Это нормально

– Если ты дернешься ещё раз, я воткну карандаш тебе прямо в глаз. – Это угроза или предупреждение? – Это заботливое предупреждение с завуалированной угрозой. Виктория осторожно проводит кончиком стержня по нижнему веку, подправляя рваную линию, и он морщит нос от прохладного прикосновения. Щекотно. И снова взгляд поднимает прямо на нее. Виктория щурится, сосредоточенно высматривает неровности глазами прямо в глаза, даже не замечает, как у него зрачки расширяются так, что вот-вот радужную оболочку вытеснят; просто делает то, что нужно, чтобы все было красиво. По перфекционизму, по фен-шую. Дамиано кажется, что она все всегда делает идеально, вне зависимости от места и времени. Больше: Дамиано в этом уверен. Отражение собственных глаз в ее зрачках навевает какой-то теплый трепет. Виктория откладывает карандаш и ещё раз проводит кистью с основой вокруг глаз, чтобы тени ложились лучше – это он запомнил. Воздух роговицу сушит так, будто они не посреди кухни сидят, а где-нибудь в Сахаре, несмотря на запотевшие от пара из кастрюли окна. Дамиано едва сдерживается, чтобы не сморгнуть выступающие слезы. Дева Мария, однажды он обязательно привыкнет, но не сегодня. – И почему нельзя просто заморозить твои веки в одном положении? – бурчит Виктория и достает палетку теней из своего косметического сундука. Он думает: «Я был бы только рад такой возможности смотреть на тебя вечно». Он говорит: – С вечно открытыми глазами я буду выглядеть, как герой фильма ужасов. Это несексуально. Виктория наигранно задумывается собирая коричневый цвет и палетки. – Не думаю, – хмыкает она. – В любом фильме ужасов ты был бы тем персонажем-проституткой, который умрет в самом начале фильма, так что... Дамиано прикрывает глаза и улыбается, как идиот, хотя идиот в какой-то степени он и есть, когда она настолько близко. – Справедливо. В кастрюле меланхолично булькает жаркое, постепенно выпаривая воду, которая оседает на окнах крупными каплями конденсата. Если честно, он забыл, когда нужно выключать плиту, ещё десять минут назад, и скорее всего там что-нибудь подгорит, а потом брату придется это есть с ложкой черного перца, но на данный момент это последнее, что его заботит. Дамиано смотрит Виктории в глаза, когда она растушевывает тени по веку, и думает, почему у него до сих пор нет сборника из сотен стихов об этой женщине. Когда она предложила накрасить его в первый раз, Дамиано забыл, как дышать, на все те несколько минут, что она наносила подводку. Сейчас, когда она методично разукрашивает практически все его лицо, это было бы проблематично, – да и за несколько лет он всё-таки приноровился – но мысли из головы по-прежнему выветриваются с завидной скоростью. Очень помогает не моргать. Глаза болят потом, правда, но ее сосредоточенное лицо и лёгкие, отточенные движения прямо перед глазами того стоят. С кистью в руке и придирчивым взглядом она выглядит так же завораживающе, как с гитарой на сцене. Когда Виктория аккуратно поворачивает его голову, придерживая пальцем подбородок, Дамиано требуется собрать все свои силы, чтобы не закрыть глаза и не замурчать, как Леголас. Итан при виде этого – будь он здесь сейчас – не выдержал бы и ушел со словами: «Ни одного спокойного дня в этой жизни». А Вик бы рассмеялась, и он не смог бы заткнуться весь оставшийся день, лишь бы она продолжала смеяться. Но, конечно, он в этом никогда не признается. Но, конечно, Вик и так об этом прекрасно знает. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀ Она приподнимает его за подборок, поворачивает в одну сторону, в другую, проходится кистью по скулам, и Дамиано жадно ловит каждое движение, как еретик, впервые увидевший ангела. Нет, он понимает, почему сборника стихов о Виктории до сих пор нет. Целую книгу, исписанную словом «идеально» поэзией назвать будет сложно, и он вряд ли сможет описать словами... ее всю. Вик – это буря эмоций, красок, мыслей. Вик – это ответственность, перфекционизм, порядок, прекрасно уживающиеся со спонтанностью, креативностью и авантюризмом. Вик – это спокойствие и вспышка. Вик – это нежность и конфликтность. Вик – это, черт подери, всё, и если Дамиано приходит к этой мысли, когда она просто наносит ему макияж, то сложно представить, как далеко его мозг зайдет чуть позже. – Знаешь, ты сейчас похож на кота из Шрэка, – со смешком говорит Виктория. – И молчишь уже несколько минут. Я запомню это и использую против тебя. «Делай все, что хочешь, коварная женщина». – Ты не сможешь так жестоко со мной поступить, – отмахивается он, небрежно указывая рукой в сторону коридора, где вверх ногами сопит кот. – Мои дети тебе этого не простят и будут игнорировать всю оставшуюся жизнь. – Они и так меня игнорируют, – Виктория откладывает кисть и переходит к другому глазу. – Не думаю, что я много потеряю. – Ты оскорбляешь меня, как родителя. – Всегда пожалуйста. Биде просыпается, как по заказу, и вальяжно заходит в кухню, оценивая обстановку. Пахнет чем-то интересным, ее раба снова превращают в индейца, а ей почему-то от этого никакой выгоды не перепадает – читается на ее надменном лице, и Виктория фыркает от такой важности. «Так вот, в кого ты такой вышел», – сказала она ему, когда в первый раз увидела новую кошку, и с тех пор ничего не изменилось. Биде недовольно обнюхивает отодвинутый к окну стол и влезает на диван рядом с ним, подпирая бедро пушистой спиной. Дамиано машинально тянется к ней левой рукой. Вик прямо перед ним, наносит пудру на лицо мягкой кистью, под боком кошка, на плите жаркое; кажется, он в раю. И совершенно не важно, что друзья снова будут усмехаться от его экстравагантного вида, а их девушки – от чрезмерной яркости теней. Не важно, что в макияже кто-нибудь попытается найти изъян. Он мог бы в любой момент позвонить Марте и найти стилиста, но даже если бы их группа вышла на сцену перед всем миром, Дамиано хотел бы, чтобы красила его именно Вик. Лучше, чем она, его видеть никто не может. Лучше, чем он есть, только она его сделать может. – Последняя пара штрихов... – тянет Виктория, проводя карандашом по губам. – И... Всё. Готов. Ее глаза довольно улыбаются, осматривая законченную картину; ценность Моны Лизы уже давно под вопросом. Дамиано берет в правую руку круглое настольное зеркало, левой не прекращая почесывать Биде, и видит в отражении человека, которым всю жизнь хотел стать, сам того не подозревая. А Вик улыбается; Вик собой полностью довольна, даже не подозревая н-а-с-к-о-л-ь-к-о доволен ей он. Только когда он с дивана поднимается и к ней руки тянет, говорит: – Если размажешь помаду, я скормлю тебя Чили. Беззлобно, без смеха; простой факт, подчёркнутый приподнятыми бровями и самодовольным взглядом. Дамиано целует ее, прижимая к себе ближе за талию, чтобы самому себе доказать реальность происходящего, распадаясь на атомы, как в первый раз. Ни один стилист в мире с ней не сравнится.