Я ангел твой и твой я грех

      Порой, когда приходят мысли о том, что знаешь окружающий мир довольно хорошо, в жизни начинает происходить нечто такое, что в корне меняет устоявшиеся закоренелые убеждения, в которых не так-то просто переубедить человека. И не зря…       Не каждый мог предположить, что вселенная – это лишь малая часть того, что существовало за пределами восприятия живущих в мире смертных и бессмертных. Лишь единицы самых приближённых к Шепфа были посвящены в дела чрезвычайной секретности, но этих личностей можно было сосчитать по пальцам.       Оттого никто из остальных и не мог себе представить, что у мира есть свой порядковый номер и варьируется он отнюдь не в первой десятке. Интересно бы было обычным смертным узнать, что они, словно маленькие муравьи постоянно находятся под прицелом огромной увеличительной лупы? Чувствовали бы они себя хозяевами жизни и продолжали бы медленно, но верно уничтожать то, что поддерживает в них жизнь? Высокомерие и спесь бы вряд ли ушли, а к ним в надбавку прилипло бы чувство ограниченности и некой дискриминации, чем смертные тоже любили грешить. Но мы немного ушли от темы.       Итак, земля, охраняемая миром бессмертных, была лишь одним из сотни тысяч маленьких шариков, какими могли бы развлечь себя более высшие существа. И у всех этих многих миров действительно был хранитель – создание, которое контролировало течение бытия.       Каждый день на протяжении целой вечности он неотрывно наблюдал за порядком в своей обители. Многие вещи, на которые он был способен, могли взбудоражить воображение даже самого искушенного обывателя. Однако несмотря на беспредельные способности, хранитель не вмешивался в круговорот событий контролируемых им миров. Он оставался в тени, в самых потайных уголках миров, взирая на всё со стороны обыкновенного смотрителя.       Лаборатория вселенной, где хранилось множество магических артефактов, напоминала нечто необъяснимо красивое, необъятно растяжимое. Хранитель всегда оставался во тьме, но благодаря волшебному свечению различных сфер, в которых и отображались контролируемые им миры, в чрезвычайно огромном помещении было не так уж темно. Смотритель находился среди всей этой необозримой красоты и таинственности, как обычный смертный под величием звёздного ночного неба.       Каждый его день начинался с непростых подсчётов магических артефактов, которые олицетворяли всю сущность бытия смертных и бессмертных, поддерживали в них жизнь.       Однако один из таких дней отличился своей неприятной исключительностью. В лаборатории, по всей видимости, побывал вор, отнявший и прихвативший с собой нечто очень сокровенное и опасное для любой вселенной.       Камень затмения, обладающий мощью сотен тысяч звёзд, помогал вырабатывать крупнейшие заряды энергии, соединяющей все сферы между собой. Он мог служить ради великих целей и все возможности этого небольшого, но важного камня до конца не были раскрыты.       Само собой, его пропажа была обнаружена весьма быстро в следствие отсутствия гармоничного союза всех артефактов.       И на кражу могла поступить какая угодно реакция, но… Хранитель лишь всколыхнулся, словно его прошиб озноб – шевельнулись складки его бардовой мантии. А затем выровнялся, как солдат, после чего лениво взмахнул рукой, отчего все сферы воссияли божественным светом, вновь соединяясь между собой незримой золотой нитью энергии.       Несомненно, потеря та была весомой и неприятной, но хранитель, на удивление, оставался спокоен. Как будто он давным-давно знал об этом и именно тогда смирился с произошедшим. Он даже без излишних сложностей сумел отыскать тот мир, где уже яркой отметиной отмечался украденный артефакт.       Словно по велению лишь одной единственной мысли в лаборатории появился другой участник этой печальной пьесы.       – Я собрал небольшой отряд. Мы сию же секунду отправляемся в погоню за вором! – решительность отразилась в зелёных глазах мужчины, когда он пристально глядел на ровную спину смотрителя.       – В этом нет необходимости. – слишком ровно и монотонно прозвучал его голос. – Камень сам себя проявит.       – Но он же… может стать...       – Ты слышал, что я сказал. Передайте верховному серафиму этого мира, что с сегодняшнего дня у него прибавится работы. – длинный, костлявый, обтянутый кожей палец указал на одну из сфер, на которой мигал ярко жёлтым светом обнаруженный объект.       Настоящее время.       Слепящий свет постепенно рассеивался и уже совсем скоро Айви увидела перед собой некое подобие безоблачного неба, в котором тело парило, словно она не имела и грамма веса. Стало понятно, что душа отделилась от тела и теперь витала посреди давно забытых эмоций и чувств, сотканных в объединённые картины воспоминаний, изображения на которых играли, как живые голограммы.       Ноги мягко опустились на подобие почвы, которая мягко встречала её своим пушистым ворсом. И Айви продвинулась дальше уже пешим ходом среди осколков воспоминаний, мысленно прикидывая, сколько нужно времени для преодоления пути. Ноги временами увязали в мягкости нитей, переплетающихся меж собой, порой обхватывая босые ноги девушки и не спеша отпускать их. Но пока это было единственным неудобством, которое таковым особо не являлось.       Ничего не предвещало приключений, как в какой-то момент Айви поражённо подметила, что общий фон, окружающий её, окрасился в тёмно-синий, потеряв все светлые очертания. А расплывчатые окна воспоминаний разбавлялись некоторыми дополнениями, на которых она видела уже не только свои моменты из жизни, но и незнакомые ей. Откуда им было здесь взяться – она не знала. Внутри вся атмосфера как будто разволновалась, пошла рябью, а воспоминания начали мелькать и перемешиваться, как перетасованные перед игрой в покер карты. От необъяснимости происходящего на затылке волосы стали подниматься дыбом, а по телу прошлась дрожь. Внутри всё похолодело от мыслей, что незнакомец мог обмануть и она не сможет найти то, что так усердно искала.       «Нет, нет, нет! Куда вы все?! Что происходит?!» - она попыталась поймать хоть одно из ускользающих воспоминаний, но её резко отшвырнуло в сторону пролетающей мимо картинкой и Айви буквально отлетела на несколько метров, благосклонно принимаемая одним из раскрывшихся окон воспоминаний. Увы, то было не то воспоминание, которое она искала.       Элмерс зажмурилась, ожидая момента падения, а затем и болезненную встречу с землёй. Но… Этого не произошло? Тело со всех сторон окутывала приятная прохлада и едва ощутимая влажность. Лицо и открытые от одежды участки тела что-то заботливо щекотало. Айви открыла глаза и увидела над собой усеянное мириадами звёзд темнеющее небо. Млечный путь смотрелся необычайно красиво, падающие звёзды добавляли общей картине непревзойдённости.       Девушка отвлеклась от любования этим видом, приподнимаясь на локтях, выглядывая из-за густой высокой травы и пытаясь понять, где находится. Этот остров отдалённо что-то напоминал, что-то давно позабытое. Неподалёку слышались разговоры и девушка, окончательно поднимаясь на ноги, пошла на звук голосов.       На осторожном расстоянии от самого края парящего зелёного острова, поверх расстеленного полосатого покрывала сидела до боли знакомая пара. Эрагон и Лорелей, лицезрящие открывающийся перед ними вид, уплетали фрукты, принесённые с собой на маленькое подобие пикника. Звёзды падали одна за другой, верша собой самое великое чудо. Их искры при падении отражались в глазах юных бессмертных.       Не сдержавшаяся от любования звездопадом, Лорелей протянула маленькие ручки и тут же поймала сложенными ладонями одну из летящих прямо к ней звезду, мгновенно взрываясь громким счастьем, озвучиваемым тоненьким весёлым голоском. Детской радости не было предела, и она едва не прыгала на месте, лишь затем прислушиваясь к тому, что исходило от искрящейся звезды. Чудесной прелести хрустальная звезда излучала множество цветов, словно отражая характер и настрой исходящих из неё слов.       Множество голосов что-то шептало, выдавая отнюдь не свои секреты и потайные желания.       – Эрагон, а что это такое? – обратилась она, поднося своё слепящее сокровище к старшему брату, который медленно повернул к ней голову, не заставляя ждать с ответом.       Элмерс взглянула на его юное лицо и немного наивный взгляд. Если призадуматься, таким расслабленным она уже давно его не видела. И даже не без улыбки слушала то, что говорил молодой человек, просвещающий свою маленькую сестрёнку.       – Когда звезда падает, у людей принято загадывать желания. Есть теория, что если успеть загадать что-то очень сокровенное, то это непременно сбудется. Она вобрала в себя их мольбы и уносила следом за собой в небытие.       – А что сделать, чтобы они сбылись? – без задней мысли поинтересовалась девочка, вызывая тем самым заметное умиление у юноши.       – Это уже звёздам решать – исполнять желания или нет. Мы с тобой можем лишь наблюдать. – пожал плечами Эрагон, тут же замечая, как былой весёлый нрав тает на глазах, вырисовываясь кристальными жемчужинами в уголках глаз девочки.       – Это получается, что я её поймала и теперь их желания не сбудутся? Но ведь желания хорошие. – собравшиеся слезинки вот-вот сорвутся из глазёнок ребёнка, чьё беспокойство не могло не растрогать более старшее поколение.       – Не расстраивайся. Я знаю способ, как сделать так, чтобы они непременно осуществились. – Эрагон протянул ладонь и Лорелей без сомнений доверила свою драгоценность ему. Что-то необычайно сокровенное и трепетное создавалось в тот момент, когда их руки соединились, вынуждая падшую звезду воссиять ещё ярче и отчаянней, словно в своих окончательных последних мучениях.       В элегантных ладонях Эрагона она стала мерцать немного меньше, пока совсем не потухла, поначалу даже пугая юное дарование, стоящее рядом и сжимающее в поддержке кулачки, бормочущее: «хоть бы получилось». Айви же стояла в стороне и с не меньшим любопытством и участием наблюдала за тем, что же произойдёт дальше. Лицо ребёнка практически покраснело до состояния помидора от напряжения, вынуждая Эрагона прилагать максимально усилий, чтобы подавить приступ смеха.       Юноша, сохранив лицо, спокойно провёл по своей ладони рукой и на месте сияющего пятнышка появилось небольшое семя. Айви и Лорелей воодушевлённо и глухо вздохнули, пока не понятно из-за чего больше: радости или же разочарования. Но если Айви оставалась безмолвным неведомым видением в этом подобии сна, то Лорелей здесь была как никогда реальной.       – Вау, да ты волшебник! – ребёнок словно не хотел обидеть старшего брата, однако разочарование не смог скрыть.       – Его нужно посадить. И тогда все желания точно сбудутся. – подмигнул Эрагон, тут же смывая с лица девочки тень печали.       – Эрагон, ты лучший! – восторженно взвизгнула Лорелей, хлопая в ладоши и бросаясь обнимать брата, который едва не задохнулся от такой сильной хватки, звучно рассмеявшись.       Воспоминание, что мерцало перед глазами Айви резко замерло, сменяясь далее лишь отдельными снимками. Краткие кадры, как из постаревшего безмолвного кино. То, как они посадили это семя на этом острове, как Лорелей прилетала поливать его, как проклюнулся первый хилый росточек, вызывая небывалый трепет и радость. Дальше шли кадры того, как кустик постепенно рос, преображаясь, расцветая вместе со своей создательницей. А затем, вырастая в прекрасное дерево, встречало одинокого потухшего Эрагона, успокаивая его и утешая расстройства. Он опирался о широкий деревянный ствол, поглаживая неровности коры, думая о чём-то своём и смотря куда-то вдаль, словно за границы видимого и невидимого.       Постепенно дерево выросло до колоссальных размеров, а на нём появились плоды неимоверной красоты, сияющие даже в темноте. Оно отпускало бессмертным, прилетавшим сюда, все печали и горести, облегчало думы и просто позволяло подумать, отвлечься от остального мира, но своей создательницы оно больше не видело, как и одинокого бессмертного, давшего ему надежду на продолжение жизни, позволившего ему обрести корни и подобие дома. Один мальчик с золотыми волосами стал постоянным посетителем этого места. Видимо его образ отпечатался в памяти Эрагона так сильно, потому что он часто его видел здесь.       Невидимая волна больно ударила в грудь и выбросила Айви из воспоминания, как ненужную неприемлемую часть - паразита. Она рухнула наземь, пытаясь отдышаться и отойти от этого неприятного послевкусия чужой скорби.       Значит это было воспоминание Эрагона…       Но почему оно было здесь, ведь ранее Элмерс даже не знала, что красивое дерево, отпускающее тяготы бессмертных – это плоды работы тех двоих. Эрагон не рассказывал ей об этом… Он вообще особо не распространялся о своих взаимоотношениях с сестрой. И тут до неё начало постепенно доходить, что могло всё-таки произойти. Что, если Эрагон здесь? Он пускай и отшучивался, что она сможет попасть в закрытую библиотеку, но явно не порадуется осуществлению этой затеи.       Отойдя от ноющей боли в груди, Элмерс подняла глаза на парящие над головой воспоминания. И как он мог узнать о её присутствии здесь? Зол ли он? Нет. Должно быть он в ярости сейчас. Эрагон мог и не проявлять раздражения, но одного взгляда хватало для того, чтобы почувствовать себя ужаснейшим образом.       Внезапно на глаза попалась ещё одна картинка, на которой она увидела совершенно другого Эрагона. Она ещё никогда не видела его таким… Раздавленный, убитый горем…       «Нет, я не имею права лезть в его прошлое! Но вряд ли он расскажет мне об этом…» - Айви отдёрнула ладонь, не решаясь коснуться, борясь сама с собой. Ей так хотелось бы стать той, кто был бы способен утешить его… Поэтому она всё же приподнялась на ноги, приближаясь к плавающему миражу и прикасаясь к нему кончиками пальцев. Неведомая сила тут же втянула внутрь подобно трясине, лишая возможности воспротивиться.       Рождество всегда было грандиозным праздником в мире бессмертных. К его подготовке подходили с особой щепетильностью. Но даже в тот день Эрагон справно находился в зале совета, внимательно слушая доклад. Внезапно он заметно напрягся, словно услышав что-то ужасающее – в глазах проступил ужас, а горло заметно пересохло. Подрываясь с места, он крикнул стоявшему перед ним стражнику, чтобы тот отправлялся на место торжества.       Затем картина резко сменилась. Новый день, новое совещание, новые миссии. Работа, сплошная рутинная работа. Эрагона разрывали, пытаясь каждый украсть частичку его времени, а он и согласен помогать всем и каждому. Даже обычному низшему демону он давал возможность высказаться, давал второй шанс, зная, что возможно слишком добр. Но таков Эрагон, такова судьба бессмертного, решившего встать на пост правой руки Шепфа.       Эрагон, как никогда сосредоточен до определённого момента. Но сегодня он заметно бледен и словно чем-то обеспокоен. Его взгляд периодически мечется к окну, словно он ожидает вести о чём-то. Но о чём?       Айви стояла рядом, смотря на заметные муки возлюбленного с сочувствием. Остальные серафимы безмятежны, словно и не замечают неестественности цвета лица своего коллеги, а он и не даёт повода усомниться в своей собранности. Но однозначно что-то не так.       В одно мгновение лицо Эрагона бледнеет, он роняет из руки перо. Сузившиеся зрачки, мгновенно сбившееся дыхание. Только сейчас он притягивает к себе неумышленным образом внимание остальных, соскакивая со своего места. Смяв в руках листки бумаги, Эрагон дрожит. Его тело натянуто и напряжено, как струна, но его бьёт крупная дрожь, из-за чего на лбу проступает испарина. Это похоже на лихорадку, но в противовес этой теории лицо белеет ещё сильней, становясь практически сравнимым по оттенку с простынёй.       Айви, не выдерживая его состояния, подходит к нему, пытаясь прикоснуться к плечу, облачённому в светлые одежды с позолоченной окантовкой.       – Эрагон, что такое? – интересуется Торендо, непонимающе глядя на юношу.       – Лорелей… - лишь слетает глухо с уст молодого человека прежде, чем он срывается с места до того момента, как Элмерс успела прикоснуться к нему. Она на автомате отдёргивает руку, осознавая, что является лишь призраком, не влияющим на ход истории, не способным в нужный момент протянуть руку помощи. Уже невольно двигаясь за ним, она увидела, насколько плачевно состояние ангела, но он остаётся сильным до последнего, сохраняя вид хладнокровия.       Картинки вновь лихорадочно сыпятся перед глазами подобно осколкам разбитого стекла. Но Айви даже не прикрывается ладонями, не боится того, что ей вновь станет больно, ведь видит, как больно ему.       Новая локация, но прежние эмоции. Сад Адама и Евы, окроплённый детской кровью, пролитой впервые из-за столь ничтожной неоправданной цели. Убийство ребёнка никогда бы не было оправдано никакими причинами, никакими адекватными мотивами.       Эрагон замирает над телом растерзанного ребёнка с опущенной головой некоторое время, не проронив ни слова. Каменный, похолодевший от головы до пят. Душа, кажется, ушла, на некоторое время покинув его тело.       Он смотрит на тело, словно намеренно наказывая себя за то, что не был рядом, когда всё произошло. И взгляд этот пуст, как стекляшка, он покрывается коркой льда, мгновенно тающего, уничтожающего границы равновесия и спокойствия. Губы стиснуты в узкую напряжённую полоску. Руки сжаты в кулаки, до хруста костяшек, до проливающейся из-за впившихся сквозь перчатки в кожу ногтей.       Эрагон практически не дышит – кажется, что он ни жив ни мёртв сейчас.       Элмерс останавливается в паре шагов, задохнувшись от длительной пробежки за ним. Она видит, что лицо Эрагона пусто и мертвенно бледно. Остатки надежды покинули его вместе с ярким красивым блеском детских глаз, вместе с последним лучом закатного солнца.       Через несколько минут его тело вновь пробирает такая дрожь, что ноги в одно мгновение подкашиваются и он падает на колени перед бездвижным телом. Тянется до ужаса дрожащими руками к бездыханному существу. Его колотит настолько сильно, что кажется даже сидеть мужчине даётся слишком сложно.       От этой картины и внутри Айви всё холодеет, а на глазах проступают слёзы. Она идёт к нему на негнущихся ногах, и сама впервые видит яркую, обычно позитивную девочку такой… Пустой и безжизненной, такой тихой…       Эрагону всё же удаётся дотронуться до Лорелей. Осторожно, крайне трепетно, словно боясь сломать. А в горле уже стоит не один ком, болезненно сжимая гортань до критического спазма. Он притягивает её к себе, заключает в плен трепетных объятий. И тихонько баюкает, сгибаясь, окутывая себя и её массивными обширными крыльями. Ему бы укрыть это дитя от всего окружающего мира своими огромными необъятными опахалами, но слишком поздно... Слишком поздно…       Воздух вокруг сгущается, становится тяжело даже дышать, не то, чтобы оставаться на ногах. Небо темнеет, затягиваясь синевой, а на горизонте мерцают отблески первых изогнутых разломов от молний. И лишь тогда Айви чувствует исходящую от серафима энергетику. Мощную, впервые такую необузданную, неосознанно несдержанную. Когда эмоции берут верх над бессмертным, контролировать таящуюся внутри мощь становится сложно и практически невозможно.       Эрагон разражается диким животным криком, от которого всё вокруг оживает и в ужасе склоняется, разлетается от массивной волны энергии, выпущенной серафимом. Всё искажается от болезненных нот этого вопля, наполненного такой агонией и скорбью, что на мгновение, казалось, мир проглотила тьма. Сад потемнел, пропитываясь горечью, перемешанной с кровью убитого ребёнка, приобретая и истолковываясь новыми мотивами, постепенно преображая эту печальную тягостную смесь в нечто более тёмное и запретное.       Элмерс, испугавшись, что её выбьет из этого потока воспоминаний, бросается, чтобы утешить Эрагона. Она успевает лишь незначительно прикоснуться к его плечу, как её мгновенно пронзает вспышка сверхчувствительной эмпатии, пронзая голову тысячами острых иголок, от которых всё внутри сжимается в вязкий комок такой боли, что тело просто перестаёт слушаться.       Ему так больно сейчас, ему так горько и одиноко… Боже мой, как же ему сейчас страшно осознавать эту потерю… Невозможность больше услышать её голоса, её звонкого смеха…. Боже, он больше не сможет увидеть этой лучезарной улыбки, этих сияющих интересом глаз…. Она никогда не вырастет, никогда не испытает новых эмоций… Она больше не жива… нет, нет, нет…       Эрагон раскачивался вперёд-назад, баюкая Лорелей, проливая слёзы, утыкаясь лицом в бледный лоб девочки, прижимая девичье тельце к груди, как самое сокровенное, что когда-либо было у него в жизни. Его руки, одежда… Всё пропитывается кровью, всё пропитывается смертью…. Повсюду смерть, повсюду опасность… За что у него отняли Лорелей?!       «Она такая маленькая…. Она ведь ещё такая маленькая… Я не чувствую в ней больше жизни… Я её не сберёг…Шепфа, за что?!»       Картинки вновь несутся перед глазами, но Айви практически ничего не видит, обливаясь слезами, пронзаемая его чувствами и эмоциями, как наконечниками шпаги. Её буквально нашинковывают на кусочки, пронзая каждый раз заживающее сердце, пробивая новые и новые раны. Она вытирает щёки от слёз, чтобы по ним скатилось ещё множество других. И этот поток бесконечен.       А потом… Она видит одинокий обрыв сквозь пелену истерики, не отпускающую её вот уже несколько минут. Она силится сдерживать себя, но солёные дорожки продолжают струиться ручьями. Сколько же боли Эрагон пережил, сколько всего вынес…       Одинокий огромный обрыв на фоне посеревшего неба соответствует глобальной катастрофе, что приключилась. А за его пределами зловеще зияет пасть пропасти.       Девушка заметила у самого края скалы перепуганного темноволосого мальчика с заплаканным покрасневшим лицом. В голове роятся тысячи вопросов, что могло произойти… Ведь вокруг всё усеяно десятками тел бессмертных. Все мертвы…       Айви осматривается, понимая, что буквально окружена трупами убитых бессмертных, а мальчик продолжает плакать, причитая, что «ни в чём не виноват».       «Неужели в таком маленьком создании хранится столько силы, что он сумел уничтожить бессмертных?!» - ужаснулась девушка, лишь теперь услышав за своей спиной шелест чужих крыльев. Оборачиваясь, она заметила опустившегося наземь серафима, сложившего массивное золотое оперение за спиной. Словно перед Айви предстал абсолютно другой бессмертный – не тот, кого она знала. Его глаза были покрыты ледяной коркой, а на лице не было ничего, кроме тени усталости и осадка скорби.       Проходя мимо убитых товарищей, он окинул их лишь мимолётным отсутствующим взглядом, ведь главная цель сейчас находилась у самого края обрыва. Для мира бессмертных этот день стал трагедией, но для Эрагона трагедия началась значительно раньше. Значительно раньше он познал вкус разочарования и одиночества, путь по тёмному, нескончаемому коридору печали и угасающего бытия.       Мальчик, словно затравленный зверёк, озирался чёрными глазищами по сторонам, замечая новую надвигающуюся угрозу. Серафим остановился в нескольких шагах от юного бессмертного, обдавая ребёнка ледяным взором. Он и не представлял, что столь мелкое создание способно иметь такую зверскую долю силы, способную уничтожить даже серафима. Ирония, никак иначе. Злая стерва ирония…       – Гордишься собой? – ядовито слетело с губ Эрагона прежде, чем тот успел остановить самого себя. А был ли в том смысл?       – Я их предупреждал, но они меня не слушали! Где мама и папа? Верните их! – ребёнок плакал, вытирая внутренней стороной локтя сырой нос, но силился сдерживаться, хотя уровень истерики доходил до той критической точки, когда дороги назад уже нет. Правда эти слёзы ничуть не тронули очерствевшей кровоточащей души серафима.       – Они там, куда их низвергли. Знаешь, какое самое тяжкое наказание для бессмертных? – Эрагона охватывала такая буря, что она готова была перелиться и излиться через края, дабы заразить и отравить всё вокруг подобно чёрному мору, что распространяли демоны на мир смертных. Ангел с трудом сдерживался, чтобы не растерзать мальчишку в клочья.       – Самое страшное наказание – лишиться крыльев и отправиться доживать свой ничтожный век среди смертных. – завершил он свой короткий монолог, отчего глаза ребёнка вновь напугано расширились, наполняясь до краёв солёной жидкостью.       – Они лишь хотели защитить меня… За что? За что вы все так ненавидите меня?!       Серафим замер на мгновение, прошибленный насквозь острыми словами, вынуждающими впервые вести такую лютую битву за здравый рассудок, который затмевала пелена неизгладимой жажды мести, убивающей в нём все его светлые качества. Впервые он не мог мыслить рационально, ему просто хотелось заглушить эту боль, эту скорбь, забить их до багровых фонтанов крови. Ему хотелось получить покой от той тоски, что рвала его на части с лютой бесчувственностью.       Убийцы Лорелей понесли своё наказание, но Эрагону было этого недостаточно. Они продолжают дышать и жить в то время, как маленькое безобидное существо больше не способно существовать.       Мальчик обессиленно осел на землю, едва не свалившись с обрыва. Лишь чётко отработанные рефлексы серафима спасли ребёнка от участи разбиться о камни. От такой крепкой хватки и возвратного движения ткань футболки жалобно затрещала. Брезгливо выпустив из рук одежду ребёнка, он безразлично проследил за тем, как тот оседает на землю.       И тогда выбор стал ещё более сложным. Эрагон оказался на распутье двух дорог. Вина всего переполоха сидит у его ног, он практически в его руках. В два счёта Эрагон может избавить мир от этой проблемы. Сколько жизней будет спасено, если это маленькое чудовище умрёт сейчас? Но в праве ли он решать, кому жить, а кому – умирать?       Перед глазами мелькали образы Лорелей. Она смеялась, хваталась за него маленькими ручонками, так нежно зарывалась пухлыми щёчками в ткань мужской одежды. Так забавно порой шалила и не упускала возможности схитрить, чтобы привлечь его внимание. А порой настойчиво дело доходило даже до слёз, если ребёнок не получал желаемого кусочка заботы со стороны старшего брата.       А что же он, дурак? Трудился, служил на благо равновесия, выравнивал из раза в раз с педантичной щепетильностью весы Немезиды. Не на то он тратил своё время… Вот чем наградила его судьба за годы верной службы, за кропотливую работу, за неизменную преданность…       Эрагон вновь сжал пальцы в кулаки и ещё свежие раны дали о себе знать, источая багровый нектар, окропивший мелкими каплями пыльную землю. Он стиснул зубы до скрежета, почти в ужасе осознавая, что впервые в жизни намеренно желает кому-то смерти. И то, насколько страшным было то чувство, он вряд ли когда-нибудь сможет забыть. Боль от свежих ран на ладонях показалась сказочной по сравнению с тем, что творилось в душе.       Эрагон готов был сделать это – лишить ребёнка жизни, отослав к чёрту всё, до сих пор замечая перед собой безмятежное лицо младшей сестры. То, что кричало в его душе о пощаде, нещадно отсылалось прочь.       Словно уловив ход его мыслей, темноволосый мальчик поднял к нему заплаканное лицо. И в этот момент Эрагон увидел в отражении его глаз невинное личико Лорелей. Услышал едва различимый писк, словно зов котёнка, и внутри вновь что-то надломилось, сломалось, рассыпалось. Заведённая для удара рука обессиленно повисла. Казалось, что в тот момент он во второй раз морально умер.       – Я не хотел, чтобы всё так вышло… не хотел… - шмыгнул носом паренёк, а Эрагон так и заржавел в этом потускневшем состоянии, не в силах больше жить и чувствовать. Всё в этом мире опостыло, всё лишилось жизни и красок, лишилось сокровенных желаний, лишилось возможности мечтать. Всё погасло и, казалось, больше никогда не расцветёт яркими пёстрыми красками.       Этот мир несправедлив, несправедлива и его жизнь. Сначала у него отняли возможность выбирать, кем быть, потом он лишился Айви… А теперь… Лорелей… Он боится забыть то, каким звонким был её голосок, какими сияющими огнями горели её детские ещё наивные глаза… Он боялся, что всё, что у него останется – это вид окровавленного растерзанного ребёнка…       Как такое могло произойти с той, кого он больше всего хотел уберечь? Почему те, кого он любит, так скоро уходят из жизни, оставляя его страдать в одиночестве?       Жалостливый голос мальчишки почему-то отражался в сердце тоненьким голоском сестры, из-за чего сердце разбивалось о камни этой скалы. Огни ненависти в глазах ангела потухли, меняясь безразличием. Он был на грани падения, в прямом и переносном смысле, но юношеский тонкий, ещё не надломленный голосок, вернул ему здравие ума и восстановил понемногу остатки благоразумия.       За спиной Эрагона опустилась на землю Ванесса, обеспокоенно глядящая в их сторону, словно опасающаяся худшего. Мужчина лишь опостыло взглянул на неё через плечо, раскрывая вид на целого и невредимого мальца.       – Отведи его сама. – глухо и чуждо самому себе произнёс эти слова мужчина, больше ни разу так и не взглянув на мальчика. Ванесса, как он того и попросил, тихонько увела зачинщика всех бед вместе с собой на личную встречу с Шепфа. После этого Эрагон его больше не видел.       Оставаясь на краю пропасти, Эрагон почувствовал первые капли накрапывающего дождя. Он приподнял лицо навстречу этому потоку, позволяя дождевым каплям падать на бледную кожу. А дождь этот крепчал. И когда начался самый настоящий ливень, он продолжал стоять с вздёрнутой кверху головой, позволяя каплям окроплять лицо. Ужасное зрелище стоящего около десятка трупов бессмертного, корящего себя и за эти смерти.       Пустой, обезличенный, покинутый всеми… Он стоял и позволял стихии хлестать себя по лицу, потеряв всякую волю к жизни и своим обязанностям. Дальше всё куда хуже… А куда же ещё хуже… Как сообщить обо всём матери? Как отнесётся Роберт?       Он не хотел об этом думать. Не хотел думать о том, в каком платье похоронят Лорелей, сколько бессмертных будет присутствовать на церемонии. Не хотел думать, что наступит завтра, что в дальнейшем ещё тысячи и возможно миллионы дней впереди… но уже без неё…       Айви, следящая за всем, тихонько подошла к нему, мягко обхватывая его тело в промокшей до нитки одежде руками. Она уткнулась в прямую спину лицом, вдыхая его аромат, пронзаемая тысячами иголок его эмоций.       «Прости… прости, что меня не было рядом…»       Тёмные будни, идущие одни за другими. Такие тёмные и обесцвеченные. Либо это глаза Эрагона потеряли возможность видеть те краски, что окружали его.       Всё мрачное, бескрайне печальное и тоскливое, окутанное одиночеством и печалью. А ещё обыденностью, в которой ангел стал таким холодным и безразличным.       Похороны, когда день практически провалился в ночь своей беспроглядностью неба, ощущающего, какое светлое и непорочное существо предают земле. Убитая горем мать, высокомерный бесчувственный отец, который даже в момент потери любимой дочери оставался так холоден к родным… И Эрагон… Даже когда все разошлись, Эрагон оставался напротив небольшой фамильной могилки, где теперь покоилось его маленькое чудо, забравшее вместе с собой частичку его души и все краски этого мира.       Она была для него светом, лучиком солнца, самой яркой звездой… А теперь… что у него осталось?       Эрагон безмолвно смотрел в небольшой бугорок земли с мраморным камнем у своего основания. И груз на его сердце стал куда тяжелей этой надгробной плиты. Боль ничуть не притупилась, а послевкусие осталось мерзкое, оно словно скрипело песком на зубах. Лучше бы он лёг туда вместо неё… Но нет… он должен продолжать жить и делать вид, что всё нормально… Что ему есть до чего-то дело…       Элмерс, из раза в раз слышавшая его эмоции, поражалась тому, что Эрагон до сих пор оставался жив и в здравом уме. После такой затяжной депрессии он не только пришёл в себя, но ещё и всерьёз занялся делами в совете. Правда после такого ожесточения характера многим показалось, что Эрагон стал слишком бескомпромиссным и жестоким. Он уже не был столь милосерден, как раньше. Его решения порой поражали даже остальных членов совета.       А годы отнимали своё. Немногим позднее после гибели Лорелей Роберт бросил Элеонору и ушёл из дома, прихватив с собой почти все вещи.       И вновь этот серый омерзительный для Эрагона кабинет, но уже пустующий. Он не появлялся в этом месте уже столько лет после ссоры с отцом… Но теперь был вынужден прийти…       Вид осунувшегося лица матери, её опустошенного взгляда… Тогда казалось, что уже никогда всё не будет так, как прежде. Однако Эрагон нашёл отдушину и для Элеоноры, отправив её на остров вечной мерзлоты, где, помогая нуждающимся, женщина обрела новый смысл в жизни.       Старое же поместье, в котором он вырос, Эрагон велел снести и на его месте построить приют для обездоленных. Это было наилучшим решением и освобождением от ненужных гнетущих мыслей. Старый замок приносил лишь боль ему и матери, поэтому новое строение стало некой заплаткой на их растерзанных душах.       Айви наблюдала за всем этим, уже понимая, что любые слёзы могли закончиться. Она просто молча наблюдала за пролетающими картинками, сменяющимися слайдами, обрывками чужих фраз. Однозначно из того, что она сумела увидеть, можно было сделать логичный вывод, что ничего хорошего в жизни серафима впредь не бывало.       Очередной перенос во времени сквозь века и девушка увидела всё в более светлом виде. Зелень вновь приобрела свою пестроту, а небо вновь оказалось голубым. Правда вид верховного серафима оставлял желать лучшего. Тёмные тени под глазами свидетельствовали о долгом и беспощадном недосыпе, а бледнота кожи говорила о хронической усталости мужчины. И как в нём ещё только жизнь держалась?! Он такой мрачный и безразличный, что сердце вновь и вновь обливается кровью.       Айви заметила его на заднем дворе при главном здании цитадели, беседующего с Мелани. И что-то было не так между этими двумя. Дьяволица, как всегда, была яркой вспышкой огня, что-то усердно и пылко доказывающей своему старому знакомому, сейчас больше походящего на ледяную скульптуру. Элмерс поспешила приблизиться, чтобы услышать, о чём они разговаривают.       – Ты прекрасно знаешь, что он не мог взять этот чёртов камень! Он дурак - да! Но не придурок! И уж точно не самоубийца. – Мелани пылала гневом в типичной ей импульсивной манере. На лбу от напряжения пульсировала проступающая сквозь тонкую кожу венка. В противовес её пылкому темпераменту Эрагон оставался сдержанным и равнодушным, таким же был и его взгляд – он словно бы смотрел не на девушку, а сквозь неё.       – Решение принято. Он во всём сознался. – сухо констатировал мужчина, не поддаваясь на провокации подруги и пытаясь тем самым поставить жирную точку в наскучившем ему разговоре.       – Напомни-ка мне, а то я что-то подзабыла, сколько тебе лет, Эрагон? У тебя от возраста слух начал отниматься, или может быть зрение ухудшилось? – язвила в открытую девушка. – Там невооружённым взглядом видно, что его запугали!       Активные жестикуляции ничуть не помогали брюнетке донести до серафима желаемое, лишь ещё больше раздражая его.       – Чего ты хочешь добиться? – остатки терпения проскальзывали утекающим песком сквозь пальцы, - Я уже вынес решение. Он будет казнён завтра утром.       Ангел развернулся, чтобы уйти, но девушка схватила его за руку, отчаянно останавливая, словно это был её последний шанс.       – Чего хочу спрашиваешь? Справедливости, чёрт тебя дери! – вспыхнула она, дёргая его за руку с остервенением. – Ну, очнись же ты, Эрагон. Ты и сам прекрасно знаешь, что обрекаешь на смерть невиновного!       – Справедливости? – он переспросил таким тоном, словно уже давно не чувствовал смыслового вкуса подобного выражения. – Её нет. Смирись…       – И это говорит верховный серафим?! Тот, кто должен сохранять равновесие и нести справедливость? Да ты трус! – не сдержалась Мелани, выпалив накопившийся негатив на старого друга, скалясь от приступа подступающей неконтролируемой ярости.       – Не сомневаюсь, что это действительно был он! Он уже много раз привлекался за кражи. В этот раз не рассчитал свои силы и напоролся не на тех. Что ещё можно взять с демона?! Это неисправимый случай! – уже не сдержался Эрагон, выпуская на подругу всё, что было на душе.       – Ты хочешь сказать, что презираешь всех демонов? – шокировано выпалила Мелани, поражаясь словам друга.       – Ты всё прекрасно слышала, Мелани! Сколько бы шансов вам не давалось, сколько бы не хотелось в вас верить, вы всё равно идёте наперекор судьбе, испытываете её. Рано или поздно на каждого найдётся свой палач!       Девушка оторопела, не ожидав от него подобных слов. Рука сама собой соскользнула с запястья Эрагона, и Мелани продолжила смотреть на него, как на незнакомца. Тишина, пришедшая на место бранной перепалки, навлекала гнетущий лад, но демон быстро оклемался, возвращая себе привычное выражение лица.       – Прекрасно…. Теперь я вижу, что ты испытываешь ко мне. Очень жаль, что я, грязный демон, отняла у тебя так много времени. Иди и прячься дальше в своих четырёх стенах, чистенький непорочный ангелочек! Что бы сказала Лорелей, если бы видела, как ты себя ведёшь?       В это мгновение глаза Эрагона вспыхнули кровавым свечением.       – Никогда больше не смей упоминать её имя! Оставь меня в покое! И больше не появляйся передо мной без надобности, пока твой «хозяин» того не велит!       Элмерс шокировано наблюдала за происходящим и видела, как пара старых друзей расходилась, понурив головы. Да, оба раздосадовано сжимали губы, но в глазах плескалась горечь и печаль от наговорённого сгоряча. В них говорила усталость, возможно они и не хотели так больно ранить друг друга, но чаша терпения каждого была переполнена.       Теперь всё постепенно стало обретать смысл. Причина, по которой Мелани и Эрагон больше не общаются, как прежде, заключается в давней обиде.       Скорее всего Эрагон не выдержал грубости и нападок со стороны взвинченной Мелани и поэтому сказал всё в таком уклоне, чтобы оттолкнуть от себя и больше не страдать. Но, как видится, сделал тем себе ещё хуже.       Элмерс вздрогнула и едва не взвизгнула, когда её схватили за плечо и выволокли из воссозданного мира воспоминаний. Обернувшись, она буквально ощутила, словно её ледяной водой окатили. Ей бы сейчас сквозь землю провалиться, но ближайшее затмение не особо желало проявляться.       Привычно спокойное для Айви выражение лица Эрагона сейчас отсутствовало. Серафим хмурился, сильно сжимая девушку за предплечье. И винить его за столь холодное отношение Элмерс не спешила, ведь не каждому может понравиться, что в личных воспоминаниях так самовольно полазили.       – Почему всякий раз, когда у тебя в голове возникает какая-нибудь глупость, ты сразу бежишь воплощать её в реальность? – нравоучительным тоном спросил он, крепче сжимая девичье предплечье до первых наплывов боли.       – Я должна вспомнить то, что забыла… - тускло оправдывалась девушка. Да уж, так себе отмазка…       – Правда? И по этой же самой причине ты решила проштудировать за одним и мою жизнь? – неприкрытое раздражение Эрагона можно было увидеть невооружённым глазом. Айви стало до ужаса стыдно, но отступать было некуда.       – Прости… Это было низко с моей стороны… Однако я понимала, что ты ни за что не поделишься со мной этим. Пожалуйста, извини, что залезла в душу без разрешения. - Элмерс искренне раскаивалась в содеянном, но где-то в глубине души понимала, что сделала правильный выбор. - Однако если бы мне выпал шанс увидеть всё своими глазами вновь, я бы непременно его использовала...       Брови Эрагона удивлённо приподнялись. Удивлён - уже хорошо, значит наплыв ярости сошёл.       – Я разделю твою боль, Эрагон. Я готова сделать всё, чтобы ты больше не чувствовал себя таким одиноким и покинутым. - сразу после этих слов она ощутила, как хватка мужчины ослабевает и теряется. И, воспользовавшись этим, она обхватила его руками, утыкаясь в широкую грудь лицом. Тепло, трепетно... Так комфортно просто обнимать этого мужчину, просто чувствовать его присутствие. Знать, что он рядом. Она нуждалась в нём не меньше, чем он в ней.       Тяжёлый вздох Эрагона свидетельствовал об окончательном признаке того, что он больше не злится. И в подтверждение этому последовали ответные объятья, покрывающие нежно плечи девушки тёплыми прикосновениями рук.       – Почему из всех женщин этого мира я полюбил именно тебя? - обречённо сорвалось с его уст, из-за чего Айви оскорблённо вскинула на него недовольный взгляд. Но буквально через мгновение до неё дошло, что верховный серафим только что признался ей в своих чувствах. Замешательство, отразившееся на девичьем лице, было бесценно, вызывая у Эрагона добрую улыбку. Она попыталась отвести взгляд, но Эрагон вернул женское личико к себе, ухватывая за подбородок и внимательно рассматривая каждую незначительную перемену в нём.       – И тем не менее, сколько бы жизней мне не было предрешено прожить, я бы хотел каждую провести рядом с тобой.       – Эрагон, я... - хотела было ответить взаимностью девушка, но её голос прервало вторжение извне.       – Очень жаль, мои голубки, но время вышло… - послышался уже знакомый третий голос, который раздавался отовсюду. Эрагон ухватил девушку ещё крепче, словно от этого зависела жизнь Айви.       – Не вздумай отпускать меня! – и тон его был стальным, который бы значил, что непослушание наказывалось бы наихудшим исходом. И Элмерс уцепилась в него крепче, ощущая поднявшийся повсюду вихрь, который подхватил их тела подобно пушинкам.       Всё залилось белым светом, из-за которого пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Ветер бил в лицо и Айви беззащитно уткнулась в грудь Эрагона лицом, в очередной раз находя в его объятьях спасение. Эти сильные руки, эти светлые волосы, щекочущие кожу, этот родной запах…. Это всё стало ей так дорого, что при мысли о потере Эрагона девушку накрывала настоящая волна паники.       А дальше всё как в тумане.       Очнулась Айви в библиотеке в том самом тёмном углу, где нашла упавшую книгу. Голова ужасно раскалывалась, и она присела на месте, ослабленно простонав что-то нечленораздельное.       «Ч…что произошло?» - подумала она прежде, чем увидеть приближающуюся фигуру Эрагона. И его появление несло и радость, и опасение одновременно. Она боялась, что он вновь начнёт ругать её, но лицо ангела не выражало и капли раздражения.       – Айви, хвала небесам, ты очнулась. – серафим как ни в чём не бывало прикоснулся к ней, осматривая внешний вид дамы сердца. Произошедшее показалось Айви дурным сном, и она окончательно впала в замешательство.       – Что произошло? – поинтересовалась она, глядя на озабоченного её видом мужчину. Последний, убедившись, что она цела и невредима, лишь тяжело вздохнул.       – Мы должны были поработать с тобой сегодня вместе. Помнишь? Но ты так и не пришла. Я решил выяснить, что произошло, ведь обычно ты предупреждаешь, если задерживаешься… Встретившись с Кодеем, я узнал, что ты возможно в библиотеке. Видимо, тебе на голову упал один из томов, вот ты и потеряла сознание. – Эрагон укоризненно окинул взором лежащую на полу рядом с Айви кучку книг, после чего более заботливо взглянул на девушку, коснувшись женского лица ладонью. – Как себя чувствуешь? Голова не кружится? Не тошнит?       – Это как-то… странно. – Элмерс и вправду засомневалась. Вдруг опомнившись, она подскочила на ноги, щупая книжные полки. – Быть не может! Тут должна быть решётка вот с таким замком!       Она показала руками предположительные размеры аксессуара, но Эрагон оставался безучастным, не вовлекаемым в подробные объяснения. И чем больше Айви рассказывала о том, что произошло с ней, тем больше мрачнело лицо ангела.       – Йор слишком сильно загрузил тебя в последнее время… Тебе нужно отдохнуть и набраться сил. Возвращайся в чистилище и возьми несколько выходных. – он приподнялся на месте, желая взять девушку за руку, но она отдёрнула ладонь сразу же, как только их пальцы соприкоснулись.       – Ты не веришь мне? – обидчиво сверкнула глазами девушка, коснувшись ключиц и мгновенная догадка очевидности пронзила её разум. – Кулон! Я отдала ему кристалл, который ты подарил мне, Эрагон!       – Какой кристалл, Айви?       – Кристалл Альмира, который ты подарил мне тогда… - уже как-то неуверенно проговорила она, теряясь в собственных мыслях. Но Эрагон был охвачен напряжённо недопонимающим видом, окончательно лишая девушку весомых аргументов.       – Забудь… В последнее время творится что-то странное и необъяснимое. Возможно это и вправду усталость. - лишь кинула она напоследок, разворачиваясь и отправляясь прочь отсюда. На попытку Эрагона проводить её она сразу отсекла всевозможные доводы, сказав, что ей нужно побыть одной.       Эрагон провожал Айви долгим печальным взглядом, не отводя от неё тоскливых глаз. Лишь когда девушки и след простыл, вокруг него появился синий туман, из которого вышел Элиан, сверкающий рубинами глаз.       – Ты в курсе, что уже множество раз нарушил правила, писанные вашим владыкой? Обман – один из страшнейших грехов. – заговорил старец, опираясь о свой посох и весело стреляя глазами в сторону потускневшего старого знакомого. Кажется, происходящее нешуточно его забавляло. Вот только восторженного веселья старца серафим никак не разделял, продолжая глядеть в уже опустевший коридор, где совсем недавно мелькала фигура Элмерс.       – Не будь ты столь беспечен, она бы не увидела того, что ей пришлось увидеть! – нетерпимо проронил он, пока даже не глядя на Элиана, словно и вовсе не желая глядеть в его сторону.       – Не войди ты в обитель Имира, у неё бы не было возможности увидеть твои воспоминания. – успешно отразил видимые и невидимые атаки мужчина, весело крякнув и сделав на удивление бодрый для старика разворот вокруг своей оси на каблуках белых лакированных туфель.       Эрагон проигнорировал его, тускло потупив взор. И когда всё закрутилось настолько сильно, что постепенно начало уходить из-под его контроля? Последние слова Айви до возвращения в реальный мир никак не уходили из его головы. Она готова разделить его боль, его тоску и одиночество. Она готова быть рядом. Но будет ли она рядом, узнав всю правду до конца?       – Помнишь, я говорил, что ты чем-нибудь пожертвуешь? Как на счёт одного загадочного камня? – вновь заговорил Элиан, разбавляя тишину приятным бархатистым тоном своего голоса.       – О каком камне идёт речь? – безразлично спросил серафим до момента, пока не услышал подробности.       – Камень затмения из лаборатории бесконечности хранителя. – взгляд Элиана стал острым, как кинжал, а Эрагон недовольно покосился в его сторону.       – Этот камень давно потерян. Я не знаю, где он сейчас.       – Если твоя любимая Айви так легко поддаётся на обман, не думай, что я столь же беспечен. Я знаю, что ты осведомлён о его местонахождении. И знаю цену его возвращению. Поэтому готов подождать. Однако ты знаешь, как разрушительна его сила и тебе придётся в конце концов сделать роковой выбор.       Эрагон расправил плечи, неприязненно сверкнув глазами в сторону Элиана, после чего развернулся к нему полностью.       – Я держу своё слово. Не могу дать сто процентную гарантию, что ты его получишь, но я обещаю приложить всевозможные усилия для того, чтобы вернуть камень. – ровно и спокойно проговорил Эрагон, а затем продолжил, - Но, если ты снова появишься перед Айви и начнёшь морочить ей голову – забудь о моём обещании.       – Ох, ну что ты, мой дорогой друг, обманывать юных барышень – отнюдь не моя прерогатива. – кривой намёк рассердил ангела ещё больше, и он развернулся, чтобы уйти. Вслед ему послышался смешок, после чего поднялся густой туман, забравший Элиана вместе с собой.