Воды с лимоном, Серкан Болат?

Все казалось вокруг незнакомым, неизвестным. Где я? Что вообще случилось? Пытаюсь пошевелить пальцами, но это доставляет мне адскую боль в голове. Что это такое? Глаза привыкли к свету, и я начинаю осматривать помещение. Пытаюсь повернуть голову в сторону, но ее словно парализовало. Ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз. Да черт побери! Я хотела выкрикнуть, позвать хоть кого-то, но будто голос пропал. В горле жутко першило, а во рту было сухо, как в пустыне. Пришлось оставить попытки как-то собственноручно привлечь внимание, и я просто лежала и смотрела в потолок больничной палаты. Я же в больнице, правильно? Ну а где же мне еще быть в таком состоянии. Но что я тут делаю? Снова проба подвигать пальцами, но теперь уже на ногах, и снова жуткая боль, будто меня ударяют тяжелым молотком каждый раз за мою самодеятельность. Ну, по крайней мере, я чувствую и руки, и ноги, уже неплохо. Потом мне захотелось глубже вдохнуть, и я быстро об этом пожалела. Грудную клетку сдавило так, что выдыхать мне пришлось коротко и прерывисто. И тут я слышу, что дверь в палату открывается. Периферическим зрением пытаюсь распознать вошедшего, но можно было и не затрудняться. Мело как будто почувствовала меня и максимально приблизилась к кровати. Увидев мои открытые глаза, завизжала так, что мне тут же захотелось закрыть их обратно. — Аллах, Эда! Эда, ты очнулась! Эда, ты слышишь меня? Скажи, что слышишь, прошу! — подруга кричит на все помещение, трясет меня за руку, а все, что я могу произнести – это жалобный стон. — Ай, точно, тебе же больно, наверно. Прости. Аллах-Аллах, ты пришла в себя, я не могу поверить! Я не могу в это поверить, Дада! Я сейчас, я мигом, никуда не уходи! — черт, Мело. Как будто я могу куда-то уйти. Глаза самовольно закатились. Когда девушка выбежала из палаты, снова на пару минут воцарилась прекрасная тишина. Я прикрыла веки, чтобы вкусить последние секунды спокойствия. Как вдруг мое сознание пронзила странная мысль. О чем я подумала, когда только проснулась? Точнее, о ком? Серкан Болат. Конечно же. Не удивлюсь, если это его рук проделки, чтобы замять ситуацию с грантом. И вновь голова резко заболела, но не так, как до этого. Перед глазами побежали мушки, какие-то быстрые картинки замелькали. Комната начала плыть, но мне не хотелось отключаться. Я видела перед собой какие-то обрывки, сменяющие один другой. «Поздравляем, Эда Йылдыз, с окончанием нашего университета! Хочется верить, что вы станете по-настоящему отличным ландшафтным дизайнером!» «Эда, это лучший сад, который я только могла представить себе! Спасибо Вам!» «Эда, мне хочется подписать договор с Вами. Такое роскошное видение не было еще ни у одного специалиста, с которым я сотрудничала. Надеюсь, что компания «Art Life» не откажет в работе с такой известной фамилией в Турции, как Айгуль». Меня словно вытащили из холодной воды. Что это было, твою мать? Я закончила университет? Я все-таки закончила его? Проекты, сады… Что все это значит? Компания «Art Life»? Где я слышала это название? Нет! Не может быть! Компания Болата?! Паника протягивала свои черные лапы ко мне, дышать становилось труднее, а мое сердце в такт с писком ускорило свой темп. Как я могла работать в одной фирме с Болатом? Почему я не помню того, что закончила учебу в Италии? Что со мной происходит? — Госпожа Болат! Госпожа Болат, успокойтесь. Ну же, тише-тише-тише. Что Вы так занервничали? Я – доктор Фернан, спокойно. Вот, дышим, дышим. Все хорошо, Вы в больнице, с Вами все хорошо. Вот так, госпожа Болат, — ЧТО? Как он меня называет? Этот доктор под чем-то? Он не в себе? Кто его допустил до меня? Я в панике кидаю взгляды на Мело, но ее абсолютно ничего не смущает. Ее не смущает, что меня называют по фамилии этого отвратительного человека? Что с ними со всеми не так? Доктор пытался меня успокоить, все чаще и чаще повторяя это сочетание двух слов, которые в моей голове абсолютно не сочетаются! От этого я нервничала еще больше, пока в какой-то момент, вместо крика и возмущения, из меня вырвался только предательски вымученный шепот. — Я… Я – Эда Йылдыз, — но видимо никто из присутствующих не обратил на мое замечание внимания. — Конечно, госпожа Болат, конечно. Ложитесь, вот так. Не вставайте, Вам нельзя сейчас делать резких движений. Давайте я буду задавать вам вопросы, а вы просто сжимайте мне правую руку, если слышите меня, договорились? — Фернан тут же вложил свою руку в мою. Я ее сжала. — Хорошо. Так, госпожа Болат, вы сейчас находитесь в «Acibadem Healthcare Group». Вы поступили к нам после тяжелой автокатастрофы с множественными травмами, — врач замолчал, а я какое-то время переваривала эту информацию. Авария? Травмы? Ничего не помню. — Госпожа Болат, вы меня слышите? — да прекрати ты меня так называть! Я сильнее сжимаю руку в знак протеста этой фамилии. Он издевается что ли? Или реакцию проверяет? — Хорошо. Вы были два месяца в коме, у вас серьезная черепно-мозговая травма, поэтому голова может сильно болеть на протяжении еще долгого времени, у вас перелом пятого шейного позвонка в трех местах, поэтому на Вас сейчас специальный воротник, в котором нужно походить еще несколько недель. Также были сломаны шестое, седьмое и восьмое ребра, поэтому возможна тупая боль при вдохе, выдохе, подъеме с кровати. К сожалению, пришлось удалить селезенку, что тоже может отдавать болью в верхней трети живота. Многочисленные порезы, царапины все уже зажили, но маленькие шрамы остались, сами понимаете: при ударе все лобовое стекло разбилось прямо на Вас, — я была в шоке. Разве можно это все так вываливать сразу? Как… Как я вообще умудрилась попасть в такую страшную аварию? Как я выжила? — Доктор Фернан, Вы меня, конечно, извините, но, может, не стоило прямо сразу так все рассказывать? А то еще раз уснет, а я этого больше не перенесу, — подруга, будто прочитала мои мысли. Голова предательски запульсировала в области виска, подтверждая слова. — По регламенту нашей больницы мы обязаны все сразу рассказать пациенту, потому что ей предстоит долгая реабилитация, и она должна знать, что происходит с ее организмом. Госпожа Болат, а теперь позвольте, я проверю Ваши рефлексы, — я сжала руку, мысленно проклиная этого доктора, который упорно называет эту фамилию. Дальше все было, как в кинофильмах. Вокруг бегают сотни врачей, медсестер. Что-то щупают, стучат, просят смотреть туда-сюда, одну кучу трубок меняют на другую. В моем сознании все было в быстрой перемотке. Я до сих пор не могу нормально говорить, поэтому приходится только еле-еле кивать или мотать головой на различные вопросы. Что же случилось в тот день? Как вообще с моим опытом вождения все так могло произойти? Но не только вопросы катастрофы меня мучили. Я нахожусь в самой премиальной больнице Турции. Здесь обычный профилактический осмотр стоит, как несколько домов в пригороде. Если я тут два месяца, то какой же счет там набежал? Кто все это оплачивает? Тетя? Она никогда не вылезет из долгов и кредитов. Даже при моей работе в этой треклятой компании… Очень сомневаюсь, что такой человек, как Болат, который просто и легко лишил меня стипендии, вдруг станет платить огромную зарплату только что закончившей университет девушке. Мой паззл в голове не складывается. Но больше всего меня бесит, что абсолютно все в этой больнице, будто специально меня провоцируют, чтобы я быстрее выздоровела и ушла из этого дурдома: «Госпожа Болат, госпожа Болат, Вам надо поесть, Вам надо вдохнуть и выдохнуть, ой, Госпожа Болат, Вы должны потихоньку приподниматься, не надо так резко». На протяжении всего дня! Я уже потеряла смысловое значение этой фамилии. А Мело никого из них не поправляет, не кидает даже сочувствующий взгляд, зная всю мою ненависть к этому человеку. Она лишь улыбается и периодически поглядывает в экран телефона, будто ждет чьего-то звонка или сообщения. Вечерело. По моим плохим подсчетам от меня ни на минуту не отходили люди. Сначала суетился медицинский персонал, потом прибежала тетя вся в слезах. Мое сердце разрывалось от количества боли и страданий, которые она перенесла. Айфер все время что-то говорила, причитала, все это смешивалось в непонятную кашу из слов, слез и всхлипов. Мело, прыгающая от радости и одновременно плачущая, целый день ходит вокруг меня, рассказывает обо всем и ни о чем, но не выпускающая телефона. Да что с ней? Не помню, чтобы она когда-то так сильно была от него зависима. Доктор Фернан заходил чаще, чем я моргала. В общем, народу за целый день было слишком много. Когда закатные лучи солнца отбросили красивую тень на противоположную стену, я наконец-то на какое-то время осталась в палате одна. Пытаюсь переварить всю ту информацию, что получила от врача, подруги, тети за несколько часов. По рассказам, я ехала на какую-то важную встречу, подписывать договор. Значит, я на самом деле закончила университет в Италии. Если я ехала заключать договор о работе над каким-то садом, то значит, я на самом деле работаю в компании Серкана Болата. Следовательно, он мой начальник. А как начальник, он, скорее всего, оформил медицинскую страховку на сотрудника, которая и оплачивает мое лечение после такой страшной аварии. Вроде все логично. Но не логично. Почему госпожа Болат? Может, с этой фамилией меня пробили в истории болезни, чтобы оказать лучшую помощь? Но в документах я – Йылдыз! От этих размышлений голова так разболелась, что я решила отложить их в сторону. Нет, об этом подумаю завтра. Я уже хотела чуть-чуть подремать, как дверь в палату открылась. Я ожидала увидеть вновь Мело, тетю, да даже Энгина с Пырыл. Они же получается мои коллеги, раз я работаю в офисе. Наверняка, там все в курсе. Болат злорадствует и радуется, что с его глаз на такое долгое время исчезла. Ну ничего, как только выздоровлю, тут же уволюсь. И как вообще мне в голову пришло устроиться к нему в компанию? Он напоил меня? Затуманил разум? Как вообще я на это согласилась? — Эда! — полушепот мужского баритона заставил меня напрячься. Нет. Нет. Нет. Ты не придешь сюда, ни за что! — Эда, жизнь моя, я здесь, — этот радостный голос с надломом, будто он сейчас заплачет. «Жизнь моя»?! Что? Я не выдерживаю такого издевательства и резко открываю глаза. И да. Это он, и он и правда здесь. Сам Серкан Болат. Собственной персоной. Я смотрю на него и… не узнаю. Это совершенно не тот Болат, которого я помнила. Осунувшийся, бледный, с огромными синяками и мешками под глазами, словно он вообще не спал. Но в его глазах столько радости, столько надежды. Кто это такой? И почему ты так смотришь на меня? — Любовь моя, я знал. Я верил! Ты правда очнулась, ты жива, ты здесь! — он берет меня за руку и целует каждый пальчик. Что происходит? Он не в себе? Я даже не успеваю опомниться, как он отрывается от руки и наклоняется к моему лбу. Он целует меня в лоб! От возмущения я даже не знаю, как на это реагировать? Может он так радуется выздоровлению всех своих сотрудников? — Эда… Эда Болат. Я так боялся, что никогда не смогу тебе этого больше сказать лично: я очень тебя люблю, моя самая сильная девочка, — и тут меня прорвало. — Что ты себе позволяешь, Серкан Болат? Какое «люблю»? Ты не в себе? Что ты несешь? — это был шепот. Но очень грозный шепот. Он немного отодвинулся и посмотрел прямо в глаза. — Да, я понимаю. Ты, наверно, в ужасном шоке и стрессе. Я знаю, что после комы может быть потеря в пространстве и времени, но не буду наседать. Отдыхай, фея. Я всегда буду здесь, — мой мозг закипал. Кто-нибудь позовите врача, это мужчина похоже перегрелся. — Убери от меня свои руки. Ты спятил? По-моему тебе нужен доктор. Меня зовут Эда Йылдыз, и я ненавижу тебя, Серкан Болат! — выпаливаю я, не подумав. Нельзя же так начальнику говорить! Его лицо тут же поменяло выражение. А зашедшая в палату Мело громко вскрикнула и поднесла руки ко рту. Я перевожу на нее недоуменный взгляд. А она то чему удивляется? Ее глазки так и уставились то на меня, то на мужчину. Болат, словно замер на месте. А вот в его взгляде я заметила медленно угасающую ту самую надежду, переходящую в осознанный, злой и бесчувственный взор. Да что с ними обоими? — Эда? Эда, ты в порядке, детка? Голова не кружится, не болит? Это ты на зятя обиделась, что он улетел? Так нет же, вот он. Он тут же вернулся, как я дозвонилась и рассказала все. Он рядышком, видишь. Не бросил, не ушел. Ну чего ты сразу «ненавижу». Нельзя ж так мужа расстраивать, он к тебе сразу примчался, — мужа? Какого мужа? Кровь начинала бурлить в венах, когда наконец-то недостающий паззл встал на место. Так вот почему все меня так называют! — Мело, он мне не муж. Это мой начальник. Ему видимо самому плохо стало из-за частых перелетов, вот и городит тут чушь какую-то, — продолжала я нашептывать и наблюдать, как с каждым моим словом лицо Мелек изменяется. — Ээээ, это… Это, наверно, просто последствия комы, да, зятек? Зятек? Ты чего молчишь? — я не хочу участвовать в этом театре абсурда. Какой еще «зятек»? Прикрываю глаза, чтобы немного успокоиться. Они просто сошли с ума, все причем. Наверно, жара на улице, печет, вот и удары всех хватили. — Эда, посмотри на меня, — властный голос мужчины заставил меня снова открыть глаза. Он сидел на краю кровати и серьезно изучал. Ну что еще ему надо? Я смотрю в его зрачки, которые медленно расширялись с каждым его новым тяжелым вздохом. Может он что-то употребляет? По-моему вся эта ситуация ненормальна, — А теперь посмотри на свою левую руку. Что ты там видишь? — продолжил он после паузы. Закатив глаза, я все же опускаю взгляд, немного заинтригованная происходящим. И, о Аллах, лучше бы я этого не делала. На безымянном пальце левой руки блестело кольцо. Обручальное. Кольцо. Сердце забилось так быстро от осознания, что сейчас происходит. Я быстро моргаю, а потом смотрю на свою руку еще раз. Оно никуда не исчезло. Хватаю руку Болата и вижу… Точно такое же кольцо. Нет. Нет. Нет. Мы не можем быть женаты, ни за что! Как? Я не могу быть замужем за ненавистным мне человеком! Что это такое? Что это, мать его, такое? Голова адски заболела во всех местах. Еще никогда я не чувствовала такой боли. И противный писк. Частый писк настолько, что он сливался в одну протяжную ноту. Перед глазами все расплывалось, к горлу подкатывала тошнота. Я не могу контролировать свое сознание, не могу удержаться. Предметы и лица стали похожи на бесформенные пятна, а глаза сами собой закрылись, и я погрузилась в темноту. *** — Доктор, только не говорите мне этого! Это просто невозможно, — что это, если не ирония судьбы? Я не знал, куда себя деть, поэтому нарезал круги по кабинету Фернана. Несколько часов назад я чуть не умер со страху в палате Эды. Когда этот противный прибор невыносимо запищал, а число сердечных сокращений поднялось выше значения 110, я даже перестал смотреть в этот монитор. У нее начались судороги. Это настолько страшно, что не знаю, как описать свои эмоции. Врачи тут же сбежались в палату и ввели ей успокоительное. Сейчас она спит, а я бегом последовал за доктором в его кабинет. Она резко побледнела, ее глаза на и так исхудавшем лице стали казаться просто огромными. И это ее реакция на кольца. На наши с ней обручальные кольца. Я не могу поверить, не могу поверить, что это происходит! Она не помнит меня… Точнее помнит, но совсем не то, что должна. Она считает меня своим начальником! Начальником! Что случилось в ее голове после удара? Почему она так говорит и думает? Почему снова ненавидит? — Господин Серкан, я понимаю ваши эмоции, но пока ничего не могу Вам сказать. Все, что имеем на данный момент – частичную амнезию. Чем она вызвана, и какие отделы головного мозга повреждены, я не отвечу Вам. Нам нужно дождаться снимка МРТ. А его мы можем сделать, когда пациентка придет в себя и подпишет согласие на исследование, — амнезия, амнезия. Нет, это точно какая-то шутка. Эда не могла со мной так поступить! Не могла со мной так жизнь поступить! Это слишком больной бумеранг! — Давайте я подпишу все согласия, я - ее законный муж, она сейчас не дееспособна, я имею право! — на эмоциях прикрикиваю я. Врач даже ухом не ведет. — Господин Серкан, присядьте и успокойтесь. Эда Болат способна сама подписать это согласие, если будет согласна на данное исследование. Вы не нервничайте, а подумайте о том, какая тяжелейшая травма была у вашей жены. Неужели Вы думали, что она пройдет бесследно? Радуйтесь вообще, что выжила и вышла из комы. А теперь давайте дождемся, когда девушка проснется, хорошо? — и врач жестом показал мне на дверь. Отлично, просто прекрасно! У меня трясутся руки. Я чувствую, как вся рубашка промокла насквозь от холодного липкого пота. Моя жена меня ненавидит. Моя жена меня не помнит. Она считает меня тем, кем считала при первой встрече. Что мне с этим делать? Еще несколько часов назад я испытывал такое облегчение, когда услышал заветные слова от Мелек в трубке телефона: «Она проснулась, Серкан». Мне хватило трех этих слов, чтобы я напрочь забыл про все крыши, торговые центры и прочее. Я отправил на участок своего помощника, а сам сел обратно в самолет и летел сюда. Мое сердце было готово выпрыгнуть прямо к ней в руки, когда я увидел ее открытые глаза. На секунду, я даже не мог поверить, что это не сон. Но потом… Снова весь мир рухнул. Я ненавижу тебя, Серкан Болат. Это было произнесено так отчетливо, так уверенно. В последнее время эта фраза была нашей коронной, но говорили мы ее друг другу, меняя только имена, в поддразнивающем контексте, с улыбкой на лицах, и после этого чаще всего начинали целоваться. Но несколько часов назад это была та самая интонация, которая вернула меня в самое начало наших отношений. Наши чувства взаимны, Эда Йылдыз. Эда Йылдыз. Нет. Она – Эда Болат. И она обязательно вспомнит. Нужно лишь немного подождать. Это все просто последствия комы. Да, просто последствия, которые быстро пройдут и все будет хорошо. Я снова захожу в ее палату. Мелек я отправил домой. Сегодня здесь явно должен быть только я. Нам нужно будет поговорить обо всем, когда она проснется. Я должен буду ей все рассказать, объяснить, напомнить. Не хочу, чтобы кто-то мешал. Мне так осточертела эта палата. Но сейчас она кажется не такой гнетущей. Пусть в ней до сих пор лежит Эда, пусть не совсем так я представлял ее пробуждение, но все же она проснулась. Теперь ее закрытые глаза меня не пугают, теперь я не боюсь, что каждый следующий вдох может быть последним. Она просто спит, и уже через пару часов снова взмахнет своими изящными и густыми ресницами, и испепелит гневом, как делала это всегда несколько лет назад. Мне не хотелось садиться на тот самый стул, поэтому я устроился на диване поодаль от кровати. И любуясь своей любимой женой, не заметил, как задремал сам. *** Я снова открыла глаза около получаса назад. И он снова в моей палате. Я смогла чуть-чуть повернуть голову и увидеть, как Серкан Болат в положении полусидя, уснул на диване. Глаза невольно остановились на его скрещенных руках и кольце на пальце. Потом я смотрю на свое. Что должно было произойти, чтобы мы поженились? Почему мой мозг решил удалить эти воспоминания, связанные с ним? Если я на самом деле вышла за него замуж, то могла сделать это только по собственному желанию и согласию. Никто и никогда не принудил меня к браку без любви. Но если я замужем… Значит, я любила Серкана Болата? Нет. Это точно бред. Как я могла влюбиться в такого напыщенного, эгоистичного, бессовестного, бесчувственного робота? Нет, это исключено. Но как тогда? Чем я думала вообще на тот момент? «Жизнь моя», «любовь моя», «Эда Болат»… Аллах, это даже не звучит. Мое имя явно создано не для этой фамилии. Но если подумать логически, раз мой мозг самостоятельно удалил это из памяти, может и правильно? Может, это убережет меня от тонны боли и слез, которые наверняка я испытала с ним. Уверена, если мы и правда женаты, то этот брак приносит одни страдания и ссоры. А значит, эта потеря памяти отличный шанс прекратить и обрубить все контакты с этим человеком. А если он и правда меня любит, как говорил? Нет. Такой человек, как этот, не способен любить. Это невозможно. Но я снова и снова бросаю взгляд на его напряженное лицо. Ему явно снится что-то нехорошее. В какую-то секунду внутри возникло желание подойти и разгладить эту морщинку между бровями. Он так похудел. В моих воспоминаниях он был намного живее что ли. Неужели он так волнуется за свою жену? А может просто много работает? Ну конечно. Он очень много работает. Как я могла подумать по-другому. Серкан Болат, которого я помню, никогда не отменит работу во имя здоровья жены. Даже когда я была в коме, он улетел. Он просто улетел работать. Разве по-настоящему любящий муж оставит жену в таком состоянии? Если бы Серкан потерял память, а я бы его любила, то ни на минуту бы не оставила его, делала все, чтобы он вспомнил. Вот это называется любовью. Голова вновь как-то сильно запульсировала. Так, надо прекращать думать об этом человеке, от него одни проблемы. И тут в палату заходит врач. На диване тут же вскочил Болат. — Госпожа Болат, вы проснулись? Очень хорошо, — в моем горле уже не было так сухо, поэтому я смогла более-менее разговаривать. — Извините, доктор Фернан, Вы можете называть меня Эда Йылд… — я запнулась на одну секунду. Раз я замужем, то по всем документам я все-таки Болат, — Зовите меня просто Эда. Мне так комфортнее, — доктор бросил вроде сочувствующий взгляд на мужчину и снова посмотрел на меня. — Как Вам угодно, Эда. Надеюсь, Вы понимаете, что критическое состояние Вашей нервной системы, да и всего организма в целом, не могло пройти бесследно. Без исследований я не могу Вам точно сказать, в чем причина потери некоторых участков памяти, поэтому нам нужно Ваше согласие на томографию мозга, если Вы не против, — я снова смотрю на Серкана. Он опустил голову вниз, будто изучал ботинки, или просто не хотел встречаться со мной взглядом. Но я приняла решение. — Да конечно, я подпишу, — вздох облегчения донесся с того угла палаты. Он правда думает, что я делаю это ради наших с ним «воспоминаний»? Ставлю подпись в документе, и доктор Фернан предупреждает, что через несколько минут зайдет за мной, и выходит из палаты. Оставаться с Серканом даже на несколько минут один на один кажется мне странно пугающим. Он встает и медленно подходит к моей кровати. В его глазах теперь нет ничего незнакомого. Теперь я там вижу привычный холод и отстраненность. Да, это именно то, что помнила лучше всего. Мужчина присаживается на край и едва-едва касается моей руки, будто прося на это разрешение. Но я ничего не чувствую от этого прикосновения, что должна чувствовать влюбленная девушка: ни мурашек, ни бабочек. Но и ненависти и неприязни тоже нет. — Эда, я хотел поговорить, — спокойно произносит он, уже уверенно держа мою руку в своей. Нужно обрубить все связи, Эда. Этот человек явно приносит много боли людям в жизни, с кем он плотно контактирует. Тебе выпал такой шанс, нужно им воспользоваться. — Давай поговорим, — также спокойно говорю я. Он уже собирался сказать какую-то пламенную речь. Наверно, напоминать о каких-то приятных вещах в нашем браке и отношениях, но я не дала ему начать, — Можно я первая скажу? — он удивленно вскинул бровь, но кротко кивнул в знак согласия. Мои глаза снова невольно зацепились за наши кольца. Нужно это прекращать. Если я не помню, значит, этого не было. Как можно жить дальше с человеком, которого не помнишь, а соответственно не любишь. Переступать через себя, насиловать, пытаться вызвать какие-то чувства? Нет, я так не смогу. Нельзя так поступать ни с ним, ни со мной. Нужно дать и себе, и Серкану шанс жить нормально, а не мучить друг друга вот этими играми: «Вспомнила? Не вспомнила», «Любишь? Не люблю». Как бы сильно я его сейчас ненавидела, но он не заслуживает ходить по этому краю в надежде, что я его полюблю. Нет, не полюблю. Та Эда, которая, может быть, и вышла замуж по любви, разбилась в машине. Сейчас перед ним новая я, которая не хочет этих отношений. — Эда, прежде чем ты что-то скажешь, знай: я тебя очень люблю и в любом случае не отступлю, — он выпаливает эти слова и застает меня врасплох. Это только слова. Я больше, чем уверена. Это просто слова. — Серкан, а я тебя не люблю. Я хочу подать на развод, — сказав это, тут же пожалела, что не произнесла это как-то помягче.