Королева я или нет?

      За свою жизнь я совершила немало безумств. Ну, то есть, не я, конечно же, а Мария-Антуанетта, королева Франции. Впрочем, сейчас я сама как никогда близка к сумасшествию…       Тяжёлая карнавальная маска почти полностью скрывала моё лицо. Я готова была устраивать эти балы хоть ежедневно, только бы получить ещё несколько крох нежности и внимания. Нет, разумеется, Лафайет всегда был ко мне внимателен, но лишь как к королеве. Я же видела в его глазах всё, что он так тщательно пытался скрыть, да вот беда: сказать мне вслух обо всём — значит мгновенно совершить преступление против своего короля, которому присягнул на верность. Я знала, что на это он не пойдёт. Честный, благородный, такой невозможно желанный… Вздохнув, я оправила платье перед входом в залу. Пришлось изрядно помучиться, подбирая наряд таким образом, чтобы никто из придворных не обратил на меня пристального внимания. Была вероятность, что и маркиз не узнает меня, но облачиться во что-то более подходящее моему привычному стилю было рискованно. Если кто-нибудь хоть заподозрит, что за этим маскарадом прячусь я, все мои старания на благо страны пойдут прахом. К титулам «транжира» и «кутила» прибавится ещё и «неверная жена». На мгновение я зажмуриваюсь, ощущая жгучую вину за горевшую в моём сердце любовь к другому мужчине, а не к законному мужу. Мысленно заранее попросив у него прощения, я направилась к знакомой широкоплечей фигуре, стоящей ко мне полубоком.       — Доброго вечера вам, милорд, — я присела в коротком реверансе. — Вот мы и встретились опять. Вы снова не танцуете?       Лафайет церемонно поклонился в ответ и притянул мою руку к губам, прижимаясь в приветственном поцелуе. Мне пришлось напрячься изо всех сил, чтобы не вздрогнуть, горько сожалея, впрочем, что вся мягкость его губ досталась моей перчатке…       — Миледи, я польщён вашим вниманием. Признаться честно, я ждал, что вы придёте. — Мужчина слегка улыбается, снисходительно глядя на меня сверху вниз, и по-прежнему сжимает мои пальцы, хотя приличия этого не позволяют. Осторожно потянув вперёд, он прикладывает мою раскрытую ладонь к своей груди, и пока я, замерев, впитываю удары его сердца, тихо спрашивает: — Вы ведь подарите мне танец?       Я сумела лишь неловко кивнуть, полностью им завороженная. Широкая тёплая ладонь скользнула на талию, привлекая ближе. Боже, только не дай мне споткнуться! Я аккуратно переставляла ноги. Сперва это требовало сознательного усилия, но вскоре мы уже танцевали, как единое целое. Мне не нужно было считать шаги, не нужно было вспоминать, через какое плечо сделать поворот. Лафайет вёл легко, играючи, словно был не военным, а артистом балета, и смотрел, смотрел, смотрел на меня… А я не могла оторвать взгляда.       — Не стоит так напрягаться, я вовсе не кусаюсь, — шепнул он мне на ухо, склонившись так близко, что, если бы не маски, он прижался бы щекой к моей щеке. Его слова разбили последнюю преграду скованности, она улетучилась, как дым, а я окончательно забыла о своей вечной неловкости, просто следуя ритму. Краем глаза я замечала восхищённые взгляды то с одной стороны, то с другой, и улыбалась: танец приносил мне истинное наслаждение. Правда, в центре мыслей всё равно оставался Жильбер.       Пожалуйста, можем ли мы остаться вот так вдвоём навсегда?       Но музыка кончается, а мне совсем не хочется отстраняться от сильной горячей груди, и, кажется, маркиз испытывает то же самое, но в итоге всё же находит в себе силы и делает шаг назад. Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить сердцебиение, на мгновение закрываю глаза. И всё ещё чувствую тонкий аромат… Это парфюм или естественный запах его тела? Вот бы попробовать один разочек прижаться к коже на шее… но увы. Когда я смотрю на него снова, он улыбается уголком губ, нежно и чуть дразняще. Кто бы мог подумать, что Жильбер может быть таким обольстителем. Впрочем, кто знает, может, он всегда так ведёт себя с девушками, и только со мной чопорен и строг?       — Желает ли моя леди чего-нибудь выпить? — Голос прерывает мои мысли, наверное только затем, чтобы заставить их понестись галопом, каждый раз спотыкаясь и задыхаясь. «Моя леди»…       — Да, милорд, будьте любезны. Но, знаете, кажется, у меня немного кружится голова… Пожалуй, я буду ждать вас в саду, на свежем воздухе.       Если он и удивился, то ничем этого не выдал, лишь склонил голову в ответ. Я направилась к дверям и позволила себе на минутку оглянуться перед тем, как выйти: маркиз стоял на том же месте и глядел мне вслед. Теперь, когда между нами снова оказалось расстояние, я смогла наконец мыслить здраво, а потому послала ему лёгкую улыбку и кокетливо махнула веером, скрываясь в ночной прохладе.       В саду было тихо, как всегда. Я устало опустилась на скамью, придерживая руками платье. Холодный воздух остудил мою эйфорию, я вновь почувствовала, как неудобно двигаться в громоздком наряде с шестью нижними юбками и как левая туфелька натёрла мне ногу. Думать хотелось о хорошем, но почему-то в голову лезла всякая ерунда. Что я делаю? На какие поступки толкаю маркиза? Что вообще может ждать нас в будущем? Может ли оно существовать хоть теоретически? Ответов, по крайней мере таких, которые бы меня устроили, так и не нашлось. Если прямо сейчас я сниму маску, что скажет Жильбер? Он испугается? Будет потрясён? Будет рад? Скажет, что так и знал? Усталость навалилась на меня внезапно, почти придавив спину. Ничего не выйдет. Ничего хорошего… Ничего…       — Миледи, вы хорошо себя чувствуете? Вы так бледны…       Я даже не услышала, как он подошёл. С усилием подняв голову, с минуту я всматривалась в его встревоженное лицо: нахмуренные брови, лучащиеся участием глаза… и улыбнулась. Настолько искренне, насколько могла. Всё же я так его лю…       — Вот, выпейте немного вина. — Я с благодарностью приняла из его рук бокал, как бы ненароком погладив его пальцы своими. Он аккуратно присел рядом со мной на скамью, держась, однако, на подобающем расстоянии. — Вы ведь любите красное, верно? — Откуда он об этом знает?       — Спасибо, Жильбер. Мне уже лучше. — Лафайет чуть заметно вздрогнул, услышав своё имя. Я же пытаюсь увести беседу в более безопасное русло. — Как вы находите сегодняшний бал? Ещё пара танцев и вы станете завсегдатаем подобных мероприятий, не так ли?       — Силы небесные! — с ужасом вырвалось у него. Я не смогла сдержать улыбки: он действительно не любит такие праздники, но приходит уже второй раз. Ради меня. Жильбер помолчал и тихо добавил: — Впрочем, если бы на каждом балу меня ждала такая леди, как вы, я бы пересмотрел свои приоритеты.       — Так вы всё-таки дамский угодник, маркиз! Кто бы мог подумать!       — Но разве я не человек? — он спросил это серьёзно, хотя я слышу в его голосе тепло. — Я тоже могу любить. Я мог бы полюбить королевские приёмы, если бы мне было позволено танцевать с кем-то, кто мне нравится, я мог бы полюбить женщину, если бы… Если бы она захотела любить меня.       — Все девушки Франции влюблены в вас. Разве вы не знали? Выбирайте любую — и она сама упадёт в ваши объятия.       — Мне не нужна любая, мне нужна… — он осёкся и замолчал, стремительно краснея. Моё сердце ещё два раза стукнуло ровно, а потом забилось с пугающей быстротой. Что он только что хотел сказать? Чувствую, что и мои щёки заливает краска. О, боже, что же делать? — Простите. Бал почти окончен, а моя личность — не тайна для вас ещё с прошлого маскарада. Не будете ли вы возражать, если я сниму свою маску?       Мне пришлось прикусить губу, чтобы не сморозить какую-нибудь чушь. Я утвердительно кивнула и пристально смотрела, как он неторопливо распускает узелок на лентах, стягивая скрывающий его лицо предмет. Теперь я могла рассматривать его, отмечая малейшие изменения в выражении. Я немного опасалась, что Жильбер попросит меня снять и мою, но он ничего не сказал.       Когда пауза уже слишком затянулась, я попробовала вернуться в прерванный ранее диалог.       — Значит, вы могли бы полюбить женщину. Вы никогда не влюблялись раньше? — непринуждённо спросила я.       — Я… — его голос охрип, и он прочистил горло, прежде чем снова заговорить. — У меня были дела поважнее. Вернее, мне так раньше казалось. Сейчас же я думаю, может быть, я упустил в прошлом что-то невообразимо прекрасное, отказываясь от любви?       Даже мысль о том, что он мог встретить и влюбиться в другую, а не в меня, больно кольнула ревностью. Но я чувствовала, что его осторожные, нежные, тщательно подобранные слова только для меня. Это грело душу. Я осторожно придвинулась к нему ближе, зорко наблюдая за его лицом. На нём не отразилось ни малейшего признака отвращения или неприятия. Думаю, это хороший знак.       — Но знаете, — продолжил он, — я по-прежнему уверен, что любовь делает человека слишком уязвимым. А потому я не могу позволить себе любить так, как мне хотелось бы. Я стою на пороге, но не решаюсь через него переступить.       Была-не была! Я должна, должна ему рассказать…       — Скажите… — Я подняла голову, чтобы встретиться с Лафайетом взглядом. Он смотрел слегка удивлённо. — Вы умеете хранить тайны, Жильбер?       — Мне приходится, вне зависимости от собственного желания. Почему вы спрашиваете?       Я понижаю голос почти до шёпота, чтобы он не расслышал звучащую в нём дрожь.       — Потому что у меня есть один большой секрет, который я страстно хочу вам доверить, но очень боюсь.       — Со мной вы можете не опасаться и быть откровенной. Я клянусь, что сохраню тайну, чего бы мне это не стоило.       Медленно поднявшись со скамьи, я сделала несколько шагов вперёд.       — После нашего первого танца, вы упомянули одну женщину… Помните?       — Конечно, — он поднялся вслед за мной, но близко подходить не стал.       — О ком вы тогда говорили?       Он помедлил с ответом.       — Я полагал, вы поделитесь со мной своим секретом, а не будете выпытывать мои.       До боли сжать пальцы. Сделать несколько коротких вдохов. Успокоиться, успокоиться.       — Вы и представить не можете, насколько тесно ваша тайна связана с моей.       Слышу, как он рвано вздохнул. Неужели догадался?       — Знаете, — продолжала я, — в прошлый раз мне пришлось так спешно покинуть вас потому, что я понимала, ещё немного и вы узнаете меня даже в маске. Но всё же…       Дрожащими руками я снимаю карнавальный аксессуар, стискивая его в ладонях. Медленно поворачиваюсь к маркизу и, к своему ужасу, вижу на его лице смесь потрясения, неверия и разочарования. Он отшатнулся, и я ощутила, как повлажнели мои глаза. Неужели я призналась зря?       Пока я судорожно придумывала, как исправить положение, Лафайет прижал ладонь к глазам и горько рассмеялся.       — Вот и кончилось волшебство, — сказал он.       Значит, я всё придумала себе сама? Это не обо мне он думал, не обо мне грезил. Боже, как глупо! От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Пряча от него пылающее лицо, я снова отвернулась прочь.       — Ожидания вас обманули, не так ли? — Голос охрип, спазм сковал горло, ещё чуть-чуть — и я позорно расплачусь у него на глазах.       — Нет, Ваше Величество, — сказал он обречённо, — всё как раз наоборот.       — Что это значит?       — Мне так хотелось, чтобы это были вы. И в то же время я так страшно этого боялся. Эти маскарады впервые в жизни позволили мне не взвешивать слова, а просто произносить то, что вздумается. Я разрешил себе мечтать, что женщина в моих объятиях — просто женщина, не королева. Что я могу пригласить её в театр, на прогулку по саду или по реке… Что я могу обладать ею. — Его тон и откровенные слова сбили мне дыхание. Я не находила в себе сил повернуться и посмотреть маркизу в глаза, хотя хотела этого больше всего. Но нет, я лишь стояла и слушала его речи, полные страсти и затаённой любви. — Пока я не знал доподлинно прятавшейся за маской личности, я мог тайно лелеять свои надежды. Но что теперь? Вы знаете, кто я, а я знаю, кто вы. И мои чувства к вам уже не имеют никакого значения, потому что в один миг всё стало невозможным. И я не знаю, рад ли я тому, что моя догадка оказалась верна или лучше бы мне оставаться в неведении, наслаждаясь придуманной сказкой?       Я не знала, что сказать. Глупое сердце лишь радовалось, что он любит, всё-таки любит! Но разум твердил, что Лафайет прав во всём. Тихие шаги раздались позади. Расстояние между нами всё ещё оставалось, но если бы я чуть подалась назад, то прижалась бы спиной к его груди. Он поднял руки на уровень моих плеч, но не решился прикоснуться. В который раз за вечер в носу защипало, а глаза застлала пелена слёз.        Я заговорила, только чтобы отвлечься:       — Луна сегодня прекрасна, правда?       — Правда, — ответил мне тихий голос, совсем близко. И осторожно спросил: — Моя королева, я вас расстроил? Прошу меня простить.       — Ну что вы, маркиз… Не за что извиняться. Это ужасно — соглашаться в этом с вами, но…       — Соглашаться со мной — ужасно? — удивлённо переспросил он, и эта интонация так меня позабавила, что я не смогла не рассмеяться.       — Нет-нет, я вовсе не это имела в виду! Я просто… давайте постоим немного вот так, хорошо?       Горечь так и не обретённой потери всё ещё саднила мне душу, но нужно уметь довольствоваться тем, что нам даровано. Во всяком случае, я могу быть с ним рядом, разговаривать, шутить… Да, пожалуй, этого мне будет достаточно.       Но моё тело, кажется, живёт своей самостоятельной жизнью, потому что я внезапно качнулась назад, прислонившись к плечу Лафайета. Он не обнял меня, но и не отошёл. Мы смотрели вдаль, на плывущие по тёмному небу облака, и молчали. Наверное, потому, что думали об одном и том же.       — Так…когда же вы заподозрили? — снова заговорила я. Жильбер откликнулся мгновенно, будто ждал этого вопроса:       — С самого начала. Вы были такой весёлой и забавной, но я решил, что просто выдаю желаемое за действительное и сознательно наделяю вашими чертами женщину, похожую на вас. Но потом…       — Ох, не упоминайте! Меня ведь выдала моя чудовищная неуклюжесть, да? И надо же было мне так глупо наступить на собственное платье! — Я откровенно раздражаюсь на саму себя, но маркиз вдруг тепло и нежно смеётся.       — Вы — самое очаровательное и прелестное создание на свете, моя королева.        Я застыла. Ну как, скажите мне, как можно выносить это? Как он может так беспечно сыпать комплиментами, зная, что это — всё, что нам позволено? Мрачные мысли вперемежку с удовольствием от ласковых слов заставляют меня передёрнуть плечами. Лафайет истолковывает моё движение по-своему.       — Становится холодно. Разрешите, я провожу вас до покоев?       — Да, разумеется, — уныло отозвалась я. Меньше всего мне сейчас хотелось уходить.       Мы неторопливо брели по саду, как делали уже много раз до этого, — я немного впереди, а он на полкорпуса отставал, — разве что молча. Я не шутила на каждом шагу, он не дразнил меня. Извилистая дорожка показалась мне короткой, как никогда. Ещё одна тенистая аллея и придёт время прощаться. А завтра мы снова станем королевой и маркизом, и я больше никогда в жизни не приду на бал.       Я едва не вскрикнула от неожиданности, когда внезапно ладони Жильбера легли на мои плечи. Он с силой сжал их, заставив меня на мгновение испугаться, не порвётся ли платье. По коже моментально разбежались мурашки, но по-настоящему я задрожала, когда он кончиком носа провёл по изгибу шеи и горячо зашептал:       — Мария… Запомните навсегда, что отныне и впредь я принадлежу вам полностью, без остатка. Я клянусь быть рядом и защищать вас до конца дней моих… — Я ощутила лёгкое прикосновение губ к коже за ухом, и потянулась было навстречу, а он уже отступил. Я повернулась, готовая броситься к нему, но Жильбер лишь покачал головой. Он улыбался мне, но глаза были полны печали. — Уходите, пока моя решимость не истаяла совсем, — и первым сделал шаг назад, так и не отвернувшись. Я не двигалась, только смотрела, как он отдаляется. Чтобы не видеть, как он исчезнет в темноте, унося с собой мои робкие мечты и дерзкие фантазии, я развернулась, подхватила подол праздничного наряда и стремглав помчалась прочь.       Со мной навсегда останутся воспоминания об этом вечере. Этого никто не сможет отнять. И, лёжа по ночам в постели, я буду их смаковать. Днём я смогу брать Лафайета в сопровождающие, буду слушать его истории, буду смеяться над его шутками… Я резко остановилась. Когда первая капелька упала на платье, растекаясь влажной кляксой по ткани, я поняла, что плачу. Стоя в одиночестве в темноте, я до боли кусала губы, сдерживая рвущиеся наружу горькие рыдания. Слёзы приносили облегчение и забирали с собой последние силы.       Я вспомнила снова его последние слова. Как он впервые назвал меня по имени… Мне до дрожи в пальцах захотелось его обнять. Разве я могу спокойно жить без него дальше, зная, каким нежным и трепетным он бывает? И даже понимая, что веду себя сейчас не как правительница Франции, а как глупая взбалмошная девчонка, я вдруг поняла, что мне наплевать. Пусть это эгоистично, пусть это недостойно, но я обязана хотя бы однажды попробовать на вкус его губы.       — Жильбер, подождите! — крикнула я в темноту, быстрым шагом возвращаясь на каменистую садовую дорожку. Наверняка он где-то поблизости, проверяет, чтобы со мной ничего не случилось… Он не мог уйти далеко. Я решительно и твёрдо иду судьбе навстречу, и пусть придётся дать бой хоть всей стране — я не отступлюсь!       В конце концов, королева я или нет?