Часть 1
1 июня 2021 г. в 13:07
Студия пустует уже несколько месяцев. Первое время это ощущалось не так остро - он был в другой стране, с девушкой, которая его любит и, казалось, вот-вот должен был вернуться домой. Так он говорил в письмах, которые исправно приходили пару раз в месяц. Письма... Джон смотрит на эту стопку потрепанных листочков, исчерканных его небрежным почерком. Снимает очки. Теперь писем нет, а есть какие-то размытые пятна, мало относящиеся к
н е м у. Отлично.
Он должен был вернуться. Джон ждал этого. Не так, как в фильмах - сидя у прямоугольника окна, вглядываясь в бесконечный снег с дождём, на что-то надеясь. Он ждал каждую секунду своей жизни - в колледже, отпуская колкости в адрес однокурсников и преподавателей (последние раздражали его даже больше остальных - 'гамбургским университетам повезло иметь такого студента... Леннон, как же вы допустили? Он так хорошо влиял на вас, и потом... Леннон, вы слушаете?')
Как он допустил? Его больше никто об этом не спрашивал - колледж давно заброшен. Первые недели к нему посылали сопливых первокурсников, которые пищали 'Джон, тебе просили передать, что если ты не появишься на парах ещё неделю, можешь не расчитывать, что у тебя примут хоть один зачёт -'; он молча захлопывал перед ними двери.
Первокурсников посылать перестали.
Как он допустил? Этот вопрос больше не задавал ему никто - никто, кроме него самого.
Как он допустил его отъезд? Как бы не так. Если бы е г о отъезд был единственной проблемой, Джон был бы самым счастливым человеком в мире. Но понял он это только теперь.
Как он допустил?..
Он ждал дома, спешно надевая куртку и не попадая в рукава, хватая гитару и обжигаясь горячим чаем, мчась на репетицию, сидя в дешёвом пабе с Синтией. Синтия? Они не виделись - сколько? - когда э т о началось. Такая бессмысленная причина - быть с ней казалось счастьем, а Джон просто не мог позволить себе быть счастливым _теперь_. Он знал, что с его стороны это глупость, такая большая и непростительная глупость, но всё равно сорвался - в один из первых дней. Он не помнит, что заорал ей в лицо. Какие-то грубые и жестокие слова, может, во всём винил её. Повисшую тишину, и своё тяжёлое дыхание, и её растерянный взгляд - помнит. Она ушла...
Джон всё ещё ждёт. Если сначала в этом была хоть капля смысла, то теперь не было и её. Кое-кто пытался ему об этом сказать. Но разве станет он слушать?
- Джон, - начал как-то Пол, положив руку ему на плечо. Тот вывернулся, отскочил в сторону, и взгляд его был таким затравленным, что Полу стало страшно. Он тоже ушёл, так и не сказав чего-то очень важного.
Вчера приходила Астрид. Приезжала в Ливерпуль к ребятам, зашла навестить.
К Милли они пошли вместе - Джон не очень хотел, но и оставаться было незачем. Там их встретили ровно, чаю даже предложили. Джону казалось это абсурдным. И это, и то, что Полин, совсем как раньше, рассказывала о каких-то пустяках и смеялась. Неужели люди умеют смеяться? Неужели ещё существует смех, который не заканчивается судорожными рыданиями и невнятными словами... где-то на немецком вокзале?
Когда они уходили, в прихожей, среди размытых пятен шкафов и тусклых ламп Джон увидел что-то, что казалось знакомым до боли. Незаметно он протянул руку, пытаясь достать, но Астрид всё-таки поняла, сделала страшные глаза и со значением легонько задела его локтем. Джон встретился глазами с Милли.
- Шарфик... - севшим вдруг от волнения голосом попросил он, - я возьму... можно? - и облизнул пересохшие губы.
- Ну и зачем? - перебирая в пальцах длинные тканевые складки, сказал Джон Астрид, когда они вышли на улицу.
Она остановилась:
- А разве тебе самому не легче?
- Пожалуй, - согласился Джон, - но ведь они бы не узнали...
- Милли стоит знать, что по её сыну скучают, - напрямую ответила Астрид. Джон отвернулся.
И вот он снова один - сидит на полу студии, прислонившись спиной к холодной стене. Шарф на его шее пахнет краской, гамбургскими улицами и немного - горьковатым сигаретным дымом. Он всегда много курил. Джон прижимает край ткани к своей щеке, закрывает глаза. Открывает снова, почувствовав лёгкий ветерок отворившейся двери.
- Привет, Стю, - говорит он. - Здорово, что ты всё-таки зашёл.
Стюарт улыбается краешком рта. Подходит ближе - Джон слышит, как его остроносые туфли мягко касаются пола. Садится рядом, облокачиваясь на стену и вытягивая ноги.
- Конечно, дружище, - отвечает он. - Ты же знаешь, в любое время.
Они молчат, прижавшись плечами друг к другу. Полоски вечернего света, пробивающегося с улицы в тёмную комнату, окрашивают их лица в золотистый. Джон, щурясь, смотрит на профиль Стюарта - привычный, но уже немного забытый. Золотые лучи блестят в его волосах, как нимб у святых.
- Знаешь, - говорит вдруг Стю, - Ван Гог заносчивее, чем я думал.
Джон фыркает от смеха:
- Серьёзно?
- Ну да, - Стюарт оживляется, жестикулируя и улыбаясь совсем как раньше, - представляешь, они все смотрят на меня свысока...
- При твоём-то росте это неудивительно, - ухмыляется Джон.
- Молчи уж, - со смешком толкает его в бок Стю и вдруг становится серьёзным:
- Что ты там говорил - 'однажды ты будешь стоять наравне с де Сталем, с Рембрандтом'...
- Какое там наравне, - перебивает его Джон. - Ты лучше, Стю.
- Врёшь. Знаешь, что объединяет нас - меня и... и их всех, всех великих, сказать, Джон? - почти срывается на шёпот Стю, придвигаясь ближе.
- Не надо, - быстро отвечает Джон.
Снова молчание.
- Я ничего не успел, - говорит наконец Стюарт.
Джон сжимает веки, проводит рукой по лицу.
- Какого чёрта. Просто какого чёрта. Именно сейчас. Так рано, - сквозь зубы цедит он, чувствуя поднимающуюся внутри непонятную ненависть - к чему?
- Могло быть раньше.
Стюарт спокоен. Джон выжидающе глядит на него из-под распахнувшихся ресниц.
- Ну, - Стю невозмутимо смотрит перед собой, - был там один день... Сначала голова раскалывалась, потом... потом.... я чуть не выпал в окошко... - он криво ухмыляется. - Мне казалось, будет легче.
Глаза Джона расширяются
- Ты - что, господи, Стю... но они мне не сказали...
- Я просил.
Джон обхватывает голову руками:
- Я - чёртов эгоист, - стонет он, - я не должен был...
- Да ладно, Джон. Ты бы ничего не изменил.
- Это меня и убивает, - Джон невидяще уставился на стену напротив. Снова оборачивается:
- Но сейчас? Сейчас-то ты в порядке? - лихорадочно шепчет он, не замечая, как сжимает в руке край куртки Стюарта.
- Да. Да, Джон. А... ты?
- Я переживу, - морщится тот. Стю грустно качает головой:
- Я буду заходить.
- Да, конечно.
В который раз за этот вечер воцаряется молчание. Золотой свет с улицы становится красноватым, темнеет, а потом гаснет вовсе. Джон в какой-то дремоте сползает по стене, чувствуя рядом е г о присутствие, и зная, что сейчас, впервые за пару недель он в безопасности.
Через несколько часов входная дверь, тихо скрипнув, снова растворяется.
- Джон, я хотела...- силуэт, проскользнувший в студию, оказывается Астрид. Она, осёкшись, останавливается. На остывающем ещё от весеннего солнца полу лежит он, Леннон. Астрид неслышно подходит ближе, аккуратно становится на колени. Ресницы Джона подрагивают в такт мерному дыханию. Под головой - всё тот же свёрнутый в комок шарф.
Джон толком не спал недели две. Стюарт мёртв уже пятнадцать дней.
Он привыкнет, думает Астрид. Я привыкну, добавляет она, и кажется себе на удивление спокойной. Поднимается, с пустыми мыслями, с пустым сердцем. Медленно выходит за порог.
Дверь с тихим щелчком захлопывается за ней.
Примечания:
• Милли Сатклифф - мать Стю, Полин - его младшая сестра
• Однажды, в 62-м году, Стю действительно пытался выброситься из окна; его спасли
• История с шарфиком каноничная и трогает меня до глубины души