Не дыши

Не дыши. Океан жесток. Океан убивает. Убивает своей мощью и нежностью. Ты даже не поймёшь, когда он поглотит, когда лишит возможности дышать, заполнив легкие обжигающей влагой. Не дыши. Океан всей своей мощью никогда его не страшил, никогда не бывал его врагом, но сейчас, пошатываясь от дикой, ослепляющей боли в грудной клетке, смахивая с лица липкую паутину страха от бурлящей на подступах к лёгким воды, он не уверен, что все осталось как прежде. Другого ждать не стоит, милосердие жителям этих мест не знакомо, как понятие. Быть чистым здесь —невозможно, питать надежды — нереально, верить — смертельно опасно. В темных коридорах пустынно — время перевалило к трем ночи, спят даже те, кто обычно наполняет эту груду металла жизнью, не снуют туда обратно безгласые, не перешептываются спонсоры. Эта щегольски разодетая публика раздражает его больше всего, они прицениваются с Трибутам, как на продовольственном рынке в родном Четвертом его собственный отец выбирает мясо. С этим ничего нельзя сделать, и он прячет раздражение за изысканной улыбкой, на которую покупаются все. Начиная от его собственной семьи, и заканчивая нынешним клиентом. Даже самому иногда хочется поверить в этот красивый спектакль. Сольные роли всегда удаются лучше всего. Пальцы дрожат так ощутимо, что самому смешно. Поворачивает ручку, застывая на пороге ярко освещенной комнаты, размером со стадион. Множество мерцающих мониторов дарят этому месту неповторимый, неживой колорит, и от такой цветовой гаммы впору выть от тоски. В огромном зале тишина, только разит виски, так что одного вдоха, достаточно, чтобы опьянеть. Дважды повод для радости — он уже пьян, хотя голова работает на удивление ясно, и глубоко дышать не получится при всем желании — прийти в себя, после того, как тебя трахают, одновременно стараясь утопить, не так и просто. Яркий свет режет глаза, и ему приходиться сильно надавить на глазные яблоки, чтобы сообразить, что именно нужно. В самом дальнем углу, набравшись виски до состояния заспиртованного хрюкозавра, посапывает ментор шестого Дистрикта, и ему откровенно лень вспоминать его имя. Оглядывается, отыскивая взглядом темные глаза, наполненные такой ярой ненавистью, что впору гореть от одного только взгляда, и удовлетворённо хмыкая, направляется к девушке, сидящей перед монитором. Она находиться в Смотровом зале практически круглосуточно — Что тебе нужно? Другого бы смутило такое откровенное пренебрежение, но его мало что сейчас волнует. — Где Мелларк? — она удивлённо вскидывает голову, прищуриваясь, и ему хочется засмеяться от того, как Огненную Китнисс пугает его голос — хриплый от солёной воды. — Что? Он просто выжидательно приподнимает бровь, понимая — она и в первый раз прекрасно слышала его вопрос. Просто так сложилось, что утонув в своей обжигающей ненависти к этому месту, она упорно не замечает, чем именно занят ее мальчик с хлебом. Ему тоже не хочется этого замечать, но выходит против воли. Эта вечеринка первая, где они сталкиваются с Мелларком нос к носу, оба «дорогие гости», элитный эскорт, выражаясь более ясным языком. Чья гениальная голова возжелала такое празднество, его больше не интересует. Один из богатейших людей Капитолия отделывает свой дом в морском стиле, кроме шуток, под босыми ногами даже поскрипывает густо насыпанный морской песок, но его все равно воротит от этой неумелой попытки подчинить стихию. Сгорая в агонии нехватки воздуха, пока владелец дома с наслаждением его трахает, удерживая голову под водой, Финник думает, что в сути своей не так и важно, что местные никогда океан не увидят. Им хватит и этой извращённой копии, что так сильно хочет сойти за оригинал. Океан убивает медленно, отнимая дыхание. Он давно умер, ровно в тот момент, когда девчонка из Второго, ставшая его первой жертвой, за секунду до того, как пушка известит о том, что сердце ее перестанет биться, ослепленная страхом и ненавистью, кричит ему, четырнадцатилетнему мальчику: — Не дыши. И он бы рад. Не дышать, не помнить, не видеть, но эта роскошь ему чужда. — Не знаю, — она равнодушно жмёт плечами, отворачиваясь обратно к экрану. Он понимает. От Квартальной бойни сложно оторваться даже искушённым жестокостью любителям, а уж ей, отправившей на Квартальную бойню сестру и «кузена» подавно невозможно. И губы дёргает в болезненной улыбке, отчего-то больше похожей на оскал, у власть имущих вкус отменный. Блюдо, до краев полное мести, подают красиво сервированным, съесть заставят до последней капли, и ещё повару отдельную благодарность передать не поленятся. Пальцы у него ледяные. После Игр так осталось. Греть пытался, но безуспешно, а Энни потом так легко все исправила. Просто руку в своей ладони сжала, насытив его тем теплом, которое ему не принадлежало, но отдавать которое он никому не собирался. У него нет ни сил, ни желания играть с Огненной Китнисс в только ей известные игры, поэтому он просто опускается на ближайшее кресло, прикрывая глаза, заставляя себя делать вдохи, рассеяно переключаясь между камерами, как бы между прочим убеждаясь в том, что его трибут, двадцатилетняя Мелани ещё продолжает эту сумасшедшую гонку на выживание. Мальчик, шестилетний Кэл не пережил первый час Игр, и, учитывая уровень жестокости и методичные, планомерные пытки, которые одну за одной подкидывают организаторы, он даже рад, что малышу не пришлось столкнуться с чем-то из этого извращенного списка. Даже ему, не понаслышке знающему, на что именно способны Капитолийцы, нынешние Игры кажутся отвратительно жестокими, но жители столицы пребывают в экстазе. Квартальная бойня получается очень зрелищной — виной тому новая Арена, где каждый сантиметр территории напичкан смертельными ловушками, Трибуты всех возможных возрастов и, конечно, самая ожидаемая изюминка — участники от Двенадцатого Дистрикта — Огненная Китнисс становится ментором собственной сестры и «кузена». Одэйр догадывается, что вся эта суета с проведением Жатвы в честь третьей по счету Квартальной бойни среди всех жителей Дистрикта, а не только среди подростков, как это было обычно, вызвана как раз затем, чтобы наглядно продемонстрировать победительнице прошлого года, на что именно способны большие серьезные люди, если их так сильно разозлить. На удивление к пятому дню Игр и шахтер и девчонка ещё живы, хотя и серьезно ранены. Финник предполагает, что все подстроено таким образом, чтобы специально заставить Огненную Китнисс участвовать в завтрашнем интервью в честь полуфинала. Блеск, Энорабия, Джоанна, он сам, и, конечно, оба ментора Двенадцатого. Интервью обещает быть интересным. — Зачем тебе Пит? Он открывает глаза, поворачиваясь в ее сторону. Качает головой, не желая ничего объяснять, не понимая, как вообще можно объяснить, что за каждое ее неосторожное слово приходиться расплачиваться ее напарнику, по-прежнему до одури в нее влюбленному, даже после того, как она собственноручно растоптала доверенное ей сердце, на всю страну, не задумываясь, заявив, что любовь была игрой. Нет, конечно, прямым текстом она не говорила, все еще являясь невестой Мелларка, но ее поцелуй с шахтером говорил сам за себя. В Капитолии не прощают ни лжи, ни слабости. А она лгать не умеет. Она слабая, и силы Пита на двоих не хватит. — Зачем? — Китнисс сжимает кулаки, требует ответа. Финник сводит пальцы, пожимает плечами, и, вынимая из кармана тюбик с мазью, швыряет на ее стол. Мазь неплохо заживляет раны, оставляемые капитолийцами на теле. Не оставляя шрамы, убирает без следа все утехи богатой публики. — Передай ему, что мне жаль, — он выдавливает из себя скупую улыбку, и поднимается, собираясь покинуть помещение. Проходя мимо стола ментора шестого, подхватывает початую бутылку, и делает большой глоток, надеясь уснуть без сновидений. Напиваться он не умеет, от вкуса виски мутит, но он заставляет себя проглотить янтарную жидкость. Не дыши. Засыпая в своей постели, он даже не думает грезить о самых сладких в мире губах, задерживая дыхание. Мысли здесь тоже умеют подслушивать. Не дыши. Не мечтай. И тогда никто не отнимет у тебя шанса выжить. Дамы и Господа, добро пожаловать на семьдесят пятые Голодные игры. *** — Дорогуша, тебе не кажется, что пожелание «сгореть в аду» не самое лучшее для той, которой нужны хоть какие-то спонсоры? Или твой кузен научился новые ноги отращивать? — иронично приподнимает брови Джоанна, заметив, что ещё один потенциальный спонсор уходит от Огненной Китнисс, пылая гневом. — Пошла ты со своими советами! — шипит та, словно рассерженная кошка, но Джоанне так плевать на ее выкрутасы, что даже улыбнуться получается, хотя после вчерашнего званого ужина, это сложновато, челюсть до сих пор болит от меткого удара наотмашь, коим награждает ее один из тех толстосумов, с которым после окончания официальной части вечера уходит Финник.  —Развлекайся со своей игрушкой дрессированной, — Китнисс, брезгливо морщиться, кивая в сторону Финника, чья рубашка сегодня особенно откровенно демонстрирует крепкую мужскую грудь. Он развязно смеется, обмениваясь репликами с Цезарем, и, не смотря на то, что совсем скоро мужчина отвесит комплемент ее платью, Джоанна точно знает, что обществу самой прекрасной дамы, Фликерман предпочитает мальчиков, Финнику известно это не понаслышке. Его фривольный флирт слишком сладок, чтобы перед ним устоять, слишком правдив, чтобы не поверить, но она своими глазами видела, ради чего он старается — девочка, с глазами цвета моря ждет его дома, собирая по кусочкам, латая кровоточащие открытые раны. До следующего раза. Джоанне страшно представить, что будет с его девочкой, если однажды он не вернется, но еще страшней от того, что может случиться с Золотым мальчиком, если однажды ему станет не к кому возвращаться. Ей кажется, что самую больную пощечину она получила сейчас, от этой гордой девчонки, в огненном платье, которая презирает их всех, не думая, что может также оказаться на месте безвольной игрушки, если ее мальчик с хлебом однажды сломается, как за тысячу лет до него мог сломаться Одэйр. Джоанна даже не знает, повезло ей или нет, потому что она знает об Одэйре куда больше, чем все остальные. Куда больше, чем хотелось бы ей самой. Она знает, каковы на вкус слезы красавчика-ментора из четвертого Дистрикта, когда в самые тяжелые моменты, он прерывающимся голосом шепчет: «Не дыши». Эта его чертова вера, которая держит на плаву. Она не понимает, чем заслужила его доверие, она его не хочет, но выбора он ей не дает. Она старается увидеть в нем красавца победителя, но видит только смертельно уставшего мальчика, вяжущего узлы. Мальчика, который задерживая дыхание, позволяет себя трахать, ради чести и блага девочки, которая ждет его дома. Послушный, хорошая игрушка. Он до сих пор самый опасный победитель, на его счету семь человек, каждый из которых в его личном аду его сжигает. Даже спустя десять лет, его победа самая жестокая — никто не убил больше, никого не хотят здесь сильнее, чем его. Она по-прежнему видит иногда в его глазах опасный огонь, который говорит, что сдаваться он не собирается. Она по-прежнему помнит его холодные руки на своей талии, его теплый взгляд, и то, как он ведет за собой, ничего не обещая. Она знает, что он держится за нее не меньше, но нарочно выдыхает плотный сизый сигаретный дым ему в лицо, зная, как сильно он это ненавидит. Одэйр любит ее так странно, как она сама не знала, что можно ее любить, но ради этих призрачных отголосков она по-прежнему просыпается по утрам. Он не любит ее так, как хотелось бы, но в мире, где любая надежда подыхает на Арене, а посмевших выжить убивают сотнями других извращенных способов, его искалеченной привязанности хватает с головой. Они оба согревают чужие постели, пропитываются грязью и похотью, ублажают людей, чьей смерти тайно желают. Они выживают. Он ради девочки с глазами цвета моря, она ради него. Не важно кем. Главное будь. Они выживают, как умеют, даже если ради этого приходиться наслаждаться лживой страстью. Конечно, Огненная Китнисс на подобных мероприятиях не бывает, статус невесты Мелларка служит ей прекрасным оправданием, да и Сноу не дурак, торговать таким товаром не представляется возможным. А вот сам Мелларк капитолийских дамочек интересует — измена, так грязно, так порочно, и самое главное, так на них похоже. — Слушай, я помочь хочу, — замечает равнодушно, позволяя стилисту рисовать на ее лице что-то невообразимое. — Мне твоя помощь не нужна, — огрызается Эвердин, и Финник, привлеченный ее громким голосом, тут же материализуется за спиной Джоанны, кладя ладони ей на плечи. — Все в порядке? — Все замечательно, — Джоанна равнодушно выдерживает его прикосновение ровно до той поры, пока Китнисс не удаляется вслед за своим стилистом, а потом резко сбрасывает его ладони. — Какого хрена ты творишь? Финник даже не отшатывается, спокойно реагируя на ее злость. В бирюзовых глазах ни капли осуждения, только одно бесконечное понимание, от которого зубы сводит. — Я не она, в живом щите не нуждаюсь. Они оба прекрасно понимают, о чем речь. Оба знают, что между ними все куда сложнее, чем между якобы влюбленными Двенадцатого. И ей к черту не нужна поддержка Финника хотя бы потому, что тот никогда ничего не берет в ответ. В этом весь он, с душой навылет из-за сумасшедшей девчонки, отдающий куда больше, чем берущий. Огненной Китнисс легко быть дерзкой, она слепа настолько, чтобы не замечать, как то пламя, которое она так упорно разжигает, ее мальчик вынужден тушить голыми руками. Джоанне не нужны от Финника жертвы, Джоанне нужна его чертова улыбка, и девочка, к которой он каждый раз так спешит, потому что малышка Энни последнее, что в этом гнилом мире делает его живым. Раньше она удивлялась, как Сноу позволил Финнику провернуть эту маленькую ложь, скрывшую Энни за безопасной пеленой в родном Дистрикте, потом поняла. Если с девочкой, дочерью кукольника, что-то случилось бы после Игр, если бы хоть один из тех, с кем Джоанне не в первой проводить ночи, коснулся бы Энни, Финник бы просто слетел. Не станет этой девочки, не станет и его. Он соскочит, сломается. Сноу не идиот, знает, что послушными игрушками стоит дорожить, стоит позволить им маленькую шалость, чтобы держать еще крепче. Играть еще дольше. Финник приподнимает брови, едва заметно качает головой, наклоняется к самому ее уху, кивая в сторону Мелларка. — Ты спишь с ним. И это не вопрос, это утверждение. И ей плевать, как он узнал, и что об этом думает. Вздергивает подбородок, смотрит прямо в бирюзовые глаза, наметанным взглядом замечая, как неловко он прижимает правую руку к телу, стремясь скрыть перелом, единственное, что нельзя вылечить местными дорогущими лекарствами. — Осуждаешь? — Почему? — Потому что он, не ты, Финник. Он фыркает. Когда Золотой мальчик Капитолия привычно улыбаясь, в камеру, несёт очередную чушь о приятном обществе, она думает, что ни за что не признается даже самой себе, кого конкретно представляет, позволяя Питу заниматься с ней любовью. Другого слова подобрать она не может. Мальчик из Двенадцатого Дистрикта нежен, как никто другой. Он заставляет ее дрожать, но в то же время она все ещё не в силах открыть глаза, думая каждый раз, так ли нежен был бы с ней Одэйр. Она знает, что этого никогда не случиться, потому что Одэйр не изменяет. Потому что Одэйру она не нужна. И он не тот, кто ей нужен, но в этом и проблема, сильнее его не нужен никто. Одэйр, как маленький мальчик, он нуждается в заботе и любви, которую она ему дать не в силах. Его, уставшего, навсегда пойманного в ловушку собственной красоты, дома ждёт невинная малышка, делающая игрушки из морских раковин, которые он приносит ее по первой просьбе. Она с горечью думает, что этот союз был задуман свыше — дочь кукольника и самая послушная игрушка Капитолия. Любовь зла. Пит рвет на части ее демонов, он сосредоточен, ласков и молчалив. Он другой, но каждый раз ощущая его в себе, Джоанна Мейсон отчаянно желает совсем другого юношу, понимая, тем не менее, что не позволит Огненной девочке забрать свою новую надежду. Ведь однажды все может измениться… Она улыбается, выходя под жадные взоры телевизионных камер. Дамы и Господа, удачных вам Голодных Игр! *** Финник не отрываясь смотрит на Цезаря, бледность которого не может скрыть даже роскошный грим и думает о том, что впервые в жизни этому мастеру слова нечего сказать. Пит Мелларк хотя бы попытался, но вот Китнисс, словно не ощущая нависшей на ней угрозы, в очередной раз даёт понять раздетой капитолийской публике, что она о них думает. Думает она много, но ничего хорошего. Они, привыкшие к лести, к подобострастию, ее не понимают, не прощают. Теперь и Мелларк и Фликерман отчаянно пытаются сгладить острые углы, но смысла в этом нет, ментор четвертого уверен, что удар пушки, извещающий о смерти шахтера и его напарницы, прозвучит вскоре после завершения интервью. Китнисс так люто ненавидит капитолийскую публику, что сама не замечает, как сильно на них похожа сама. Судит, не давая ни малейшего шанса на оправдание, выносит приговор, не спрашивая подсудимого. Ей кажется, что все уже известно доподлинно, известно заранее, и ошибаться она не умеет. Думает, что Сноу есть дело до ее мнения, до ее одиночной демонстрации непокорности. Не понимает, или не хочет понимать, что каждым свои словом поперек делает хуже не себе, а тому парню на Арене, который пока все ещё надеется оттуда выбраться. Финник не из тех, кто умеет отбирать надежду, пусть даже такую призрачную и хрупкую. Помогает, пока это ещё возможно, перехватывая отчаянный взгляд Мейсон и вступая в игру, где ему равных нет. Подаётся вперёд, подхватывая со стола кубик сахара, со смехом зажимает между зубами, и ловко вклинивается между Китнисс и Питом, следя за тем, чтобы повреждённое ребро оказалось как можно дальше от девчонки. Облизывает сахар и наклоняется к ничего не успевшей сообразить, Китнисс, проводя сладким по ее шее. Присутствующие в зале Капитолийцы тут же взрываются улюлюканьем и смехом. Она отшатывается, звонко ударяя его по щеке, но Джоанна смотрит благодарно. Он понимает, что вместе они ещё могут что-то изменить. Он понимает, что Джоанне Мейсон нужен Пит Мелларк. Красная, как помидор, девчонка, молчит, пока его рука совсем невинно лежит на ее плече, но он замечает, какие конкретно взгляды бросает на него Мелларк. Финнику Одэйру совсем не хочется знать секрет о том, кого конкретно представляет мальчик из Двенадцатого, занимаясь сексом с Джоанной Мейсон. Он знает, что Пит Мелларк так же, как и все они, скоро разучится дышать полной грудью. Пушка пробьет еще пять раз, отбирая у него надежду, но Мелларк все равно пожмет его руку перед отъездом. Безмолвная благодарность, которую они оба оставят тайной. Одэйр уже догадывается о том, что еще неизвестно Джоанне, Мальчик с хлебом борется вовсе не за свою Огненную девочку, сам пока того не понимая. Финнику знаком этот взгляд. В мире, где любить запрещено, ты учишься жить на глубоком вдохе. Он знает, что любовь Мелларка вытащит Мейсон также, как любовь Энни вытаскивает его самого. Не дыши. Он застывает, целуя чужие холодные губы, ловя на себе вспышки фотокамер и жадные, ласкающие взгляды. Он позволяет им думать, что наслаждается запахом их пропитанного ложью и желанием города. Энни нужна ему как воздух. Не дыши и кислород у тебя не отнимут…