тонкие стены

Главный недостаток домов в бедных районах Готэма — тонкие стены. Сквозь них слышно все: от невыносимо громких криков во время ссоры и до таких же, но уже сладострастных криков примирения, сливающихся со скрипом кровати. Иногда сквозь эти, кажется, картонные стены слышишь то, о чем знать не должен, о чем говорят на повышенных тонах с вечными придыханиями, то ли жалея, то ли осуждая. И в первые дни все это давит так, будто голову поместили в тиски и вот-вот она треснет, выпустив наружу все содержимое черепа. Но это не происходит. Не происходит, потому что людям свыше дано весьма интересное свойство (прекрасное оно или нет — решать вам) — привычка. Человек способен привыкнуть почти к каждому условию и жить, почти не замечая его. А поскольку Алиса провела часть своей жизни в самых отвратительных и нечеловеческих условиях с людьми, лишёнными всякой нравственности, она быстро привыкла к таковым бытовым обстоятельствам. «Какой смысл жаловаться? Пускай себе трахаются, лишь бы не так часто», — думала Алиса, когда слышала недовольство соседей, которым так важно соблюдать закон тишины. И, справедливости ради, замечания её были действительно резонны. Все в этом доме происходило спонтанно. Не успеешь привыкнуть к тому, что соседи ссорятся уже битый час, как они тут же замолкают, а потом от них и вовсе неделю ничего не слышно, словно все в квартире передохли. Каждый крик, стон или сплетня не становились традицией, а оставались все тем же обстоятельством. До недавнего времени это было так. Теперь это место занято. — Простите, мы не хотели шуметь, — оправдывается Алиса, стоя в дверях перед группой соседей. — Вы можете идти спать, это больше не повторится. — Знаем мы твои обещания, — вырывается у кого-то. — Это уже нечастный случай. Своди свою подружку к психологу или в психушку сдай. Задрала глотку драть, — а вслед этим словам слышится одобрительный шёпот. — Приму к сведению, — стиснув зубы, говорит Алиса, закрывая дверь перед носом вечно недовольных рож. Провернув ключ один раз и навесив крючок, она облокачивается на дверь, прикрыв глаза, и ждёт, когда на лестничной площадке наступит тишина. Сравнительно быстро все расходятся по квартирам, что-то бубня между собой и бросаясь крепкими словечками. Но Алиса этого не замечает, лишь ждёт, когда захлопнётся последняя дверь, а потом быстрым шагом направляется в спальню. Стоит Алисе только появиться в дверях, как Кейт поднимает на неё глаза, голубые, полные животного страха и отчаяния, но зрительный контакт держит лишь долю секунду и отводит взгляд, зацепившись им за угол одеяла, который нервно теребит сейчас. Алиса садится на край кровати, рядом с Кейт. Аккуратно накрывает дрожащие пальцы сестры рукой, чуть сжимая их, и вновь начинает успокаивать. Она говорит тихо, спокойно, с непривычной для неё мягкостью выражений, пытается заглянуть в глаза сестре, чтобы удостовериться в действии своих слов, но Кейт сидит все так же с поникшей головой, чуть заметно кивая через каждое третье слово. Долго ждать не приходится. Кейт снова ложится спать, положив голову на колени Алисы. В квартире снова наступает тишина. Алиса не спит. Она не может позволить себе такую мелочь. Сон для неё считается мелочью достаточно давно. С тех пор, как у неё появилась такая роскошь, как быть рядом с Кейт, аккуратно пальцами перебирать её пряди волос, как она делает это сейчас, слышать её голос не во снах, а в соседней комнате. Для неё именно это важно, а первичные потребности уходят вовсе на второй план. Порой, она не спит ночами из-за того, что сестре снова снятся кошмары, от которых ей все никак не избавиться. Кошмары мучают Кейт каждую ночь, каждую ночь она не может сдерживать свой страх и кричит, что есть мочи, лишь бы фантомы исчезли из головы. — Кейт, что тебе снится? — спросила однажды Алиса за завтраком. Это были первые дни их совместной жизни. Когда она впервые стала свидетелем подобного поведения Кейт, Алисе впервые стало страшно. Страшно не из-за душераздирающих воплей, которые человек физически не может извлекать, не из-за возможных жалоб соседей и штрафов. Ей стало страшно из-за того, что в Кейт она увидела себя. Неконтролируемый крик вырывается из груди, а потом и вовсе переходит в стон. Она ворочается из стороны в сторону, пока не садится и не открывает глаза, которые что тогда, что сейчас так же бегают по комнате в поисках чего-то. В ту ночь Алиса даже не думала больше засыпать. Она сидела в кресле. Напротив Кейт, чтобы в случае чего сразу же помочь ей. Но чем помочь, она совсем не знала, но почему-то ей казалось, что она обязана провести остаток времени именно так. Однако Алиса вряд ли была готова к тому, что это повторится снова, а потом ещё раз и станет своего рода ужасной, но традицией. — Я… — начала неуверенно Кейт, отставив кружку с кофе, — ты в общем-то не бери в голову. Оно тебе ни к чему, — быстро проговорила Кейт, стараясь сделать так, чтобы это прозвучало естественно, чтобы это внушило не только Алисе, но и ей самой, что это в общем-то в действительности пустяки. Однако глаза она поднимать не спешила, а только вновь взяла кружку и сделала глоток. — Кейт, — спустя минуту молчания сказала Алиса, — если ты не хочешь говорить об этом, то пускай так и будет. Но только ответь мне на один вопрос: мне надо беспокоиться за тебя? — Алиса смотрела на сестру долго, но ответа так и не получила. Точнее, озвучен он не был, но ведь она не идиотка, поняла все сама. Разговор на том и закончился, больше они к нему не возвращались. Днём жили как обычно, а ночью Алиса дежурила у кровати Кейт, чтобы успеть успокоить её как можно быстрее. Хоть ей это и удавалось, но крики она не в силах была остановить. Сперва стучали по батареям, мол, тише, мы спать пытаемся. А потом стучать начали в дверь. Сначала днём; к ней в основном приходили женщины, умоляющие быть в следующий раз тише. И Алиса кивала, уверяла, что впредь будут тише, но понимала, что снова врёт. Было ли ей стыдно? Возможно, лишь самую малость. Возможно, совесть пожирала её всего лишь долю секунды, а потом тянущее чувство исчезало из груди, словно его там и не было. А соседи все продолжали приходить. После женщин приходили мужчины, которые тоже, впрочем, просили вежливо, хотя попадались и те хабалистые «выродки» (они так называли всех вокруг, так почему же они не могут быть таковыми?), которые, ругаясь через каждое слово, сыпали угрозами, рассказывали о своих «корешах, которые гланды повырывают, чтобы не орала, как блаженная». А Алисе между тем так хотелось ножом пырнуть в него, чтобы замолчал: у неё уже голова болит от раздражающего, в какой-то степени писклявого голоса. Но она держалась, только потому что знала, что чуть позже сможет посодействовать несчастному случаю на улице. И такие приходы были каждый день. А однажды в дверь постучали сотрудники полиции Готэма. Сначала Алиса отделалась двумя предупреждениями, а потом начали выписывать штрафы. Обычно все это не занимало и пяти минут, когда приходили молоденькие офицеры, действующий чётко по регламенту. Но захаживал и такой род полицейских, вечно желающих самоутвердиться за счёт кого-либо, и им совершенно не важно, кто это: ребёнок, женщина, мужчина, — лишь бы эго своё потешить; опускающих крайне убогие шутки о данном районе, лишь бы показать своё совершенство. Хотя и большая часть из них чистого заработка получает столько же, сколько здесь одна проститутка, а может, и меньше. А со взятками их заработок, конечно, станет чуть больше или равным. Такой тип ещё простые люди прозвали «мусора». И Алиса к ним не благоговела, ей хотелось с ними разобраться быстро: ножом пырнуть или что-то в этом духе. И она бы это сделала без проблем, но не могла, потому что боялась. Боялась она не статьи о нападении при исполнении и срока за подобное преступление, ей было откровенно плевать на закон, как и этим мусарам. Она боялась другого: если её сейчас заберут в участок, то Кейт останется совсем одна и, быть может, с ума сойдёт. Именно из-за этого Алиса и не могла позволить себе думать о подобном, потому что, в сущности, все это такие мелочи по сравнению с Кейт. Алиса очень трепетно к ней относилась, не давала лишний раз переживать, а приходы соседей и сотрудников полиции держала в секрете. Все говорила, что соль просили. Но и Кейт была не глупа. Она знала, что приходили из-за неё; знала, что Алисе приходилось выслушивать каждый раз, потому что иногда подслушивала; не знала лишь о том, что Алисе приходится штрафы оплачивать. И каждый раз она чувствовала вину перед сестрой за те неудобства, которые создаёт. Но Алиса не чувствовала каких-либо неудобств. Ей казалось, что это так, как оно должно быть. Она была готова жертвовать многим, но лишь бы Кейт была в безопасности. В безопасности она не была: от собственных проблем в голове не убежишь и никакая Алиса тут не поможет. И Кейт все это понимала прекрасно, понимала, что ей нужна помощь. Но сначала она решила рассказать сестре. — Мне снятся те, кого я убила, — проговорила она тихо, стараясь унять дрожь в голосе. Был вечер. Они сидели в гостиной. Телевизор негромко шумел, там шло какое-то шоу. Алиса сидела в кресле и что-то читала, постукивая пальцами по подлокотнику. На диване напротив сидела Кейт, она что-то писала в блокноте и в нем же выводила какие-то каракули. — Что прости? — Алиса вмиг оторвалась от книги, положила её рядом, и внимательно посмотрела на сестру. — Помнишь, ты спросила, что со мной творится? — Кейт все не поднимала глаза, она что-то рисовала на странице, — мне снятся те, кого я убила, когда была не собой. — И мне страшно, — продолжала она спустя минуту молчания. — Мне страшно, потому что я боюсь проснуться однажды ей, не собой. Мне снятся люди, они кричат и просят пощадить, а я снова и снова бью их ножом, не в силах остановиться. А потом я вижу их же, но уже мертвыми, изувеченными, они говорят и говорят. Говорят так громко, что я не слышу своих мыслей. Затыкаю уши — все равно их слышу. И тогда что-то щёлкает внутри, и меня захлёстывает животный страх. — Все ещё голос дрожит, но говорит она чуть громче, смотря в одну точку в блокноте, не шевелясь ни одним членом. — Я не могу спать, я не хочу засыпать, потому что боюсь их встретить снова. И встречаю. Сначала все это было во снах, а потом меня стали посещать тревожные мысли. Я постоянно завешиваю окна, ты заметила? — Она вдруг подняла глаза. Алиса сидела смирно, слушая внимательно, брови её чуть сдвинулись к переносице, пальцы все быстрее постукивают по подлокотнику. — Я закрываю двери, когда ты уходишь, на двойной засов и ухожу в спальню. Но мне все равно страшно, я хожу и проверяю все окна в квартире, чтобы они были плотно закрыты. А когда проверю окна, иду к входной двери и проверяю её, чтобы убедиться в том, что я её закрыла. Мне нужна помощь, Алиса, — спустя минуту молчания добавляет Кейт, голос её дрожит уже не от волнения, а от слез, подступающих к горлу. Алиса в мгновение оказывается около Кейт и становится перед ней на колени. Она берет в свои ладони руки сестры, чувствуют, как они трясутся, чуть сжимает их. — Я помогу тебе, Кейт. Мы справимся с этим вместе. — Алиса смотрела на неё так ласково, тепло, а внутри неё все разрывалось на части, душа болела так, что ни одна физическая боль не сравнится с этой болью. В горле встал ком, она прикладывает последние усилия, чтобы не завыть о чувств, которые переполняют её. Вдруг Кейт вырывает руки и обнимает Алису. Она крепко прижимает её к себе в первый раз с тех пор, как поселилась в этой квартире; прижимает так крепко, словно боится потерять последнюю защиту. А по щекам бегут слезы, Кейт прикусывает губу, чтобы последний крик боли не вырвался из груди. Она так долго носила это внутри себя, не спеша выдать из-за страха быть некстати. Но все, что так долго терзало её вырвалось наружу вместе со словами. Теперь Кейт знает, что она дома. На часах без четверти пять. Алиса все ещё не спит, аккуратно перебирает пряди светлых волос. Ей совсем не хочется спать. Она не думает о таких мелочах, как сон. Алиса думает о том, что Кейт всё-таки сильнее, чем она. Кейт встала на путь решения проблемы, не захотела жить в вечных кошмарах, просыпаться каждую ночь в холодном поту и чувствовать вечную вину в груди за каждую жертву. Она хочет жить. И Алиса так ей гордится, она улыбается только одной мысли, как благоразумна её сестра. Но не она одна думала об этом. Точнее, ровно также думала Кейт об Алисе несколько часов назад. Она удивлялась тому, как сильна Алиса. Она приняла другую личность в себе, живёт с вечным пониманием того, что у неё руки по плечи в крови, и держится на плаву. Кейт понимает, как же она слаба в эмоциональном плане, а Алиса думает о том, что она лишена какого-либо благоразумия, раз до сих пор не обратилась за помощью. Так они думали друг о друге. А между тем на часах уже семь утра. Алиса заснула.