Крис

Вы когда-нибудь ненавидели кого-нибудь настолько сильно, что один вид этого человека приводил вас в бешенство? От одного взгляда на эти мерзкие кудри хотелось ли вам вцепиться в них когтями и, словно ястреб, терзать их до тех пор, пока не польются реки крови? А от одного взгляда на эти мерзкие глаза хотелось выдавить их к чертям и сожрать? Вырвать паршивый язык? Снять бесполезную кожу? Отрезать длинные пальцы, располосовать худое, неприятное лицо? Хотелось ли вам когда-нибудь убить ненавистного человека? Ей хотелось. До безумия хотелось оторвать эту проклятую голову и играть ею в боулинг. Проблема во всем этом была лишь одна — это была ее собственная голова. Её ненавистное лицо. И её ненавистное тело. Хотелось плевать в каждое зеркало, что встречалось на пути. Ей хотелось снять с себя кожу. Слезы змеями катятся по щекам, соединяясь на подбородке и капая на пышную грудь. Взгляд бегал по сотому прочитанному, но не отвеченному сообщению. И хоть и вчера это была очередная долгая душевная беседа, сегодня они почему-то вдруг стали друг другу никем. Она не понимает, что произошло. Не понимает, почему он вдруг так себя повел, хотя вот буквально вчера они договаривались встретиться, обменяться подарками, побыть немного рядом. Ведь только вчера все было нормально! А сегодня он самым мерзким и ужасным образом делает именно то, что доводит ее до безумия — игнорирует. И ведь можно было сделать все совсем по-другому. Можно было сказать «Боюсь, нам придется прекратить наше общение», как сделал это другой важный человек в ее жизни, или просто поговорить. Но он выбрал самый трусливый и ничтожный путь. В принципе, как и он сам. Кристина смотрит в зеркало на свое заплаканное лицо. Хочется впиться в линию роста волос на лбу, разорвать кожу и одним единым движением снять свое лицо раз и навсегда. Чтобы больше никогда его не видеть. Но Кристине нельзя так делать, ведь лицо — ее единственный заработок. Торговать лицом — единственное, что она умеет делать. И Кристина просто наносит бронзу на щечки, создавая легкий кокетливый румянец. Ее глаза все еще влажные от слез, и кажется, будто они блестят как два самых дорогих на свете алмаза. Аккуратные брови, четкая линия челюсти… Все в лице Кристины было идеально красиво. И от того более ненавистно.   Она задыхается. И не от того, что затянутый корсет не дает ей дышать. Она просто физически не может сделать вдох. Ее сердце разорвано на куски. Кровавыми ошметками свисает с ребер, и больше всего на свете Кристина хочет свернуться калачиком и выплакать эту боль хоть куда-нибудь. Сделать так, чтобы было хоть немного проще дышать. Чтобы исчезла эта удушающая рука с ее горла. Но Кристине нельзя плакать. Это испортит идеальный макияж на идеальном личике. И Кристине нельзя вредить себе. Потому что ее тело — ее товар. И он должен быть идеальным. Завтра будет легче. Нужно просто пережить сегодня. А завтра будет совсем другой день. И совсем другая Кристина. Нужно просто пережить сегодня.   Казалось, она выплакала все слезы, что у нее были. Казалось, ее лицо было серым и невзрачным даже под идеальным макияжем. Казалось, она вот-вот просто мертвой птицей упадет под ноги этим господам. Но никто этого не замечал. Все смеялись и выпивали, празднуя подписание важного контракта. Официантка только и успевала уносить пустые бутылки и тарелки. А Кристине и кусок в горло не лез. Она реагировала лишь на звуки, смотря на того, кто громче всех открывает рот и иногда прикладывала к губам стакан, делая вид, что пьет. И Кристина всеми силами старалась сделать вид, будто потная рука, ползущая по ее ноге вверх, — нечто обычное. Совсем нормальное. Очевидно обыденное. Да оно таким и было, по сути. Это ведь не первый ее клиент. И не первый ее мужчина. И ситуация эта вся — не первая. Кристина более-менее приходит в себя, лишь когда обращает внимание на прибавление в компании. Слава богу. За ними всеми пришли. Этот день наконец-то закончится. Оперативники зачитывают причину задержания, все перешептываются, а Кристину хватают за локоть и вытаскивают из-за стола, уводя из зала. — Хорошо постаралась. — Она лишь кивает, потому что сил совсем не было, и смотрит под ноги. Но это не спасает ее от того, что буквально на выходе она впечатывается в его грудь. Кристина его сразу узнала. Как она не могла узнать? Все это было до боли знакомо: запах, рубашка, грудь. Это был весь он. Так хорошо общавшийся с ней вчера, но так жестоко выкинувший ее сегодня. Она смотрела в его удивленные глаза и, наверное, все-таки немного не узнавала. Потому что сейчас он был другим. Не тем, кого она видела в нем все эти годы. И девушкой рядом с ним была не она. — Крис, в чем проблема? — ее дергают за локоть, и она наконец-то отрывает от него взгляд. Она больше не может смотреть на него. Она больше не может хранить его образ в себе. — Ни в чем. Просто показалось, что я встретила кого-то родного. Но человек передо мной мне абсолютно незнаком. На дне пустых Кристининых глаз плескается всеобъемлющее ничто. И даже слез там больше не осталось.   — Крис, это было прекрасное задержание! — Кабинет начальника оперов был доверху завален всякими папками и больше походил на архив, но Гришу это никак не смущало. Он наоборот постоянно говорил, что ему так удобнее. — Ты реально молодец! Как круто слила нам всю инфу! — Знаешь, Гриш, — она устала. Ей плохо. Хочется плакать, но слез нет. Хочется умереть, но нельзя. Пресловутое чувство самосохранения не позволяет, — если всех моих клиентов будут задерживать, то остальные рано или поздно догадаются. Ты оставишь меня без работы. — Да ладно тебе, Крис, — он прихлебывает из жестяной кружки и улыбается ей своей клыкастой улыбкой, — у проститутки, крышуемой ментами, не может не быть работы. — От этого, знаешь ли, не легче. — У тебя все в порядке? — Его голос звучит даже немного обеспокоенно. Но Крис давно не ведется на это. Она прекрасно знает: как только он перестанет нуждаться в ней, пропадет и ее «крыша». — Гриша, я «проститутка, крышуемая ментами». У меня априори не может быть ничего в порядке. — А как же семья? — Я детдомовская, Гриш. Моя семья — парочка конченных, с которыми я трахалась раньше ради выживания. «Хочешь жить — умей вертеться. Даже если это чей-то член». Вот моя философия. Люблю деньги и ебаться. — Я когда-то уже слышал от тебя такое. — он кивает своими мыслям, черкая что-то ручкой, прикрывая другой рукой написанное. Скорее всего, это что-то о Кристине, она уверенна. Гриша давно ищет ее слабые места. Проблема в том, что все ее слабые места остались в детдоме.  А все то, что происходило сейчас — просто мелкие неурядицы. Они пройдут со временем. Надо просто пережить сегодня.   Кристина возвращается домой далеко за полночь. Она устала и жутко хотела есть, но в последние дни настроение было настолько отвратным, что в горло вода не всегда лезла, не то, что что-то действительно сытное. В холодильнике была лишь почти пустая пачка круассанов с шоколадом, но Кристине и этого было вполне достаточно. Она сидела на унитазе и периодически запускала руку в небольшой пакет, отправляя маленькие круассанчики в рот. Это был ужасно тяжелый день, и Кристина буквально мечтала о том, чтобы он закончился.  Костлявые руки матери сходятся у нее на плечах железными цепями, буквально обжигая своим холодом. Она трясет ее так сильно, как только позволяют ее худые руки.  — Никому нельзя доверять, Кристина! — Она будто пытается вбить эту мысль в ее голову. — Все они предадут тебя! Они все отвернутся от тебя так же, как и от меня!  И руки с плеч перетекают на шею, лишая Кристину воздуха.  Мать была именно такой, какой пятилетняя Кристина и запомнила: красивая, но полубезумная. С аккуратно прилизанными волосами, чтобы ни волосинки не торчало. С идеальной одеждой, где каждая складочка была проглажена раз пятьдесят, чтобы наверняка. Всегда все чистое и пахнущее кондиционером.  Кристине было запрещено играть с другими детьми на площадке: она могла испачкать свой идеальный наряд куколки. Что бы тогда подумали все остальные? Конечно же, что Кристинина мать — плохая, ужасная женщина, которая не может уследить за своим ребенком! Когда другие родители спрашивали, почему девочка не играет с остальными на площадке, мать, словно птица после дождя, встряхивалась, вытягивала шею, осматривая территорию и будто понимала, что что-то не так: другие дети играют, а Кристина, действительно как кукла, стоит на бордюре и боится пошевелиться, чтобы не помять платье, держа идеальную осанку. Прям как настоящая кукла. И тогда, щуря глаза и прижимая губы, Кристинина мать едко спрашивала: — Действительно, Кристина! Почему ты не играешь? — Она всегда смотрела так, будто Кристина сама должна была догадаться. Будто, когда на нее никто не смотрит, она должна была стоять оловянным солдатиком и нести свою службу, но стоит кому-нибудь обратить на нее внимание, и она тут же должна была оживать и превращаться в «настоящую девочку»! Кристина всегда кивала, опускала голову, чтобы не видеть хищный взгляд матери, и убегала подальше. И лишь там, в глубине детской площадки, в какой-нибудь цветастой трубе, она могла позволить себе опустить болящие плечи, ссутулить ноющую спину и просто ненадолго спрятать лицо в коленях. Дома мать избивала Кристину. Первое время это были пятна или песок на платье. Потом уже, когда Кристина стала предельно аккуратной, за лишние складки на юбке. Била пятилетнюю ее, подняв над полом за руку. Вымещала всю злобу. Всю агрессию. Все свое безумие. У них в квартире не было телевизора или компьютера. Не было совсем никакой техники. Даже холодильника. Мать Кристины мнила себя аристократкой, а аристократам не пристало иметь всю эту грязную и омерзительную технику. Дополнительные знания. Крамольные мысли для маленькой девочки. Мать Кристины не учла одного: тонкие стены в спальные маленькой Кристины. Тонкие стены панельки, которые отлично передавали звук, и Кристина часто лежала после избиений матери, посильнее прижавшись к стене, чтобы как можно лучше погрузиться в мир за стеной, где жила другая семья. Настоящая. Не фальшивая, как у Кристины. А совсем прямо настоящая! И вот у них-то точно был телевизор. И этот самый телевизор, так ненавидимый матерью, и надоумил Кристину, пока следы еще свежи и кровоточат, сбежать с площадки, вихрем ворваться в подъезд, пока мать не заметила, взлететь без лифта на восьмой этаж, ведь до кнопок она не дотягивалась и заколотить маленькими ножками в дверь. Ей открыл мужчина, отец семейства: добрый мужичок, работающий на заводе, чтобы прокормить семейство из трех детей. И хоть и жили они не богато, Кристина слышала: так говорят мамочки на площадке, но он сделал все, чтобы семья была одета, обута, сыта и раз в год катана на море. И прежде, чем он успел что-либо спросить, Кристина задирает пышные юбки, показывая синие с кровоподтеками ноги и впервые за долгое время открывает свой маленький рот: — Помогите, пожалуйста! Кристина надеялась, что это правильный выбор. Он и был правильным. Что угодно было лучше, чем жить с матерью. Кристина открывает глаза и видит лепнину на своем потолке. Она заказала ее год назад, а потом сама же и курировала всю работу. Лично прорабатывала каждый листочек, прокрашивала каждый сучок. Создавала свое идеальное гнездышко, откуда старалась выходить только по великой надобности. Мать ей снилась как вестник чего-то максимально ужасного. Эта была ее личная примета, которая никогда не подводила. И впрямь: когда Кристина умывалась, у нее зазвонил телефон. Она просто не переносила всякую технику, но признавала, что просто не сможет выжить без нее. Но она точно знала, что в ее доме никогда не будет холодильника или газовой плиты. Она найдет им аналог. Это была ее личная идея-фикс. — Алло? — Кристина отвечала не глядя. У нее был первый выходной за долгое время, поэтому она хотела максимально расслабиться: сделать пару масок для кожи и почитать книгу. Ей просто нужен был небольшой выходной, чтобы переварить все происходящее. Немножко утрамбовать его в душе. — Кристин, привет, это Алиса, помнишь? — Кристина помнила. Алиса была одной из немногих адекватных проституток, которая встречалась на ее пути. Потом, правда, Крис ушла в индивидуалки, ее заметил Гриша, ее жизнь странным образом завертелась и их дорожки с Алисой разошлись, но Крис, тем не менее, помнила. — Да, Алис, привет. Что такое? — Помнишь, ты мне когда-то сказала, что сделаешь для меня что угодно, если я выйду за тебя, когда ты болела? — Да. — Этот разговор ей нравился все меньше и меньше. Почему-то так некстати вспомнились костлявые руки матери. — Ну, пришло время платить по долгам. У меня уже свое агентство же, девочек много, все хорошие. Но недавно клиента подкинули из другого агентства: привередливый — ужас просто. Некоторых девочек даже на порог офиса не пускает. Некоторых провожает у двери: видимо, камеры передают не все. Некоторых после буквально пары фраз выгоняет, а некоторых оставляет на ночь, но не трогает, а утром выпроваживает и просит других. У меня все уже у него побывали, и все не то! Но за каждую девочку он очень щедро платит! А мне эти деньги позарез как нужны, Крис! Выручи, пожалуйста, сходи к нему на один разок, а потом я его другим девочкам скину! А мне одной выплаты от него на ипотеку и не хватает! Кристина задумалась: с одной стороны — ей абсолютно не хотелось никуда выходить сегодня, с другой же стороны: Алиса действительно выручала ее много раз, особенно на старте, а молоденьким проституткам живется ой как не просто, и Кристина действительно была должна ей. — Скидывай адрес и время. И расскажи, что с ним делать надо будет. Алиса на том конце весело взвизгивает и начинает тараторить про то, что девочек он даже и пальцем не трогает — они просто сидят всю ночь на пролет и разговаривают. Кристина хмыкает, но особо не удивляется — у всех людей свои странности. В восемь часов Крис, в простых спортивных штанах и олимпийке стоит перед самой огромной многоэтажкой. Небоскребы, так их, кажется, называют. Весь из стекла и мескалина — такой же красивый, но такой же ядовитый. Кристина не любила такие места: большие здания, много пространства. Все на виду, все просматривается. Очень много людей. Ей было дико не по себе. Особенно сейчас: стоя тут, посреди улицы, как корова на выданье. Но Алиса ей рассказала про все уровни проверки, поэтому Крис была относительно спокойна. По крайней мере, все девочки от него возвращались в целости и сохранности. Относительной. Огромные прозрачные двери открываются, и на встречу Кристине выскакивает молоденький парень в строгом костюме. По нему видно: он очень взволнован, недавно работает, боится оплошать. Оплетенная кожей записная книжка, что он трепетно прижимал к груди, была истыкана разными цветастыми напоминалкам: парнишка очень ответственно относился к своему делу. Крис чуть улыбается — она часто видела таких по своей работе. Они всегда отводили ее к своим начальникам, и этот случай исключением не стал. Они петляли по длинным коридорам, и Кристина напрягала все свои ментальные ресурсы, чтобы запомнить этот путь: если уж и придется сбегать, то делать это лучше по знакомому пути. Пара запутанных поворотов, и вот они останавливаются перед тяжелой дубовой дверью — Крис хватает одного лишь взгляда, чтобы понять из чего она и сколько примерно стоит. Мальчик тихонько скребется в дверь, и спустя пару секунду получает разрешение войти. Крис уже ничего не удивляет. Она просто хочет сесть и расслабить ноги. Ей вдруг приходит в голову мысль, что надо обновить абонемент в зал, потому что за всеми своими любовными дрязгами она вдруг как-то подрастеряла форму, чего делать ей было категорически нельзя, ведь тело ее — её инструмент. И надо будет, раз уж на то пошло, обновить костюм спортивный и кеды, потому что её старенькие дружочки пришли в негодность: она опустила взгляд на свои ноги и реально как-то прямо ужаснулась виду своей обуви — резко стало дико стыдно за то, что пришла как оборванка на важную встречу. Кеды, которые буквально неделю назад выглядели как новенькие, стоило только помыть их, сейчас почему-то больше походили на какое-то дизайнерское преступление, да и на вид были какими-то… пожёванными. Кристина ужаснулась: вдруг все, что до этого ей казалось красивым, важным и нужным сейчас потеряет свою привлекательность? Что ей делать тогда? Как жить в резко накрывшей ее серости? Мальчик приглашает ее пройти в почти темный кабинет, и стоит ей лишь сделать шаг, как двери за ее спиной наглухо закрываются, не оставляя ни единого намека на свет. Хорошая дверь, добротная. Со временем она привыкает к полумраку — ей требуется пара секунду, чтобы проморгаться, немного войти в колею всего пары тусклых свечей на тумбах, и она делает первый шаг к креслу. — Добрый вечер. — Уже глубокая ночь, — Кристина здоровалась наугад, просто надеясь, что в комнате кто-то есть: все-таки до ужаса некомфортно находиться в темноте одной, но ей отвечают. Чуть насмешливо, чуть сексуально: Кристина прекрасно знала эти нотки — так флиртуют мужчины, что считают себя заядлыми хищниками, и она выдыхает — ничего неизвестного, ничего нового. Все по старой схеме. — Присаживайся в кресло. И расскажи, почему ты в… — Кристине чувствует, как его взгляд скользит по ней, а недоумения в голосе становится еще больше, — трениках? — Потому что девочки насплетничали, что особо никуда идти не надо, всю ночь придется просто сидеть, — она усаживается в кресло, стараясь разместиться максимально удобно и кладет телефон себе на колени. Старая привычка всегда быть на связи. — И я решила, что если я проведу всю ночь в одном кресле, я лучше сделаю это с комфортом для себя и удобном костюме, а не в обтягивающем платье, от которого потом останутся полосы на коже. Красота, знаете ли, требует огромных жертв. — Н-да? А что же еще насплетничали девочки обо мне? — Мужчина сидел в темном углу, а свет свечи доставал ему лишь до колен. К чему эта секретность, Кристина, будем честны, не понимала. Возможно, во избежание ситуации, когда девочка узнает его вне этого кабинета, но тут была одна проблемка: Крис профессионал, она уже запомнила его голос, так что теперь узнает его в любой толпе. Его рука тянется к чашке с чаем, и его дорогущие часы отбрасывают блики на ее лицо. Она ждет. Ждет, пока он аккуратно обхватит пальцами ручку аккуратной чашки, как эта чашка исчезнет в темноте. Она ждет, как этот взрослый мужчина аккуратно подует на свой горячий чай и сделает первый глоток. — Поговаривают, что у вас два члена. Крис еле сдерживает смешок, когда он начинает захлебываться и кашлять, и старается выглядеть максимально отчужденно, чтобы не навлечь на себя случайный гнев хозяина здания. Но мужчина, вернув чашку с чаем на место и прочистив горло, даже не думал злиться на Кристину. Он лишь копошится в кресле, наверное, проверят не залил ли чаем костюм, и вполне спокойно спрашивает у нее: — Специально ждали, пока я начну пить? — Ага. У меня был плохой день. Решила, что пускай и у вас он не будет таким солнечным. — Но у меня тоже был тяжелый день. — Сомневаюсь, что он был тяжелее моего. В конце концов, вы — не элитная проститутка, которую вытащили в единственный выходной, да еще и на максимально сомнительный эскорт. — А вы — не хозяйка всего этого муравейника, в котором даже туалетную бумагу не могут самостоятельно выбрать: бегают ко мне с криками «Помогите, у нас ЧП!»! Туалетная бумага! Понимаешь? И Кристина смеется. Впервые за последние дни вполне искренне и весело. Её наконец-то немного отпустило. Материнская рука соскользнула с шеи, и ей стало легче дышать. Крис даже вдохнула полной грудью, растекаясь по мягкому креслу. Она вдруг осознала, что впервые за два года смеется с кем-то, кто не «тот человек». Она со страхом понимает, что почти не вспоминала его сегодня, будто его смыло двухдневными горькими слезами. Она ловит себя на мысли, что ей впервые так комфортно не с ним. И как-то успокаивается, потому что его отсутствие ее больше не пугает. Если быть честной, раньше Крис реально думала, что весь ее хрупкий мир вертится вокруг него. Что если он вдруг исчезнет из ее жизни, она взаправду умрет. Ну потому что какой вообще смысл жить без него? Но он исчез. А она — все еще почему-то живая. И Кристина осознает, что в принципе она может жить дальше и без него. Что, вопреки всему, после него тоже есть жизнь, а мир, как не странно, не вокруг него вертелся. И Кристина выдыхает, осознавая, что её мир вертится только вокруг нее. И она расслабляется, позволяя себе течь по течению этой странноватой незаурядной беседы. Если честно, они не обсуждали ничего космического: просто немного кино, немного интересов. Стандартные темы, которые обсуждают на первом свидании, чтобы познакомиться. Будто они встретились на какой-то вечеринке, он — не хозяин половины города, она — не элитная проститутка, и у них целая жизнь, чтобы узнать друг друга. Утро наступило крайне неожиданно. Крис сама удивилась той цифре, что отбивали ее электронные часы. — Уже половина пятого. Я ладно, у меня весь день, чтобы проспаться, но как же ты? — А что я? — Ну тебе не надо работать? Рулить этим миром или чем ты там занимаешься, пока не вызываешь к себе проституток на интимные беседы? Из темноты доносится довольный смешок, и Крис даже как-то начинает гордиться своим искромётным чувством юмора, ведь тот человек никогда не хвалил её за смешные шутки. Будем честны, она в принципе редко слышала от него что-то приятное. — Не переживай за меня, я привык не спать по паре дней. — О, а ты в курсе, что после четырех дней без сна человек начинает сходить с ума? — Это ты к чему? — Он звучит максимально подозрительно, но Крис почему-то уверена, что он улыбается. Ей даже нравился мужчина, напротив. И это даже пугало, будем честны. — Просто если ты решить отъехать в психушку, перепиши на меня это здание? Я сделаю из него элитнейший массажный салон. — Боюсь, каким бы великим не было мое желание облагородить этот город лучшим массажным салоном символичной формы, — Крис не удерживается и забавно фыркет, вспоминая, что здание имеет действительно немного… фаллическую форму, — но если со мной что-то случится, тебе придется еще столкнуться с моими родственниками. — Ох, поверь, тебе не напугать меня своим злым семейством. Твоя матушка точно не переплюнет мою по безумию. Я справлюсь. — Меня с пяти лет оторвали от семьи и отдали в элитный пансионат, чтобы воспитать идеального мужчину. — А я в пять лет сама себя сдала в детдом, лишь бы быть подальше от матери. — Крис улыбается, наслаждаясь тем, как даже тьма вокруг него сгустилась от напряжения. — Расслабься, я давно привыкла стендапить на эту тему, и жестокость собственной матери волнует меня не так сильно. Благо, детдом, в который меня определили, находился в другом городе, и она не смогла меня найти. Хотя я знаю, что до сих пор пытается. А уже больше двадцати лет прошло, смею заметить. — Если честно, мне сложно поверить, чтобы было настолько плохо, что ты сама сделала подобное. — Ну, меня не морили голодом, но кормили только овощами, чтобы я не дай господь не набрала пару лишних кило. Моими игрушками были стены и телевизор в соседней квартире через тонкую стену. Оттуда я и узнала, что если над детьми издеваются, их забирают от родителей. И, будем честны, не смотря на все, на что я насмотрелась в детдоме, с матерью было гораздо хуже. В детдоме хотя бы можно было отбиваться. И там быстро понимали, кого трогать можно, а кого лучше не надо. Если бы я начала сопротивляться матери, избиения бы только усилились. Она не переносила, когда кто-то подрывал ее авторитет. — Я слышал, в детских домах совсем отбитые дети собираются. Крис рассмеялась. — Знаешь, никто на моей памяти, кроме меня, не попадал туда по собственном желанию. Одна из моих знакомых, Саша, потеряла родителей и младшего брата. Их расстреляли конкуренты прямо на ее глазах. Дружок ее конченный забил отчима почти до смерти при попытке изнасилования, и мать просто выкинула его из дома. Отказалась, как от кота или чего-то такого. Девчонку Каролину, самую старшую из детей, отправил туда родственники после смерти их родителей. Младших брата и сестру забрали, а ее просто скинули, как ненужный балласт. Мы такие не потому что захотели этого, а потому что так просто жизнь наша повернулась. Мы бы тоже, наверное, хотели б жить в хороших и богатых, непьющих и не бьющих семьях. Просто кому-то везет больше, а кто-то мы. — И Крис замолкает, растягивая губы в улыбке, которая всегда возникала на ее лице после рассказала о детстве. Она привыкла. — Мне просто повезло: я с детства языком работаю отлично во всех направлениях, так что легко находила общий язык с со всеми конченными. Такими, с которыми боялись общаться все вокруг. Это меня и спасало. С конченным, правда, сложно было. Но и он по итогу поддался моему непередаваемому обаянию. — И Крис подмигивает в темноту. Её уже давно не волнует ее детство. Она выжила и пережила многих. В этом ее достояние. — А как ты попала в проститутки? Кристина лишь мягко улыбается ему, бросая короткий взгляд на запястье с часами. — Уже пять. Как бы ни была прекрасна эта беседа, пора ее свернуть, потому что тебе завтра работать, у меня тоже мои, проститутские, дела-заботы. — Она снова мягко улыбается, не понимая, почему ее губы постоянно стремятся выразить все то тепло, что сейчас оседало на ее душе, укутывая ее в теплое одеялко приятностей. — Рассказ о начале моей карьеры давай оставим на следующий вечер. Если он будет, конечно же. — Как не странно, он реально будет. Я закажу тебе машину. — И она лишь благодарно кивает. В остаток ночи, или уже, наверное, ранним утром, Крис снова снилась мать. Но в этот раз она не пыталась придушить ее, нет. Женщина стояла на другом берегу, там, где не могла до нее дотянуться, и просто смотрела на Крис. Молча. Осуждающе. Угрожающе. Крис уже устала от этих удушающих кошмаров. Она просыпается вся в поту, часы на руке вибрируют, оповещая, что ее сердцебиение превысило допустимую норму. Лепнина на потолке все такая же красивая и все так же нравится ей, и Крис немного выдыхает, понимая, что ее вчерашние страхи не оправдались. В конце концов, кеды ей нравились потому, что они были прикольные, а не потому, что тот человек был рядом. И перестали ей нравиться потому, что уже были старые, а не потому, что тот человек ушел. Все каким-то странным образом становилось на свои места. Но ей все равно было страшно, потому что раньше вся ее жизнь, каждая ее частичка была пропитана тем человеком. А теперь его нет. И важной части ее жизни нет. Крис вздыхает: невозможно постоянно думать о нем. Он отказался от нее. Выбросил, как ненужную игрушку. Да, обидно. Да, неприятно. Но, как оказалось, вполне терпимо. Она встряхивается, как собака, отгоняя от себя все мысли, и встает, растягивая свое тело в тонкую струну. Крис не смотрит в зеркало. Она обходит огромное их множество стороной, лишь бы краем глаза не зацепить свое ненавистное лицо. Жизнь давно научила ее обходиться без зеркала. Она даже стрелки умела спокойно рисовать, не глядя на свое отражение. Чем, кстати, всегда безумно гордилась. Планов на день никаких не было, поэтому Крис без зазрения совести набирает свою огромную ванну почти до краев, и, включив незатейливый сериал, погружается в воду по подбородок, умостив на коленях тарелку с мороженным. Такие выходные были прям по ней. Но она не успевает растопить и половины брикета, как ее телефон разрывается вибрацией. — Что-то мне это напоминает. — Бормочет она, вытирая руки. — Слушаю? — Крис! Здорова! — А чего бы мне не быть здоровой? — удивляется она, но в ответ лишь слышит смешки. — Что надо, Гриш? — Поговорить мне с тобой надо. Совета женского спросить. Крис погружается в воду почти по нос и возмущенно высказывает о Грише все, что она о нем думает. Абсолютно все, совсем не стесняясь в выражениях вполне искренне желает ему, чтобы у него никогда не стоял, и вообще женщины его десятой дорогой обходили, но вместо отборных ругательств она слышала лишь причудливое бульканье воды под носом. — Во сколько? — Отмазаться не выйдет, и Крис смиряется, понимая, что Гриша сделал для нее слишком много, чтобы она могла ему вот так просто отказать. — Я заеду через пару минут, как раз мимо твоего района проезжал. Угощу тебя кофе. Но кофе Крис не интересовал. А вот угольная маска на лице очень даже. Одни волосы отмывать от маски нужно будет пару минут! Но времени ненавидеть Гришу у нее не было, надо было оперативно собираться. Нельзя было ударить в грязь лицом. Ни в коем случае нельзя. Всегда надо быть идеальной. Это правило мать вбила в нее намертво. — Я всегда поражался твоему умению собираться за пару минут. — Гриша выглядит очень довольным тем, что не пришлось долго сидеть в машине в ее ожидании, но вот Крис совсем не рада. Она еле переводит дух, потому что по квартире пришлось натурально бегать. Благо, за окном день, и никаких мега-официальных ресторанов не будет, так что обычные прямые штаны и легкая блузка вполне подходили. С волосами пришлось повозиться, но и их Крис не стала досушивать до конца, просто уложила в пучок. — Знал бы ты, Гриша, как дорого мне это стоит. Я ударилась мизинчиком, пока одевалась. Будем честны, я ненавижу такие скоропальные сборы. Я люблю собираться медленно и размеренно, чтобы все было идеально. — Но ты же никогда в зеркала не смотришься. Как ты понимаешь, что выглядишь идеально? — Гриша, давай будем честны, если девочка внутренне ощущает себя богиней, ей не нужны никакие зеркала, чтобы знать, что она — прекрасна. — Но ты-то себя откровенно ненавидишь и говоришь это при каждом удобном случае? Крис лишь злобно сверкает глазами в его сторону, но Гриша этого не замечает: он целеустремленно крутит рулем, выезжая за городскую черту. Гриша был действительно неплохим парнем, даже местами хорошим, но вот чувство такта Крис не могла ему привить, как не старалась. И отучить от убогих пошлых шуток тоже никак не получалось, спасибо хоть в ее присутствии перестал выказывать свое великолепное чувство юмора! Крис еще раз закатывает глаза и решает перейти к сути встречи, хотя уже давно догадалась, о чем они с Гришей будут говорить. — Ну и что там у тебя за такая проблема, в которой нужен мой невероятный совет? — Опять с Ленкой. — Закатить глаза сильнее Крис уже просто не могла. — Я просто реально не понимаю, что происходит: ты сама знаешь, что я два года за ней бегал, а она улыбалась, говорила, что я прекрасный друг и далее по списку, а сама с другими мужиками встречалась, хотя очень даже охотно каталась со мной на тачке, когда было скучно. А тут она резко начала проявлять внимание. Ну знаешь, типа, тереться об меня, обнимать, всякое такое. Зовет постоянно куда-то, за руку взять пытается. А я уже не мальчик, Крис, и я уже хочу семью, и я просто не знаю, что делать. И мне нужен твой женский совет, потому что я знаю, как ты Ленку ненавидишь и объективно на все посмотришь. Крис вздыхает очень тяжело. Даже кофе в этой ситуации не спасет. Такого идиота даже фиксики не починят. — Во-первых, Гриш, я ее не ненавижу. Потому что она банально не достойна моей ненависти. В этом мире в принципе нет пока людей, кто заслужил бы от меня столь глубокое чувство. Мне на нее плевать. Я воспринимаю ее скорее как животное, а бешенных собак надо отстреливать. Меня смущают ее поступки, те самые, про которые ты упомянул. Я их не понимаю. Я бы так не сделала. Это не по мне. Так что ненависть — это не то чувство, которое я к ней испытываю. Во-вторых, зачем ты что-то спрашиваешь у меня, если уже все решил? — Гриша смотрит на нее непонимающе, и она переводит дух, чтобы продолжить дальше. Крис ненавидит такие разговоры. Они ужасно выматывающие. И бессмысленные, потому что он все равно побежит к этой Лене, как только она позовет. — Я прекрасно видела ее вчерашние сторис из этой самой машины с ее закинутыми на тебя ногами и массажем в твоем исполнении. Хочешь знать, что она сделала? Пометила тебя. Прям вот поставила клеймо принадлежности тебе на лоб. Всех ваших знакомых оповестила, у кого в машине она катается и на кого закидывает ноги, круто, правда? После такого к тебе ни одна баба не подойдет, потому что ты сам знаешь — подружка твоя конченная. Но вот какой смысл во всем этом моем длинном диалоге, если ты все равно полетишь к ней после? — Ну, мне интересно выслушать твою точку зрения? — А от моей точки зрения что-нибудь изменится? — Без понятия. — Вот и я без понятия, Гриш. Ты просто еще сам не понял, чего ты хочешь от всего этого. Обратила на тебя внимание? Переспи с ней. Поймешь: твое — нет. — Но я не хочу с ней спать! У меня было дохера возможностей, но я даже к ней не прикоснулся! — Тогда чего ты хочешь на самом деле? Гриша набирает побольше воздуха в легкие, Крис видит, как ходят ребра под натянувшейся рубашкой, но не говорит ни слова, продолжая молча рулить по трассе. Крис тоже больше не хочет говорить, потому что каждый их разговор имел одну и ту же суть: уже ею озвученную. Только слова разные, и ситуации для примера, а суть — она всегда одна. Крис отворачивается к окну, наблюдает за плывущими мимо деревьями и откровенно радуется минутке тишины. В конце концов, она бесконечно рада, что выбралась из дома. Что не пришлось сидеть в удушающих стенах и думать. Перебирать мысли, вспоминать моменты, пытаться решить, что она сделала не так… Браслет Крис вибрирует, подсказывая, что ей пришло новое сообщение, и она с интересом ищет телефон, потому что клиентов сегодня у нее точно не было, а писать, кроме них, ей точно никто не может. Но, на удивление, она видит сообщение от курьера, который говорил, что доставил ей посылку, но дома никого не было, поэтому он оставил все у соседки. Крис была заинтригована до самой глубины души, потому что никто не мог ей что-либо послать. Потому что ее адрес знал только Гриша! И вчерашний загадочный собеседник, который организовывал ей машину прямо до подъезда, который Крис любезно назвала. А потом водитель так же любезно проводил ее до дверей квартиры, ведь мало ли кто может скрываться в подъездной темноте. Крис улыбается своим мыслям и убирает телефон. Сегодняшняя встреча становилась все интригующе и интригующе, и она почему-то некстати вспомнила, что обещала ему рассказать о первопричинах… всего происходящего. — Как у тебя дела, кстати? — Гриша задает этот вопрос неожиданно. Задает прямо перед тем, как Крис начинает открывать дверь машины, тем самым останавливая ее, и она удивленно разворачивается к парню, приподнимая брови. — Ты решил уточнить только сейчас? — Ее вопрос застает врасплох и окрашивает его скулы в легкий румянец, что не может не умилять, но если эта реакция могла обмануть девочек из его отдела, то у Крис давным-давно иммунитет к этим розовым щечкам. — Нормально у меня дела, Гриш. Можешь не спрашивать каждый раз. От количества запросов ответ не изменится. И она хлопает дверью его черной камри, спеша скорее оказаться дома, потому что посылка никак не отпускала ее мысли: что же там такого? Что же этот сказочный незнакомец отправил ей? Руки подрагивали от предвкушения, когда она забирала посылку у соседки, а потом, оказавшись дома и скинув сандалии чуть ли не в середине коридора, вихрем пронеслась до шкафа, где хранились ножницы. Коробка была сравнительно легкой, небольшой, по размерам похожей на обувную, но по обычной красной упаковке не было понятно, что там. Крис улыбалась как ребенок, когда резала подарочную упаковку вдоль коробки. Под бумагой оказалась небольшая записка и действительно обувная коробка! Крис не терпелось узнать, что же там! Легкое движение, и перед ней предстают аккуратные, кожаные до безумия дорогие спортивные кроссовки для бега, о которых она могла только мечтать. Крис берет все еще пахнущие новизной и конвейером кроссы и подносит поближе к лицу, чтобы рассмотреть каждый шовчик. Это буквально была обувь ее мечты. Отправитель не поскупился! «Если ты не сможешь летать, я подарю тебе новые крылья» Пафосно, немного грубовато и совсем уж сопливо, но Крис безумно счастливо улыбалась, прижимая кроссы к груди. Она даже завалилась на спину, дергая ногами в воздухе от счастья. Не терпелось надеть их и пролететь над районом стрелой, сбрасывая лишний жир с боков. Но еще больше не терпелось надеть их на сегодняшнюю ночную встречу. Крис впервые за долгое время безумно довольна. Крис входит в кабинет в смешанных чувствах. С одной стороны — классная обувь, которую она реально давно хотела, но такую прям идеальную нигде не могла найти. Крис всегда педантично относилась к покупаемым вещам. А с другой стороны — это вроде как подарок, и неизвестно, что ей придется сделать за этот подарок. Крис не любила подобные подачки. Она предпочитала вести известный издавна обмен «тело-деньги». Это её нисколько не смущало. Но такие вот подарочки. Такие вот записочки… И хоть и деньги за встречи без проблем капали на ее рабочий счет, эти вот подачки становились у Крис поперек глотки, потому что с тем человеком начиналось все точно так же. Один в один. — Как тебе обувь? Понравилась? — Темнота приятно отдается его голосом. Перед глазами Крис почему-то стоит почти забытое море, и как песочек шуршит песни волн. Как давно она не была там? Как давно не отдыхала и не грелась на теплом солнышке побережья? Крис уж и не помнит. Помнит только, что давно. — Да, — она усаживается в уже почти родное кресло, обнимает подушку, устраивается поудобнее. Эта ночь тоже обещала быть долгой. — Мне нравится. Я даже надела их сегодня. Цвет очень приятный, спасибо. — И это все, что ты можешь сказать? — Я могу сделать тебе благодарственный минет. — И она вроде как шутит, но если он скажет, она покорно опустится на колени, потому что кто платит, тот и заказывает музыку. Но он лишь снова закашливается и негодующе вскрикивает что-то из серии «Благодарностей было достаточно!». — Тогда зачем же спрашивать: «И это все, что ты можешь сказать?»? И да, я издеваюсь. — Что, снова был плохой день? — Нет, просто настроение хорошее! Крис впервые за этот день улыбнулась, рассматривая носы его начищенных ботинок. Почему-то она была уверена: будь тут чуть больше света, она смогла бы накраситься, используя свое отражение в носках туфель — настолько они были идеально начищены. — То есть, твои издевки не зависят от каких-то конкретных условий? Ты просто язвишь, используя свой характер как меру защиты? Кристина ничего не отвечает. Она улыбается ему своей самой милой, рабочей, дежурной улыбкой и уводит разговор в другое русло: — На чем мы там остановились вчера? — На рассказе о начале твоей «проститутской карьеры». — Он складывает ногу на ногу, и Кристина чувствует власть в этом жесте. Будто огромный тигр сидел перед ней, осматривал свои владения. — Это действительно то, что ты хочешь знать обо мне? — Она чуть усмехается и окончательно расслабляется. — Ну, сегодня я побуду твоей Шахерезадой, мой Шахрияр. — Ты же в курсе, как там было на самом деле? — Мужик насиловал девственниц, а на утро прилюдно казнил, а эта умница красоты неписанной умело работала ротиком, чем наработала себе на жизнь? Да, конечно в курсе. Собственно, эта девочка — олицетворение моей философии «Хочешь жить — умей вертеться, даже если это чей-то член». Это очень удобный способ получения того, что тебе нужно. Вертеть мужиками, на самом деле, самое простое, что я когда-либо делала. Пиздеть — не мешки ворочать. И тебе выбирать, чем ты будешь заниматься в этой жизни: красиво говорить или очень много и тяжело работать. Шахерезада выбрала работу ртом. Я тоже. Иногда у нас даже по функционалу немного совпадает. — Но мне все еще интересно послушать про начало твоей карьеры. — Ой, да знаешь, там особо ничего неожиданного не будет. Мне просто нужны были деньги. Еще в детском доме я поняла, что надо как-то крутиться. И девочки постарше подсказали мне, что если я хочу иметь свою копеечку, то есть пара способов, как я могу ее получить. Мне тогда было лет пятнадцать, но выглядела я уже достойно, поэтому девочки взяли меня с собой в подобие борделя. Ну и там меня заметил мой первый постоянный клиент, мы пообщались и через неделю я получила свои первые полторы тысячи за неумелый и кривоватый минет. Классный, кстати, мужик! Был. Умер пару лет назад, оставив мне почти все свои деньги. Как его дети визжали — ты бы слышал. Весь суд на ушах стоял. Проблема в том, что судья на тот момент тоже был моим клиентом. Причем постоянным. Так что вопрос «престолонаследия» мы решили очень быстро. Как-то так. Не было никакой великой тайны. Великого свершения или психотравмы. Мне просто нужны были деньги. А так как я недостаточно умна и недостаточно богата, чтобы учиться дальше, я нашла способ, который позволил бы мне иметь деньги здесь и сейчас. Люблю деньги и ебаться. Это моя философия. — Ты, кажется, уже говорила что-то подобное. — Она слышит усмешку в его голосе и усмехается в ответ. Богатенькому мальчику с золотой ложкой в попке никогда не понять ее проблем. Даже если он очень сильно попытается. И она уже давно спокойно относится к этим разговорам, потому что чуть ли не каждый ее клиент спрашивает: «А зачем же ты пошла в проститутки? Почему не пошла учиться! А вот пошла бы учиться!..». Чаще всего Кристина, конечно же, молчала, улыбалась и хлопала глазками. Но иногда, когда настроение было совсем на нуле или хотелось поскорее заткнуть чей-то рот, она выдавала что-то из серии «Если бы каждая проститутка вместо карьеры выбрала бы учебу, сосать вам попросту было бы некому.». После этого, обычно, странные разговоры оканчивались. — А как же твои родители? Они не против того, кем стала их дочь? Кристина на секунду замирает. Перед глазами встает худощавый образ матери. Она неодобрительно смотрит на Кристину и качает головой, всем своим видом показывая, как ненавидит её. Крис приходится сделать пару глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. — Мне кажется, ты забыл, что я детдомовская. И что я сама себя определила туда. Попросту сбежав от матери. Я без понятия, где она сейчас, чем занимается. Жива ли она вообще. Я никогда не пыталась ее найти. Никогда не пыталась узнать, что с ней. Потому что последнее, чего бы мне хотелось — это видеть ее. Я никогда не боялась подкроватных монстров, потому что самый страшный из них воспитывал меня до пяти лет. Кристине точно нужен был отпуск. Потому что она сама уже понимала, что нервы ее летят к черту. Денег, что давал ей парнишка напротив, с лихвой хватит на все её хотелки, так что можно совсем немного отдохнуть, чтобы просто… прийти в себя. Она ловит себя на мысли, что сегодня впервые за весь день вспоминает «того человека». Она всегда искала душевное спасение в нем. Грудную клетку тоскливо сжимает, но Крис выдыхает, натягивая на лицо улыбку и концентрируясь на человеке напротив. Так жить было гораздо проще. Просто не думать. Просто не вспоминать. Просто не тосковать, видя его на чужих фото. Не надеяться, что вот сейчас он вдруг напишет, и все будет совсем как раньше — хорошо и весело! Нет, как раньше уже точно никогда не будет. А хорошо и весело и подавно. Кристина никогда не верила в сказки, на самом деле. Считала их слащавыми. И не то, чтобы мать находила время между молитвами и уроками этикета, чтобы почитать маленькой Крис… Соседский папа находил. И Крис липла к стене всем телом, чтобы лучше расслышать, как неизвестный мужчина играет голосом, изображая прекрасную принцессу, которую вот-вот спасут. И Кристина верила, что ее тоже вот-вот спасут. Но волшебное «вот-вот» так и не наступило, а в жизни тогда еще совсем маленького ребенка родился первый принцип выживания: спасай себя сама. И наверное — самый главный. Они как-то разговорились с Сашей на эту тему, и та, смеясь, рассказала, что у ее бабушки была любимая фраза «Будешь ждать помощи — умрешь в ожидании». Крис оценила. И запомнила. И руководствовалась ею на протяжении многих лет. — А почему не пошла учиться? Крис дергается, услышав его голос. Она почти была уверена, что осталась одна. Совсем забылась. — А зачем? Потратить несколько лет своей жизни что бы что? Диплом, милый, в этой стране не значит ровным счетом ничего. Совсем. Он нужен только идейным дурачкам, которые думают, что смогут добиться чего-нибудь в этой жизни. Поверь мне: отлично учиться и быть умным — это абсолютно разные вещи. Это когда ты маленький, тебе кажется, что красный диплом и золотая медаль — твой пропуск в будущее. Сколько дворников, уборщиц и кассирш сидят с высшими образованиями на зарплате в тринадцать тысяч рублей? У меня вот даже школа окончена на троечки, но при этом — один мой вечер стоит около двух-трех тысяч. — Рублей? — Долларов. — На губах Кристины уставшая, но до ужаса самодовольная улыбка. — Я себя сделала сама. Я никому ничего не должна. В взрослом мире, милый, красный диплом и золотая медаль как грамота «Золотой медвежонок» за четвертый класс. — Но ты бы могла пойти учиться, и тебе не пришлось бы торговать телом! — Да, и что? Я бы работала пять-через-два по восемь часов в день тысяч за двадцать. И что? У на данный момент у меня пять-шесть встреч в месяц. И мне этого хватает для себя, для отдыха и для того, чтобы отложить. Что еще мне надо? — Но ты же… Спишь с ними! Кристина в очередной раз усмехается. Ей кажется, что речь, что она произносит сейчас — старый изношенный шаблон. Эту историю она рассказывала каждому юнцу на своем пути. Каждому мальчишке, которому ее заказывали родители. Именно поэтому она предпочитала постарше. Они не задавали вопросов. Будем честны, большинство из них и вовсе не хотели видеть ее лица, чтобы потом меньше мучиться угрызениями совести перед своими женами и детьми. — Давай будем честны: секс с мужчинами раз в пару месяцев — не самая моя большая проблема. Вот такие вопросы создают мне гораздо больше проблем, чем секс с незнакомцами. Да и плюс ко всему, не такие уж они и незнакомцы. С некоторыми я работаю еще с детского дома. И все они — прекрасные люди. За исключением некоторых. — Кого, например? — А вот это, детектив, умрет со мной. А если я расскажу тебе, умрет раньше, чем я планирую. — Ты работаешь на мафию? — Не исключено, — Крис очень сильно устала. В ту ночь они не могли остановиться. Говорили сначала о поэзии, потом о музыке. Крис любила классику. Любовь к ней мать вдолбила в нее с младенчества. Человеку напротив же нравился тяжелый металл, от чего Кристина хохотала, как умалишенная. В тихом омуте черти водятся. И неизвестно еще какие. Она сидела напротив него и впитывала каждую его черту, которую видела: осанку, мимолетный силуэт, движения, манеру речи… Все, что помогло бы ей узнать его среди толпы. Это была ее подстраховка. Будем честны, ей было любопытно. Она до безумия хотела узнать, кто же скрывается во тьме. Она узнавала о хозяине офиса, но смогла найти информацию лишь о генеральных директорах. О том, кто дергал за ниточки не было и слова. Но Крис была уверена, что он — личность очень публичная. Настолько публичная, что никто и не признает в нем хозяина этого замка. А ради чего такая секретность? Да ради забавы, конечно. Поиграться в бога и во властителя. В короля этого мира. Они говорили всю ночь напролет, а когда первые лучи солнца задребезжали где-то на кромке горизонта, он вдруг протянул ей свою огромною изящную руку, и она, как завороженная, вложила в нее свою. Секунда, и Крис оказывается у него на коленях. Еще секунда, и его влажные и нетерпеливые губы находят ее. Настолько самоотверженного и жадного поцелуя у нее еще в жизни не было. Разве что первый раз с тем человеком. Но тогда была совсем незаконная магия, когда кроме него в ее мире совсем никого не существовало. Теперь в ее мире было пусто. Так, по крайне мере, она думала. До этого поцелуя. — За это я платить не буду! — Его дыхание режет шею будто лезвие, и, хмыкнув, он отпечатывает на ее коже еще один жадный поцелуй. — С чего бы это, стесняюсь спросить? — Крис задыхается. Она думала, что разучилась чувствовать волнение с кем-то, кто не тот человек. Вся ее маленькая жизнь крутилась вокруг него, а потом он просто исчез, оставив дверь нараспашку, и теперь в эту дверь бесцеремонно вторгся человек, которого она совсем не знает. Но почувствовать что-то хорошее Крис надо было. Она отчаянно нуждалась в чьих-то чувствах. В чем-то хорошем. — Потому что мне хочется думать, что это было обоюдно. Дальнейший их карманный роман разворачивался стремительно: она каждый вечер приходила в офис, они разговаривали, потом долго и самозабвенно целовались, а под утро Крис уходила с полными руками цветов и подарков, стирая плечом остатки его слюны с лица. И он ей нравился. Правда нравился. Ей нравился его характер, склад ума и образ мыслей. Его желание понять и принять ее. Крис было комфортно. Крис видела в нем своего потенциального партнера. Но самозабвенно продолжала продавать надаренные им украшения. И даже не скрывала этого: она всегда сразу говорила — кому и за сколько продала. Потому что ювелирку она не любила, подачки просто ненавидела, но любила свой частный домик, присмотренный еще пару лет назад и хранивший юридическую девственность только для нее. Хозяином одного из элитнейших поселков города был ее старый клиент. Ну, не он сам, его сын, но сути это не меняло. Но подарить дом Крис он не мог, и она прекрасно это понимала, а вот снять его с продажи до тех пор, пока она не соберет нужную сумму он вполне был способен. Что и сделал. По старой дружбе, так сказать. И вот Крис медленно, но верно приближалась к заветной сумме, которая позволит ей купить домик ее мечты. Ее безопасное гнездо. Её собственно жилище. В их встречи, когда Крис радостно делилась, насколько она приблизилась к своей мечте, он каждый раз предлагал купить ей этот дом. Просто купить и подарить, чтобы она так не изводила себя. Но Крис всегда упиралась. И отнюдь не из гордости. — Понимаешь ли, в чем проблема: я хочу, чтобы об этом месте знала только я. Чтобы этот дом был оплотом моей безопасности, куда не сможет прийти ни один из тех конченных, с кем мне пришлось столкнуться. Я хочу иметь свою безопасную крепость, которую я куплю сама. На свои заработанные деньги. Это дело принципа. Это моя единственная мечта. — А что же ты будешь делать, когда твоя мечта исполнится? — Просто найду себе другую! Но пока что в ее жизни был только один план: купить этот дом и обставить его в соответствии с ее странноватыми вкусами. Окопаться в этом доме. Остаться там навеки и никогда-никогда не выходить. Построить огромные стены. Обезопасить себя со всех сторон… Крис хотелось только этого. И со временем, ее заветная мечта исполнилась: в один прекрасный день она наконец-то собрала вещи и въехала в свой прекрасный дом. В свой безопасный, прекрасный дом, о котором не знал совершенно никто. Совсем. Только она одна и парочка детдомовских друзей. И Крис ждала вечера, чтобы скорее поделиться этой новостью!.. Но вечер так и не настал. Солнце давно уже спряталась за горизонтом, а от него не было ни машины, ни сообщения с приглашением. Ни в этот день. Ни в следующий. Ни через неделю. Крис снова стенала от стены к стене, коря и ненавидя себя за все. Она винила во всем свое лицо, свое ненавистное тело, свои проклятые волосы, свои уродливые глаза… Всё в Крис было ненавистно ей. Но ее тело — её товар. Ей еще продавать его. И Крис выдыхает. Останавливается посреди пустого дома с черновой отделкой и просто выдыхает: у нее нет времени для того, чтобы предаваться соплям. Нет времени, чтобы тратить его на любовь. И нет времени убаюкать разбитое сердце. Пусть болит! Пусть напоминает ей, как с ней поступили! Пусть не влюбляется вновь! Крис сажает свое сердце на прочный поводок, включает странные артхаусные фильмы на ноутбуке и идет разрисовывать стены в своей спальне. У нее работы — непочатый край. Крис некогда страдать. И так проходит пара месяцев. Крис все еще злится и ненавидит себя. Она умоляет все живое закончить ее существование, но ничего не происходит. А закончить все самой у нее просто рука не поднимается. На силе ненависти она наконец-то заканчивает ремонт. Все стены окрашены, вся лепнина готова. Все потолки отрисованы бирюзой и золотом… Кристину постепенно отпускает. Она выдыхает, успокаивается. Забывает человека напротив. Теперь он для нее — лишь ненужная тень. Еще одно воспоминание. Еще одно разбитое сердце. Мать стоит напротив и мерзко усмехается.  — Я же говорила тебе, Кристиночка. — Она тянет костлявые руки к её шее, но не касается ее, опускает пальцы на плечи, сдавливая до боли. — Никому нельзя доверять. Только мама тебя любит. Только мама будет о тебе заботиться. Вернись к маме, Кристиночка. Мама хочет, чтобы бы была рядом! Кристина просыпается от собственного крика. Последнее, что она помнит — это объятья матери, которая пыталась буквально вдавить ее в себя. Она задыхается, царапает свое горло до тех пор, пока не понимает, что она дома, в безопасности. И матери рядом нет. Крис выдыхает и растирает саднящую шею и плетется в ванну. Где одного взгляда в зеркало хватает, чтобы начать страшно ругаться — она расцарапала шею до крови. Ненависть ко всему живому культивировалась в удвоенном размере. Звонок застал ее в ванной. Кристина вздыхает и видит в этом уже какое-то проклятье — слишком часто ей звонят, когда она хочет расслабиться. — Да, Гриш, какими судьбами? — Что делаешь сегодня вечером? — Он звучит взволнованно и зло. У него опять какие-то проблемы, которые придется решать ей. Ее мнения в этом вопросе, конечно же, никто не спросит. — Ну видимо решаю какие-то твои проблемы, не иначе. — Кристина устало вздыхает. Мыльный пузырек на ее коленке лопается, и Кристине кажется, что это было ее терпение. Она уже просто не вывозит решать чужие проблемы. Кто бы решил ее. — Крис, — Гриша слышит этот вздох. Он принимает его на свой счет и начинает нервно дышать в трубку. Кристина не переносила звуки дыхания, сердцебиения… Она ненавидела всю эту человеческую обыденность. Ее тошнило от звуков бьющегося человеческого сердца. — Не начинай, а? Ты же знаешь, что если бы я мог — я бы в жизни к тебе не обращался. — А вот это звучало обидно. Как же наша вековая дружба? Гриша давится собственными словами, но он прав — если бы была возможность — он бы не звонил ей. И Крис это прекрасно понимает. — Ладно, что у тебя там? Гриша шумно выдыхает в трубку. Кристину мелко передергивает от этого звука. — Друзья отца устраивают какой-то званый ужин в честь чего-то там, и мне обязательно там присутствовать, а если я приду без партнерши — они меня заживо освежуют своими дочурками. А я не смогу отбрехаться, ты же знаешь, что я только матом, а там так нельзя. — Крис впервые видела в уверенном начальнике оперов застенчивого парня, который боялся гнева папочки. Как мило. — И тем более, ты знаешь, как себя вести в таких местах, за тебя точно не придется волноваться и краснеть. — И во сколько? — Я заеду за тобой в шесть! — Гриша радуется, словно щенок, и сбрасывает трубку, а Кристина устало пялится на экран телефона. Гриша заедет в шесть. Сейчас два. Четырех часов явно мало, чтобы отгладить соответствующее платье. Кристина вздыхает, словно каторжник в меловой шахте. Она реально устала от этих цирковых представлений. Иногда с конями. Она набирает в грудь побольше воздуха и опускается в воду с головой, пытаясь хоть немного успокоить гневно бьющееся сердце. — Ты выглядишь… — Сногсшибательно, полагаю? — Кристина довольно усмехается, потому что да, за эти четыре часа она сделала из себя по меньшей мере королеву. По большей — богиню. — Сногсшибательно. Эта платье изумительно на тебе сидит! Ленка бы в жизни так образ не подобрала… — И Гриша прикусывает себе язык, понимая, что сболтнул лишнего. — Опять поругались? — он лишь раздраженно кивает. — Что на этот раз? — Знакомил ее с родителями. — Он сильнее сжимает кожу руля, что выдает его с головой, а Кристина удивленно приподнимает брови — ничего себе как повысился уровень их отношений. — Она мало того, что приперлась в шортах до самой жопы, так еще и умудрилась напиться перед родаками. Они, конечно, делали вид, что все нормально, но когда она наблевала на кота, мама не выдержала и выгнала ее из дома просто. Домой ее довез охранник, а я неделю ее видеть не мог. Собственно, я поэтому тебя и позвал — ты точно так не опозоришься. Кристина еле сдерживает смех. Быдловатость Лены из села на себе прочувствовал каждый, кто был с ней знаком. Девушку из деревни вытащить можно, а вот деревню из девушки… — А как у тебя дела? Как твой новый парень? — Во-первых, — раздраженно выдыхает она, — он не мой парень. А во-вторых, мы не связывались уже пару недель. — А почему ты сама не наберешь? — Потому что, Гриша, я проститутка. Я никогда не звоню сама. Всегда звонят мне. Звонить клиенту — обычное невежество и неуважение. — Но я думал, что вы вышли из рамок проститутка-клиент? — Я тоже. — Она отворачивается, обозначая, что разговор окончен. — Но видимо, ошибалась. Двери перед ним раскрывает симпатичный парень во фраке. Кристина дарит ему легкую благодарственную улыбку, от чего парень весь покрывается краской. — Пойдем, я представлю тебя своему отцу, как свою подругу. — Гриша возбужден и сильно нервничает, и это очень видно. На его фоне спокойная Кристина была словно Снежная королева, да еще и в своем глубоко синем платье. Она была похожа на айсберг, источала его уверенность и спокойствие. — Пап, привет! — Гриша начинает рассказывать что-то отцу, абсолютно не замечая его незаинтересованности. Аристарх Андреевич, один из главный судей города, не может оторвать своего взгляда от Кристины. Она улыбается ему в ответ. — Это, кстати, моя старая подруга — Кристина. Они знакомы. — Приятно познакомиться, — Кристина обожала эту игру в незнайку. Обожала взгляд мужчины на себе. Обожала всю эту воистину дорамную ситуацию. — Приятно познакомиться, Кристиночка. — Он аккуратно целует ее руку и опускает, поворачиваясь к жене. Они очень давно знакомы. Но никто не замечает их переглядываний. Все слишком суетятся на этом странном торжестве. — Кстати, Гриш, а в честь чего банкет? — А, точно, забыл сказать: сегодня празднуется помолвка детей двух глав чего-то там. Я не вникал. Но это повод нам с тобой немного повеселиться и даже потанцевать. Крис почему-то прошибает холодный пот. Холодный, страшный пот того, что это может быть он. Она во всех видела его. Но Крис улыбается. Натягивает улыбку на кости черепа и принимает из рук Гриши бокал. Она на работе. Сегодня ее в очередной раз сняли. Надо соответствовать. Вечеринка тянется скучным никому не нужным торжеством: все знакомятся, общаются, налаживают связи. Крис прикладывалась ко второму бокалу и совсем не чувствовала вкуса. Она хотела убраться отсюда как можно скорее, но Гриша обещал, что отвезет ее домой сразу после того, как появятся главные гости. И они, черт их раздери, не заставили себя долго ждать. Кристина цепенеет, когда объявляют, что почти молодожены и их родители прибыли. Она, словно охотничья собака, направляет взгляд в сторону входа и замирает от неожиданности, потому что понимает, что это — он. Крис правда не знает, как это поняла. Просто все было его: осанка, силуэт, размер плеч… Все это было тем, что она так упорно запоминала все их вечера вместе. И даже туфли были теми же. Она узнала все в нем. А потом он заговорил. Если бы она могла — она бы упала прямо здесь. Как чертова русалочка рассыпалась бы пеной морской, потому что голос, его проклятый голос, поставил все на места! Но Кристина улыбалась. Поднимала бокал. И пила большими глотками. А на душе… А на душе у Крис горело все адским пламенем, добивая все святое, что там было. Сердце, посаженное на поводок, разбилось в мелкие осколки, которые кто-то вряд-ли когда-нибудь соберёт. Она мочит пересохшие губы вином. Ужасно кислым, невкусным вином и… Жених на потеху публике довольно целует невесту. Чпок. Ее губы расходятся в сладкой нёге. — Что это было? — Гриша оборачивается на звук, и натыкается на холодную улыбку Кристины. Гриша никогда никому в этом не признается, но в ту секунду он был готов бежать от нее на край света, лишь бы не видеть этого дикого выражения на её лице. — Возможно, с этим звуком разрывается сердце. Но это не точно. — Надменность в голосе Крис пугает его еще сильнее. Она будто надевает на себя маску той, кого Гриша еще никогда не видел. И от этой новой, незнакомой Кристины можно было ждать чего угодно. — Прости, Гриш. Но скорее всего, сегодня будет очень весело. Крис сама не понимает, что с ней происходит. Она сама не понимает, откуда в ней эта всепоглощающая пропасть, которая, на удивление, почему-то успокаивает. Которая дает ей силы двигаться. Крис срочно надо покурить, иначе она разнесет этот зал подчистую. Она рассекает толпу, пытаясь пробраться на балкон, потому что разодранную утром шею нещадно саднило. Ей нужен был глоток свежего воздуха. И Крис сама не замечает, как задевает плечом какую-то женщину. Она надменно шипит, обзывая Крис никчемной простолюдинкой и, даже не взглянув ей в лицо, уходит. К невесте. А Крис словно кипятком ошпарили. Она смотрела, как женщина подходит к паре, как нежно улыбается жениху и как незаметно поправляет корсет платья невесте. Кристина смотрела, как ее мать желает счастья своей дочери и ее жениху. Кристине выбили весь воздух из легких. Она стоит посреди зала и пялится на свой ночной кошмар, не в силах сдвинуться с места. Она даже не замечает, как оказывается на балконе. Приходит в себя лишь когда сигарета настойчиво тычется ей в губы.  — Вы же знаете, что я не особо курю. — Но сейчас вид у тебя такой, словно ты увидела призрака. — Хуже, Аристарх Андреевич, — она усмехается, все-таки затягиваясь. Его сигареты всегда были для нее слишком тяжелыми, но альтернативы особо не было. — Я увидела свою мать. — Мать невесты? — Неверяще переспрашивает он, но, видя как трясет Кристину, не лезет дальше, чем она может себе позволить. — Вот это да, Кристиночка. Вот это приключения. Получается, после того, как ты сбежала от нее, она себе еще одну родила? Вот это приколы. По крайней мере, она исполнила свою идиотскую странную мечту. Мне кажется, она детей штампует только для этого. Кристина ничего не отвечает. Она докуривает сигарету, выбрасывает ее в окно и смотрит на одного из своих самых любимых клиентов. — Аристарх Андреевич, вызовете мне машину? Хочу поздравить жениха и невесту и уехать домой. Все эти приемы до ужаса утомительны! — Мужчина лишь усмехается на ее игривый тон и достает телефон. — Не боишься опозорить моего сыночка? — Хуже, чем его девушка, я точно не сделаю. Аристарх Андреевич заливается громким грудным смехом, а Кристина исчезает в зале. Сегодня будет грандиозный вечер. Бокалы из чистого хрусталя стоят красивым водопадом. Кристина уже минуту пялится на стекло и пузырьки внутри, озадаченно дергая рукой. Какой же тост сказать поинтереснее? Как же поразить всех своих эрудицией и умом? Как бы покрасивее испортить этот чудесный приторный вечерочек? На губы Крис наворачивает улыбка, когда весь зал начинает скандировать «Горько». Все так воодушевлены. Высшее, мать его, общество, а на деле — те же свиньи с деревенских свадеб. Крис ждет, когда их губы соприкоснутся, и вытягивает из сложной длинной конструкции фужер с вином. Она надеялась, что хоть оно будет сладким. Звон застигает их врасплох. Все мечутся взглядом, ища, откуда доносился этот загробный шум, и взгляды перекрещиваются на Крис. Наконец-то она привлекла его внимание. Наконец-то мать смотрит на нее. — Ой, как неловко! — Ее тон игрив и вызывающ. Кристина была военачальником ее собственной маленькой войны. Она ее начала, она ее провела, и она же ее сейчас и закончит. — Жених вызывает проституток. — Зал наполнен гробовой тишиной. Они все смотрят на нее. Кристина купается в их всеобъемлющем внимании. Ей нравится. Она в восторге. Кристина наконец-то нашла себя. — Мать невесты двадцать лет назад лишили родительских прав за издевательства и жестокое обращение с ребенком. Платье у невесты с закрытыми рукавами скорее всего от того, что любимая мамочка мудохает ее в кровавые сопли каждый божий день. — Кристина упивается их слезами. Упивается тем, как он хватает свою невесту за руку и задирает рукав по самый локоть, натыкаясь там на фиолетовые кровоподтеки и старые шрамы. Упивается тем, как бледнеет её мать, во все глаза смотря и узнавая ее. Она видит, как женщина побелевшими губами выводит беззвучное «Кристина» и задыхается от восторга. Кристина выиграла эту войну. — Хорошей свадьбы. И Кристина издает сладкое «чпок» губами. Этим она ставит точку, проходя прямо по стеклу, раздавливая его в мелкую крошку. — Надеюсь, вы будете жить недолго и несчастливо. Крис исчезает. Она не берет трубки ни от того человека, ни от Гриши, ни от кого. Она выкидывает старую, нерабочую симку, где были всего-то пять номеров и покупает новую. Крис дышит полной грудью. Она звонит старым друзьям, чтобы сообщить, что у нее новый номер, соглашается на встречу и счастливо танцует в невесом халатике по коридору. Кристина довольна. Кристина счастлива. Кристине кажется, что она наконец-то нашла правильную себя. — Кристина Олеговна, к вами гости. — Впусти. Она готовилась к встрече со старыми друзьями, заранее притащив в зал пару любимых Сашей бутылок вина. Она нарезала закусок, достала фрукты. Ей было хорошо и приятно на душе. Ни что так не поднимает настроение, как чужая испорченная жизнь. Звонок в дверь не становится неожиданностью, она открывает и, привалившись к косяку, радостно улыбается: — Здорово, конченный!