Железный Лорд

— Скоро доплывём, — невнятно промямлил капитан небольшого судна. Приземистый, невысокий, с маленькой головой, по сравнению с ним он был сущим карликом, прибить которого не стоило труда. Будь на то воля его лорда, он бы, без всякого сомнения, утопил трусливого капитана в заливе. Ворон на его плече одобрительно закаркал, а его умные птичьи глаза уставились на капитана Бора. Даже от простого взгляда мелкого животного сестринец чуть ли не затрясся от ужаса. Чем же Повелитель Винтерфелла смог так напугать этого рыбоеда, Уиллису было неведомо. Но дело своё он знал, ловко и непринуждённо пересекая рифы и опасные скалы, зная местное море, как свои пять мелких, перепончатых пальцев. Вдалеке, сквозь мелкий белёсый туман, виднелись одинокие горы и крутые холмы, пустые и безжизненные. Если проскакать на лошади десятки миль вперёд, то можно увидеть огромный, возвышающийся над всеми хребет, ограждающий от любых внешних напастей. Лунные Горы. Место, которое Уиллис посетил не в первый и не во второй раз. — Мёртвые земли, — пробормотал один из его спутников, половина лица, которого всё было закрыто безобразной бородой и длинными усами. Харк из горного племени Харклеев, старый ветеран, переживший Поход на Юг Мрачного Волка и десятки стычек с дезертирами и бандитами в нынешние времена мира, — плохие земли. — Горы, как горы, — кхекнул другой северянин, пузатый и здоровый, оруженосец из Белой Гавани, который вот уже как двадцать лет не может получить желанный титул сира. Его рыцарь давно не выходил из чертогов хозяина города, давно позабыв о своём старом слуге. Возможно, Роули надеется, что Хранитель Севера одарит его рыцарским званием за его службу. Не зря он старается поболее всех. Уиллис раздвинул губы в подобии злой улыбки. — Мало ты знаешь горы, южанин, — недовольно пробурчал Харк, — эти прокляты. — Ты судишь их только по своей дыре? — Скажи ты эти слова у меня дома и твои кишки давно бы украшали наше родовое чардрево, — глаза Харка злобно сощурились — горец не любил, когда его передразнивали в разговоре или нелицеприятно говорили о его родине. Глупый южанин умудрился наступить на оба капкана. — Хватит, — гулко сказал Уиллис, и ворон на его плече закаркал. Он привстал, возвышаясь над двумя и его большие, неподвижные глаза уставились на лохматого горца и перезревшего оруженосца. Будучи Мастером над оружием, он научился этому трюку только с годами — одним взглядом утихомиривать непокорных, буйных новобранцев. Харк ощерился, но успокоился, не смея перечить гиганту в медвежьей шкуре, чьё искусное владение молотом не раз и не два оказывалось смертоносным для врагов Винтерфелла. Многим бандитам хватало одного удара шипастого чудовища, которого Уиллис назвал Памятью. Напоминание о том, когда он Вспомнил. За подобную смертоносность, жители Винтерфелла дали ему прозвище — Один Удар. Уиллис Один Удар. «Мама, наверное, гордилась мной» — подумал он, смотря на хмурое, не обласканное солнцем, небо. Несмотря на бушующее лето, здесь было промёрзло и холодно. Он похоронил матушку в конце зимы. Старая Нэн, как её все называли в Винтерфелле, была единственным родным человеком для Уиллиса, последней нитью, связывающей его с ясными, далёкими детскими воспоминаниями. Теперь он один. Мать рассказывала ему обо всём — кем он был до своего «исцеления», об этом мире и о том, что случилось в Вестеросе за последние тридцать лет. Чего она ему никогда не говорила, хотя он не раз спрашивал, кем же был его отец. — Он наверняка был сильным и высоким воином, Уиллис. Такие рождаются на белом свете раз в столетие — сказал ему лорд Винтерфелла, чьи угрюмые и мрачные глаза внушали трепет и необъяснимую тревогу. У него возникло невероятная мысль, что хозяин Севера знает об его отце, но смелости спросить у гиганта тогда не нашлось. Корабль пришвартовался к берегу, сбив Уиллиса с мысли. Маленькая, деревянная пристань, построенная самими сестринцами, немедленно оказалась забита северянами. Сокрытая среди голых скалистых берегов и вечного тумана, пираты нередко пользовались этим местом, чтобы переждать бури или спрятаться от недругов. Отряд из неполного десятка занялся вытаскиванием из трюмов оружия и доспехов. Клинки из всех уголков Речных Земель, копья и топоры, изготовленные мастерами Западных земель, арбалеты железнорождённых и доспехи северян. Ворон покинул его плечи, отправившись на юг. Бор посмотрел на него, когда все, что взяли с собою бородатые северяне, оказалось на берегу. В глазах сестринца поубавилось страха, когда его люди оказались вне корабельных владений трусливого капитана из Трёх Сестёр. — Ворон найдёт тебя, — только и сказал Уиллис. Капитан испуганно закивал и приказал своей команде немедленно отплывать. Не обращая внимания на улёпётывающих сестринцев, Уиллис посмотрел на своих людей. Каждый из них не раз бывал здесь. Каждый знал, куда они отправляются и что от них требуется. Но в этот раз всё будет сложнее. — Тут снаряжения на три десятка, — пробормотал Уорк из Каменных Берегов, — неужто лорд уже не так торопиться давать горцам сталь? — Это лишь дар от гостей, — сказал Уиллис всем, — наша цель в этом рейде не только в том, чтобы довезти оружие. — А в чём же ещё? — недоумённо озвучил вопрос всех вокруг Гарлок. Низкорослый болотник, умело управляющий копьём и метко пускающий стрелы. — Мы поможем горцам, — только и сказал Уиллис, а после дал команду о выступлении. Северяне взгромоздили на себе мешки и огромные свертки с оружием, чтобы пройти несколько миль. Их путь лежал в сторону Холмистой Рощи. Там, где их будут ждать проводники, которые покажут им дорогу и помогут в переноске снаряжения. С пыхтением, они поднялись ввысь, чтобы наткнуться на равнину, усеянную крупными, безобразными камнями, безжизненными и безлюдными. Здесь правили бал лёгкий туман и хмурые тучи, обещающие дождь с громом. Они не беспокоились, что наткнуться на долинников. Ближайшие сотни миль, дай Старые Боги, здесь найдётся пара деревень, не говоря о городах и крепостях. Не раз и не два, лорды пытались основать здесь что-то большее, но горцы неизменно спускались с гор и превращали всё в пепелище. «Сколько раз ходили, ни разу не натыкались здесь на крестьян или даже путешественников». Через пару часов они оказались у высоких холмов, облепленных толстыми, пышными деревьями. Еле заметная, натоптанная тропинка вела вверх и они незамедлительно пошли по ней. Уиллис увидел знакомого ворона, летающего сверху и приземлившего ему на плечо, когда весь отряд оказался сверху. — Идут! Идут! — Горцы? — уточнил Уиллис. — Горцы! Горцы! Он насыпал себе в руки немного зерна, припасённого специально для птицы и ворон немедленно начал клевать прямо с ладони. Они скинули свой груз и стали ожидать. Горцы прибыли налегке, таща за собой парочку ослов. Обросшие, в звериных, толстых шкурах, вооружённые чем попало, будь то хорошим замковым мечом, добытым в бою или каменной дубиной. Уиллис даже на расстояние почувствовал мерзкий запах козлиной мочи от них, но не поморщился. — Сыны Тумана приветствуют тебя, Хави. Они спокойно говорили на языке своих древних недругов — андалов, хотя и постоянно употребляли старые слова Первых Людей. «Хави» слово из наречия предков, означающие «Высокий». Сыны Тумана всегда обращались к нему только этим именем, в то время, называя его сюзерена, владыку Винтерфелла «Ульфс Магнар», волчьим вождём. В знак старых традиций Сынов Тумана, они обменялись важными вещами — Уиллис дал дорогую цепочку из латуни, доставшеюся от покойной матери, в то время, как главный из горцев, «друг вождя», отдал искусный кинжал, который, если верить его словам, достался ему от отца, а ему от его отца. Они вернут друг другу эти ценности, когда Уиллис и северяне покинут Лунные Горы — как делали это прежде. Древний ритуал, призванный защитить обе стороны от обмана и предательства. Для него это был странный, бессмысленный способ защиты, но горцы считали иначе. — Твой хозяин говорил с моим вождём, Хави, — произнёс Крорк, сын Кророка, — Волчий Вождь шептал сквозь ветра и кричал, потрясая снежные покровы Лунных Гор. Он хочет, чтобы мы убили одного из друзей Никара, Сеятеля Раздоров. Крорк замолчал. Уиллис молчаливым знаком дал понять остальным, чтобы те поднесли свертки мечей и топоров. Когда ткань оказалась отброшена в сторону, горцы с жадностью смотрели на блестящую и острую сталь, способную убить рыцарей и воинов андалов. — Мы поможем не только оружием и доспехами. Мы будем с вами, — сказал Уиллис и до этого смирно сидевший на его плече ворон встрепенулся и грозно расправил крылья, словно в подтверждение его слов. — Для того, кого нужно убить потребуется время, Хави, долгие луны ожидания, — с опаской оповестил его горец. В его маленьких, суеверных глазах так и читалось нежелание идти обратно домой с чужаками-северянами. — Время не проблема, — безжизненным тоном сказал Уиллис. Горцы погрузили дары Джона Старка на ослов, и повели их в сторону Лунных Гор. За пару дней равнины сменились узкими горными тропами, известными только первоначальными хозяевам этих земель. Его люди, поначалу недовольные и не желающие уходить вглубь Долины Аррен, первое время сторонились горцев, отдельно обедая и ужиная. Но время шло, и лёд отчуждения трещал. Харк нашёл в некоторых горцах хороших спарринг — партнёров, постоянно соревнуясь в силе и умениях. Тёмными вечерами он рассказывал о Северных Горах, месте, где потомки Первых Людей спокойно могли молиться Старым Богам и многие Сыны Тумана слушали его с явным интересом. Лорик показывал горцам, как пользоваться арбалетами железнорождённых, а Уорк из Каменных Берегов показал им старую игру, словно мир, в топорики, перенятую жителями этих земель ещё от железных людей. Среди двух десятков горцев оказалось несколько женщин — которых и не отличишь от мужчин с первого взгляда. Уродливые, с пробоинами средь зубов и шрамами, они не внушали желания сближаться. В отличие от них, которые увидели в Уиллисе сильного воина, способного породить ещё более могучих людей. — В тебе течёт кровь великанов, так они думают, — сказал ему Крорк, когда они уже подходили к стойбищу Сынов Тумана спустя несколько недель, — уверен, их привлекает не сильные дети, которых ты можешь породить, а чудовище, что может скрываться между твоих ног. Уиллису нечего было на это ответить. Плоть женщины он отведал в слишком позднем возрасте. Первые годы своей осознанной жизни после пробуждения он был неутомим и даже перевозбуждён, за ночь, бывая в домах сразу нескольких женщин, по обыкновению вдовушек, коим необходимо было утешение, которое они нашли в объятьях гиганта. В последнее время его разум поутих к плотским утехам. Скрытое среди непроходимых гор и склонов поселение клана Сынов Тумана оказалось небольшим, спрятанным в плодородной долине. Уиллис от силы мог сосчитать пять десятков, облепленных глиной и камнем домов, неказистых, построенных на быструю руку, ибо горцы редко засиживались на одном месте больше поколения. Дома эти больше напоминали пещеры, чем жилище — а некоторые и вовсе в действительности оказались пещерами, в коих они хранили свои припасы и оружие. Он видел пасущиеся стада овец, за которыми присматривали дети и старики. В Вестеросе верят, что горцы живут только за счёт набегов на поселения андалов, но это не так. Когда власть и активность рыцарей и латников Арренов и их вассалов в горах особенно сильна, кланы прячутся в горах, живя за собственный счёт. По словам Крорка, бывало и так, что некоторые деревни предпочитали втайне откупаться от их рейдов пропитанием и инструментами, а если первых двух не было, отдавали своих женщин, говоря своим лордам, что их похитили грязные дикари Лунных Гор. Когда они спустились в долину, многие дети и женщины смотрели на них дикими непонимающими глазами, а мужчины даже пытались схватиться за свои оружия, но уверенный вид ведущего их Крорка успокоил местных. Несмотря на то, что они заросли бородой, провоняли и были все в грязи, за своих северян ошибочно не приняли. — Хави, слуга Волка, — сказал ему вождь, когда Крорк привёл его в самый большой из домов в поселении, — твой хозяин говорил о твоём приходе. Каково твоё истинное имя, северянин? Невысокий, уже седеющий, с цепким и проницательным взглядом бывалого воина, вождь смотрел на него слишком пристально, с долей интереса, словно к экзотическому зверью. Хоскарл, а именно так звали вождя Сынов Тумана, живёт на этом свете вот уже четвёртый десяток и повидал многое в своей жизни, не раз и не два покидая Лунные Горы. Он никогда не был в Эссосе, в мифических странах вроде Асшая или Ий-Ти. Нет, его путешествие ограничивалось Речными Землями или Севером, но для жителя закрытых горных кланов это уже было великое географическое открытие. — Уиллис. — Уи-лл-ис, — словно попробовав на вкус, пробормотал Хоскарл, — Уи-ллис! Андальское имя, — цокнул он, — потомок гигантов, носящий имя звёздоликих. Старые Боги смеются над нами. — Это имя дала мне мать, — сказал он с оттенком угрозы в голосе, — и ни Боги, ни ты не смеют насмехаться над ним. Молот был с ним — его впустили сюда с оружием, ведь он прошёл ритуал Сынов Тумана. Но он даже не смел прикоснуться к нему, не желая нарушать собственное слово и местный закон гостеприимства. — Не гневись, Хави, — примирительно поднял руку вождь, — имя, это одно из тех редких вещей, которые выбираем не мы, а оттого они и важны для нас. — Имя, имя, имя, — закаркала ворона, — память, память, память! Оба горца посмотрели на птицу с опаской. — Ульфс Магнар говорил со мной, — пробасил Хоскарл, — он поведал мне многое. Где ударить, когда прятаться и где андалы не смогут успеть на подмогу. Но за это он требует убить его недругов, слуг Никара. — Только одного, — заметил Уиллис. — Только одного, — согласился Хоскарл, — и мы сделаем это, с твоей помощью Хави, или без неё. — Одного, одного! — ворона слетела с его плеча и выбрала цель для своего приземления накрытую на пол толстую шкуру. Уиллис достал свёрнутую карту Долины Аррен, разложил её перед всеми, и ворона незамедлительно стала указывать клювом то место, где им стоит ждать свою жертву. — Нам придётся ждать целую луну, если не больше, — предупредил Уиллис. — Горы уважают терпеливых. Прежде чем они отправились в сторону намеченной засаде, Хоскарл сообщил, что его хозяин желает, чтобы Уиллис кое-что увидел. — Он сказал, что тебе это поможет. Он сказал, что Слепец покажет тебе дорогу. Ему это не понравилось. Он хотел как можно скорее закончить здесь и покинуть Лунные Горы, вернувшись на Север. Уиллис посмотрел на ворону, та в ответ взглянула на него своими мелкими чёрными глазками. Слишком умными для птицы, слишком… человечными. — Слепец! Слепец! Если такова воля лорда, то так тому и быть. — Крорк сопроводит вас — он знает дорогу, и ему доверяют. Но туда должен придти только один из вас и это ты, Хави. — Тогда нам нужно поторопиться. — Вы отправитесь завтра утром. Да сберегут вас Старые Боги средь троп и расщелин. Северяне, следовавшие за ним, остались недовольны, но Уиллис ничего не мог сделать. Джон Старк редко отдавал такие странные приказы, но те, кто их нарушал, ждало суровое наказание. Уиллису не хотелось испытать на себе, как его клюёт сотня алчущих до человеческой плоти ворон. Или попасть в казематы палачей из Дредфорта, которые облюбовали подземелья Винтерфелла. Они отправились утром. Крорк вёл его по узким тропам, там, где казалось, никогда не ступала нога ни то, что человека, даже животного. За всё время пути он не увидел ни одного горного козла, ни хищную кошку, ни даже птицу. — Тебе не нужно беспокоиться Хави, — сказал ему Крорк, улыбаясь, словно мудрец, увидавший суеверного глупца, — туда, куда я тебе веду — это место самое закрытое и таит нас от всех внешних угроз в самые тяжёлые годы. — Я не боюсь, но мне не нравится, что здесь нет ни одного зверька. — И не увидишь, Хави. Как думаешь, откуда здесь такие странные тропы? Он не знал, но они были действительно странными. Словно… — Я вижу это в твоих глазах, и ты прав. Эти тропы полностью сотворили люди — они кололи камень веками, сквозь скалу, пока они не дошли до своей цели. Это звучало слишком безумно, но Уиллис не стал отвергать. Он видел Стену, и каждый раз, вспоминания её, ему не верилось что это построили Первые Люди. В подтверждение безумных слов горца, они нередко натыкались на подземные переходы, искусственные и в ширину целого человека. Через них он проходил с нежеланием, страшась, что гора над ним в любой момент может обрушиться. Ему было тесно и неудобно. Вечерами они обустраивались в небольших боковых проёмах и крохотных пещерах, коих на тайной тропе оказалось великое множество. Крорк без страха разжигал небольшой костёр, чтобы согреться и доставал свои небольшие пожитки, чтобы с упоением запить съеденное козьим молоком. — Расскажи о себе Хави, — сказал как-то Крорк, — ты могучий воин, я вижу это, но есть в тебе что-то, заставляющее считать, что ты болен. — Во мне нет ни одной заразы, — успокоил горца он, на что Крорк улыбнулся, вытирая молоко со своих губ. — Ты болен разумом, Хави. Твой взгляд выдаёт это. Что-то гложет тебя. Он посмотрел на слишком любопытного одичалого Лунных Гор грозными глазами, но Крорк не испугался. Ворона, следующая за ними пугала его больше. — Если не хочешь говорить, я не стану тяготить тебя. Они немного помолчали. — Моя мать была из андалов, — вдруг сказал Крорк, достав цепочку, которую ему одолжил на время Уиллис, — она была слугой у одного из лордёнышей и её выгнали прочь с заполненным чревом внутри. Родных у неё не было, а место, откуда она родом отвергло её, поэтому она ушла горными путями. Где встретила Сынов Туманов, что приютили её. — Разве кланы принимают андалов в свои ряды? — Не все, — признал Крорк, — попадись она Черноухим или Обгорелым и её участи не позавидовали бы боги. Но Сыны Тумана принимают тех, кто готов уверовать в Старых Богов и стать одним из нас. Она стала женой моего отца, и тот воспитал чужого отпрыска как своего, за что я до сих пор благодарен ему всей своей душой. Уиллис пригляделся к Крорку. В нём действительно угадывалось слишком много чуждых Первым Людям черт. Грязные, не стриженые волосы, почисти которые, можно узнать благородный светлый оттенок. С голубыми глазами, круглолицый, даже слегка смазливый для жителей Лунных Гор. Только сейчас Уиллис понял и увидел в Крорке внешность андала, спрятанная за грязью, бородой и угрюмым выражением лица. — Ты бастард, — сказал Уиллис. — Андалы так зовут своих выблядков, — усмехнулся он, — но здесь, в Лунных Горах, я Сын Тумана, свободный в своём выборе и не отягощенный ненавистным бременем. Скажи мне, на твоей родине также относятся к бастардам, как и андалы? — Мой повелитель бастард прежнего лорда Старка. — Воля Старых Богов, несомненно. Они привели Ульфс Магнара к власти, чтобы изменить многое. Так говорят все старцы в моём клане и там, куда я тебя сейчас веду. — Ты сам в это не веришь, — бросил Уиллис. — Я верю, что твой владыка использует нас, чтобы убить Никара. Он ненавидит его всей душой, так говорит Слепец. Никаром горцы называли нынешнего повелителя Долины — не лорда Аррена, глупого и слабого, а его опекуна и приёмного отца, Мизинца. Сеятель Раздора. То немногое, что он слышал о Мизинце от лорда Старка, говорило, что горцы угадали с именем. — Кто такой Слепец? — Он слеп и стар. Это всё что тебе нужно знать, Хави. Ты всё увидишь сам. Они продолжили путь. Целыми днями, с недолгими передышками они шли по, словно, бесконечной тропе, что иногда обрывалась, но имела продолжение в неожиданных местах. Холодный, разреженный горный воздух, тёплое солнце и удивительные вершины Лунных Гор, покрытые снегом. Наконец они прибыли, спустя пять дней к своей цели. Их запасы уже были на исходе, и Уиллис стал терять терпение, с возрастающим желанием повернуть вспять, но когда он увидел место, куда его привёл Крорк, то обомлел. Крепость. Он увидел крепость, скрытая средь скал и вершин, чьи стены были серы и обвешавшими, но от этого она не становилась менее величественной. — Добро пожаловать в Форт, Хави. Мудрецы ждут тебя, чтобы встретить слугу Видящего. Слепец ждёт тебя. — Откуда здесь крепость? — Мы и сами не знаем, Хави. Старцы говорят, что её построили Первые Люди, чтобы укрыться от мертвецов и чудовищ. Я думаю, её построили наши предки, захватив в плен андальских строителей. — И андалы никогда не находили её? — Никогда, Хави. Секрет тропы слишком хорошо охраняется — даже не все кланы её знают, только те, которым здешние хозяева доверяют. Из Сынов Тумана об этом знают только я, Друг Вождя и сам Вождь. Уиллис пригляделся внимательнее к Форту. Стоял уже вечер, и солнце уже закатилось прочь, чтобы уступить место теням. Четыре невысокие круглые башенки по углам, одна из которых уже обвалилась, а остальным давно требовался ремонт. Вход в замок пролегал через тонкую тропинку, вокруг которой были только скалы, отчего даже если андалы найдут это место, взять сходу не смогут. Даже осада этого место для любого командира выглядела невозможной — тут и сотня человек не уместиться перед крепостью, не то, что целая армия. Он не увидел ни одного знамени — зато выглядывающие головы над воротами и среди зубцов ему виднелись хорошо. — Я Крорк, из племени Сынов Тумана! И я пришёл по воле своего вождя и желанию Ульфс Магнара! Деревянные ворота, свежие и прочные, медленно начали отворяться под давлением десяток рук. Бронзовые доспехи, исписанные рунами Первых Людей — первое что бросилось в глаза Уиллису, когда он посмотрел на воинов Форта. Выглядели они неказисто, ковал неумеха — даже такой неопытный в кузнечных делах как он мог это видеть. Для Крорка это было не так. Для горца это в первую очередь, священные предметы роскоши, которые в Лунных Горах сущая редкость. Их пропустили сразу, как только они услышали о Хави. О его приходе предупредили. Он увидел своего спутника-ворона, приземлившегося на одной из башен и громко кричащей: «Судьба! Судьба!». Местные хозяева приняли их в местной бойнице, что являлась и пиршественным местом, и складом, и много ещё чем — зданий в крепости было маловато, впрочем, как и места. Позади бойницы Уиллис видел толстые и пушистые кроны чардрева, давно возвысившиеся над стенами и занявшие треть крепостной территории. Люди, принявшие их — сплошь старики, в шкурах, многие с посохами, служившие им при ходьбе. — Сыны Тумана редкие гости в Форте, — тихо, слишком тихо сказал один из стариков, подслеповато щурясь в их сторону. — Но мы ждали вашего прихода в нашу обитель, — ещё тише сказал другой старик в такт предыдущему. — И видим гостя, которого сулил Трёхглазый Ворон. Уиллис вышел вперёд. Молот у него отобрали, местные всё-таки не доверяли слуге Волчьего Вождя. — Я ищу Слепца. — Он здесь, — прошмякал один из стариков, беззубо улыбнувшись, — он среди нас. Он прошёлся взглядом, ища того, кто похож на Слепца. Но глаза каждого были ясны, словно небо. — Я не вижу среди вас слепого. — Он не видит, — старчески захохотали сразу все семеро хозяев Форта, — он не видит… Зрящий не узрел Слепого! Уиллис сделал шаг вперёд… и остановился. Все семеро стариков по щелчку пальца мгновенно уставились на него, в один момент, в одну секунду… — Уйдите, — сказал один из них, и все горцы покинули помещение, даже Крорк. — Мы многим обязаны твоему магнару, Хави, — двое стариков заговорили одновременно, — он открыл нам Глаза. — Он просил за тебя, показать тебе Истину. — Он просил дать тебе Вспомнить. — Познать. — И Осознать. Тени играли от огней настенных факелов. Жуткая тишина, прерываемая только голосами старцев, оглушала помещение, и Уиллис почувствовал жуткий, подсознательный страх. — Я… — Не нужно слов, Хави. Мы и есть Слепец. Мы Видим чужие сны, твои, наших братьев, потомков и собратьев. Наших врагов… Мы были слепы в жизни, и мы признали свою немощность в отличие от остальных. Он не особенно понимал, о чём они говорили. Уиллис молчал, ожидая развязки всего этого и мысленно проклиная, что его господину взбрело в голову сюда привести своего Мастера над Оружием. — Испей воды и наешься, выспись и будь готов завтра утром Узреть, — сказали старцы, — твоя душа должна быть в спокойствии перед Истиной. С таким наказом Слепец его отпустил. Или отпустили? Уиллис не знал, разговаривал ли он с одним человеком или сразу с семью. Спокойствия души он так и не ощутил за вечер и ночь — лишь больше беспокойства. Даже проснувшись утром, когда его разбудили и просили прибыть в Богорощу. Лишь оказавшись у Сердца-дерева, он ощутил необъяснимую тишину в своих мыслях и сознании. Чем-то оно напоминало чардрево из Винтерфелла — то же лицо, но не похожее на человеческое, искажённое в гримасе боли и ужаса, «плачущее» кроваво-красным соком из глубоких вырезанных глаз. Дерево было настолько огромным, старым, что его корни давно прорезали камень и спелись с соседствующей скалой, а тёмно-алые листья летали и падали над всем Фортом. Семеро стариков ждали его. — Подойди к древу, и оно покажет тебе всё, — сказали все семеро разом и Уиллис, уже не ощущая страха перед ними, исполнил их просьбу-приказ. Он шёл медленно, не отрывая взгляда от глаз Сердца-дерева. Ветви странно шумели — не так, как должны это делать деревья, особенно когда не было ветра. Уиллис подошёл и дотронулся до лица. Что-то дало ему знание, что именно это от него требуется. Дотронулся… и утонул в тысяче и одном голосе. Он оказался среди руин сотни городов и замков. Он плавал по десяткам рек и морей, видя берега неведомых доселе земель. Он летал над королевствами и империями, видя их расцвет и падение. Он видел огонь и холод, сцепившихся далеко на востоке. Он видел, как земля дрогнула, а океан поглотил мир. Он видел, как небо разверзлось горящим камнем, обрушившийся на всё живое. Он видел всё и ничего. И лишь тысяча и один твердили ему о Судьбе и Необходимости. Когда Уиллис проснулся, он осознал себя лежащим на опавших листьях, весь в поту, с высохшими на лице слёзами. И лишь семеро стариков на прежнем месте смотрели на него немигающими взглядами. Теперь он понял. Всё понял. Брандон, Ходор, Трёхглазый Ворон… эти имена смешались в его сознание, заставляя чувствовать боль. — Ты Осознал? — Да, — только хватило сил ему ответить, — я… — он сглотнул, — всё Понял. «»»»»»»»»»»»»» Могучий и въедливый дым тысячи костров заполонил собою всё пространство над бесчисленными шатрами и юртами. Когда — то здешняя равнина была полна травы и жизни, но прибывшие с далёкого востока зорсы выщипали каждый клочок, превратив всё вокруг в чуть ли не в мёртвую пустошь, что вернёт свой прежний вид лишь через несколько лет. От непередаваемых запахов пота, крови, испражнений, человеческих и животных ему стало дурно. Уже покинув родной, такой близкий и манящий сейчас Браавос, через пару дней он чувствовал сожаление, что согласился на предложение своего могущественного дяди отправиться с ним. — Будь стойким, Гурро, — сказал ему дядя, когда они приближались к огромному лагерю Джогос-нхайцев. Впереди всей огромной процессии их вели лунные певицы, поднявшие священный символ полумесяца над собою, дабы их братья по вере не убили их, — сделай из своего лица камень и старайся быть любезным, от этого может зависеть судьба Браавоса! Он молча кивнул, все ещё борясь внутри себя с мерзкими ощущениями. «Если эта поездка так важна, дядя, зачем же ты неопытного и горячего меня взял с собой?». Он догадывался о причинах этого, ведь юный Гурро успел прославиться в родном городе. Внешностью он пошёл в свою мать, как приговаривал его отец. Чистое, безбородое лицо с высокими скулами, орлиным носом и прямым, не особенно и мужественным подбородком, бирюзовые глаза, манящие к себе взор своей необычностью и даже таинственностью. Всё это приправлялось бледностью кожи и серебристыми, кудрявыми волосами, коих Гурро, будучи ещё глупым подростком, даже попытался отрастить до таза, за что был наказан и немедленно пострижен коротко, ибо они Волентены, не носят длинных волос. Его руки были аристократично нежны, никогда не таскавшие ничего тяжелее ложки, а сама фигура на удивление, обладала худобой. Он стал завидным женихом уже в двенадцать, но каждая помолвка, которую заключали его отец и дядя, оказывалась либо сорвана ими самими, либо уже Гурро. Однажды увидав свою восьмую невесту, толстую и страшную, с кучей прыщей, деву из союзного рода Антарионов. Тогда он прилюдно оскорбил её при её родственниках, с одной лишь настойчивой мыслей, что он никогда не окажется в одной постели со слоном в человеческой шкуре. Помолвка была сорвана, а его семья чуть насмерть не разругались с Антарионами, позже откупившись подарками в качестве извинений. Но частые свадебные скандалы привлекли к нему внимание необычных персон. А когда выяснилось, что сам Гурро, (по его личному признанию друзьям), не являлся человеком, попробовавшим женскую плоть до сих пор, несмотря на свою внешность, то он получил своё первое приглашение от… Чёрной Кошки, известной куртизанки Браавоса, предложивший обслужить его бесплатно. Он отказался. Ходили слухи и сомнения о его мужском здоровье, но одним праздничным вечером, будучи мертвецки пьяным, он на всю округу оголял своё достоинство, полное желания и готовности, отчего эти слухи быстро улеглись. Гурро никогда в этом не признавался ни своему любимому отцу, ни заботливому дяде. Лишь мать догадывалась, что первый сын рода Волентенов был наивным романтиком, который желал возлечь с женщиной, с которой и проживёт бок о бок всю жизнь. Возможно, он слишком увлёкся художественными книгами, будь то из погибшей Валирии, или же написанные согражданами-браавосийцами. Может, на это повлияла история его отца и матери, последняя была простой горожанкой, чьи предки прибыли в Браавос из Волантиса век назад. Браавос большой город, но слухи и новости здесь распространялись быстрее буйных ветров. Его отказ стал общеизвестным и другие известные, именитые куртизанки стали предлагать ему себя, скорее из забавы и соревнования, кто же из них сможет очаровать одного из красивейших людей в этом городе. Он отказывал им всем, с каждым новым приглашением ощущая всё большее и большее раздражение. Однажды ему пришло приглашение от Леди в Вуали. Отказ стал ещё большим шоком, чем все прежние — самая популярная куртизанка Браавоса сама выбирала себе любовников и никто до этого не смел ей отказывать. Гурро был первым. Это вызывало зависть и злость у тех, кто не раз пытался завладеть вниманием этих дам и был отвергнут — известные брави, зажиточные купцы и банкиры, богатые и могучие капитаны: многим из них не нравилось, что какой-то хлыщ пользовался популярностью элитных куртизанок, только из-за того, что он им отказывал. Тогда отец впервые забеспокоился и даже требовал от него принять приглашение от одной из них, с суровым наказом и предупреждением, что если тот этого не сделает, то он вскоре станет целью многих уличных головорезов и дуэлянтов. Молодой Волентен отказался. Он готов был выполнять все поручения отца, но никогда он не разделит постель со шлюхами. Его двоюродный брат Гуччо при очередной пьянке даже пошутил, что Гурро возможно втайне предпочитает крепкие мужские руки, а не мягкие девичьи бёдра. Тогда он впервые подрался с кузеном. После этого Гуччо никогда не шутил на эту тему, хотя обиду, несомненно, затаил. В ситуацию вмешался его дядя, Барио Волентен, тот, кого в семье назначали Хранителем Ключа их рода. — Я возьму мальчика с собой на важную поездку — если тот даст своё согласие. Когда мы вернёмся, Браавос уже остынет и о Гурро уже все позабудут. Он ухватился за эти слова как за спасающую нить, не раздумывая, куда и с какой целью направляется его родственник. Проведя месяцы в седле, среди вечно горланящих наёмников Волентенов, безумных лунных певиц с их странными головами и лишёнными волос лиц, не особенно заботливого, а скорее строгого дяди и множества его важных друзей, Гурро уже жалел о тех выпаленных словах согласия, что он дал тогда. Единственное, на что Гурро не мог жаловаться, так это на возможность увидеть Лорат — и этот покрытый туманом и каменными берегами город вносил определённое чувство разочарования и безнадёжной тоски. Он увидел его издалека и уже понял, что место это даже и близко нельзя сравнивать с его родным, могучим и влиятельным Браавосом. «И это Вольный Город?». Они шли в основном береговой дорогой, стараясь держаться как можно дальше от храмов-крепостей Норвоса и лоратийских фортов. Такая осторожность заставляла задавать вопросы, но дядя отмалчивался. Лишь он и лунные певицы знали, куда их отряд из сотни бойцов-наёмников и браавосийцев держат путь. Барио приставил к нему одного из своих людей, загорелого и покрытого шрамами волантийца с вечно угрюмым взглядом. Его настоящего имени никто не знал кроме его дяди — все в отряде называли его Хмурцем. Всё что Гурро мог сказать об этом человеке — это то, что он наверняка был либо из Мира, либо из Тироша, судя по его акценту. Только Мирийцы и Тирошийцы растягивали гласные в валирийском наречии. Спокойный долгий путь через берега, горы и многочисленные леса Квохора кончился, когда они достигли Дотракийских Равнин. Но никто более не звал эти земли как прежде — ныне это уже Джогос-Нхайские Поля или, же Кровавые, как их окрестили волантийцы. Как только они ступили на эту землю, лунные певицы и достали свой символ, показывая всем желающим, кто они. — Джогос-Нхайцы никогда не нападут на отряд с лунными певицами, — сообщил ему Барио за одним из постылых, отвратительных завтраков в походном шатре, — но, несомненно, мы можем ожидать множество желающих рассмотреть нас лучше. Слишком уж пёстрый наш отряд, — посетовал он, словно не от него зависел выбор контингента, следовавшего с ними — множество наёмников со всех уголков Эссоса. Дядя оказался прав — в первые дни они издалека видели множество небольших отрядов кочевников, стремительно приближавшихся к ним, но немедленно разворачивающиеся обратно, как только они увидели лунных певиц в их одеяниях со священными знамёнами. Гурро внутренне боялся, что однажды они наткнутся на отряд Джогос-Нхайцев, что не постесняется певиц и нападёт на них. Либо посчитают, что они ложные и за такое расправятся с ними. Но и этого не произошло. За время пути к Стоянке Великого Джаттара, прошло несколько недель и они ни разу не подверглись нападению со стороны местных хозяев. Лишь жара стала им врагом — безжалостным и беспощадным. Они переправились через реку Сарна, чтобы вскоре, и наткнуться на это место — их ввели лунные певицы, незнамо откуда знавшие точное расположение Великой Стоянки. Недалеко от Мардоша Неприступного, древнего города, что уже давно превратился в руины после шестилетней осады дотракийцев, и находилась поселение джогос-нхайцев. Шум из десятков тысяч глоток впился ему в уши. Это не грациозный и прекрасный Браавос, нет, это даже несравнимо с базарами Тироша и Мира, на которых он однажды побывал. Место это было столь же безобразным для любого горожанина, сколько же и порядочны и чистым для любого знатока культуры дотракийцев. — Здесь… слишком спокойно, — сказал Барио ему, — поверь мне племянник, окажись ты среди дотраков, то увидел бы море крови, дерьма и мёртвых тел. Джогос-Нхайцы же даже своё дерьмо складывают отдельно от лагеря, что многое говорит о них. Впрочем, это не спасала от ужасного запаха. Их заметили издалека и несколько отрядов кружились вокруг них. Лунные певицы им что-то сказали на грубом наречии этого народа и кочевники не стремились их убить, а стали скорее сопровождение. Невысокие, коренастые, нхайцы казались карликами по сравнению со своими полосатыми лошадьми, но это было ложное впечатление. Их маленькие лица и заострённые головы заставляли думать, что это вовсе и не люди. Приглядевшись, Гурро обомлел. С первого взгляда невозможно было определить из-за того, что кочевники в большинстве своём были облачёны либо в доспехи, либо в закрытые лёгкие одежды, но уверен в том, что глаза его не обманывают. Среди мелких людишек хватало и высоких, как минимум, на голову. Такие же смуглокожие, Гурро хоть и с трудом узнал в них дотракийцев — только лишённых волос на головах и лицах. Их отряд вновь остановили прямо перед входом в лагерь — лунные певицы о чём-то долго разговаривали с десятком джогос-нхайцев, судя по всему, довольно важных персон. Дядя Барио немедленно оказался рядом и внимательно вслушивался в разговор — он хоть и с трудом, но понимал речь кочевником, ещё начав обучение в Браавосе и продолжая его по мере пути у лунных певиц. Долгие, напряжённые десять минут разговора закончились приходом нескольких лунных певиц из лагеря и вновь Гурро обомлел, потому что одна из певиц точно была мужчиной! Лишённый волос на лице, украшённые сверх меры золотом, серебром и драгоценными камнями на шее и руках в отличие от своих собратьев из Браавоса, он одевался с точностью, как и остальные жрицы этого народа. Он был не единственным, кто это заметил — даже его дядя Барио на секунду удивился (он точно заметил, как его брови взметнулись на секунду вверх!), но никто не посмел что-то сказать, или рассмеяться. Когда вокруг тебя тысяча кровожадных и уничтоживших десятки могучих городов и армий дикарей, желание что-то говорить мгновенно испаряется и на смену этому приходит немедленное желание бежать, бежать как можно дальше от всего этого! Гурро в очередной раз пожалел, что согласился поехать к дяде — пускай он будет прятаться в поместье отца целыми месяцами, пережидая бурю, чем приехать сюда, место, где из тебя за пару минут могут сделать раба или просто напросто лишить жизни. Братья-Близнецы, Семош и Селлос, слишком жестоки к нему! Их пропустили, весь отряд. Вернувший к нему Барио был задумчиво и старался скрыть волнение, надев маску любезного дипломата, как однажды он любит шутить после разговоров с не особо приятными ему людьми. Проходя сквозь широкие проходы между мелкими и большими юртами, вскоре они оказались у огромного шатра, настолько, что там могло поместиться сотня человек, если не тысяча! Словно дворец, только не из камня и мрамора, а из белого и красного войлока, украшённого позолочёнными столбами, росписью на смутно — знакомом языке (позже, Гурро осознал, что это Ий-тийский), и изысканными трофейными украшениями, развешанные на внешней стороне, показывая могущество и боевитость джаттара. Только здесь они могли спешиться — у джогос-нхайцев, как объяснили их жрицы, есть странная традиция, как можно меньше ходить ногами по земле и как можно больше находиться в седле своего скакуна. Одна из них даже рассказывала, что есть легенды о тех, кто никогда не спешился за всю жизнь, справляя нужду во всём на своём седле, и так слился со своим зорсом, что превратился в получеловека-полулошадь. Гурро в это не верил — ни в то, что человек способен на такое, ни тем более в сказки про полулюдей-полулошадей. Из шатра джаттара вышел могучий воин, низкорослый человек в тяжёлых доспехах — ни жара, ни шатровые огни не смогли заставить этого человека снять их. Он произнёс что-то на джогос-нхайском и вперёд немедленно вышел его дядя, преклонивший колени. По его скрытой команде, за ним последовали все остальные. Барио сказал что-то ещё и посмотрел на Гурро. Воин перевёл на него взгляд и кивнул, словно принимая информацию. Барио встал, и подозвал к себе Гурро. — Ты пойдёшь со мной к их вождю. Только ты и я, — сказал он, перейдя на валирийское наречие, — остальные останутся снаружи. Он передал остальным, что им позволено разместиться, но вдалеке от основного лагеря под священными знамёнами лунных певиц. Им разрешили оставить оружие, их даже не проверили перед тем, как они вошли — их признали послами, а их джогос-нхайцы считали уже иной фигурой в отличие от простых иностранцев. Их как минимум не убьют, если варвары того внезапно захотят! Внутри шатра было душно и жарко. Их подвели к местному тронному залу — если его так можно назвать, — напоминая этим чем-то вестеросских лордов и королей. Сидя на троне из монолитного, чёрного камня, Великий Джаттар, Повелитель всех Джогос - Нхайцев, Владыка Всех Равнин… не впечатлял. Даже казалось, что он был ниже, чем все остальные его сородичи, облачённый в красочные одеяния Ий-Ти. Ни корона на его голове, ни что либо иное не указывали на его могущество и власть — только пожалуй взглядом этот человек выбивался от остальных. Гурро взглянул лишь на пару секунд на него, чтобы убедиться, что да, этот человек владыка всех этих безудержных дикарей. Такими жестокими, умными и холодными глазами обладали только самые величайшие из правителей всей ойкумены. Множество могущественных джаттов-полководцев сидели прямо на коврах по бокам шатра, за низкими столами, наполненными яствами и Гурро почувствовал зависть к ним — все блюда отличались странной для местных изысканностью. Словно готовил настоящий мастер своего дела — что на самом деле было так. Джаттар уже знал об их приходе задолго до того, как они добрались сюда. Он молчаливо их разглядывал, смотрел на их лица, особенно уделяя внимание Гурро, несомненно, отметив красоту сопровождающего посла юноши. Наконец была дана отмашка к Разрешению Слова — время, когда просящий может просить. — Могучий Джаттар, Владыка Равнин, Разоритель Царств, Хбарак Разоритель, мы… Дядя Барио старался говорить уверенно, хотя это удавалось ему с трудом. Иногда он путал слова, но, ни один джогос-нхаец его не поправил и не оскорбил. Нет, в шатре стояла тишина, могильная и жуткая, прерываемая лишь голосом одного старого браавосийца. Сам Гурро не понимал ни слова, сказанное Барио, стараясь выглядеть уверенным и стараясь смотреть либо в пол, либо на украшенные стены шатра. На мгновение он поднял голову, внутренне коря себя, и наткнулся на взгляд. На него смотрел один из джаттов, сидящих ближе всех к своему владыке. Он быстро опустил взгляд обратно и только потом понял, что это была женщина, облачённая как мужчина. «Мужчины наряжаются в женские одёжки, а женщины в мужские. Что за безумный народ!» — то ли в отвращении, то ли с восхищением подумал Гурро. Для него это было дико. Дядя Барио закончил, еле заметно выдохнув, и незамедлительно преклонил колени. Гурро последовал за ним. Джаттар оставался неподвижен, холодными глазами смотря на них. Шла минута за минутой и Барио, не смевший даже поднять головы, чувствовал дуновение смерти и как его пухлое тело начинает потеть от безумного волнения. Его же племянник, испытывал только необычайное спокойствие. Впервые, за всю дорогу ему стало хорошо и приятно. — Я услышал тебя, житель Браво. Барио шевельнулся и вновь затих, ожидая следующих слов… а после недоумённо застыл, когда Джаттар покинул свой трон и шатёр. Его придворные продолжали вкушать яства в полной тишине, смотря на них равнодушными глазами. Дядя и племянник уставились друг на друга, ничего не понимая. Неужели их отвергли? К ним подошла одна из лунных певиц и вывела из шатра. — Великий Джаттар желает видеть вас на Вечернем Рамагане. Вы будете сидеть подле него, как почётные гости. Барио вздохнул. Гурро почувствовал озноб. Только сейчас он ощутил лёгкий страх и необычное спокойствие смылось. Вечерний Рамаган оказался священным праздником для кочевником, который они празднуют каждую луну седьмого дня, обязательно в вечернее время, когда солнце уже покинуло пределы горизонта и тьма взяла всё в свои руки. Было удивительным узнать, что у Джогос-Нхайцев была своя письменность, схожая с Ий-Тийской, свой счёт, своё летоисчисление, которое они ведут от рождения некоего Отца Всех Коней, легендарного героя, от которого по их легендам, произошёл этот народ и все кони мира. Весь лагерь к вечеру преобразился до неузнаваемости — всех рабов, шныряющих вокруг, кочевники согнали в отдельные стойла, многие шатры и юрты простых солдат были разобраны и отложены в сторону, дабы освободить место для проведения праздника. Единственным домом, которого не тронули, оказался дом Великого Джаттара. Как только закатилось, лунные певицы стали бить в барабаны и их грохот разносился вокруг, во всех местах, в каждом шатре, и каждое ухо могло его услышать в пределах многих километрах, отпугивая живность и случайных путников, коих наверное и не было тут никогда за последние сотни лет… Они накрыли сотни низких столов — от грубо сколоченных до прекрасных изделий, отобранных у покорённых и разрушенных городов Залива Работорговцев. От разноцветных ковров, которых кочевники без всякого стеснения и уважения накидали на землю, рябило в глазах — там был всё от насыщенного цвета крови до слоновой кости и яркого золота. Джогос-Нхайцы разожгли огромный костёр в центре. Гурро не мог сказать, где они нашли столько древесины для такого — вокруг была степь и единственным верным ответом было лишь то, что жгли деревья Квохорского или же более восточных лесов. Он заворожено наблюдал за огнём. За всю свою жизнь он никогда не видел, чтобы кто-то разжигал такой кострище. Великий Джаттар не обманул — он посадил его дядю рядом с собой, что по словам сопровождающих их лунных певиц являлось невиданной щедростью и проявлением уважения. Он уже знал о том, кто такие бравосийцы, но история сотворения их города так понравилась ему, что даже озвучил желание придти в город окружённый водой и скалами без желания его разорять. Сам Гурро восседал возле своего дяди, как его родственник и один из послов, хоть он и не считал себя таковым. Множество Джаттов-полководцев смотрели на это без всякого одобрения, хотя и многим тоже пришлась по душе история о лунных певицах, что указали рабам путь спасения и укрытие от драконьих владык. Дяди Барио стал самим красноречием, его квинтэссенцией, если это можно так сказать — слова из его уст лились непрерывным потоком, сладким и вежливым, каким только возможным сделать это на грубом наречии Джогос-Нхайцев. — Самый острый клинок, самый прочный доспех, самый мягкий шёлк и самый изысканный ковёр каждый Джогос-нхаец может найти в великом городе Браавос. Джаттар посмотрел на Барио молчаливым взглядом. Он говорил редко и вкрадчиво, словно пытаясь вывести из себя посланника одного из могучих городов Эссоса. — Браавос может дать многое… — А что взамен? — спросил Джаттар. На высоком валирийском. Столь чистом, что Барио застыл с круглыми от шока глазами, а Гурро чуть не подавился куском мяса, которое он счёл благожелательным для своего желудка. Кто-то постучал по его спине и юный бравосиец столкнулся взглядом с глазами цвета серебра. Женщина-джатт, облачённая как мужчина выгнала прочь одного из людей, сидевших рядом с Гурро и заняло место рядом с ним. Она что-то сказала ему, но Гурро ничего не понял. Он лишь пролепетал на валирийском «Спасибо», на что воительница усмехнулась и дала ему чашу, наполненную прекрасным вином. — О, Владыка, вы знаете прекрасный язык Валирии… — пролепетал Барио пытаясь увести Джаттар от его вопроса, но тот был непреклонен. — А что взамен? — повторил он, наклонившись на своём чёрном троне, что его слуги вынесли прочь из шатра на улицу, — что хотят твои соплеменники от меня? Барио взял себя в руки, по крайней мере, он попытался это сделать со всем достоинством знатного горожанина свободного города. — Помощь, о Владыка Равнин. — Ты говоришь о войне, — холодные и умные глаза Джаттара блестели насмешкой. Тени от пылающих язычков великого кострища падали на них и Барио ощутил невероятный страх, смотря на ставшее внезапно, нечеловеческим, лицо Разорителя. Но мгновение и наваждение смылось. — О войне, — подтвердил Барио, — о том, что драконы вновь ступят на этот континент, сначала чтобы одолеть вас, величайший из владык, а после сломить волю моего города. Гурро ничего не слушал. Застыв, он безумными глазами смотрел на то, как сотня джогос-нхайцев начали кружить и танцевать вокруг кострища, восхваляя Бога Неба. Барабаны замолчав ранее, вновь напомнили о себе, духовые, язычковые и струнные музыкальные инструменты дополняли всей это вакханалии, звуча хаотично и в тоже время слишком гармонично для бедных ушей юноши. — Мөндөр, тэнгараен Курхин! — пропела лунная певица и тысячи глоток вторили ей в безудержном восхваление. — Танд Мөндөр! Он почувствовал движение сбоку и мягкое, но крепкое прикосновение к своей руке. Обернувшись, он наткнулся на серебряный взгляд женщины-джата. Она медленно встала и повела его за собой, туда, где творился хаос и безудержное веселье. К кострищу. — Мөндөр, тэнгараен Курхин! — пропела она ему, увлекая в танец. Его охватило странное ощущение, то, что нельзя описать ни одним человеческим словом. Ноги заплясали, словно не по своей воле, и Гурро влился в толпу вместе с женщиной как очередной кирпичик великого строения, чей истинный замысел неизвестен даже его строителям. Лица танцующих перед ним людей смазались — были только он и она. Песня стала продолжением его души и тела, и он плясал, плясал, игнорируя слабость, не обращая внимания на то, что его ноги стали подводить его. Слова это власть, а власть это сила. И сейчас, Гурро чувствовал Слова, ранее непонятные и чуждые, теперь превратившиеся в родную речь, ближе, чем всё, что было раньше. Если сядем на коня, Всё сожжём вокруг дотла. Превратитесь вы в останки, Под развалинами замков. Не спасут вас стены ваши, Не спасут мечи и копья, Жёны ваши станут наши, Города под властью Джата! Вот и сели на коней, Поскакали мы вперёд. Превратитесь вы в останки, Под развалинами замков. И знамёна мы растопчем, Сколько армий вы не шлите. Мы возьмём поля и замки, И захватим города! Скачем, скачем в города, Вот уже мы у ворот. Превратитесь вы в останки, Под развалинами замков. Лишь поздней ночью Гурро смог оказаться в родном шатре. Он не обратил внимания ни на обеспокоенного дядю, ни на многообещающий взгляд сереброглазой нхайки, брошенный ему вслед. Уставший, с туманом в голове и одновременно ощущением полной свободы, он незамедлительно уступил власть Царству Морфея. Он остался один в своём шатре, который люди Барио установили вдали от лагеря кочевников. И лишь под самое утро он почувствовал крепкие прикосновения к своим шелковистым волосам и мягкому лицу. Сквозь мутное видение, он увидел знакомое лицо, экзотическое серебро в глазах. Гурро захотел закричать от испуга, но ему вовремя заткнули рот. Женщина-джатт улыбнулась ему хищной улыбкой и на понятном, но корявом валирийском сказала: «Я краду тебя. Ты будешь моим мужчиной». Никто не препятствовал ей — лагерь словно вымер и Гурро в очередной раз проклял самого себя в тот день, когда он согласился на эту поездку, своего дядю, шлюх Браавоса и всех богов, каких только мог вспомнить. Его закинули на полосатую лошадь, как добычу, предварительно лишив возможности движения. Всю дорогу женщина оборачивалась в его сторону и улыбалась. Гурро не выдержал и потерял сознание, вновь уснув под укачивающие движения.