Клоун

Некто чёрно-белый. Как по натуре, так и по цвету своей души. Её порывы стремились в разные стороны и никогда не доходили до края. Звали его Иннель. Хотя сам он себя так не звал. Внутри безымянный, но чувственный. Друзей он не имел, но хранил мечту. Недосягаемую. Он с детских лет приходил в заброшенный оперный театр, коему не суждено оказаться перестроенным. Когда-то давно на людей обрушилась люстра, занимавшая большее пространство расписного потолка. Осколки стекла затронули не только архитектуру, они проникли в сознание потенциальных зрителей. Из суеверий театр поклялись не трогать. Он стал единственным пристанищем клоуна без имени, не понятого ни единой душой. Домом для того, кто не побоялся судьбы. Клоун начинал с брожения по залу и заканчивал поклоном перед призрачной публикой, стоя на обветшалой сцене. Взгляд всё время увлекал его вдаль, к давно опустевшим пыльным сидениям заднего ряда. Сердце тоскливо щемило притупившейся болью. Он и рад бы привести слушателей в восторг мелодией разума, проникнуть нотами в потайные страхи, чтобы заглушить их на мгновение или растворить печаль дерзким аккордом. Но их нет. Никого. Никогда. Ему для мнимой радости достаточно самовыражения, где публикой служит лишь он сам. Сколько бы он не пытался смыть с себя другую личину — она плотно приросла к облику, навеянному чужим мнением, что скопилось и закрыло полностью его самого. Что бы он не сказал или не сделал — они видят не больше чем клоуна. Трагического героя с черными подтеками слез на побелевшем лице, держащего потрепанную временем скрипку. Отталкивающего пролившейся внешне агонией. Ещё одна попытка упиться звуком игры проваливается с треском. Театр разносит по стенам невыносимый крик тоски и в отчаянии виртуоз падает на колени вместе с инструментом. Не может ведь быть так что все мы одиноки на этой земле! Неужели нас не способны понять?! И полюбить…  — Einsam. — произносит он, скрывая горечь под маской хладной циничности, а за ним вслед уносится эхо. Владелец вновь выуживает из скрипки звуки поддельной радости, рьяно оперируя смычком. Если бы его поддержал чей-то голос. Если бы только один взор… Его не удерживает запрет на посещение заброшенного богом места. Осуждение и непонимание. Он высвобождает замершую в зарождении душу, его не остановить раскрывшимся с треском сводом потолка. Доски разлетаются вблизи, разбиваясь вдребезги, но он продолжает. И дождь омывает его счастливое, поднятое к небу лицо. Он проливает свет на истинный цвет кожи, на глубину карих глаз, на красоту двухцветных волос. Он потоком слез мелькает от щек и до шеи. Дождь слышит его музыку. Музыку Его души.