Ход коробчонкой

      Марк Владимирович как знал, что ничем хорошим сотрудничество с бандитами не закончится. Ну не было у этой истории счастливого конца и быть не могло. Ни у его купленного президентского срока, ни у его недоотношений с Гришей, в которых они так долго разбирались, разбирались и так недоразбирались.       Вот как знал: в Обнинск их всех надо было сослать, в Обнинск!.. А он — друзья, друзья, подельники, союзники, партнёры, любовники… Никакие они не друзья, это Марк Владимирович теперь понимал очень чётко. С друзьями так не поступают. Да вообще ни с кем не поступают! Так жестоко — только с врагами.       А какой он Грише враг?       Видимо, какой-то, раз этот придурошный решил засунуть его в какую-то электрическую коробку, пока не уляжется вся эта канитель с фальсификацией выборов (и как только узнали?), недовольством других ОПГ (Стрельников, конечно же, в итоге сговорился со своими старыми дружками как пить дать) и ментовским произволом (Жилин охренел так грубо в бобик запихивать! У него, у Марка Владимировича, в смысле, косточки все хрупкие, казённые, да и вообще нынче государству принадлежат. Он сам государство, даже если оно так считать не хочет).       С президентами так нельзя!       Марк Владимирович так и говорил. Ну, не говорил, конечно, а орал — у Железных рукавов аж уши позакладывало наверняка, сам Стрельников же даже не дрогнул. Привык уже к его воплям и не пугался совсем. Ишь какой.       — С президентами так нельзя!       — Марк Владимирович, — Гриша извиняюще развёл руками, мол, прости, но такие вот дела, ничего поделать не могу, — не кипишуй ты так. У нас только один вариант есть, чтобы всё чисто было. Мы с ребятками всё учли, комар носа не подточит. Это ненадолго… Пока мы не разберёмся, не порешаем проблемки. Как только — так сразу, Марк Владимирович. Ты же знаешь, я тебя никогда не обижу.       Ага, как же. Стрельников, может, и не обидит, а вот тот же Малиновский — генератор самых хуёвых идей в мире! — ещё как. Ну уж нет, он в этом не участвует! Он больше в эти бандитские обещания, пускай не в зуб ногой, но хоть что-то смыслит, а если правильно смыслит, то из своего заточения вылезет, видать, очень нескоро. Проблем ведь выше крыши!       Ни за что!       — Стрельников, да я тебя!.. Нам это не подходит! Вы чего делаете, уроды?!       Когда его под белы рученьки сопроводили в коробчонку (стрельниковский сынок сурово молчал, пародируя своего бесстыжего папашу даже выражением смазливой морды, а Дима, водила, держал почти за шкварник, не очень-то бережно), Марк Владимирович пожалел о двух вещах: о том, что не съездил Грише по уху (а очень хотелось) и что не успел наорать на… На кого-нибудь.       Внутри коробчонки было очень уютно. Марк Владимирович, конечно, этого никогда бы не признал, но всё выглядело очень даже пристойно: письменный стол, какая-то электронная установка, блоки с питанием, две или три двери, ведущие в какие-то комнатки… Очень даже достойно. Не для правящего президента, конечно же, а вот для прячущегося президента — вполне.       Один минус: спокойствия тут как не бывало, потому что, помимо самого Марка Владимировича, всяких удобств и проигрывателя, в коробчонке на постоянной основе уже долгое время проживала тень. Тень была вечно всем недовольна, предпочитала прятаться в фиолетовом полумраке, глушила свет, тонко шуршала блестящими сиреневыми занавесками, зачем-то ставила звуки леса и имела прескверный характер. Куда пресквернее, чем целых два Марка Владимировича, а это что-то да значило!       Встретила она его даже приветливо. Марк Владимирович пришёл в себя на мягком фиолетовом диване, укрытый тёплым одеялом поверх недавно выглаженного (теперь уже нет) президентского костюма. Было очень жарко и темно — глаза не сразу привыкли к мареву дымящегося смородиново-сизого облака, будто кто-то курил душистый вишнёво-ягодный кальян, голова болела, всё плыло. Кроме неё.       Она, тень, склонилась над Марком Владимировичем низко-низко, и он, к своему стыду, сначала подумал, что ему мерещится. Но потом по щеке лёгким щекочущим движением скользнули тёплые сухие пальцы, мимо носа мазнули длинные светлые локоны, ярко сияющие в окружающей обстановке, отливающие каким-то земляничным оттенком. Марк Владимирович едва не подскочил, но тень с неожиданной силой уложила его обратно, спасибо ей за это. Голова закружилась ещё сильнее.       — Ты кто? — прохрипел Марк Владимирович, страшно кося. Он когда боялся, то косил сильнее обычного, а тут не грех было испугаться. Непонятно где, непонятно с кем, всё болит. Куча поводов, нечего страха стыдиться.       — А ты кто? — ответно полюбопытствовала тень; в её голосе ему почудилась незлая насмешка. — Ещё один должник, что ли?       Он тут же страшно возмутился.       — Я, между прочим, президент! И… И друг… — последнее Марк Владимирович прогнусавил неуверенно.       Тень усмехнулась. Марку Владимировичу показалось: почти ревниво. Пошевелилась. Поправила ему подушку, подоткнула одеяло — вроде заботливо, но с каким-то нажимом, резко даже.       — А-а, друг, — хихикнула она. — Знаем мы таких друзей.       Помолчала немного. Потом выплюнула — с откровенной ненавистью, так, что аж до самых костей ледяным ужасом пробрало.       — Завёл моду бывших любовников сюда засовывать! Надоел уже, хуже горькой редьки!       — Я не бывший! — мгновенно огрызнулся Марк Владимирович, но не очень-то и уверенно. Сам себе уже не верил. Почему Гриша, спрашивается, просто его не увёз в те же Лисьи дачи, или где там он полковнику дачу прикупил? Почему сразу — в коробчонку? Почему, почему, почему… Крутилось в голове заевшей пластинкой, будто надоедливые мухи кусали.       — Ага, — тень, не скрываясь, хохотнула, — это ты так думаешь.       Теперь уже действительно стало страшно и холодно.       — Я… Я… да как ты…       Хотел выкрикнуть: «Да как ты смеешь?! Что ты несёшь? Быть такого не может!» — только голосовые связки отчего-то не слушались, фиолетовая комната качалась из стороны в сторону, а в глазах криво-косо вспыхивали розовые вспышки. Тянуло одновременно плакать, орать и снова орать.       Тень сжалилась над ним, вошла в положение.       — Ладно, спи. Потом, всё потом. Успеем ещё.       И неловкий искусственный свет тут же померк.       В следующую встречу было чуть получше. Конечно, голова всё ещё гудела, но уже не так сильно, в коробчонке было посветлее, а тень наконец обрела лицо и оказалась молоденькой светловолосой девушкой. Тощей, острой, раздражённой — Марку Владимировичу, ей-богу, казалось, что в токсичности она перещеголяла все залежи химикатов в дурацком НИИ, который, к слову, так и не снесли.       Алиса — так представилась заносчивая дотошная блондинка — видимо, поставила своей целью доставать всех, до кого только могла достать. Узнав, что Марк Владимирович ненавидит чёртовы звуки леса, она прямо просияла («Прямо как мой бывший», — прошипела почти ненавидяще) и поставила целую нарезку на проигрывателе. Слова вставить не давала. Марк Владимирович ей три слова, а она ему — десять, да что ты будешь делать!       Когда он орал, то Гриша предпочитал отмалчиваться. Рожа кирпичом, никаких эмоций — всё равно, что с железякой бездушной спорить. Ещё бы он президенту дерзил! Алисе, однако, было плевать, что он президент — и президентов, и бандитов она ненавидела одинаково сильно, потому каждый их разговор неизбежно превращался в обоюдный визг. Кто визжал громче — непонятно. Зато тем для ора была целая куча. Гриша, конечно, занимал лидирующее место в списке «Кого бы нам сегодня обосрать?».       — Тоже мне, — недовольно ворчал Марк Владимирович, потирая ноющую башку, — мастер решать проблемы нашелся. Вылезу отсюда — сошлю в Обнинск! Всех, всех сошлю… И этого тоже… Ишь… Я, между прочим, целый президент…       — Не выйдешь, — едко парировала Алиса и издевательски крутила пальцем у виска, — отсюда никто не выходит. Ну кроме Игоря. Куковать тебе здесь целую вечность! — со злорадством заявляла она и закидывала ноги на стол. Красивые такие, белые, сразу ясно было, на что именно Гриша повелся. Уж точно не на словесный яд.       Марк Владимирович, конечно же, в долгу не оставался:       — Не больше твоего мне тут сидеть! И вообще — рот закрой!       Алиса не закрывала. Только когда ела или спала, но первое было редко (на какой-то странной сбалансированной коробчонской диете сидела, идиотка, вот как есть блондинка, хоть и ненатуральная), а второе всё-таки почаще, каждую ночь. Если это была ночь, конечно, для них времени суток не существовало, обычного времени — тоже. Один минус был и во сне: спали они одинаково, в одном общем моменте, так что полностью насладиться молчанием Марк Владимирович никогда не успевал. Только и перепадали, что лишние пять минут, которые потом компенсировали часы беспрестанных громогласных ссор. После этих ссор он обычно срывал горло и бесился, а Алиса с недовольной печальной миной (будто хоронила!) заваривала ему отвратительно-горький травяной чай без мёда.       — Обойдёшься, — шипела она потревоженной гадюкой и хлопала Марка Владимировича по запястью, когда он тянулся к конфетам в хрустальной розовой вазочке, — тебе много сладкого вредно.       — Это тебе вредно, ты же на диетах своих вечно…       — А ну заткнись!       — Сама заткнись!       Потом — сорвав горло еще раз и выхлестав весь чай — они садились поесть. Жратва тут была хорошая. Хоть один плюс. Вот компания… Компания очень не очень. Была бы ещё жалобная книга в пределах досягаемости, Марк Владимирович бы всё-ё-ё Грише написал, всё бы ему высказал! Жалобной книги не было.       Была только Алиса. Гадкая, отвратительная и такая красивая Алиса.       Марк Владимирович к ней, конечно же, привык. Не сразу, но привык. Азартно переругиваться с бывшей Гриши было куда интереснее, чем просто тоскливо торчать в этом сиреневом одиночестве. А Стрельников, сволочь, учудил-таки: подумать только, устроил тут какой-то дом терпимости, бордель, гарем… клуб неанонимных бывших любовников собрал и радуется небось, что так просто от двух проблем избавился! И не выпустит уже, наверное, зачем это ему? Правда, горькое понимание никак не мешало Марку Владимировичу разоряться попусту, поминать бывшего любовника друга нежными словами и немножко мечтать, что будет, когда он отсюда выйдет. Отчего-то во всех планах постоянно вылезала одна и та же деталь — надоедливая, белобрысая и очень языкастая. Но это были так, досадные мелочи.       Марк Владимирович предпочитал мечтать вслух, в тот раз тоже так было:       — Вот выйду…       Алиса предсказуемо взбесилась. Ей разгона от состояния «Уродские шторы» до состояния «Уродский президент» хватало две-три секунды. Иногда даже меньше. Вот только в тот раз она даже не орала особенно, скорее била словами — ненавидяще, злобно, наотмашь пощёчиной. Смирившаяся уже со своим вечным заточением.       — Да не выйдешь ты! Никогда. Угомонись уже. Ты тут со мной надолго. Может, даже навсегда.       Марк как-то не сразу нашёлся, что ответить. Столько горечи в её словах было — хоть топись, как в болоте. Он замолк, помялся немного, потом прочистил горло, сглотнул нервно, зажмурился и выдал (сам себя проклял, но выдал):       — Это нам подходит.       В тот раз они друг на друга не орали.