Помолчи мне вслед

      – Выступаешь завтра. Один.       – Слушаюсь, Ваше величество.       Шесть слов. Первые три – приказ. Вторые – повиновение. Почему же в первых Орнштейн слышит больше затаённой боли?       Голос, которым произнесены вторые три слова, – само спокойствие. Впрочем, как и всегда. За редкими – редчайшими! – исключениями.       А все шесть слов вместе – приговор. И они же – эпитафия.       Взгляд командира гарнизона Анор Лондо устремлён на повелителя Анор Лондо – прямо и твёрдо, как подобает согласно этикету; но краем глаза Орнштейн наблюдает за своим подчинённым… за своим другом.       Арториас спокоен. Как всегда.       Он спокоен за них всех, за четверых.       Нет, эти шесть слов не явились для капитана рыцарей Гвина ошеломляющей новостью, громом среди ясного неба. Ситуация в Олачиле обсуждалась на совете уже не раз – и не один десяток раз. И каждый раз обсуждения заканчивались одинаково: Арториас оборачивался к Орнштейну и несколько мгновений смотрел на него. А потом опускал взгляд в свои записи. Молча. И почему-то после этого капитан ещё долго слышал эти не произнесённые вслух слова.       «Кто-то ведь должен…»              Повинуясь повелительному жесту короля, Арториас покинул малый тронный зал первым. Орнштейн, поклонившись Гвину, дождался, пока тот незаметным жестом выразит своё желание: чтобы капитан последовал за подчинённым или остался – выслушать какой-то особый приказ. Но Гвин, устало кивнув, поднялся с трона и ушёл сам, ступая тяжело и сутулясь, будто не король, а землепашец после тяжёлого дня. Орнштейн проводил его взглядом и, лишь за повелителем закрылась неприметная дверь в боковой стене, развернулся и бросился вдогонку за Арториасом.       – Погоди!       – Что такое? – Арториас, не замедляя шага, оглянулся через плечо. – Ещё какие-то распоряжения?       – Какие ещё… Распоряжения, – выдохнул Орнштейн. – Да погоди ты! – Он схватил подчинённого-напарника-друга за плечо, останавливая и разворачивая к себе.       Арториас повиновался с видимым неудовольствием. Вздохнул, глянул в глаза командиру со снисходительным пониманием.       – Ты ведь знал, что так будет рано или поздно. Уже нет смысла спорить. Тем более со мной. – Он усмехнулся, и Орнштейн впервые уловил в глубине его вспыхивающих алыми точками глаз что-то похожее на печаль. – Да не волнуйся ты так. Я хорошо подготовился. И… Кто-то ведь должен.       Орнштейн знал, что его подчинённый прав. Лучше многих других, лучше самого Гвина знал.       И тем не менее…              «Почему один?»       «Потому что только я один могу это сделать».       «Ты ведь знаешь, что и ты не сможешь…»       «Знаю. Но я не могу не попытаться. Ты понимаешь это. И поэтому ты мне сейчас ничего не скажешь».       «Не скажу».              – Когда думаешь отправляться?       – На рассвете.       – Я выйду тебя проводить.       – Как хочешь.       – Киран…       – Тоже придёт.       – Ты уже сказал ей?       – Как я мог ей сказать заранее? Я сам только что узнал, как ты мог видеть. – Снова эта усмешка – ускользающая, ироничная, печальная.       – То есть…       – Да. Сейчас я пойду к ней.       – Может, не стоит говорить? Она ведь будет… – Почему-то Орнштейн не может договорить до конца ни одной фразы.       – Ты что? Как я могу с ней так поступить? – И ледяной стрелой в грудь – это непроизнесённое «напоследок»…       – Да. Ты прав. Значит… Увидимся на рассвете. Все четверо.       – Да. К Гоху я тоже зайду. А ты…       Взгляд – куда-то в сторону, под ноги, на небо… И снова – на командира.       – Накричи на меня, что ли. Как в старые добрые времена. – Усмехается, но глаза темнеют, будто свинцовая туча наползает на синее летнее небо.       Орнштейн чувствует, что ему не хватает воздуха.       Такой спокойный голос…       – Не буду я на тебя кричать. Даже не надейся.       «Не хочу, чтобы мои последние слова, сказанные тебе, были такими».       Последние…       – Ну, как хочешь. Ты же у нас командир. Тогда просто… – Арториас как-то растерянно, нерешительно протягивает руку. Орнштейн вцепляется в неё, и рукопожатие – как попытка ухватиться за край обрыва, крошащийся под пальцами.       «Просто помолчи мне вслед».              

***

      Арториас уходил в тихое сияние рассвета. Рядом серой тенью скользил Сиф. Волк один раз оглянулся на оставшихся друзей хозяина, но сам хозяин – нет. Дрожали капли росы на листьях. Киран в своей белой фарфоровой маске стояла рядом, вытянув руки по швам, будто в почётном карауле у свежей могилы. Гох молчаливой печальной горой застыл позади. Первые лучи зари золотили доспехи командира отряда рыцарей Гвина.       Четвёрки рыцарей Гвина, которая больше не будет четвёркой.