Я после твоей смерти

Мрачная тишина струилась от земли к потолку и обратно; обогнув спины присутствующих, струилась прочь из комнаты, но двери и окна были прочно закрыты. Как и сердца. — Надеюсь, с того света он нас не достанет, — вдруг абсолютно бесцеремонно и в наглейшей из своих манер выдал брюнет, раздвинув ноги и облокотившись на них, будто до этого в смиренной позе его кто-то принуждал сидеть. Лица скорбящих окрасились в цвета возмущения. Парень не лучился улыбкой, но и скорби на его лице не имелось. Наверное, глубочайшая грусть, лишь часть из которой он показывал, да и то вовсе не о покойном. — Боже, Гарри, — дернулась от злости Харриет, — хотя бы ради мамы! Нет, после этих слов он уж точно не собирался останавливаться. Хотя, наверное, как бы сильно ни вскипела кровь, он бы сумел сдержаться, будь здесь кто-то, кроме них. Но на его счастье в комнате прощались с капитаном Хуком лишь его дети. — Только не смей упоминать маму, — пригрозил Гарри голосом и пальцем, поднимаясь с места, готовый вступать в дебаты или бой — не суть важно. — Я ради неё только и держался все это время. Сегодня я не буду сдерживаться. Я тебе не позволю сделать из него героя посмертно. Помрет, как и жил, по-собачьи. Он видел в глазах Харриет эту безусловную ненависть — собственно, к каждому, кто имел что-то против отца. И сейчас, несмотря на то, что собиралась терпеть сегодня любые нападки ради чести отца, уже была готова разорвать брата. А это он ещё не самые хлесткие слова из своего арсенала использовал. Сиджей, младшая, чуть придержала брата за локоть, а то он уже, казалось, готов был наброситься на сестру, которая выводила его из себя своим взглядом и молчанием. — Заткнись или катись, — наконец сдержанно выдала она. — Ну конечно, — ядовито выплюнул Гарри, — что можно ожидать от любимой дочери отца? Только знаешь чего ты не хочешь видеть, Харриет? Он не любил тебя больше, а нас меньше, — он не любил нас вовсе. Мы всю жизнь страдали из-за него, а ты купалась в любви. Так что я не дам тебе скорбеть тут и делать драму из его смерти. Это освобождение. Старшая сестра была так сильно зависима от одобрения отца, что не видела никого кроме него. Ему порой казалось, что она ненавидела маму, лишь потому, что отец ее не ставил ни во что. Она воспринимала её как какую-то приходящую женщину, готовая всегда осудить её за мельчайший проступок. Совсем как он. — Гадкий мальчишка. Его манера рычать сквозь зубы. Его интонации. Он смотрел на её темные глаза и локоны и все ещё видел отца. Только её женские черты лица тормозили парня и он не кидался его разодрать. При жизни отца у него не было такого шанса. — Если не можешь прекратить ныть и идти дальше, то просто скройся из приличного общества, где люди имеют привычку забывать плохое и скорбеть о смерти. — Он тебя научил такой сукой быть? — прищурился Гарри и подошёл вплотную, не боясь, что ему прилетит пощечина. Харриет сдерживалась, как могла, сжимая руки в кулаки. — А тебя? — Не буду я слушать это дерьмо, про "о покойнике — либо хорошо, либо ничего". "Кроме правды", Харриет, "кроме правды". Так оканчивается эта пословица. И моя правда такова.. Старшая сестра была слишком ослеплена своим возмущением, так что не заметила, как брат обернулся к младшей сестре, что дрожала, как листок на ветру. Она подняла глаза на брата и что-то очень сильно попросила его не делать. Но под безмолвной и настойчивой его просьбой, она сдалась и одобрительно кивнула. — Пока ты получала только любовь и одобрение, мы имели лишь осуждение и беспричинную ненависть. Ты одна из нас всех не знаешь нихрена о жизни, ты домашний цветок. Да к тому же слепая и бессердечная сука! Отец был жестоким абьюзером, женоненавистником, нацистом и насильником. Харриет все это время смотрела перед собой, игнорируя его крики почти что на ухо, чтобы брату не было много чести. Но теперь скулы ходили ходуном, а глаза в упор смотрели в раскрасневшееся лицо Гарри. Как же ей хотелось скорее выйти на улицу, проводить всех гостей, отвезти Калисту в общежитие и растереть брата в порошок о землю, по которой они бегали в детстве босыми ногами. — Ты… — гневно вдохнула она. — Не смей. Можешь клеймить его специфические взгляды любыми новомодными словами, но он не был насильником. Не смей порочить его честь. — Да? Серьезно? Ты так уверена? Расскажи это Сиджей. Гарри, довольный победой и сейчас совершенно забывший о чувствах младшей сестры, указал на неё. Харриет перевела взгляд на тихо пускающую слёзы сестру. Сиджей сморгнула остатки и подняла глаза на сестру, надеясь найти там сострадание и сожаление. Может, раскаяние. Но в её глазах волновалось море непонимания и подозрения. В конце концов сестра подошла к младшей. Той казалось, что она разревется в голос, когда Харриет впервые за столько лет обнимет её, и истерику невозможно будет остановить; гости перепугаются. Но та лишь мрачно возвысилась над ней и глубоким, как у отца в его худшие настроения, произнесла: — Калиста… что ты, черт возьми, напридумывала? Если Гарри опешил, то о состоянии Сиджей не стоило и говорить. Истерика все же собиралась заиметь место на этом похоронном празднике, только не совсем по тому поводу, что все ожидали. После стольких лет отдаления из-за упрямства Харриет и её слепого обожания главного тирана семьи, Сиджей так надеялась получить хоть долю той сестринской любви, что снилась ей по ночам и упоминалась в рассказах её сверстниц. А сейчас от холодной скалы она получила лишь неверие и осуждение за смелость и признание, которое за неё произнёс Гарри. — Да твою мать, открой глаза! — Гарри набрался сил и повернулся к сестрам, чтобы увидеть невозможную гримасу боли на лице любимой сестры. Он тут же подбежал к ней и схватил за руку, сжал так крепко, как умел, чтобы та пришла в себя. Проверенная практика. Он знал, что сейчас будет ещё больнее — снова слышать это, заново переживать. Но ради дела он был обязан. Хотя и знал, что отчасти здесь играло его самолюбие: и если бы ему ни хотелось так сильно насолить Харриет, Гарри бы заботился только о психическом состоянии Сиджей и давно бы оставил эту идею. — Он насиловал Сиджей! Он был насильником. Он им останется. Но ты слишком тупа, чтобы увидеть чуть дальше своего мирка. Очнись уже. Твоя сестра страдала все те годы, что ты игнорила её существование… Гарри умолк, потому что умолкла и Харриет. Её взгляд стал стеклянным, она перестала гневно дышать и готовить руки к удару. Ступор овладел всем её телом на миг. А затем она попятилась, в ужасе глядя на Гарри, словно там не младший брат стоял, а кто-то такой сильный и грозный, что она потеряла всякую надежду с ним справиться. — Прекрати, пожалуйста… На лицах Гарри и Сиджей в разных пропорциях отразились шок и гнев, спектакль им не нравился. Да и не похоже это было на серьезную и прямолинейную Харриет. — Остановись, умоляю… Девушка продолжала пятиться, пока не споткнулась о воздух и не упала на спину, ударившись головой о подхватившую её стену. Но ей хоть бы что. Продолжила жаться, как в припадке паники, пялясь на Гарри. Обнимала колени и сжимала руки до побеления костяшек, словно закрывала самое ценное и от этого зависела жизнь. После того, как она совсем никак не отреагировала на удар головой и разревелась, как ребенок, когда Гарри сделал шаг вперёд, сестра и брат не на шутку напряглись. Забыли напрочь о чем только что спорили со старшей и попытались подобраться к ней, но та только больше начала истерить. Сиджей к своему сожалению начинала понимать, что с сестрой, а Гарри ещё не мог сообразить, реальность ли то, что он видит. По крайней мере, он верил, что сестра не придуряется, что с ней происходит что-то действительно страшное. — Пожалуйста, папа, прекрати...

***

— У неё птср, — с сочувствием произнесла молодая врач, лицо которой подсказывало, что пережитый ею травмирующий опыт сильно не соответствовал возрасту. — Да, такое случается и даже после многих лет, — она ответила на немой вопрос Хуков. — Скорее всего определенный триггер побудил её мозг вспомнить о пережитых ранее событиях, которые он же и заблокировал. — Доктор, а... — Гарри неловко водил рукой около лица и по подбородку, не решаясь спросить. Наконец, провел рукой по волосам и убрал её за спину: — Что это за воспоминания? — Вам лучше знать, — в знак извинения из-за своего бессилия, женщина сложила руки в замок и тут же раскрыла их обратно. — Вспомните, о чем вы говорили, когда у нее случилась истерика, и вы поймёте, что случилось с ней однажды. А может и не однажды, подумал Гарри в тот же момент. Доктор удалилась, а Сиджей в изумлении села на скамью в коридоре. Чтобы не заплакать снова, она с силой зажмурилась, а затем, открыв глаза, взглянула на Гарри. Тот ещё с места так и не двинулся. Лишь что-то бормотал под нос. Только ради него, ради брата, Сиджей так мало жалела себя в жизни. Ему и только ему она желала отдавать силы и внимание. Какого бы сильного он ни строил, был слишком раним и тяжелее всех переносил потери и тяжелые вести. Она это поняла впервые, когда призналась, что отец с ней делал. И к тому же за эти годы ненависть к отцу, выжигающая все внутри, значительно ослабила его. — Как же он мог… Всю жизнь было мало… — Наконец, парень сорвался на крик, игнорируя недопустимость такого поведения в общественном месте: — Как я рад, что ты сдох! Говорить даже с духом отца для Гарри было неприемлемо, так что он был рад Сиджей, которая подбежала, чтобы утихомирить его. Он решил говорить с ней, так что её попытки были тщетны. — Он нас уничтожил, Сиджей. Проклял. Откуда у него столько злости? Он из года в год продолжал насиловать нас морально и физически и все никак не иссякал! До последнего. — Гарри быстро и нервно тараторил, шатаясь в исступлении от одной стены к другой. Сиджей поспевала за ним, чтобы выровнять его траекторию или словить при падении. — Если ад существует, он будет там, я уверен. Он даже Харриет трогал! Свою любимицу. Ладно мы с тобой — позор для Хука. Больной ублюдок. — Он уворачивался от попыток Сиджей обнять его и тем самым остановить. Гарри хватался за голову и скользил в пространстве, как сумасшедший, подобный кораблю на волнах, потерявшему якорь. — Я так не могу! Я нормально не сплю. Я потерялся. Не знаю, куда мне идти, чего добиваться. Не понимаю даже, чего хочу. Потому что все, о чем я мечтаю, это забыть о нем в моей жизни. Измученное лицо мамы стоит у меня перед глазами до сих пор. Редкие люди в остальных частях коридора начали обращать внимание. Сиджей невербально молила их о понимании, пытаясь усадить Гарри на скамью. — Ты видишь её лицо по ночам, Сиджей? Парень остановился наконец и впился руками в плечи сестры, заглянул ей в глаза своими бешеными. Она быстро быстро закивала, взглядом моля его остановиться, но он не удовлетворился таким ответом. — В чем грёбаный смысл-то, блять, этого всего?! Одна из работником, выглянула из кабинета и недовольно глянула на беспокойного Гарри. Извиняясь взглядом, Сиджей неловко улыбнулась и ей. Так скрылась, хоть Гарри и не собирался умолкать. — Я не могу завести отношения. Я не знаю, куда мне идти. Я не могу постоянной работы найти. Я никто, и это он стёр меня до последней крохи о камень своего величия. О Господи, как сильно он себя любил. И свой член, очевидно! Ненавижу. Ненавижу! Он в ужасе и со стыдом в глазах, что граничил в помешательством, кинулся к сестре, что потеряла всякую надежду его утихомирить и отошла на метр, чтобы ей не прилетело в порыве его эмоций. — Сиджей, я все о себе. Сестрёнка, это изверг сломал тебе жизнь… Она кивала отрицательно, сведя брови вместе, пытаясь не расплакаться. Видеть брата в таком состоянии было ожидаемо, но так непривычно. Он и правда держался до сегодняшнего дня. — Я пустое место, — вдруг с отвращением произнес он. — Я даже ничего не мог сделать. Ничтожество. Ничем не лучше его. Сиджей ещё усиленнее мотала головой, умоляя брата прекратить говорить такие вещи. Он ведь был её единственной опорой, отрадой и утешением. Она не позволит ему себя ненавидеть. Она не позволит отцу рушить их жизни и дальше. — Прости меня, прости, умоляю. — Он упал на колени и стал вымаливать прощение у сестры. Как бы она ни старалась его поднять, ей не хватало сил физически. — Если бы только знал, что он делает с тобой. Если бы я имел хоть каплю мужества, если бы я не был таким бесполезным… — Гарри! Голос его отрезвил его. Наверное, подобной силой обладал разве что взрыв атомной бомбы. Её голос он не слышал так давно, что почти забыл и едва узнал. Гарри тут же пришел в себя, если так можно было это назвать. Все то, что он не успел обличить в слова сейчас образовалась слезами на его глазах, плюс слёзы счастья и шока из-за того, что Сиджей снова разговаривала. Он не знал, чего желал больше сейчас, разрыдаться на груди сестры или дать возможность всем негативным чувствам выйти до конца и что-нибудь разбить. Пока эмоции боролись за первенство на его лице, он хаотично двигал бровями и от смешения улыбки и гнева получался кривой оскал. В итоге обессиленный парень сел на пол и заплакал, закрыв лицо руками. Сиджей подошла к нему сзади и обняла со спины, присев. Взгляды людей были прикованы к такому зрелищу, но Сиджей была занята сейчас. Не до безмолвных извинений.

***

После того, как принял успокоительные по настойчивой просьбе Сиджей, Гарри проспал несколько часов в кресле в палате Харриет. Когда он громко вздохнул, пробудившись, задремавшая на стуле младшая сестра тоже открыла глаза. Харриет уже давно не спала и глядела поочередно на брата с сестрой с тем участием, какое было возможно в её состоянии и с теми лекарствами в венах, что ей ввели. Гарри больше не был зол, смотрел на сестру с сочувствием. И гневный дух отца будто бы покинул его тело после истерики, он почувствовал свободу. Действительно с этого момента он не позволит старому ублюдку влиять на его жизнь и состояние даже таким образом, даже воспоминанием, даже причиненной болью. Но чтобы окончательно исцелиться прежде, чем результаты воспитания отца проявятся и Гарри сделает больно своей семье и будущим детям, предстояло ещё много работы и ежедневной борьбы. Но если он сделал выбор в свою пользу, парень больше не отступится. Не позволит этого и сестрам. — Я подам на развод, — тихим голосом сообщила Харриет. Это было очень несвойственно ей. И можно было сказать, что она сломалась окончательно. А можно было решить, что сестра наконец приняла всю боль, от которой бежала, стала самой собой. И теперь будет восстанавливаться день за днём. Так решил для себя младший Хук. Будто по инерции, которую запустил отец, травмировав её в детстве, Харриет закончила школу, тут же поступила в престижный колледж, нашла свою, как она думала судьбу, скоро выскочила замуж и усиленно игнорировала все проблемы в браке. Всего быстрее и побольше, лишь бы не на секунду не останавливаться и не давать тревожным мыслям догнать себя. Лишь бы не позволить воспоминаниям о травме проявиться на яркой пленке её успешной по всем параметрам жизни. Бежала ли она от грозного образа отца, что выбрала худощавого закомплексованного парня, или же наоборот подсознательно стремилась к такому типажу, подозревая в нем скрытый потенциал абьюзера и насильника. В любом случае, этого человека Харриет никогда не любила, и больше не желала позволять ему над собой издеваться ради сохранения брака. Отсутствие попыток и стремления к этому порицалось обществом, но теперь уже плевать на всю эту толпу, которая даже не интересуется, что заставляет людей отказаться от борьбы за сохранение священного союза. — Это верно, — коротко ответила Сиджей, привыкая к звуку своего голоса. — Я… Мне… так жаль, Калиста, — с горечью в голосе обратилась старшая к младшей. — Если бы я только могла открыть свои глаза раньше. Если бы я только не отвергла пережитое, я бы сумела предотвратить это для тебя. — Но уже поздно, — как-то мрачно выдал Гарри, и Сиджей испугалась, что он снова начнет нападать на Харриет. — Он сделал то, что сделал. Выбор за нами: как дальше распоряжаться нашими жизнями. Мы теперь остались одни в целом мире, знаете… — Это грустно, — откликнулась Сиджей. — Но никто больше не сможет влиять на нас. Никто не причинит такую боль, которую могут только близкие. Но я скучаю по маме… — Я тоже скучаю. Но думаю, она нашла покой, после того, как он помер, и мы стали свободны. — Я бы все отдала, чтобы она снова меня обняла, — голос Харриет дрогнул, и слезы покатились по щекам. Она не любила, когда её утешают, будто говоря прекратить выражать чувства. Так что никто из присутствующих не стал ей мешать выплакаться. — Но нам ещё нужно прожить эту жизнь, — попыталась воодушевить их Сиджей. — После увидимся с мамой. — Лично я не собираюсь вслед за мудаком... — Все ещё тоскующий по идеальному образу отца взгляд Харриет заставил Гарри исправиться: — ... отцом. На удивление Сиджей её брат казался прежним. Даже не таким, как до похорон, как до смерти мамы. А задорным юнцом, преисполненным надеждой на будущее, таким, каким она его не могла помнить, потому что тогда была слишком маленькой. Но ей так казалось. И возможно это действие успокоительных и Гарри ещё долго придется ходить к терапевту, которого давно посещает она сама. Но сейчас ей было радостно видеть его улыбку. И умиротворённое лицо Харриет, которая тоже скорее находилась под действием препаратов. Но Сиджей была уверена, что сестре обязательно помогут. И они ещё будут счастливы. Потому что сегодня все вместе последние из Хуков выбрали бороться за свое счастье. Вместо того, чтобы тонуть в боли, выбрали исцелиться и научиться заново дышать. Не станут продолжать дело их отца по разрушению их жизней, питая его метафоричный дух своей ненавистью и обидой. И Харриет, и Гарри, и Калиста, предпочли себя-личностей, а не себя как продолжение их отца, продолжение их травмы и детства, в котором они застряли так надолго. — Я мне кажется, я хочу отчислиться, — с лёгким истеричным смешком выдала Сиджей, сама не веря, что произнесла это. — А я, блять, просто ненавижу свою работу! — отвечал Гарри с таким радостным осознанием и детской непринужденностью, что рассмешил сестер.