тоже? Слава сделал вид, что не услышал. — Бил, деньги отнимал, — продолжил он. — Жаловались, конечно. И не раз. Вот только, взрослым пофиг было. У него же голос лучше, чем у других — солист, большое будущее у всего хора... Каждый раз какие-то оправдания находили. В общем, достал он. Всех. Есеня подалась вперёд и навострила уши, стараясь ничего не пропустить. — Ну, мы его и разыграли, на "камень-ножницы-бумага". Выпало мне. — Давно так делали? — Хорошая игра, — усмехнулся Морозов. — Разве нет? И, помолчав, прибавил: — Нет, вот так в первый раз получилось. — Кто идею подал? — Лёша. Даня его больше других доставал. Один раз так избил, что школу пропускать пришлось. Она кивнула. — Да нет, — говорил Слава. — Я бы не смог, боялся. А Эрик и Дилан смогли. — А про "Колумбайн" ты как узнал? — напомнила Есеня. — С ним переписывался? Славик покачал головой. — Нет. Он мне просто помог. — В чём? — она едва сдерживала дрожь в голосе и во всем теле. — Что он тебе писал? Звонил? Какой у него голос? Слава с изумлением посмотрел на неё. Задумался. — Голос? Нет, только по почте. Да и то недолго. Да ничего особенного, — он махнул рукой. — Просто, писал, что... дружить хочет и помочь. И что верит в меня, в то, что у меня всё получится. Я от мамы, например, таких слов никогда не слышал... — Он писал тебе, что ты знаешь, как его найти, — напомнила Есеня. И уже подалась вперёд, но Морозов засмеялся. — А вы думали, он писал мне прямо? Она подавила разочарованный вздох. А малолетний преступник улыбнулся, холодно пояснил: — Мы просто хотели всех вас убить. Это же вы во всём виноваты? С вашего молчаливого согласия творится всё зло. — А в товарища своего тогда зачем выстрелил? — поинтересовалась Есеня, невольно отметив уже знакомое местоимение. Нахмурилась Что означало это "мы"? "Мы" — уборщики планеты? "Мы" — живое и гордое наследие заокеанской бойни? Или "мы" — те восемьдесят легионов "наших", из которых только двое, от силы трое были на её стороне, а все остальные вот уже полгода как охотно набрасывались на преемницу Меглина со всех сторон? А с их большей частью ещё, наверное, только предстояло свести близкое знакомство? "Мы" это значит против неё, одинокой пешки на шахматной доске, выступает многочисленное войско, с которым она не способна справиться. Даже по отдельности. Внезапно, Морозов прикрыл глаза. — Не знаю. Не помню точно. Просто... он так смотрел... Есеня подалась вперёд ещё сильней. Уточнила: — Кто? Кто смотрел? Тот, с кем ты переписывался? Он что, был там? Но Слава насмешливо покачал головой... ...Под всеобщий возглас он вскинул винтовку и выпустил в главаря пулю. Попал в плечо, но этого оказалось достаточно. С громким рёвом Шельгин выронил оружие и осел на плитку, зажимая рану. Дима и Серёжа застыли на месте в совершенной растерянности. — Ну что, конец считалочке, а? — вдруг, раздался под сводами бассейна чей-то зычный голос. — Вот и сказочке конец, а кто слушал, — молодец... Заложники, ошеломлённые не меньше малолетних террористов, все как один повернулись на звук. В плавательном бассейне, насквозь мокрый, стоял какой-то бородатый человек и держал отважную девушку в бронежилете на руках. Под изумлёнными взглядами всех присутствующих он добрёл с ней так до бортика и там под мышки вытащил наверх. Кто-то из присутствующих ему помог, подхватил её, вытянул на край. А бородатый ловко подтянулся и вылез сам. Выпрямившись, заложил руки в карманы тёмного от воды плаща и обвёл присутствующих строгим начальственным взглядом. Выглядел он странно. С его одежды, волос и козырька бархатной кепки вода текла ручьями, звенела о плитку, рубашка под распахнутым плащом прилипла к телу. Но он этого как будто не замечал. Пронзительный взгляд тёмных зеленоватых глаз надёжно удерживал малолетних преступников от каких бы то ни было решительных действий. Заложники мгновенно расступились, окружив незнакомца пораженным настороженным полукольцом. Произошедшее здесь их словно парализовало во времени. Никто не верил, что всё уже закончилось. Никому и в голову не пришло убегать или как-то иначе отделиться от общей группы. Ученики и учителя сгрудились на месте как овечки. Дети, вне зависимости от возраста, искали защиты у воспитателей. Взрослые ждали появления спецназа или иных органов правопорядка, чтобы вздохнуть свободнее. Решительная девушка и бородатый мужчина меньше всего походили на представителей таких организаций. Но внутренняя сила обоих и то, с каким спокойствием она, а теперь и он, смотрели на происходящее, заставляли в этом усомниться. — Сдаёмся, сдаёмся, — произнёс незнакомец, жестом приказывая подросткам положить оружие. — Пушечки на пол. Руки за голову. Всё, игры закончились, сейчас жизнь пойдёт. Настоящая. И тюрьма настоящая... — он посуровел. — Кладём, кладём оружие! Новички, словно того и ждали всё это время, охотно выложили на плитку свои пистолеты и бухнулись на колени. Бородатый подошёл к ним ближе, мокрым ботинком отодвинул оружие в сторону. Ладонью вытер воду с лица и резко, сердито стряхнул капли. Морозов силился разжать пальцы на прикладе, но винтовка будто приросла к ним. Нервный спазм сковал руки намертво. Указательный палец лежал на спусковом крючке, угрожая выстрелом от одного случайного движения. Слава вспотел. Вооружённым он здесь остался один, другие уже давно стояли на коленях с руками за головой. Новички во все глаза таращились на бородатого, Шельгин угрюмо смотрел в пол. Незнакомец подступил совсем близко. Морозов попытался разомкнуть губы, чтоб обьяснить, что с ним, но не смог и этого. Тогда в жалобном взгляде он адресовал пришельцу все свои чувства. И тот понял — подошёл вплотную, положил руки прямо на сжатые пальцы подростка, стиснул их, до боли вдавливая в приклад. И словно растопил, разморозил. Отпустил, и винтовка со стуком упала на пол. — На колени, руки за голову, — сухо и твёрдо приказал он. И Слава подчинился. Добившись в помещении относительного порядка, незнакомец ещё раз окинул всех присутствующих цепким оценивающим взглядом и наконец остановил его на своей ученице. Вода в бассейне была голубой и чистой. Пуля ударилась о бронежилет, и дурочка просто потеряла сознание... Тяжёлое средство защиты должно было утянуть её на дно, но он подоспел вовремя, воды она нахлебаться не успела. Не замечая, кажется, никого и ничего более, Меглин в несколько широких шагов вернулся к ней, присел рядом на корточки. Заглянул в бледное лицо фарфоровой куколки, покрытое капельками воды и ещё более беззащитное, чем прежде. Нахмурившись, проверил пульс у неё на шее. А потом нежно провёл большим пальцем по её щеке до краешка чуть приоткрытых губ. Среди заложников впервые послышались замечания, дельные и не очень: — "Скорую" надо! Полицию! — Ох ты, ужас какой! — Что ж вы наделали, засранцы! Морозов опустил голову. Прямо перед ним лежало тело трудовика. Вздрогнув, он отвёл взгляд и наткнулся на труп учителя физкультуры. Губы задрожали, на глаза навернулись слёзы. Он не видел, что происходило вокруг, но слышал и чувствовал. За окнами надрывались полицейские сирены, вокруг поднялась суматоха, все пришло в движение. Младшие жались к старшим, а учителя возбуждённо тараторили в трубки телефонов: — Сто восемнадцатая школа! "Скорая"! Это "скорая"? — Что значит, "уже там"? Никого же нет! Ждёте, пока нас всех перестреляют?! Но тут, словно в ответ, за дверью раздался топот множества ног. В зал с шумом и грохотом ворвался отряд спецназа, за ними — несколько полицейских во главе с Зуевым. Тот охнул при виде мёртвых тел, со вздохом присел перед безмозглой коллегой из Москвы, пряча табельное в кобуру. И увидев, что её грудная клетка мерно вздымалась, безо всяких церемоний хлопнул пострадавшую по щекам. Раз, два! Её веки дрогнули, и на майора с детским изумлением уставились два больших чёрных глаза. — Поглядите, к чему всё привело! — сердито выговорил тот. — Весь ваш план. Зачем я вас только послушал! Есеня попыталась приподняться, но Зуев её удержал: — Лежите уж, Зоя Космодемьянская... В больницу поедете. Мокрая почему? Хоть выжимай! Вы что, в бассейне плавали? — Я... не помню, — тихо ответила она. И равнодушно позволила ему грубо, торопливо ощупать себя со всех сторон. — Вы ранены? Куда? Есеня слабо помотала головой, указала на свой бронежилет. К ней подступили врачи, уложили на носилки. — Я могу идти, — попыталась она протестовать. Но Зуев вновь удержал её на месте. — Не можете. Лежите, отдыхайте. Я же говорил: не женское это дело — под пули лезть! Есеня сверкнула глазами и уже приготовила какой-то колкий ответ. Но, неожиданно силы оставили её окончательно, и она вновь потеряла сознание. Когда Слава поднял голову, бородатого незнакомца в помещении уже не было, толпа заложников заметно поредела, все спешили покинуть страшное место. Один из спецназовцев подошёл ближе, защёлкнул на его запястьях наручники, рывком поднял с пола на ноги и вывел из зала, вслед за остальными... — ...Значит, вы не помните? — усмехнулся Слава, с интересом глядя на то, как у собеседницы медленно расширялись зрачки. — Не помните, что случилось? И кто вас вытащил из воды? — Ты, что ли? — хмуро предположила та. Но Морозов помотал головой. — Там был ещё один человек. Такой... В плаще... Есеня уставилась на него так, будто у задержанного вдруг выросла вторая голова. — Что? — поёжился тот и отодвинулся. — Какой человек в плаще? — вкрадчиво и тихо спросила она. — Ну, — замялся Слава. — Странный очень. — Ты можешь его описать? Он задумался. — Лет сорок-пятьдесят. Бородатый. Кепка на голове. Глаза такие... острые. Он... знаете... как из ниоткуда взялся. Вот, не было секунду назад. А потом появился. — И... он меня вытащил... из воды? — хрипло уточнила Есеня. Сердце билось как оглашённое и подпрыгивало так, что его приходилось сглатывать. — Ты ничего не путаешь? Слава уверенно подтвердил: — Да сразу за вами прыгнул! Он и нашим сдаваться сказал. Все его слушались... А вы что, его знаете? — догадался он. — Ну я так и подумал, что — ваш. Мент. Сразу порядок навёл. "Ну да, это он может", — невольно подумала Есеня. И, почувствовав, как дрожали пальцы, решительно поднялась из-за стола. — Что теперь со мной будет? — вдруг встревожился Морозов. — Это уж пусть следствие разбирается, — отмахнулась она, в тот миг желая только одного — побыстрее оказаться за дверью. — Я только консультирую. — А тот бородатый, — донеслось ей в спину. — Тоже консультант? Есеня пулей выскочила в коридор. Едва совладав с собой, опомнилась, кивнула ожидающим снаружи охранникам, чтоы уводили задержанного. И измученно привалилась к стене. Всё тело колотило в странной смеси страха и радостного возбуждения. Нет! Этого не могло быть! Это просто — ещё один сон! Реальный до мурашек, но все-таки — сон! Продукт её уже полусумасшедшего мозга. Мозга, который всё менее отчётливо видел разницу между настоящим миром и вымыслом. "Я не сумасшедшая! Не сумасшедшая! Это только сон! Проснись! Проснись же, ну!" Она яростно вцепилась себе в кожу на запястье, стиснула ногтями и едва подавила вскрик. На бледной коже выступила капелька крови. Значит, не сон? Но... что тогда? Откуда Слава мог знать о её тайной боли, её личном призраке? От ТМНП? Он — его марионетка, это очевидно, и скажет всё, что угодно, лишь бы её помучить. Лишь бы снова обжечь калёным железом, вновь написать на стене свои инициалы. А ниже — "Поймаю", в точности копируя такой знакомый почерк... Можно было, конечно, опросить других малолетних преступников, сверить показания, выяснить, выдумывал ли Морозов или говорил правду? Но Есеня не была уверена, что хочет это знать. — Я зашла попрощаться, — слабым голосом сообщила она, заглянув в кабинет владимирского коллеги. Зуев встревожился, выскочил из-за стола, подошёл ближе. — Так скоро? — заметно огорчился он. — А я думал, вы у нас ещё погостите. Уже выписались? Как себя чувствуете? Есеня вскинула голову, заявила: — Нормально. Могу ехать. Квадратный майор деловито сообщил: — Вчера буквально новая "серия" объявилась. Уже второй труп в посадке. Может, останетесь, поможете? Но она помотала головой: — Я бы с радостью. Но не могу... Служба. Зуев внимательно осмотрел её воспалённые глаза и осунувшееся лицо. Вздохнул. — Понимаю. Возвращайтесь, отдыхайте. Без вас мы бы здесь ещё год ловили "глухарей". — он потупился. — И прошу прощения за то, что так невысоко оценивал ваши способности. Теперь, если забуксуем — опять вас позовём, Есения Андреевна. Та кивнула, с трудом изобразив подобие улыбки. Но перед тем, как выйти из кабинета, замешкалась на пороге, обернулась. — Там в школе, у бассейна, — тихо произнесла она. — Вы не заметили ничего... странного? — Кроме горы трупов, пожалуй, ничего, — помрачнев, ответил он. — Морозов сказал, там был ещё какой-то... человек... Неожиданно квадратный майор закашлялся. — Да мало ли что пацану привиделось? — наконец воскликнул он раздражённо. — По нему психиатрическая экспертиза плачет, впрочем, как и по его товарищам. Вот подождите, будут у нас на руках результаты, — сразу всё станет понятно, кто, когда и кого видел. Лично я никого постороннего там не заметил. Учителя, ученики... уборщица ещё. А что? — он усмехнулся. — Хотите, чтоб я вас в курсе держал? Есеня вздрогнула. — Да нет, — равнодушно ответила она. — Вы правы. Нет нужды. Всего доброго.

***

Есеня вела машину с трудом, едва держа глаза открытыми. Вокруг так неожиданно стемнело, и бескрайнее поле по обеим сторонам дороги казалось синим как океан. Почувствовав, как дрожат руки, она заставила внедорожник ползти еле-еле, отчаянно размышляя о том, как ей было теперь в одиночку преодолеть долгий обратный путь домой? "Домой", — она усмехнулась. "Дом" у неё был один — единственный, в который она не смела заходить, вот уже полтора года. А то место, куда она возвращалась каждый раз, и где были её сын и муж — "здание", всё то же "здание". Опять. И совсем никаких чувств. Её бы воля, она осталась бы в гостинице, хотя бы на ночь. А лучше — ещё на один дополнительный день. Поразмышлять обо всём, что здесь произошло, обо всех странностях и слишком удивительных совпадениях, о своих снах и догадках. Может быть, ещё раз допросить Морозова, Шельгина и остальных мальчишек, вплоть до свидетелей? Это надо было сделать по горячим следам и именно здесь, во Владимире, ведь в Москве она уже точно ничего не узнает. Если вообще было что-то, на самом деле... Вдруг Есеня насторожилась, вгляделась вперёд. И ошеломлённо сбросила скорость. Ближний свет фар выхватил из темноты фигуру в плаще и кепке, озарил знакомое бородатое лицо. Нога сама вдавила тормоз, серебристый "Рендж-Ровер" замер на месте. Меглин приблизился и распахнул дверь с её стороны. — Я поведу, перебирайся, — сухо распорядился он. Есеня беспомощно посмотрела на наставника. Хотела что-то сказать, но натолкнулась на его острый взгляд, не терпящий возражений. — На себя погляди, — буркнул он. — Без разговоров! Она не без удовольствия устроилась на пассажирском сиденье — своём более привычном месте. И уже не удивилась тому, что конфигурация её транспорта кардинально изменилась: за лобовым стеклом в ночь вытянулся плоский капот голубого "Мерседеса", а дверь с правой стороны перестала закрываться на поломанный когда-то замок. Подобно Фениксу, старый автомобиль возродился из глубин её памяти. Как и его владелец. Откуда здесь взялся Меглин, и что это было — прошлое или настоящее, — она не знала тоже. На языке вертелась уйма вопросов, и сейчас, кажется, настало подходящее время их задавать. Но не успела Есеня открыть рот, как услышала: — Тебе сейчас лучше всего было бы поспать. Автомобиль плавно тронулся с места, рука наставника легла на рулевое колесо, и её ласково качнуло на сиденье. Только теперь сон как рукой сняло. — Я не хочу спать, — возразила она, жадно пожирая глазами водителя. — Теперь — не хочу. Откуда ты здесь? Ты же... умер... — Но не для тебя, — заметил тот, постепенно вжимая педаль в пол. — Ты меня спрятала. Ты и найти можешь. Она задохнулась: — Это как? — Просто, — усмехнулся он, не отрывая глаз от дороги. — Ты уже это делаешь. От этих загадочных слов по коже пробежали мурашки. — Опять твои ребусы? — нервно засмеялась Есеня. — Не надоело меня мучить? Меглин, по обыкновению, молчал. А она подумала, что этот вопрос терпит. В отличие от другого — самого важного. — Скажи, — осторожно начала она, ловя дыхание как перед прыжком. — Кто убил папу? Кто такой "Ты меня не поймаешь"? Ты же знаешь! — Ты — тоже, — вместо ответа заметил он. — Колечко у тебя красивое. Глянь, как блестит! Есеня невольно посмотрела на свою руку. У неё было единственное украшение, и сейчас оно действительно ярко светилось на безымянном пальце как сгусточек пламени. Даже начинало жечь. — Что это значит? — ахнула она. Схватилась за ободок и почувствовала, как он медленно раскалялся. — А ты не догадываешься? — усмехнулся Меглин. Есеня напрягла все силы, попыталась стянуть кольцо, но оно будто приросло к коже. И горело огнём. — Мне больно! — вскрикнула она. — Думай, — приказал он. — Иначе, будет слишком поздно. — Но я не могу! — жалобно воскликнула она. — Я не могу... без тебя! Я ничего не вижу! Ничего! — Можешь, — сурово возразил Меглин. — Не хочешь просто. Что надо, ты уже видела. Войти только боишься, всё на пороге топчешься. Есеня вздрогнула. Его проницательность и поныне была непревзойдённой. А то, что она слышала, жгло душу сильнее, чем кольцо. — ЧТО ТЫ ВИДЕЛА? — с расстановкой, грозно спросил наставник. — Я не могу поверить! — вскрикнула она, извиваясь от боли. — Это неправда! Это был сон! Это бред! Он же — мой муж! — И что? — фыркнул Меглин. — Он к тебе — ближе всех, значит — вне подозрений? От этих слов её обожгло холодом до самых костей. "Ближе..." "Открой глаза: я ближе, чем ты думаешь", — говорил "Ты меня не поймаешь". Но этого не могло быть! Просто не могло! Ведь то — тоже был сон? Разве можно было верить ему, собственным предчувствиям и догадкам? Вдруг дверь с её стороны распахнулась сама собой, внутрь ворвался ветер. Влажная лента шоссе со свистом проносилась под колёсами на бешеной скорости, словно "Мерседес" наставника готовился ко взлёту. Есеня судорожно схватилась за переднюю панель, пытаясь удержаться, но полированное дерево будто вымазали мылом. Она вцепилась в старую обивку, обхватила спинку своего сидения, напрягла все силы. И в ужасе почувствовала, что материал неизбежно выскальзывал из пальцев. — Мегли-ин! — истошно закричала она. И беспомощно протянула руку к нему. Это сон, да, но она не хотела просыпаться! Ещё рано! Ей нужно было узнать... Ей так была нужна эта подсказка! "Меглин! Помоги!.. Родион..." И тогда на её запястье сомкнулись знакомые пальцы, потащили назад. Причиняя боль и лишая дыхания, рывком вытянули из темноты. Она схватилась за твёрдое предплечье в рукаве плаща, вцепилась обеими руками — так, будто от этого зависела её жизнь. Пронзительные глаза приблизились, стали ошеломляюще тёплыми, бархатными, родными. — На то ещё будет время, — пророкотал он. — Спи. И отпустил её руку. Есеня завопила, схватила пустоту. И всё ухнуло в непроглядную чёрную пропасть...

***

Вздрогнув, она проснулась, обнаружив себя за рулём. "Рендж-Ровер" стоял в стороне от дороги, раскорячившись на обочине. Вокруг была непроглядная темнота, и тени деревьев тянули к стеклу свои лохматые лиственные лапы. Где-то рядом шумела магистраль, по которой проносились машины. И на которую строго указывала стрелка айфонного навигатора. Есеня подтянулась и выпрямилась на сиденье, провела рукой по лицу. До Москвы был ещё целый час, даже по трассе! А она явно заехала в какую-то глушь. Вдруг уши вновь уловили какой-то странный звук, глухой отголосок... Крик! Как в её сне, только на сей раз это кричала не она сама, а кто-то другой. — А-а! — совсем рядом пронзительно вопила женщина. — А-а-а! Есеня и сама не поняла, как очутилась вне своего транспорта. И, даже не закрыв дверцу машины, со всех ног устремилась на звук. За тёмной полосой деревьев открылся широкий луг, что мягко сбегал к воде. Совсем близко от берега реки стояла маленькая иномарка с распахнутой дверцей и горящими фарами. А к ней, держась за руки и спотыкаясь на бегу, по лугу мчалась молодая пара. Парень тащил за собой насмерть перепуганную девушку, другой рукой удерживая под мышкой какой-то свёрток, похожий на плед или полотенце. — Стоять, не двигаться! — скомандовала Есеня, заступая им дорогу. Молодые люди от неожиданности встали как вкопанные, выронив поклажу. — Кто такие и что здесь делаете? — продолжала она тем же тоном, безмерно удивляясь самой себе. Если парень лишился дара речи и только таращил глаза, то его спутница, несмотря на свой испуг, оказалась полезнее. — Там... — хватая ртом воздух, пролепетала она. — Там... — Там... — тело чьё-то, — наконец, выдавил её спутник. — Мёртвое... Вернее... — Пошли, покажете, — распорядилась Есеня. Но девушка отчаянно замотала головой. — Мы в полицию уже звонили, — сообщил парень, со всё возрастающим подозрением рассматривая странную незнакомку. — Мы лучше это... поедем... Но та преградила им дорогу к машине, а потом взяла обоих за плечи и мягко развернула. — В полицию, это хорошо, — одобрила Есеня, раскрывая своё удостоверение и поочерёдно показывая его свидетелям. — Полиция сюда, наверное, только через полчаса доберётся, в лучшем случае. Самые важные зацепки могут и не дожить. Мне всё покажете, откуда бежали, что нашли. Пошли, — прибавила она строже и подтолкнула обоих вперёд. Когда, спотыкаясь на кочках, прошли метров сто в обратном направлении, низкий берег повернул. Там, неподвижно как статуя сидела австралийская овчарка. Услышав знакомые шаги, собака сохранила своё положение, но виляющий хвост и высунутый язык убедительно показывали, как она была рада возвращению хозяев. Чего нельзя было сказать о них самих. Девушка решительно затормозила ещё в десяти шагах, брезгливо изогнув губы. А парень подошёл ближе и хмуро отдал скулящему питомцу команду оставаться на месте. — Вот, — вздохнув, объявил он. Есеня подступила ближе, подсветила себе телефоном и вздрогнула: перед собакой в траве лежал какой-то предмет в пластиковом пакете. При более близком рассмотрении находка оказалась отрезанной человеческой кистью с кольцом на пальце. Овчарка на такое вторжение в своё личное пространство угрожающе зарычала, но после свиста хозяина затихла. — Притащила из кустов, — пояснил тот. Есеня нахмурилась: — А вы всегда её в полночь выгуливаете? В безлюдных местах? Свидетели вспыхнули одновременно, но сдержались. — Что делали здесь? После недолгого молчания девушка опустила голову. А парень укоризненно заметил: — А то сами не догадываетесь. В гостинице номера дорогие... — Ну да, ну да, — согласилась Есеня. — Откуда у бедных студентов деньги на гостиницы? В общежитии живете? — Она, — вздохнул парень, кивнув на подругу. — Я с родаками, в двухкомнатной... — Понятно, — усмехнулась Есеня и поднялась на ноги. — Значит, так. Сейчас приедут мои коллеги, и вы все им расскажете. Как мне, и даже ещё подробнее. Куда? — засмеялась она. — Пошли тело искать! Молодые люди воззрились на неё с ужасом. — Давайте, давайте, — подбодрила Есеня. — Что тут ещё делать до приезда полиции? Уезжать никуда нельзя: мы теперь все — подозреваемые, пока следствие не установит обратное. Пошли, пошли! Примерно на середине "поисков" вдалеке раздались знакомые сирены, и ночь окрасилась сине-красными маячками. Есеня встретила коллег и, наконец-то передав свидетелей в добрые руки, впервые почувствовала себя лишённой сил. — Спасибо, — сказал ей молодой лейтенант, так же устало щурясь, как и она. — Дальше — уже наша забота. — Ну, как говорится, не за что, — отозвалась Есеня, захлопывая за собой дверцу внедорожника. И, помедлив, завела мотор. В окошко постучали, она опустила стекло. — Поздно уже, — заметил тот же полицейский, заглядывая в салон. — А вы, наверное, устали? Может, у нас переночуете? Тут как раз гостиница недалеко. Есеня хотела было ответить отказом, но неожиданно картина уютной кровати, до которой можно было добраться быстрее, чем за час, заслонила собой все остальные мысли. — Пожалуй, — обречённо вздохнула она. — Дорогу покажете?