Одна

Оказывается к физической боли, если она постоянно с тобой, можно привыкнуть. А вот к душевной боли привыкнуть невозможно. Ее можно ненадолго затмить, отодвинуть. Но проходит время, и она наваливается с новой силой и переносить ее все труднее и труднее. Майор линейного отдела транспортной полиции Евгения Майорова знала об этом по собственному опыту. После ранения рука болела постоянно, и она уже привыкла к этому, добавляя новую боль от ежеминутной тренировки. Врач-физиотерапевт посоветовал это упражнение:сжимать-разжимать теннисный мячик. С тех пор ядовито-зеленый шарик постоянно находился в правой ладони. Эти движения отвлекали, успокаивали, давали надежду. А вот для души тренажера не было. И в долгие зимние одинокие вечера боль опутывала паутиной, и в голове была только одна мысль – инвалид, теперь я инвалид. Прошло почти три месяца с того страшного дня, когда беглые заключенные почти в упор расстреляли майора Майорову: две пули в спину, одна в грудь, еще одна повредила руку. То, что она выжила, до сих пор считают чудом. Три сложнейшие операции, два месяца в больнице, постоянные процедуры. Женя полностью восстановилась, выписалась из больницы, вернулась на службу. Начальник линейного отдела, полковник Сомов, взял ее под свою негласную опеку и частенько заходил в отдел, чтобы лично убедиться, что у нее все в порядке. Ребята-опера тоже заботились, не давая перетруждаться. Но разве ей нужно было это?! Жалость в их глазах убивала ее, отнимала надежду на возвращение к прежней жизни, к прежним отношениям. Женя чувствовала, что уже никогда не будет тех легких, добрых дней, а иногда и ночей, когда они все вместе решали очередную головоломку. Шутки, смех, подначки, поддержка, забота, пирожок на двоих, бутылка кефира на всех – все это было, все это в прошлом. Она больше не ровня им, она инвалид. Даже на ночные дежурства ее не ставили. Как «тактично» прокомментировал Корзун: - А толк от нее какой? Ни на задержание, ни на оперативную разработку не пошлешь. А бумажки можно и днем писать. Майорова выезжала несколько раз на убийства. Но видеть как недоумение в глазах младших сержантов, помогающих ей, сменяется жалостью или иронией, было выше ее сил. Оставалась аналитическая работа. И Женя полностью погрузилась в нее, заставляя себя думать только о деле, о потерпевших и подозреваемых. И не думать о себе, о своем будущем. Днем это удавалось, днем ее лучшая подруга, ставшая всем, что есть в жизни – работа – занимала голову, тело, душу. А вот ночью…. Ночью все по-другому. Ночью она была одна, никому не нужная, никем не желанная, чужая для всех. И приходили мысли, и возвращалась боль. Сжимая-разжимая больной рукой мячик, Майорова смотрела в темноту окна и мечтала заплакать, чтобы отпустила боль, чтобы почувствовать облегчение. Слез не было. Была боль и горечь. Одна, никому не нужная. Женя нашла один способ перебивать мучительные мысли. Она начинала читать стихи и часто не замечала, что читает вслух. Громче и громче, заглушить, забить, уничтожить множеством красивых слов всего три – никому не нужная. Девушка пела в церковном хоре О всех уставших в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех забывших радость свою. Почему-то эти строчки Блока совпадали с ее душевной болью, баюкали ее, успокаивали. Но легче не становилось. Майорова зацепились за дело о странном самоубийстве на мосту только для того чтобы загрузить себя работой. Она решила во всем разобраться сама, не привлекая ребят, которым и так доставалась, и которых дома ждали любимые и дорогие люди. Так она вышла на клуб самоубийц. Полковник Сомов и думать запретил о ее участии в деле в качестве «подсадной утки». Но она не послушалась. Ей было жалко жертву – тихую, скромную, несчастную женщину, такую же одинокую как она сама. Ее приняли в клуб, позвали на встречу. Пришлось вводить ребят в курс дела, ставить в известность начальство. В Жене проснулся прежний азарт, она ожила. В отделе установилась прежняя непринужденная атмосфера. Дни пролетали незаметно, даже рука болеть перестала. Вот и вечер, вот и темное окно, вот и одна. Так пел ее голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче. Девушка вернулась из клуба со встречи в полном смятении – сколько боли, сколько израненных женских душ. В этот раз она отмолчалась, изучая новую атмосферу, новое общество, новые обстоятельства. А вот в следующую субботу нужно будет говорить, обнажать душу. Готова ли она? Целую неделю весь отдел разрабатывал легенду, придумывал романтические истории с трагическим концом. Но, сев в мягкое кресло в кафе на встрече, Женя поняла, что все было зря. Не пройдет, не сработает. В этом сгустке обнаженной боли любая фальшь, любая игра была бы слишком заметна. И она рассказала этим незнакомым надломленным женщинам все что чувствовала, что болело. - Поплачь, девочка. Легче станет, когда поплачешь, - не выдержав ее исповеди, кинулась к ней одна из женщин. И Женя уткнулась в чужое плечо, надеясь на облегчение. Но слез не было. И легче не стало. Но было не так одиноко. С этой женщиной – Тамарой – они просидели весь вечер и проговорили, выплескивая боль. А на следующий день друзья- коллеги устроили Жене жуткий разнос за то, что она так надолго задержалась в кафе и зачем-то привела домой незнакомку. - Развела тут сопли, - истерично визжал Корзун. – Мы разве железные столько ждать! Женя посмотрела на забрызганный слюной подбородок Антона и почувствовала внезапно накатившую злобу. - Да пошел ты! – только и смогла бросить она, срываясь с места. Как же она одинока!! Более тактичный Головин уже возник рядом. Женя попыталась объяснить ему, что не может врать, когда ей так доверяют, когда обнажают душу. Миша лишь неловко потоптался рядом и предложил все бросить. Он тоже ничего не понял. А у нее всего лишь появилась слабая надежда обрести родную душу, перестать быть одинокой. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. Предложение о безболезненном убийстве прозвучало неожиданно. В Майоровой сработал профессионал. Доложила начальству, обсудила план действий, согласилась с условиями безопасности. А вечером смотрела в темное окно и думала: - А ведь можно все прекратить: и боль, и одиночество. И никто не узнает. Все подумают, что план не сработал. Конечно, ребята из отдела огорчатся, будут искать виновных. Даже найдут. А потом на ее место придет другой оперативник, будут другие преступления, другие радостные и печальные события. И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет все, как будто бы под небом И не было меня. Звонкий писк в компьютере оповестил о новом сообщении на почте. Женя кликнула мышкой. На экране заплясал веселый смайлик – сигнал к началу действий по передаче денег за имитацию самоубийства. Значит, все случится завтра. Пора определиться. Долгая - долгая ночь, трудные вязкие мысли. Вечное одиночество или полное ничто. Что выберешь ты, Женя Майорова? Не каждому дано знать дату своей смерти. Серый промозглый рассвет сменился блеклым зимним утром. Она все решила. Правильно или нет – скоро станет ясно. Но появилась хоть какая-то определенность. Пора. Нужно выезжать. Женя вздохнула и огляделась: возможно, она больше не вернется сюда. Телефонный звонок – резкий и неожиданный – план оперативников летит к черту. Она никуда не едет. Ей велено подняться на крышу ее дома. Забавно, все решилось помимо ее воли. Пряча страх, девушка поднимается по лестнице и подходит к самому краю. Высоко. Без вариантов – разобьется. Что ж, пусть будет так, не за чем себя обманывать. Женя глубоко вдыхает морозный воздух. Она готова. И голос был сладок, и луч был тонок И только высоко у Царских Врат, Причастный к Тайнам, - плакал ребенок, О том, что никто не придет назад. Шорох за спиной заставляет Майорову обернуться. Тамара??! - А тебе не все ли равно, - хрипло смеется женщина. – Ты же хотела умереть. Глубочайшее чувство обиды накрывает девушку. Будь это кто-то другой, она бы не сопротивлялась. Ее слишком жестоко обманули. Не-е-ет, не сейчас, не сегодня, еще не пришло ее время. Тамара крупнее и сильнее, но Женя все же опер и умеет драться. Нырок, уход от захвата, подсечка. Грузное тело женщины скользит по обледенелой крыше и скатывается к краю. Женя отползает подальше. Тамара пытается встать, но не удерживает равновесие и срывается. Но Майорова не смотрит в ее сторону. Сжавшись в комочек, она сидит у бетонной будки посередине крыши. Зубы выбивают дробь, руки дрожат. А в душе вдруг появляется мелодия. Любите жизнь такой, как есть! Любите вдох и выдох вволю. Печаль и радость – все не счесть. Не осуждайте свою долю. Шум шагов у края крыши. Женя поднимает глаза. Губы сами расползаются в улыбке: славный, добрый коллега Турбин - Осторожнее, Тема. Очень скользко, - в голосе появились краски, и это светлые цвета. Мужчина медленно поворачивается и видит дрожащую Майорову с такой прежней, такой открытой улыбкой. Ему хочется обнять свою немного непутевую, славную начальницу. Но эмоциональных сил хватает только на то, чтобы запустить в нее ядовито-зеленым теннисным мячиком. Сработали рефлексы, и Женя привычно поймала мяч правой рукой. И боли не было! И стало легко! Слезы потекли ручьем, выливая всю боль, муть, очищая душу до прежней чистоты и света.