Горсть васильков

— Будет сложно ответить на этот вопрос, — Наталья задумчиво хмыкает. — Как и всем странам с бурной историей. Через окно, где виднелось непокорное небо со вздутыми пушистыми облаками, разрозненно бродившими по голубому океану атмосферы, вдруг пробился лучик солнца — упав как раз на спинку стула, на котором сидела Арловская. Она поспешила подставить под теплое весеннее сияние лицо, слегка сонно и с удовольствием жмурясь. — Для начала, думаю, стоит разобраться с самим понятием народности, — на пути солнца снова встало облако и Наташа открыла глаза. — На мой взгляд, народность — это такая общность людей, которая уже не мыслит пределами исключительно своего дома, чувствует связь со всеми соседями, но ещё не имеет такой народной воли, которая бы их сделала народом в самом полном смысле этого слова, — девушка смотрит куда-то в сторону, явно размышляя над формулированием ответа. — Мне кажется, что все страны «сборные солянки» имеют в себе множество таких вот народностей, хоть и основную роль играет кто-то один. Можно сказать, что у меня богатый опыт нахождения в таких суповых наборах, — с её губ срывается слабый смешок. Снова выпрямляясь на стуле, Наташа бросает взгляд на бумаги, которыми занималась до этого. Тихо вздохнув, она возвращается назад ждать тепла, решив, что сейчас заниматься бумагами будет не к месту. — Поэтому думаю, что как народность, мы сформировались уже достаточно давно. Наверное, ещё со времён, когда собрали все сегодняшние территории под крылом Великого Княжества Литовского, русского, и ты ды, и ты пы. Исхожу я из такого мнения потому, что уже тогда у нас были какие-то традиции, обычаи, приверженность объединяющей вере, был тот же старобелорусский язык, но самое главное — стремление все это беречь. Как народу нам ещё было сложно заявить о себе, учитывая тот факт, что тогда было немного удобнее полагаться на разумность более сильного Ториса. Девушка вдруг нахмурилась и вернулась вниманием к бумагам. Схватив ярко-зеленый текстовыделитель, Наташа прицелилась и подчеркнула какую-то строчку на напечатанном сплошным текстом листе бумаги. Удовлетворенно вернувшись назад под мелькнувшие солнечные лучи, она зевнула. — Если так задуматься, то именно поэтому основная деятельность по выделению новой страны из территории с народностями сводится к обретению ею чувства субъектности, то есть, что она и сама может решать свои проблемы, ни на кого не полагаясь. Да, бывает так, что народность даже и не думает о таких материях и ей просто удобно быть в симбиозе с кем-то, кто принимает решения за двоих. Но если, как говорится, имеется благоприятных фон из растущего недовольства тем, кто и как решает общие вопросы, то шансы на пробуждение таких эмоций вырастают в разы, — Наташа подняла взгляд в потолок, вспоминая. — Меня тоже пытались в начале двадцатого века вытянуть в сторону независимости. Правда, почему-то самой по себе мне оставаться всё равно никто не позволял, все время навязывая Ториса в компанию, что противоречило основной идее о независимости каждой конкретной народности. Странное решение. О чем-то задумавшись, она взглянула на обложку папки, содержимое которой и было распотрошено ею на столе для дальнейшего изучения. Там было написано что-то про планы празднования большой годовщины освобождения Минска. — Мне кажется, что мало однажды просто отдать народности право решать за себя. Должно как-то сложиться так, чтобы момент осознания себя единым целым прошел в борьбе за собственное существование, за сохранение своей сути. Тогда и получится настоящий народ. Таким нас сделала Великая Отечественная война. Там и выковалось наше стремление быть вместе, желание спасти нашу историю и народное достояние от исчезновения и мечта больше никогда подобного не допускать. И, если для этого нужно будет пытаться договориться с кем угодно — будем договариваться до последнего. Иначе никак.