Проснись и взгляни на меня

После проигрыша в Москве Василий Боргов месяц не читает газет, где есть шанс наткнуться взглядом на страницу о шахматах (вы можете не верить, только дело здесь отнюдь не в уязвленном мужском эго). Его жена привычно собирает статьи об играх и приклеивает на тонкие клетчатые страницы тетради, вырезая заметки из отечественной и зарубежной периодики, которую выписывает гроссмейстер; заголовки безукоризненно спокойные и четкие до тошноты. Элизабет Хармон — не приятное русскому уху «Лиза», конечно, исключительно «мисс Хармон», исключительно соперница и отличный игрок — есть на одном из снимков. Плохо напечатанное в «Шахматы в СССР» фото выходит откровенно неудачным, а в жизни, Боргов помнит, в тот момент было и того хуже: девчонка щурится от вспышки камеры корреспондента, румянец на щеках лезет сквозь слой пудры, а рыжие кудри некрасиво выбиваются из-под шапки, чтобы после гореть угольно-черным с газетной страницы (типографская краска пачкает пальцы). Ярче сверкают только ее огромные карие глаза, которые та торжествующе щурит (у Василия как несостоявшегося физика только один вопрос на грани глупости да научной фантастики братьев Стругацких — пройдет ли электрический ток по ее вьющимся волосам, словно по проводам, лишенным пластиковой изоляции?). Сама Бет Хармон не удостоила бы Боргова ответом на этот вопрос, и это занимает гроссмейстера не меньше, вызывая улыбку, на мгновение трогающую сжатые в нить губы; юная американка рассеянно заправляет прядь за ухо, и жесткая медная проволока повинуется движениям ее руки. Конечно, глобально девчонка ничего не меняет — лишь временно развевает скуку; просто свежая кровь, хорошенькая мордашка, редкая женщина в тесном шахматном клубе, где джентльмены — эдакая элита современного общества — курят дорогие сигареты, жалуются на своих жен и изредка перемещают по доске фигуры с клетки на клетку (выдумали бы себе новые правила интереснее старых, боже ж ты мой). В мужском мире Элизабет безжалостно сожрут и обглодают кости — если не соперники, то таблоиды с истеричными заголовками или зеленые черти со дна опустевших стеклянных бутылок; Бет, сидя с другими игроками за накрытым в московской гостинице столом, не пьет водки, но смотрит на предложенную ей стопку так… словом, Василию становится даже жаль девушку. Королева-сиротка в его глазах куда младше своего возраста. Девчонка помнит: стоящий в дверном проеме своего гостиничного номера Боргов неотвратимо, пугающе прямой, хотя в первую минуту Хармон замечает только шахматную доску, лежащую перед мужчинами на столе. Он не припоминает ей ни один из этих (не) случайных любопытных взглядов, ни одну из встреч, а она умеет быть благодарной за милосердие. Они расстаются у дверей гостиницы, когда Бет приходит время ехать в аэропорт — Боргов разговаривает с кем-то из знакомых, не обращая внимания на мгновение замершую у автомобиля девушку; этим холодным московским вечером мужчина удивительно красив, думает Хармон, а на его висках серебрится то ли снег, то ли проседь. Элизабет открывает дверцу машины, впуская в салон ледяной воздух, Василий закуривает, заслоняя ладонью от ветра и снегопада маленький рыжий огонек, и серый дым окутывает шахматиста удушливым шарфом; скомканная опустевшая пачка прячется в кармане зимнего пальто. После победы в Москве Бет месяц не читает газет, в которых есть шахматная рубрика. Собирать вырезанные статьи для нее некому — девчонка делает это сама, пачкает руки клеем и синей пастой, подписывая фотографии, собирая альбом своих успехов и поражений. Потолок в ее спальне уже какой год не транслирует новые пьяные сны, в которых фигуры проносятся над головой, черня комнату тенями, а королева грозно взирает на другую королеву — сиротку из Кентукки; Хармон сердито вздыхает, переворачивается на живот, прячет лицо в подушку и засыпает до утра. Шахматы Боргова «так же радуют», он даже учит играть своего сына; это идея жены, не Василия, а мальчику больше нравится бегать с футбольным мячом по двору в футболке клуба «Динамо», чем запоминать, по каким клеткам ходит конь да учить дебюты (он играет хорошо — для ребенка и скверно — для сына великого гроссмейстера, а Боргов где-то в глубине души думает, что лучше так). Тот часто обыгрывает отца, но не замечает в этом подвоха, быстро добравшись до чужого ферзя и радостно выбегая с соседскими мальчишками на улицу забивать голы; проводя время со своим сыном, Василий удивительно похож на обычного живого человека, а не идеального красного солдата в застегнутом на все пуговицы пиджаке — видела бы американская девчонка. Может, боялась бы соперника — самого страшного врага — меньше. Бет иногда думает, что хотела бы приехать в Москву просто так, просто без цели — не стать девчонкой со страницы «Шахматы в СССР», улыбаясь другим гроссмейстерам, не выиграть/проиграть матч и не подписывать поклонникам фотографии («Лиза, мы тебя любим!»; Василий, должно быть, уже руку набил, раздавая автографы, мировая ведь знаменитость). В ее жизни все еще много самолетов — Париж, Берлин, Мехико, Вашингтон, потом, кажется, снова Париж, она уже давно сбилась со счета. После игры Хармон всегда много курит, стоя на балконе своего гостиничного номера, небрежно роняя пепел в пепельницу на перилах, уже наполненную окурками; серые хлопья пачкают нежный шелковый пеньюар, а шахматистка равнодушно смотрит на город далеко внизу, сияющий цепью огней; оставленный на журнальном столике кофе уже остыл, да это неважно, неважно. Где-то на другом конце света Василий Боргов снова поддается своему сыну, сосредоточенно двигающему фигурки по шахматной доске, и снова думает, что будет, если он вдруг перестанет играть. Девчонка глобально не меняет ничего — как не меняет и он, суровый советский шахматист Василий Боргов, ничего для маленькой королевы Элизабет Хармон, живущей в США, штат Кентукки. Мир вокруг все еще клетчатый, черно-белый, привычный и стерильно ясный для них обоих — проснись утром, прочти за завтраком последние новости, неосторожно порезав палец острой бумажной страничкой, проведи время с сыном/проглоти зеленую таблетку, посмотри на старую пожелтевшую фотографию, вырезанную из газеты, на которой советский гроссмейстер держит юную американку в объятьях. Расставь фигуры, сыграй матч сам(а) с собой, сложи доску. Бет Хармон не знает, хочет ли выиграть, если встретит Василия Боргова снова.