снег

Макс однозначно любила зиму в Хокинсе. Ребята не разделяли ее восторга, когда она улыбалась во все зубы, ступая на первый снег, когда подставляла лицо навстречу к падающим хлопьям. Все лишь кутались в свои куртки и быстрее бежали домой — Макс приходила к ним с разницей около двадцати минут, не могла перестать наслаждаться погодой на улице. В Калифорнии не было снега. И хоть переезд и казался ей худшей вещью на свете, то сейчас все было уже по другому: у нее появились настоящие друзья, парень, а ещё тут был снег. Билли снег никогда не нравился. Он, определенно, калифорнийская душа — любил палящее солнце, ходить с оголенным торсом рядом с старшеклассницами, посещать пляж каждый день. Билли был калифорнийской душой. Вечером все собирались к Уиллерам — Байерсы наконец-то приехали на каникулы в Хокинс и все решили отпраздновать Рождество вместе. Они даже вытянули тайного санту: Макс попался Майк и она честно пыталась придумать, что ещё можно подарить ему, кроме мозгов. Миссис Харгроув подготовила для нее огромный пакет со свежеприготовленным печеньем и, поцеловав в лоб, отправила девочку в гости. Несмотря на утренние крики матери, Максин настояла на том, что дойдет до Уиллеров пешком. Нельзя упускать возможность пройтись по белоснежным сугробам и зимнему лесу, сокращая путь до дома Майка. Мэйфилд не хотелось признавать, что ей просто некомфортно в той машине. Это была его машина. И она не могла сидеть там, вдыхая запах только что помытого салона, когда там должно пахнуть табаком и слишком неприятным мужским одеколоном. Несмотря на то, что большую часть времени, проведенного в этой машине Макс надеялась, что не будет убита (взглядом, руками, в аварии), все же она скучала. Она скучала потому, что было привычным. Она хотела, чтобы все было как раньше. Она знает, что опаздывает уже минут на пять, а идти ей ещё минимум десять, но все равно садиться в лесу, облокотившись на дерево, и играет с веткой, вырисовывая узоры на сугробах. И плачет. Тихо, беззвучно, но слез нескончаемое количество. Вокруг ни души, и она знает, что ее никто не услышит, но не может заставить себя выдавить хоть какой-то звук: старая привычка из-за тонких стен и злого Билли, угрожающего вырвать ей все глаза, если она не перестанет рыдать. Рыдать не перестала, но Билли уже не слышал. Первые дни были тяжелыми. Она смутно помнит, как ее оторвали от того места, где она сидела рядом с телом Билли, как его труп забрали. Максин провела на похоронах официальные полчаса, а после убежала к себе, рыдая навзрыд, думая о том, почему все, блять, так. Почему, когда наступает белая полоса в ее жизни, кто-то обязательно пачкает страницу ярко-красным. Билли никогда не дарил ей подарков на рождество. Он редко даже оставался дома, чаще всего уходил на очередную вечеринку, или просто уходил куда-либо, только не домой. Так и Макс сейчас хочется уйти куда-либо, только не к Майку. Только не туда, где все будут сидеть счастливо, играя в настольные игры, разговаривая о планах на следующих год. Только не туда, где никто не знает, что Макс полгода уже засыпает не в своей комнате и со слезами на глазах. Потому что для всех Билли был подонком. Как можно оплакивать его? Макс сама не знала как, но можно. Можно, потому что подонок иногда все таки был братом. Ее рыжие волосы были все в снегу, когда дверь открыл Джонатан. Она робко протянула ему пакет с печеньем и улыбнулась, поздравляя с праздником, но принимая его, Байерс старший аккуратно провел большим пальцем по щеке Макс. Через секунду она поняла — слезы то, тупая, не вытерла. И снова разрыдалась, когда Джонатан обнял ее. Он был в одной футболке и немного дрожал из-за холода, но Макс дрожала сильнее. Она не знала брата Уилла от слова совсем: они пересекались только во время активного бодрствования Истязателя Разума, а все остальное время едва заметно здоровались друг с другом. — Милая, ты чего? Замёрзла еще наверно. Давай заходи внутрь, там как раз чайник горячий... — Нет, — Макс перебила его слишком резко, даже для себя. — Я не хочу заходить туда в таком состоянии. Джонатан тихо закрыл дверь в дом. Господи, да на нем даже тапок нет! — Слушай, я не заставляю тебя мне что-либо рассказывать, но говорят, — он усмехнулся и в эту секунду Макс показалось, что он слишком похож на Уилла, — что, выговорившись, людям становится легче. — Да, я просто, — подбери слова, ну же! — Родители дома просто поругались...и я так не люблю, когда они это делают, — всхлипывает, — всегда оказываюсь крайней. Чуть улыбается, но знает, что Джонатан не поверит. Он выглядит слишком умным, чтобы поверить в эту фальшивую улыбку. Поэтому она решается сказать это вслух. — Я просто все никак не могу смириться с тем, что его нет, — говорит это совсем тихо, что Джонатан даже не сразу понимает, о чем речь. Они молчат минуту, и Макс становится неловко. Парень, скорее всего, просто оказался ближе всех к входной двери и поэтому открыл ее. Он не собирался стать подушкой для слез маленькой девочки. Но все же он берет ее лицо в свои руки и аккуратно вытирает текущие слезы. — Когда Уилл пропал, и какое-то время мы думали, что он мертв, я плакал каждый день в своей комнате перед сном. Представь, я, взрослый парень, плачущий даже чаще, чем наша мать, — Байерс посмеялся, пытаясь разбавить обстановку. —Слезы — это нормально. Не надо их стыдится. — Да, но твой брат не был козлом. Не угрожал тебе убить тебя или твоих друзей... — Этого ты боишься? — Джонатан был удивлен. — Что твои друзья не поймут тебя? Макс отвела взгляд в сторону, выпуская себя из рук Джонатана. — Макс, возможно, твои друзья и не любили Билли, но они любят тебя. И волнуются. Это абсолютно нормально — оплакивать брата. И это абсолютно нормально — поговорить об этом с кем-нибудь. — Ненормально оплакивать плохого парня, когда погиб действительно хороший. Так вот оно что. Макс чувствовала себя неправильно, оплакивая при друзьях Билли, когда для них всех умер лучший шериф Хокинса. — Послушай, у нас у всех свое горе, но это не значит... — Как ты думаешь, Джонатан, кто-нибудь из них вообще помнит, что умер Билли? — Как будто все слезы резко высохли на ее лице. — Думаешь, кто-то вообще помнит, что он был моим братом? Они не поймут. Тем более, когда им есть кого оплакивать. Байерс отметил злость, с которой Мэйфилд говорила последние слова. — Не пойми меня неправильно. Я понимаю их, — смеётся, и Джонатану становится некомфортно от такой смены настроения. — Для многих он был вторым отцом. Но Хоппер был хорошим человеком, который остался у всех в памяти как герой. Он был прекрасным человеком и все любили его. Никто не любил Билли, поэтому всем плевать, что он умер. — Но ты любила, — Байерс проговорил эти слова довольно быстро, наверно, из-за холода, и Макс отметила, что пора заканчивать разговор, иначе тот замёрзнет до смерти прямо перед ней. — И этого достаточно, чтобы они поняли тебя. Вдох, выдох, вдох, выдох. У Джонатана удивительно мягкий голос, и Макс начинает успокаиваться. — Спасибо, — и глаза у него такие добрые, что она повторяет ещё раз, только тише, смотря прямо в них. — Иди сюда, — Макс делает полшага вперёд и падает к нему в руки. Он все ещё дрожит и внутри Макс вспыхивает совесть. Как она могла позволить ему простоять с ней так долго в пижаме? — Нам надо идти внутрь, все наверняка уже хотят подарить друг другу подарки, — Джонатан ловит лёгкую, уже искреннюю улыбку Макс. — Конечно, но сделаешь один для меня? — Макс смотрит непонимающе и заинтересовано, слез на лице уже и не видно. — Поговори об этом с кем-нибудь из друзей, ладно? Например, с Лукасом. Он же твой парень вроде? Прости, я не очень слежу за друзьями Уилла... — Все хорошо, — смеется, — Да, вроде как парень. Вроде. — Обещаешь? Поговорить. — Обещаю. И они тихо проходят в дом. Внутри пахнет корицей и яблоками, Макс до ужаса любит этот запах. Здоровается с ребятами, крепко-крепко обнимает Оди, по которой так соскучилась за это время. А после, отдает приближающейся миссис Байерс пакет с подарком под ёлку, в который та тут же заглянула, потому что не могла сдержать любопытства. — Пластинка альбома рок-группы «Brains»? — Тихо шепчет Джойс. — Хороший выбор!