Наконечник пера плавно скользит по листу бумаги — у Мейвена почерк размашистый, но ровный. Даже в нем вечный след его матери и острого взгляда прослеживается.
Мэра
Написанное имя смотрит на него со злой насмешкой, а пальцы, кажется, пронизывает искрящийся ток.
Мэра, возв
Мейвен сминает бумагу и чувствует, как дрожат его руки от нетерпения.
Дорогая Мэра, возв
Бумага шуршит под его тонкими пальцами.
Дорогая Мэра, я все ещё жду тебя
Он зачеркивает написанное так яро, что перо вспарывает листы. Точно гладкое лезвие — податливую плоть.
Дорогая Мэра
Мэра
Моя Мэра
Мейвен кулаками ударяет по столу, и браслет на его запястье сияет алыми искрами. Смятую бумагу охватывает жадное пламя — он словно смотрит на себя изнутри. Так же пылает его собственная пустота под рёбрами.
Возвращайся
Ко мне
«Это она должна умолять тебя о возвращении».
Мейвен едва вздрагивает и поднимает голову, осматриваясь, — пустота комнаты отливает мраком — и вновь возвращается к письму.
Я готов простить тебя
«Ты жалок».
Он словно не слышит голос, ледяными когтями впивающийся в сознание, мысли, в саму его плоть, податливую.
Мэра
Просто вернись
«Она предпочла твоего брата. Как и все они».
Лишь паршиво усмехается и незаметно — для кого? — пальцами свободной руки за волосы цепляется.
Я жду тебя
«Я бы никогда не оставила тебя, Мейвен», — голос матери заполняет сознание, и Мейвен тянет волосы еще немного сильнее, словно может… словно способен так просто ее голос из головы выкинуть.
— Замолчи, — шепчет он в пустоту и пытается сосредоточиться на листе бумаги перед собой, но раскаленные иглы медленно, шаг за шагом, в его подсознание врезаются. Мир плывет перед его взглядом.
«Мой сын не может быть таким ничтожеством».
— Заткнись!
«Я тебя так не воспитывала».
— Ты воспитывала меня монстром! — кричит он в пустоту. И это — та редкая правда, что срывается с его губ в минуты отчаянья. Мейвен запускает обе руки в волосы, сжимает голову неподатливыми пальцами. — Монстром! Ты воспитывала меня тем, кем я никогда не хотел быть!
«Я воспитывала тебя гордым. Я воспитывала тебя королем».
— Я король! Король, видишь?! И я приказываю тебе заткнуться! — кричит он сквозь стиснутые зубы и волосы тянет так сильно, что часть на дрожащих ладонях остаётся. — Заткнуться. Заткнуться. Заткнуться… просто заткнись…
Он удивлённо поднимает голову, когда тяжесть ответа не вспарывает сознание. И вновь хватается за отброшенное перо. Теперь его почерк — быстрый, скомканный, словно на месте Мейвена — мальчишка, все ещё умеющий мечтать. Он спешит записать то единственное, что уверенно точно принадлежит лишь ему:
И всё же мне интересно, знаешь ли ты,
And I wonder if you know
Каково это на самом деле,
How it really feels
Когда тебя оставляют в одиночестве,
To be left outside alone
Он задыхается.
И когда повсюду холод…
When it's cold out here
И пламя, танцующее на бумаге, не в силах его согреть.
Может, ты тоже знаешь,
Well maybe you should know
Каково это ощутить,
Just how it feels
Что тебя оставили в одиночестве.
To be left outside alone.
В горле комом встает отчаяние.
Что тебя оставили в одиночестве.
To be left outside alone.
И когда перо ставит точку, от слез на его лице остаётся лишь соль, а тиски, сжимающие рёбра, ослабевают, Мейвену кажется, что только он управляет своим сознанием.
И одним медленным движением сжигает письмо.
«Потому что никто не должен знать истинных чувств серебряного короля».
