Горсть васильков

— Ты не должен с ней так обращаться, — ленивый голос был столько же вялым, сколько и напрягающим нервы. Альфред, стоя у стола с папкой бумаг в руке, бросил хмурый взгляд на белоруса, как бы говорящий «Ты, вообще, кто?» Даже у себя дома не может бросить свои игры, америкос проклятый… И отказать Арловскому в ночлеге, который плавно перешел в статус «вытрезвителе на ночь», было нельзя. Ему покровительствовала Брагинская и попытки подшутить над ситуацией в целом, или же пустить ее на самотек, наплевав на просьбу позаботиться о нем, было бы крайне неосмотрительно. Ну и, как бы, никто Джонса за язык не тянул. Назвал в 90-х своим сводным братом — полезай в кузовок. — Нет, — продолжал высказывать результаты своего очень непростого сейчас умственного напряжения Коля. — Я понимаю, что она гордая, но это не значит, что нужно отвечать ей в том же духе! Альфред закатил глаза и вернулся вниманием к бумагам. Этому эксперту в отношениях белорусского разлива лучше бы вспомнить, как вчера он принялся обжиматься с Мэттью, пока тот затаскивал его в квартиру. Альфред успел как раз вовремя, чтобы эти неожиданно крепкие объятья не переросли во что-то большее. Коля же был занят более приятными воспоминаниями. Перед его мысленным взором неспешным каскадом проплывали фрагменты празднования дня независимости Мари. Он вспоминал, как видел море флагов на улицах, столько же людей и её в толпе — слушающую бой колокола на главной площади с тем же трепетом, что и Коля когда-то вслушивался в голос Ани из телефонной трубки, когда удалось установить связь между Минском и Москвой едва первый был освобожден. Коля мотнул головой, надеясь отогнать непрошенные воспоминания, и сосредоточился на том, что было дальше. А дальше была вечеринка в квартире мексиканки с кучей еды и выпивки. Кто-то из гостей торжественно представил даже шляпу из начос собственной работы, которая тут же нашла макушку «мачо» всея Беларуси. А еще он помнил озорные огоньки в ее глазах, когда она вдруг оказалась прямо перед ним, видимо, чтобы отломить себе кусочек начос. Её слегка соленый поцелуй странно приятно сочетался с мягкостью кожи, когда он приобнял ее, стараясь удержать от падения на себя. И после такого приятного времяпровождения он вынужден откисать в компании слишком по-деловому настроенного Альфреда. Какова ж несправедливость, а? — А она, между прочим, очень достойная женщина. Такая и в атаку поведет, и накормит, и приголубит… — …и за твоей спиной провернет все так, что ты даже этого не заметишь, — язвительно поддакнул Альфред, тут же одергивая себя. Он не очень много знал о перипетиях их взаимоотношений. Этому обязывала как география — собирать сплетни с другого континента только в последний век стало более-менее удобно, так и положение Коли в мире в целом. И так забот было по горло вокруг, чтобы еще обращать внимание на другой край света. Единственное, что он знал — между Марией и Альфредом стоял статус «все сложно». Что ж, и за меньшее можно успеть составить негативное мнение о человеке. А в случае с американцем все уже было сделано давным-давно и в пересмотре не нуждалось. Коля тихо хмыкнул. Мысли, как заколдованные, снова завернули в потаенный уголок сознания, напоминая о своих собственных непростых отношениях с Аней. И какая бы головомойка его ни ждала дома, ему всеми силами не хотелось клеймить прошедшую ночь всякими позорными словами вроде «стыдно», «некрасиво» и «это все было случайно да в пьяном угаре». А значит, нужно было что-то делать. Аня часто говорила, что они слишком разные, пытаясь сбить пыл его признаний, временами слишком сильно полыхавший в его груди и вырывавшийся наружу. Но в чем она уж точно была с ним «едина» — так это в классической славянской смекалке. Вот и сейчас Коля неосознанно чувствовал, что правило «если накосячил — перебивай все еще большим косяком» вполне может и сработать. Да, звучит жутковато, но нужные стоп-краны были успешно зарыты в похмелье и подводных камней в такой идее не наблюдалось. Да их никто и не искал. — Говорю, ты слишком несправедлив с ней. Она же все-таки женщина, ну отнесись ты с пониманием… — Не вижу причин не считать ее равной мне или любому другому мужчине, — задумчиво протянул в ответ американец, сверяясь с какой-то таблицей на столе. Коля чуть неуверенно поднялся на ноги. Снова его песни о равенстве. Нет, ничего против идеи он не имел и всячески поддерживал, но это не значит установление автоматического запрета на любое проявление расположения к ней… Чувствуя, как внутри растет несправедливость по отношению к девушке, Коля медленно, но верно направился к Альфреду, до последнего не обращавшего на него внимание. — Хочешь сказать, что ты считаешь ее мужиком? — «Как» мужчиной. По правам. Остальное — на ее усмотрение, — терпеливо поправил Альфред. Но Коля уже все решил за него. — Не смей так говорить о ней! Мари — не мужик! Джонс оторвался от бумаг как раз вовремя, чтобы заметить замах руки. Звонкая пощечина разрезала пространство комнаты.

***

— Прям избил? — спокойный голос в телефонной трубке оттенялся легким стрессом от таких новостей. — Ну, если тебе пощечина годится в избиение, то да. — Что он сделал-то? — Сказал, что Мари — мужик. И обещал сказать тебе, что я с ней переспал. — ложь во спасение все равно оставляла осадок на душе. Но поздно уже пить боржоми… — Оклеветать хотел. Вот и не стерпел. Вздох. Коля мог ясно представить, как она устало прикрывает глаза свободной ладонью. Он не сомневался в том, что его ложь глупа и уже заранее раскрыта, что Аня наверное уже точно все знает, что Мари ей все рассказала, что среди гостей был кто-то свой. Но простит ли? — Ты сейчас где? — Около дома этого чудика. Он мне даже одеться толком не дал, в подьезде обуваться пришлось. — Жди там, за тобой приедет машина. Как вернешься домой, поговорим. Короткие гудки. Все-таки он любит её. И никакие пьяные поцелуи ни с кем этого не изменят.