Лицо Республики

      Кренник затушил сигарету. К слову, уже вторую, совсем не принёсшую никакого удовольствия. Раньше он не замечал, как давит тишина, наполненная одними воспоминаниями. Не придавал значения тому, как самые светлые из них начинали рвать его по миллиметру. К чертежам возвращаться не хотелось. Всё казалось элементарным, скудным.       — Знаешь, что меня всегда поражало в тебе, Эрсо?       Гален поднял на Орсона внимательный карий взгляд и медленно поставил стаканчик виски на стол. В баре сегодня, на удивление, было мало народа, и создавалось впечатление, что они с Кренником попросту сбежали в середине рабочего дня. Хотя, уже была довольно глубокая ночь.       — То, как ты раскрываешься, — Орсон ненадолго замолчал, безразлично глядя на собственное отражение в темной отражающей глади стола. — Для всех ты сосредоточенный, безэмоциональный, даже кажешься жестким. И только я знаю тебя другим. Таким тебя даже Лира не знает.       — Хочешь сказать, это связано с тем, что она умотала в отпуск, оставив мне ребёнка? — В карем взгляде Галена замерцали огоньки.       — Видишь? Даже сейчас, — с хитрецой улыбнулся Орсон. Он мог бы считать, что тоже многое перенял у старого друга со студенческих лет. Такая улыбка могла быть наполнена ядом. Такая улыбка могла излучать тепло. — Ты ни на кого так не смотришь.       — Как кто?       — Как первокурсник, впервые получивший высший балл, а затем бурно отметивший это событие самым непотребным для гения науки образом, в обществе такого мерзавца как я.       — Мы, кажется, условились, что этого не было, — в сторону сказал Гален, плохо сдерживая смех и слегка раскрасневшись, ни то от алкоголя, ни то от стыда. Впрочем, как первое, так и второе на его смуглом лице выглядело забавно.       — Было-было…       — Иногда я по всему этому скучаю, Орсон.       Воспоминания делались громче. В них он снова видел Галена Эрсо, смотрящего на него сквозь пелену дождя. Снизу вверх. И капли казались липкими, вязкими. Они заползали под ворот мундира, плащ тяжелел, становясь не защитой, а давящим грузом.       Карий взгляд. Орсон не предполагал, что Гален умел так сильно ненавидеть. Не предполагал, что и сам способен так презирать, словно отражая этот, некогда родной, взгляд. Взгляд карих в голубые. Взгляд, который мечтал тогда стереть. И в итоге простил… Только легче совсем не стало.       Орсон не хотел видеть Джин сегодня. Хотя признавался себе, что она уменьшала крик в его груди своим безрассудством. Хотя бы тем, что она тоже не спала этой ночью, даже не зная, наверное, какая именно сегодня ночь. Орсон видел по камерам, как Джин спустилась вниз, верно, на случайный шум. Как остановилась прямо у двери и то ли раздумывала постучать, то ли просто подслушивала.       Орсон потер глаза. Он столько раз мог поддаться, приняв тот факт, что ему конкретно так надоело жить без цели. Надоело изображать смирение с ситуацией. Он столько раз мог пропустить тот самый удар в очередной нелепой драке, который оборвал бы, в конце концов, его гребаную жизнь. Жизнь, которая с самого детства была всем по боку.       Лучший друг… Гален Уолтон Эрсо… Очнись, Орсон, очнись. Не был он никогда тебе другом. Ты был прав. Ты всегда был прав насчет этого мира. Там, где правят балом деньги и связи нужно вести себя соответствующе. Нет, и не может быть там никаких светлых чувств. А ведь тебе говорили, Орсон, ни к кому не привязывайся. Тех, к кому привязан — забудь. Ты никому ничего не должен.       Джин уходить не собиралась. Это уже начинало забавлять. Может, она все-таки знает, что значит для них обоих эта ночь? Сегодня, только много лет назад, оборвалась жизнь Галена Эрсо.       — Можно? Прости, я услышала… — Джин замолчала, едва войдя. Возможно, выражение лица Орсона показалось ей слишком мрачным и совсем недружелюбным. Впрочем, Кренник редко излучал дружелюбие.       — И что же ты услышала?       — Голос отца, — замялась Джин. — Приснилось, наверное. — Она бросила взгляд на голопроектор на столе и подозрительно нахмурилась.       Всё-таки, ей не занимать сообразительности.       — Нет, тебе не приснилось, — неожиданно прямо сказал Орсон. Джин напряглась. — У меня кое-что осталось из архивного. Проверял. Могло выйти из строя. Некоторые записи жаль терять.       — У тебя есть записи отца? — с интересом спросила Джин. — Ты не говорил.       — Не думал, что они могут быть тебе нужны.       Джин поражённо застыла.       — Покажи. Пожалуйста.       Орсон прошелся по комнате и взял со стола голодиск. Не перечесть, сколько раз он хотел сломать его. На нём была память. Сотканная из противоречий, лжи и обмана, агонии, надежды, объятий, от которых остались лишь тени.       Заслуживал ли Орсон тех слов, которыми бывший друг осыпал его с архивных записей? Да, безусловно. Но их непонимание друг друга определённо не стоило гибели двух с половиной миллионов людей, живущих внутри мощнейшего оружия в Галактике.       Но это всё, что у Орсона осталось от человека, который никогда не станет ему безразличен. И это всё, что осталось навек у них на двоих с Джин. Орсон не любил включать это голодиск, но всегда включал в одну единственную ночь. В память о Галене Эрсо.       Орсон казался безучастным к тому, как Джин слушала отцовский голос. И всё же не любил, когда кто-то вторгался в личное пространство. Гален рассказывал в красках о своих мыслях и чувствах. Орсон ловил себя на мысли, что он даже с ним никогда не был так откровенен. Гален задыхался. От боли, от гнева, от того, что вынужден слушать человека, разрушившего их семью. От того, что не знал всей подноготной. А Орсон не мог открыться.       Я работал на два фронта, крифф тебя сожри, ты всё испортил!       Временами обличающий голос Галена сходил на отчаянный шепот, а чаще бил прямо в сердце острый взгляд карих глаз, который Орсон чуть ли не боготворил когда-то. Ироничная улыбка исказила лицо Кренника. Защитная улыбка, отзеркаливающая пугающую ненависть, которой дышал его некогда друг. Она не была истеричной, нет. Холодной, расчетливой, прямой. Гален прав, он научился «быть Орсоном Кренником». Быть может, коряво. Но правдиво.       Гален говорил обо всём. О каждом дне, проведенном за работой над проектом, и скоро наступил черёд послания, которое в итоге получила повзрослевшая Джин через руки сбежавшего пилота. Девушка оживилась, узнавая знакомые слова. Только заканчивалось послание иначе, но то ли повредилось, пока летело к ней, то ли Гален сам его обрезал в очередном «праведном» порыве. В нём Гален просил дочь поступить куда разумнее, чем вышло на самом деле.       «Звезду» можно уничтожить…       — Орсон, — Джин встала и посмотрела на него большими глазами, — я не знала.       — Иронично, правда? — странно улыбнулся Орсон. — Перед тем, как смыть Таркина вместе с пультом управления и всей оболочкой «Звезды Смерти», взрывная волна унесла с собой тысячи ни в чем неповинных детей. А вы праздновали. Вам было весело.       — Я не знала, — повторила Джин.       — Теперь всё равно.       — Зачем ты это слушаешь?       — Чтобы помнить его голос. Чтобы помнить, какая я тварь — очевидно. — Он миролюбиво хлопнул Джин по плечу. — Выпей за него сегодня. Все-таки он любил тебя.       Джин села за стол и уставилась невидящим взглядом в пол. Она ненавидела этот мир от начала и до конца со всеми его грязными войнами.       Орсон выдохнул. Всё происходящее становилось похоже на пытку. Он ожидал, что Джин ударит его по лицу — возможно, она и хотела. Он ждал, что Джин станет сыпать обвинения — она вполне обоснованно это могла. Но Джин молчала, все больше походя на своего гениального отца.       Тишина ревела, тишина давила. Орсон завёл кар и рванул вдоль пустых улиц. Ветер свистел в ушах, трепал одежду и волосы, целовал в глаза. Орсон устал. Впервые устал так сильно.       Как вытравить? Чем выжечь изнутри имя Галена Эрсо? Вдобавок, он вдруг осознал, как сильно Джин похожа на отца. Девчонка права, ему не следует слушать гребаную запись. Она сводит его с ума, даже бесхозно валяясь в столе. По крайней мере, одна её часть.       Кар набирал скорость. Будто в насмешку пошел сильный дождь, размывающий очертания улиц.       В голову закралось подозрение, что вот оно. Сейчас наиглупейшая попытка развеяться выльется в осуществление ещё более малодушной мечты выпасть насовсем из этого мира.       «Бесславный конец, что тут скажешь», — посмеялся Орсон над собой, как вдруг совсем близко мелькнула чья-то громоздкая тень.       Орсон машинально выкрутил руль, стремясь уйти от столкновения, но «помеха» будто гналась за ним, и её невозможно было идентифицировать из-за глухой ночи и ливня.       «Так и вспомнишь родной Лексрул», — мелькнула мысль, перед тем как кар занесло, и он на всей скорости врезался во что-то.

***

      К горлу то и дело подступала тошнота. Орсон даже мысленно не мог крепко выругаться, как бы того не хотелось. Голова и затылок налились свинцом, и никак не удавалось ни сглотнуть, ни открыть глаза. Левая рука рефлекторно дёрнулась в ответ на чужое прикосновение, и в тот же миг тело пронзила острая боль, перетекающая в тянущую. Она пульсировала, не отпускала.       — Тихо, — сказал знакомый голос, но даже шёпот буквально резал слух.       Орсон сделал попытку ответить, только с пересохшим горлом ничего не вышло.       — Не погиб на Скарифе, и здесь выживешь, — шутка принадлежала Джин. Она беспокоилась. Орсону до сих пор было это в новинку.       Джин приложила к его губам чашу с водой. Он чувствовал каждую каплю, что наполняла его жизнью, правда, всё через ту же накатывающую боль.       — Напугал ты меня вчера. Вернулся под утро и упал без чувств. Голова разбита… Медики сказали, повезло.       Похоже на проклятье, а не на везение.       — Проспал весь день, — продолжила Джин, выдержав паузу. Прохладная ладонь скользнула по отросшим пепельным волосам. — Теперь моя очередь тебя спасать.       Он чувствовал её колючую улыбку. Пробовал представить выражение лица и больших карих глаз. Как она сидит возле него в его же белой, нагло сворованной, рубашке, какая-то совсем другая, не похожая на ту Джин Эрсо, которую он знал.       Может быть, так и правильно. Возможно, Гален хотел бы, чтобы они держались вместе. Другой Гален, не отравленный ненавистью, уснувший навек на его плече той проклятой ночью.       — Мы больше не будем об этом говорить, — слабо произнёс Орсон, с неимоверным усилием приоткрыв глаза. Как в тумане он видел силуэт Джин, что почти неощутимо держала его за руку, а затем медленно встала и направилась к двери.       — И вспоминать, — согласилась она. — Спи, адмирал.

***

      В баре было немноголюдно. Молодежь предпочитала более шумные места. Не для них мрачные тени прошлого.       Бармен протер барную стойку и откупорил ещё одну бутылку джоганского бренди. Улыбка Джин Эрсо, заказавшую её, отразилась и запечаталась на его лице, приятно разлившись внутри. Он ещё не видел, чтобы Джин так искренне улыбалась. Она больше ему ничего не рассказывала, засиживаясь до закрытия, приходила всё реже, но уже не одна.       Орсон вышел на улицу и выпустил в небо сизый клуб сигаретного дыма. Небесные звёзды слегка подрагивали, молча глядя вниз и освещая пространство светом памяти. Раньше Орсон не был столь сентиментальным, раньше он в это не верил. Но почему-то так явственно ощущал сейчас знакомое тепло за спиной, руку друга на плече и внимательный карий взгляд, что всегда был для него ярче всех звезд в огромной Галактике.       Ещё встретимся, Гален...       Воспоминания молчали.