Самый несносный в мире эльф

Изучение книги оказалось делом кропотливым. Если прежде Гермиона спокойно «проглатывала» по учебнику в неделю, с дневником эльфа Рипси этот фокус не прошел. Ей то и дело приходилось возвращаться к предыдущим страницам, что-то сверять и сравнивать: мысли домовика текли хаотично, часто соскакивали с одной на другую и возобновлялись в совершенно неожиданных местах. Драко не ошибся: одних выписок было бы мало. Весь остаток зимы, а потом и два месяца весны Гермионы изучала дневник вдоль и поперек. Чем больше узнавала, тем более шаткими становились все ее прошлые мотивы и цели. Эльф получил свободу, которая буквально свела его с ума — Гермиона решила бы, что это единичный случай, если бы Рипси не описывал других, и даже в его глазах они выглядели безумными. Вседозволенность привела к жестокости, беспорядкам и страданиям. Читать обо всем этом было невероятно больно, и только близкое присутствие Драко спасало Гермиону от чувства полной безнадеги. Они по-прежнему скрывали свои отношения, и она даже не знала, почему они это делают. Но Драко не предлагал открыться, молчала и она — в их тайных встречах в заброшенных хогвартских комнатах или между библиотечными стеллажами было что-то волнующее и даже привычное. Они могли просто готовиться к ЖАБА или читать дневник — Гермиону будоражило даже такое. Они много говорили и многое планировали. По окончании учебы. Вместе. Гермиона знала, что однажды должна будет рассказать друзьям о нем, и боялась, что они осудят за долгие месяцы лжи. Сомнения посещали ее тем чаще, чем ближе был их последний экзамен, но мысли о дневнике и удивительных открытиях все же затмевали собой все прочее. А еще был Драко. Была его любовь, и это в свою очередь затмевало даже мысли о дневнике. Впрочем, подобное безрассудство Гермиона себе позволяла нечасто. В день, когда Гриффиндор и Слизерин в последний раз должны были сойтись на одном поле, она твердо решила в равной мере болеть за обе команды. Знала, что выйдет, да и после прочтения дневника сумела взглянуть на игру совсем другими глазами. — Кстати, я теперь знаю, почему домовые эльфы и корнуэльские пикси устроили тот дружественный матч, — сообщила она друзьям в утро перед игрой. Они собрались в Большом зале для завтрака; Луна, в последнее время частая гостья за их столом, подняла на нее глаза. Взгляд оставался равнодушным и как в большинстве случаев отстраненным. — Да, — протянула она. — Я тоже знаю по какой причине они играли и что отмечали. Гермиона хотела было удивиться, но вспомнила, что Луна и до того всегда знала куда больше остальных. Что ж, вполне может быть, что и в этот раз ее познания были глубже, чем у большинства. — И почему же? — наклонился через стол Гарри. Они с Роном и Джинни были уже переодеты для игры — последней игры в жизни Гарри и Рона — и Гермиона подумала, что даже правильно все рассказать им сейчас, именно сегодня. Чтобы и они взглянули на квиддич под другим углом. — В мои руки попала одна книга, — начала она издалека. — Ее написал свободный эльф. Рон присвистнул, Невилл возбужденно заерзал на скамье, Джинни подперла голову рукой, приготовившись слушать. — На самом деле это жуткая книга. — От одного воспоминания Гермиона содрогнулась. — Домовик стал писать дневник через несколько десятилетий после освобождения, и каждая страница буквально пропитана его тоской и раскаянием. Тысячи раз, буквально на каждой странице снова и снова он повторял, что создан прислуживать. Что любит прислуживать… — Гермиона сглотнула: горло пересохло. — Это просто кошмар какой-то, а не книга. — Ты хотела рассказать, почему эльфы и пикси играли в квиддич, — напомнил Рон. Гермиона спохватилась. Да, пожалуй, она действительно увлеклась и соскочила с темы. Прямо как эльф в том дневнике. — Квиддич, — повторила она, собираясь с мыслями. — Дело в том, что служение в радость эльфам и ненавистно для пикси. Так что, сосуществуя, они все время ссорились из-за своих взглядов на то, что правильно. Но четыреста сорок четыре года назад пришли, наконец, к консенсусу. Они научились не просто слушать, но и слышать друг друга. Приняли позиции противоположной стороны и заключили мир. Эльфы не пытались навязать пикси рабство, пикси же не склоняли их к свободе. — Ничего себе, — восторженно выдохнул Рон. — Никогда бы не сказал… Добби был рад оказаться на свободе. — В его голосе звучало сомнение. — Добби был рад убраться подальше от семейства Малфоев, — объяснил Гарри. — Мы могли принять это за желание свободы, признаю. — Он задумался. — И где ты раздобыла такую уникальную книгу? — со своей стороны заинтересовался Невилл. Гермиона не успела ничего ответить. Она собиралась сказать, что это был подарок, но без имен — знать друзьям было совершено не обязательно. Но ее опередила Луна. Своим неземным, мечтательным голосом, она ответила: — Парень подарил ей. Гермиона даже не стала удивляться. Ведь это Луна дала ей волос Пэнси — наверняка с тех пор поглядывала на них с Драко, пытаясь понять, сработала ли уловка. И, возможно, по переглядкам или по быстрым прикосновениям — пока никто не видит — смогла понять, что они сблизились. Но объяснение породило лишь новые вопросы сразу с двух сторон: — Парень? — Рон. — У тебя есть парень? — Гарри. — Да быть такого не может! — снова Рон. — Мы бы знали! — Гарри. Поставила точку в их спорах внезапно Джинни. — Парень, — серьезно подтвердила она. — И не смотрите вы так — ничего необычного или неожиданного. Встречаться нормально. — А кто сказал, что ненормально? — озадачился Гарри. — Просто мы не ожидали, — подхватил Рон. Возня на их конце стола привлекала внимание. Гермиона с ужасом обнаружила, что к их местам подтягивается народ и к еще большему кошмару заметила в первых рядах Забини, Крэбба и Гойла. Драко стоял чуть позади, насмешливо скривив губы. — Да, парень, — быстро ответила Гермиона, пытаясь поскорее перевести тему. — Так вот, насчет эльфов. — И давно вы встречаетесь? — не унимался Рон. — Давно, — меланхолично подтвердила Луна. — Я не солгу, если скажу, что с начала года. — Неправда! — вырвалось у Гермионы. — В начале года он не был моим парнем. — Она запнулась. Нужно было сказать что-то такое, что поставило бы в разговоре точку раз и навсегда, но слова не приходили. — С начала, — поддержала Луну Джинни. — По крайней мере, уже с тех пор вы регулярно виделись. Джинни… Выходит, тоже поняла, о ком речь? Что ж, от лучшей подруги другого ждать было нельзя. — Да с кем Гермиона могла встречаться? — на повышенных тонах спросил Рон и тотчас получил тычок от сестры. Вокруг их стола уже начинали посмеиваться. — У нее же просто не было времени, — продолжил Рон так тихо, как только мог. — Какие могут быть встречи, когда этот Малфой все время ошивался рядом?.. Рон поперхнулся. Поднял на Гермиону глаза, затем в ужасе уставился на Драко — тот уже откровенно смеялся, хоть и не мог слышать последних слов. Рон моргнул. — Да ладно, — ошарашенно пробормотал он. — Это не может быть Хорек. Потому что он мерзкий, противный… — Тут Джинни снова заехала ему локтем в бок. Рон смягчился. — Как минимум, его родители ярые сторонники чистой крови и… — И они совершенно не против, — успокоила его Гермиона, мечтая провалиться сквозь землю. Зрители никак не желали уйти. — Как это? — не поверил Рон. — Давай не сейчас, — взмолилась Гермиона. — Я потом все расскажу, ладно? По остальным друзьям было видно, что они готовы ждать, но Рон словно не слышал ее просьбы. Ее слова явно сбили его с толку. — Ты и он… Это странно… — И ничего не странно. Просто это любовь, Рон. — Джинни похлопала брата по плечу. — Лю. Бовь. Как между мной и Гарри. Невиллом и Луной. Хагридом и… — Утками, — подсказал Гарри. — Утками, — согласилась Джинни с некоторой неохотой. Имела в виду она явно не это. — Не понимаю и не пойму, — буркнул Рон, вернувшись к завтраку. Выглядел он обиженным. — Чтобы понять, — поддела его Джинни, — тебе не мешало бы самому уже… — Самому что? — вскинулся Рон и передразнил тоненьким голоском: — «Бон-бон»… Вспомню, вздрогну. Спасибо, не хочу. — Ты забыл Бонни-пирожок! — расхохоталась Джинни. — Ненаглядный масюпусенький Боннюсечка. — Эй! — лицо Рона стало одного тона с его волосами. — Об этой позорной странице моей жизни ты обещала забыть! — Прости, но подобное так просто не искоренить из памяти, — отозвалась Джинни невозмутимо и, переведя на Гермиону взгляд, поинтересовалась: — Так что теперь будет с ассоциацией? Когда ты знаешь, что эльфам не нужна свобода. Рон оживился, даже красные уши приобрели нормальный оттенок. — Ты ведь теперь закроешь Г.А.В.Н.Э., да? Гермионе показалось, в его голосе прозвучала надежда. Она, благодарная, что разговор вернулся в правильное русло, уже свободно и достаточно громко ответила: — Совершенно точно нет. — Во взгляде Рона появилось разочарование. Гермиона поспешила объяснить: — Теперь ассоциация как никогда важна. Ее слова вызвали недоумение у близстоящих, многие шагнули еще ближе. Гермиона не была уверена, что их так уж интересуют проблемы эльфов, но за такой шанс просто не могла не ухватиться. Она объяснит им — им всем — четырем факультетам, чтобы проблема никого не обошла стороной. И они поймут. Теперь ведь она не просит слишком многого! — Даже если домовые эльфы не против или же хотят продолжить служить, мы должны позаботиться о том, чтобы к ним относились должным образом, — пояснила она свою позицию. — В конце концов, культуру и уважение ведь никто не отменял. Мы должны добиться этого. Чтобы никто впредь не считал эльфов низшими созданиями и не обращался к ним пренебрежительно. Пусть они будут и дальше служить, но волшебники как минимум должны научиться использовать в разговоре с ними слова «спасибо» и «пожалуйста», да и называть их по имени, а не «эй ты». — Она взглянула на Драко: именно его обращение с домовым эльфом в рождественскую ночь натолкнуло ее на подобные мысли, и уже не раз высказывала она свою позицию. Драко ее принял, имена всех эльфов мэнора выучил и даже не умер от перенапряжения. Смог он, справятся и остальные. — И еще я настаиваю на хотя бы одном выходном в месяц, чтобы эльфы могли иногда делать то, чего хотелось бы лично им. Встретиться с друзьями, отдохнуть, в конце концов. Название движения, конечно, придется изменить, — Гермиона проигнорировала вздох облегчения не сводящего с нее глаз Драко, — но как только я пойду работать в Министерство… — Помешанная, — фыркнул Забини. — Эльфы головного мозга, Грейнджер? Он стоял теперь над Невиллом, совсем недалеко от Гермионы, и противно скалился. Но неприязни она не чувствовала. Драко тоже был таким, но ведь изменился. Всего-то понадобился человек, способный пробиться сквозь всю эту злобу. У Забини такого человека, видимо, пока не нашлось. И все же Гермиона верила, что пройдет время, и мозги у него встанут на место. Теперь она в этом даже не сомневалась. — У нее есть парень, как же, — усмехнулся в свою очередь Крэбб. — Да кто в здравом уме станет встречаться с такой вот… Какой она была в глазах Крэбба, Гермиона так и не узнала. Потому что за спиной у того, обрывая этот неприятный монолог, тихо, но четко прозвучало уверенное: — Я. *** Игроки в алых и зеленых мантиях, зависнув над игровым полем, ждали свистка к началу игры. Взгляд выловил Джинни и Рона, поднялся выше, туда, где застыли друг против друга двое ловцов, двое извечных соперников. Семь лет вражды, конкуренции, непонимания и нетерпимости пять минут назад завершились крепким рукопожатием. Последний матч сезона, последний матч Драко и Гарри, был первым матчем, полностью лишенным соперничества. Не состязание — дружественная игра, вроде той, что произошла между эльфами и пикси в начале года. Игра таких непохожих между собой волшебников, выбравших совершенно разные пути и цели, но способных сосуществовать и, возможно, однажды даже подружиться. Гермиона любила квиддич. Ей нравилось сидеть на узкой скамейке зажатой с двух сторон товарищами с факультета и «болеть» за друзей. Нравилось хлопать в ладоши, выкрикивать подбадривающие слова и выпускать с кончика палочки снопы искр за их победу. Она любила наблюдать за движениями быстрого золотого мячика, такого маленького, но при этом способного преломить исход игры в считанные секунды. Но впервые в жизни ей было совершенно не важно, кто именно из ловцов его поймает. Эпилог — Давайте скорее, не то Джинни нас убьет! Гермиона, поправив на Драко шапку и подтянув шарф повыше — чтобы не простудился — осторожно спустилась по заснеженным ступеням крыльца к ожидающему их автомобилю — жутко дорогому черному лимузину, предоставленному им Министерством. Дверцы приглашающе открылись, и Гермиона забралась внутрь. Здесь пахло травами и фруктами; из небольших колонок лилась классическая музыка. К подобному пафосу Гермиона привычна не была, хотя последние пять лет и встречалась с наследником древнего и далеко не самого бедного рода. И все же лимузин — это слишком. В конце концов, они ведь были только гостями на свадьбе друзей! Драко оказался в машине на несколько секунд позже. По пути он умудрился поскользнуться, так что шапка опять сдвинулась на бок, Гермиона поправила ее и, переведя взгляд на дом, поторопила: — Пожалуйста, не заставляй нас ждать! Иначе я скажу всем, что это ты нас задержал, будешь отдуваться! Большие круглые глазки посмотрели на нее недовольно и даже чуточку обиженно. — Гермиона Грейнджер могла трансгрессировать, если так спешила поздравить друзей, — проворчал эльф, забираясь в лимузин. Дверь, наконец, закрылась, машина тронулась. — Добби свободный эльф, который хочет выглядеть красиво. На свадьбе Гарри Поттера будет Винки, Добби хочет ей нравиться. Драко хотел что-то сказать, Гермиона упреждающе сжала его ладонь. — Ты ей понравишься, — улыбнулась она, скользнув взглядом по облачению эльфа. Как свободный эльф, служащий в ее доме, Добби получал зарплату, и перед таким знаменательным событием, как свадьба друзей, решил потратить сбережения и принарядиться. В детском отделе. За утро он переоделся минимум трижды, и сейчас на нем гордо красовались цветастая футболка с котятами, шорты в гавайском стиле и неоновые голубые вьетнамки. Холодно Добби, судя по всему, не было. — Если Добби понравится Винки, может он взять ее в дом Гермионы Грейнджер? — спросил эльф, поведя ушами. — Винки будет рада служить доброй госпоже. Добби тоже хочет свадьбу, как у Гарри Поттера. Драко подавил смешок. Он был на удивление сдержан, учитывая, какие откровения лились из эльфа. Гермиона же не могла скрыть смущения. Она едва согласилась принять на службу одного эльфа, да и то только потому, что за психическим здоровьем свободных, как выяснилось, нужно следить. А теперь Добби хотел привести в дом жену? Это было несколько неловко. — Я не знаю… — с сомнением начала она. — Мама и папа едва привыкли к тебе одному, и… Не будет ли вам у нас тесно? Она представила себе их маленький на три комнаты домик и всерьез задумалась, есть ли будущее у семьи эльфов в таком ограниченном пространстве, но тут голос Добби ворвался в ее мысли совершенно странным образом. — Гермиона Грейнджер не должна волноваться! — просиял эльф. — Места будет много! Как только они с Драко Малфоем поженятся, так сразу и… — Добби, — шикнул Драко, напрягшись. Гермиона тихо охнула. Добби поднял тот вопрос, который между ней и Драко даже не стоял. Поженятся? Возможно, в теории. Однажды. Но ведь не сейчас, не так скоро, не… — Добби видел, — не утихал эльф. — У Драко Малфоя в кармане коробочка с кольцом, и… — Добби, — снова остановил его Драко и, тяжело вздохнув, повернулся к Гермионе. — Видит Мерлин, не так я хотел это сделать. Но, кажется, всем главным моментам нашей жизни суждено происходить при свидетелях. Гермиона вся задрожала. Теплый, но слегка встревоженный взгляд Драко, его слова, медленное движение пальцев в сторону внутреннего кармана пальто… На фоне Добби захлопал в ладоши, но звук шел словно откуда-то очень и очень далеко. Только голос Драко отчетливо проникал в саму ее душу, ввинчивался в сердце. — Ты ведь знаешь, я всегда довожу начатое до конца, — проговорил Драко взволнованно, грудь его с шумом вздымалась, словно пришлось пробежаться. — Уже тогда, в Запретном лесу, сорвав поцелуй с твоих губ, я знал, чего захочу однажды. Что сделаю однажды. Иначе бы вовсе не начинал. Так что… — он замялся: все происходило так неожиданно для него самого, что наверняка большинство задуманных ранее слов просто забылось. Гермиона решила облегчить его участь. Потянувшись к Драко, она порывисто чмокнула его в губы и прошептала: — Да. А Добби — без сомнения самый несносный в мире эльф — продолжал хлопать в ладоши под переливы классической музыки.