Белые орхидеи

      Ярко-алое зарево было обычным делом в Суне. Лучи закатного солнца облепляли пески, низкие дома и лица прохожих людей. Это было бы красиво, даже живописно, если бы так сильно не напоминало море крови, топившее всё вокруг. Если бы не напоминало, что почти весь этот песок был пропитан кровью жителей деревни и их врагов. Темари ненавидела смотреть на закаты в Суне.       Она честно потеряла счёт дням, неделям, месяцам. Бесконечные миссии, бесконечные отчеты, бесконечная пустыня и ни одной дельной мысли в голове. С тех пор, как Гаара стал Кадзекаге, Темари пообещала себе, что будет за его спиной всю жизнь, прикрывать тыл и выполнять всю грязную работу — ей не впервые пачкать руки в крови врагов. Вышколенная изнурительными тренировками и палящим солнцем, она не знала, что такое — расслабиться и спать больше трёх часов в сутки. Когда Канкуро и Гаара задали ей вопрос о планах на будущее, Темари хлопала глазами, не понимая сути. Ведь вся её жизнь ясна как на ладони — она до последнего вздоха будет биться ради них и своей деревни. Она похоронит себя в миссиях. Она будет сражаться за право своего брата стать лучшим правителем в истории Суны. Она будет не спать, чтобы остальные спали спокойно. Она будет изматывать себя до последней капли крови, чтобы у детей песка было светлое будущее, была другая жизнь. Темари не знала какая точно, но чтобы крови там было меньше. Поэтому на вопрос она не отвечает, а лишь просит о следующей миссии. Гаара и Канкуро больше никогда не поднимали эту тему.       Когда Темари узнаёт, что ей нужно снова вытаскивать из дерьма коноховцев, которые гонятся за своим призрачным «другом», она лишь выдаёт небольшой вздох раздражения. Если бы она не видела дитя Учиху своими собственными глазами несколько лет назад, то подумала бы, что он выдуманный, а эти двое просто сошли с ума. Она летит по деревьям к ним навстречу, думая лишь о том, что в стране Огня закаты такие же кровавые. Темари ненавидит смотреть на закаты в любой точке мира.       Прибыв на место, песчаная девочка без лишних вопросов намертво сносит ветром кучку каких-то монстров, отдалённо напоминающих живых людей — наверняка результаты экспериментов змея-искусителя. И в тот же момент убивает метким броском четырёх кунаев притаившегося за деревом человека, который этими полулюдьми руководил. В ответ Темари получает только крики бешеного блондина, причитающего, что только у убитого можно было узнать местоположение логова Орочимару, лежащую без чувств Сакуру и ничего не выражающий взгляд одинокого глаза Какаши-сенсея. Она лишь пожимает плечами и говорит, что ей надо сопроводить их в Коноху.       Дорога до деревни Листа долгая, молчаливая и очень солнечная. Идут они медленно, потому что Наруто на руках несёт ослабевшую Сакуру. Темари косится, раздражается, но молчит. Ей бы сейчас обратно, в родные пески, ловить местных разбойников и спасать детей от чёртовых торговцев людьми, а не возиться с теми, кто бегает за вечно уходящим Учихой вместо того, чтобы защищать тех, кто рядом. Неужели этот сумасбродный Наруто готов пожертвовать теми, кто с ним сражается бок о бок, чтобы вернуть того, кто сам возвращаться не хочет? Темари от негодования щёлкает языком. У них в Суне размениваться жизнями равно преступлению. Сбежавший товарищ равно предатель, отступник и дезертир. А вывернутые наизнанку чувства и эмоции равно погибель.       Когда солнце клонится к краю мира, Какаши-сенсей останавливается и объявляет о привале. Наруто валится с ног, Сакура хрипит и тут же засыпает прямо на земле. Глубокой ночью Темари остаётся бодрствовать одна, сторожить чужой сон, как ей и пристало. Во сне лицо Узумаки кривится, хмурится, а полосы на лице кажутся шрамами от ножевых ранений. Темари дёргает плечами от прошедших по спине холодных, липких мурашек — ей никогда не снилось ничего, только лишь всеобъемлющий мрак. — Приляг, поспи, я останусь сторожить, — голос сенсея Какаши неприятно разрывает тишину, в которой Темари уже растворялась. Дзёнин привстал со своего места, открывая лицо догорающему костру. Лохматые белые волосы, яркий, неприкрытый протектором шрам и вечная маска. Песчаная девочка никогда не знала, что за человек Хатаке Какаши. В его взгляде читалась лишь вечная скука и усталость, как будто он нёс в себе всё бремя человечества. — Я могу не спать сутками, так что лучше отдыхайте сами, Какаши-сенсей, — её собственный голос в этой тишине кажется ещё более неуместным, и Темари морщится от этого ощущения. Хатаке поднимает глаза от тлеющих углей на неё. Она вся — одна напряжённая тетива лука, без единой эмоции в глазах, с обескровленными губами и еле заметной складкой меж бровей. Девочка, выросшая в пустыне. Девочка, которая, кажется, родилась сразу взрослой. Сколько битв она прошла? Скольких людей убила, несмотря на их мольбы? Сколько товарищей потеряла на поле боя? Любила она когда-нибудь? Или даже так — была ли она вообще любима? Что если она такая же, каким когда-то был он? В плену обязанностей и ответственности, без возможности разорвать этот бесконечный круг, потому что она — солдат, она — рыцарь, вынужденная играть второстепенную роль в чьей-то чужой жизни. Рисковать своей и оставаться бесстрашной. — В таком случае, доброй ночи, Темари, — Хатаке не видит смысла спорить с ней и ложится обратно, успев подумать, прежде чем снова провалиться в короткий сон, что песчаной девочке всего семнадцать лет, а она, кажется, уже не хочет жить в этом мире.       Утро застаёт всех врасплох. Темари силится вспомнить, о чём она думала всю ночь, но в голове всплыли лишь голоса — Какаши-сенсея и её собственный, которые так неприятно отдавались эхом в идеальной тишине. Сакура может идти сама, немного хромая и морщась от боли, но сама. Наруто хлопочет вокруг, создавая шум из ничего — отличительная суперспособность (и что только Гаара в нём нашел?). Хатаке жестом приказывает выступать в путь.       Темари идёт впереди всех, с прямой спиной, с тяжёлой поступью, источая вокруг себя напряжение — она всегда готова напасть и убить. Хатаке щурит глаз и думает, что этот мир породил так много сломанных детей — вот она, идёт впереди с веером наперевес, одна из сотен тысяч таких же. Ведь он сам — сломанный ребёнок, которого починили только недавно другие дети. Вот эти дети, что сейчас мечтают спасти своего исчезающего во тьме друга. Чистая, лучезарная Сакура и этот невероятный сгусток человеческой энергии, веры и силы — Узумаки Наруто. Рядом с ними Темари кажется бесчувственной машиной для убийств, а не цельным человеком.       Какаши только успел почуять чужую чакру, как девичья фигура, идущая впереди, исчезла в деревьях. Хатаке не понимал, куда идти, куда она пропала и как вообще успела почувствовать врага. Спустя пару минут Темари появляется на дороге немного позади них: с раскрытым веером, двумя кунаями в ноге и горькой усмешкой победы. У Какаши всего на секунду стынет кровь — в её взгляде ни намёка на жизнь, с её лица на мир смотрят пустые, мёртвые глаза.       Второй день пути подходит к концу, Темари идёт с перевязанной ногой, к которой она никого не подпустила — сама достала из поясной сумки бинты, сама умело, быстрым движением, перевязала бедро и пошла дальше, даже ни разу не издав звука боли. Наруто и Сакура лишь пожимают плечами, хмыкают в неодобрении — мол что за геройство, не принимать помощь товарищей, и через минуту успешно об этом забывают. В их головах нет места для мыслей о песчаной девочке — у них своя драма, которой нет конца и края. Солнце садится медленно, скрываясь за верхушками деревьев, которые уже окрасились его алым светом. Темари видит лишь кровь и её чуть ли не выворачивает от этого зрелища. Она ненавидит закаты — они похожи на конец света.       Последняя ночь в пути до Конохи кажется особенно долгой, особенно тёмной и особенно тихой. Темари тушит костёр, когда все уже давно спят, чтобы тишина была звенящей, чтобы она поглотила её, не оставляя ни единой мысли в голове. Она не помнит, сколько времени прошло, когда чувствует, что один из путников не спит. Какаши-сенсей лежит на боку и смотрит на неё. Скорее всего не видит, просто различает силуэт — нынче даже луна и звёзды не вышли на небо. Темари различает только блёклый свет глаз — протектора снова нет. Шаринган кажется ей какой-то шуткой, таким неуместным на лице сенсея он был. Она продолжает молчать и впервые за ночь осознаёт родившуюся в её опалённом мозгу мысль — а сможет ли её напугать гендзюцу шарингана? Чего она вообще боится? Мозг отторгает эту мысль с такой же невероятной скоростью, с которой он её породил. Темари вздрагивает, когда снова слышит голос Какаши-сенсея. Тишина опять разрезана клинком. — На этот раз настаиваю — поспи, я подежурю, — Хатаке присаживается в полной темноте, подумывая снова развести костёр. — Я не хочу спать, Какаши-сенсей, — Темари и правда совершенно не хочет, одновременно вспоминая, когда она вообще последний раз закрывала глаза больше, чем на секунду. И не вспомнила.       Хатаке одной мелкой искрой молнии снова зажигает костёр. И у него сердце впервые сжимается до размеров атома. Вот оно — дитя войны. Сидит перед ним, смотря куда-то вдаль и в то же время не видя ничего. Вместо румянца на лице — царапины и ссадины. Вместо улыбки — плотно сжатые бледные губы. И эти пустые, мёртвые глаза. Какаши вспоминает себя — ему тоже часто говорили, что в его взгляде нет жизни. Как будто он уже не здесь душой, а только телом, которое выносит все и безотказно выполняет миссии. И только Гай сказал ему однажды, невзначай, просто бросил мимоходом совсем недавно: «Я вижу силу юности в твоём взгляде!». Он наконец нашёл то, ради чего стоит существовать. — Вы зря им потакаете, — даже голос у Темари какой-то бесцветный, как будто не её вовсе. — Давно пора бы сказать им, что он не вернётся. И в погоне за ним они потеряют тех, кто рядом, а может и самих себя. — Я не имею никакого права отнимать их надежды, — Хатаке поворачивает голову в сторону своих учеников, которые мирно сопят на траве. — Моё дело — быть рядом даже если каждый от них отвернётся.       Темари ничего не отвечает. Ей не понять — она и не старается вовсе. Песчаная девочка ложится на траву — она немного покалывает лицо, но это не страшно. И как только тишина, нарушаемая лишь треском костра, становится приемлемой, её разрывает голос Какаши-сенсея. — Постарайся жить ради братьев, находясь рядом с ними, а не искать смерть на поле боя, — он выдыхает эти слова в ночную глушь. — Ты думаешь сейчас, что живёшь ради них, но на самом деле ты просто хочешь за них умереть.       И в этот самый момент у Темари, кажется, рвётся внутри что-то совсем тонкое, словно паутинка, оплетающая сердце. Одинокая слеза медленно стекает на траву.       Они добираются до Конохи в полдень. Темари молча бросает троих шиноби у ворот и летит в сторону башни — отправить отчёт брату, что его бесценный друг цел, невредим и снова дома. И что она снова справилась с миссией. Темари останавливается в каком-то мелком гостевом доме — лишь на пару часов: только выстирать одежду, смыть с себя кровь и перевязать бинты на бедре. Когда она уже готова выходить в путь, буквально из воздуха рядом появляется Какаши-сенсей. Темари не останавливается, идя ровным шагом к выходу из деревни. — Госпожа Хокаге настаивает располагать её гостеприимством и остаться до утра, дорога предстоит долгая, — Хатаке ненавязчиво, почти бесшумно идёт следом, чуть позади. — Я не останусь, спасибо, — Темари не поворачивает головы в его сторону — боится согласиться. Боится остаться и попросить его рассказать, как жить дальше, как перестать искать смерть, как оставаться рядом, если она была рождена уходить и убивать ради других. Как найти то, ради чего стоит жить. Ведь тогда у костра, когда взгляд Какаши-сенсея упал на его учеников, Темари увидела, точнее даже почувствовала, что он нашёл себя в этих детях. Он не ищет смерть в миссиях, он просто рядом с ними, чтобы поддержать, когда никто поддерживать не сможет, не будет и не захочет.       Темари уходит. Ворота уже позади, а тень Хатаке Какаши уже давно пропала. Её ждёт Суна с кровавыми закатами и новыми миссиями. Ей в Конохе не место. Когда она добирается до родной деревни, первым делом пишет отчёт о проведённой миссии, а через час приходит к брату и просит новую. Гаара лишь молча подаёт ей бумагу. Темари смотрит на брата пристальней обычного, но остаться не хочет, даже поговорить, и просто бежит быстрее к новым врагам, пока солнце не село, обагряя в своих лучах всё в округе.

***

      Когда Темари получает миссию в стране Огня всё с теми же шиноби Конохи, ей впервые хочется отказаться. Но она останавливает себя прежде, чем сказать Гааре, что не пойдёт.       Бешеный блондин рвёт и мечет, разбрасывая толпы каких-то отморозков, Сакура бросает кунаи, иногда позволяя себе немного растрясти землю, а Какаши-сенсей выпускает электрические заряды из рук. Веер Темари просто режет врагов пополам. У них уходит минут десять, чтобы закончить с делом, и песчаная девочка не понимает, зачем она вообще была тут нужна. А потом понимает — Наруто и Какаши-сенсей изранены почти до самых костей. Сакура сжимает зубы и зелёным свечением снимает их боль, но даже её сил не хватает — учитель и ученик лежат практически без чувств. — Помоги, — голос у Сакуры даже не просящий, а просто… приказной. И Темари помогает. Пока розоволосая девочка перевязывает разорванное плечо блондина, она сама резкими движениями затягивает раны на руках великого копирующего ниндзя. У него в боку глубокая прорезь, в которой уже нет крови благодаря стараниям Сакуры, но Темари всё равно морщится — она ненавидит раны. Когда убивает — никогда не смотрит на жертв, отбрасывая их потоком ветра куда подальше и видит лишь их красную-красную кровь на земле.       Хатаке смотрит на небо и старается изо всех сил не думать о боли, которая иглами впивается в руки и тело. Руки Темари совсем не нежные, так даже лучше. Там, на поле боя, его всего на секунду пронзила мысль, что он может умереть. Вот так вот. Просто в короткий миг. Он впервые почувствовал липкий страх смерти, который холодит сердце. Надо же — он и правда хочет жить. Ведь они не перенесут его смерти, они уже привыкли, что их сенсей всегда рядом и никуда не денется. Какаши медленно поворачивает голову туда, где сидит Сакура, держа Наруто за руку. — В чём разница между желанием жить ради кого-то и желанием умереть за кого-то? — Темари заканчивает с перевязкой и теперь пристально смотрит на Хатаке, ожидая этого ответа как казни.       Она боялась спрашивать об этом. Боялась, что ответ ей ничем не поможет. Какаши смотрит ей в глаза, как будто ищет там что-то. А Темари ничего не скрывает — читай, смотри, пойми же наконец, что не так со мной, ведь я ничего не понимаю. А ей и открывать то совсем нечего. — Разница в том, что нужно бороться за жизнь ради тех, за кого стоит умереть, а не умирать за тех, ради кого стоит жить. Когда ты умрёшь, будут скорбеть те, кто хотел, чтобы ты была рядом. Это будет их боль — не твоя.       Темари сидит рядом с ним, не шевелясь. Взгляд такой же пустой и мёртвый. Руки сжаты в кулаки до побелевших костяшек, а складочка меж бровей стала ещё заметней. У Хатаке всего лишь на миг проскользнула слабость — её хотелось обнять, она сейчас казалась потерянной в этом мире, слабой, безвольной и он заметил — у неё в глазах появился страх. Это было странное, почти невесомое чувство, которое висело в воздухе, витало между ними. Он её понимал. Понимал, что даже братья не могут вернуть ей желание оставаться в этом мире, выйти из пучины крови, в которой она намеренно себя топит, хоть и не выносит её вида — он заметил.       Темари повторяет его слова у себя в голове уже сотый раз. Ей страшно. Впервые страшно. Её мир сейчас рассыпается на миллионы осколков, в каждом из которых она видит кровь и умирающих товарищей по оружию. — Я ищу смерти каждый день в миссиях, потому что боюсь, что умру не первой. Я не выдержу смерти братьев. Наверно, это даже эгоистично. Потому что вы правы — когда человек умирает, это не его боль. Это будет боль близких.       Она падает ему на плечо и рыдает. Беззвучно, отчаянно, выпуская в этих слезах всю усталость и боль утрат. Сломанный ребёнок, дитя войны. И Какаши не двигается. Впитывает её слёзы своей чёрной водолазкой, зная, что тут слова лишние. Она — солдат на поле боя, в которое она совсем не вписывается. Она должна была вырасти пригретой у семейного очага, она должна была впервые полюбить всем сердцем, наперерез родителям сбегать на короткие свидания, любоваться закатом, поознать сладую боль расставания и первые девичьи слёзы. Но она здесь. Рыдает на плече чужого раненого сенсея после очередной битвы. А битвам этим нет конца и края. Свои первые шаги Темари делала уже с кунаем в руках.       До самой Конохи песчаная девочка больше не проронила ни слова и не смотрела в глаза никому. У ворот она снова бросает их с бешеной скоростью, а Какаши смотрит ей вслед долго-долго.

***

      Война приходит в их мир без стука. Просто так. Без предупреждения. И Темари рвётся на самую передовую, вся перепачканная землёй и чужой кровью, думая о том, что это будет её последняя битва. И не важно что дальше — жизнь или смерть. В её голове набатом звучат слова Какаши Хатаке — она всё поняла, а перед глазами его лицо, умоляющее найти в себе силы и желание жить. Он хочет исправить этот мир, хочет показать сломанным детям, что умереть они ещё успеют, а жизнь стоит того, чтобы потерпеть боли и лишения. Темари только успела это понять, когда весь мир снова заполыхал в пожарах бессмысленной жестокой войны.       Она замечает Какаши-сенсея случайно. Просто на периферии её зрения, где-то недалеко — сверкают молнии его райкири. И ей хочется закричать во всё горло, чтобы он услышал — его слова её спасли. Тогда на его плече со слезами вышла боль предыдущей войны, а этой она не даст себя сломить. Темари рвётся в его сторону, расчищая веером себе путь.       Хатаке замечает её быстро. Она стремительна, сильна и даже немного жестока. Когда она пробирается сквозь врагов в его сторону, он кричит ей остановиться, но она его не слышит. Он видит её глаза — они другие, они синие, бездонные и больше в них нет смертельной пустоты. Как странно, но вот он — Какаши Хатаке улыбается посреди кровавого месива войны, потому что одно сломанное дитя, так похожее на него, обрело смысл жить и бороться за эту жизнь во что бы то ни стало.       Темари останавливается, чтобы снова поймать взглядом цель — дзёнина скрытой деревни Листа. Ей нужно задать последний вопрос, чтобы больше не сомневаться ни в чём, чтобы точно знать, что эта война не оставит такой же след. Что ей не придётся прятаться от боли за стеной бесконечных миссий. Она видит его глаза, шаринган всё ещё кажется таким неуместным на его лице. Какаши Хатаке смотрит на неё, и она видит в его взгляде понимание и что-то ещё — то самое, неуловимое, когда она рыдала на его плече. Темари кричит его имя, но её голос тонет во взрывной волне. Её отбрасывает на десятки метров. Последнее, что она помнит — раскрытые от ужаса глаза Какаши-сенсея.

***

      Яркий белый свет проходил даже сквозь плотно сжатые веки. Если это был загробный мир, Темари он уже не нравился. Когда она открыла глаза, то увидела знакомые лампы. Она в палате больницы в родной деревне. Темари резко поднимается — война. Сейчас идёт война, а она тут в чистой койке с белоснежными простынями. Боль пронизывает всё её тело. Где все? Где Гаара? Где Канкуро? Где чёртов Какаши-сенсей, которому она не успела задать свой последний вопрос? У своего стола она видит две белых орхидеи в вазе. Медленно поднявшись с койки, она видит, что все её ноги и левая рука до самого плеча перевязаны бинтами. Ходить может — и то ладно. В одной длинной белоснежной больничной майке она выходит в пустой коридор. Дойдя до лестницы, она слышит внизу голоса. Много голосов. У неё в голове паника — ей нужно знать, где братья, ей нужно вернуться на поле боя. Внизу пациенты с детьми, несколько медсестер и врачей. Одна из них замечает Темари, округляет глаза в праведном ужасе и бежит ей на встречу. — Госпожа Темари! Вам нужно лежать! Я вас провожу обратно в палату, — медсестра в жёлтой форме суетится, подхватывает её под руки и почти волоком тащит обратно. — Где мои братья? Что с войной? Где сейчас битвы? — Темари не силится упираться, потому что у неё просто не получается — марш-бросок от койки до нижнего этажа дал о себе знать. — Темари-сан, война кончилась уже как два месяца назад, мы уже не надеялись, что вы очнётесь, — медсестра доносит на себе тело песчаной девочки до койки. — Я сообщу вашим братьям, что вы проснулись.       Она выпархивает из палаты со скоростью гепарда и исчезает в больничном коридоре. Темари опирается на подушки и прикрывает глаза. Какая ирония судьбы: она наконец нашла смысл жить в этом мире, и впервые оказалась на самом краю смерти, где дальше — уже нет ничего впереди, даже надежды. Темари даже немного про себя усмехается — она пролежала без сознания два месяца. Как раз, наверно, столько времени не хватало её организму, чтобы прийти наконец в себя.       Когда она слышит в коридоре торопливые шаги, её сердце начинается колотиться быстрее. Вот оно — то, что отмеряет жизнь. Она сейчас это ясно чувствует — удары крохотного сердца о грудную клетку. И это чувство невероятно. Гаара и Канкуро врываются в палату песчаным вихрем. Абсолютно такие же, не изменившиеся, разве что с парой новых тонких морщинок. Когда Темари им улыбается со слезами на глазах, братьям, кажется, что это сон — они никогда не видели, как их сестра улыбалась от счастья.

***

      Спустя неделю она уже ходит самостоятельно без каких-либо сложностей. Кожа на ногах и левой руке теперь вся в шрамах от осколков, а некоторые раны так и не зажили до сих пор, иногда мелко сочась алой жидкостью, но Темари на это плевать. Она забирает домой две почему-то совсем не увядающие белые орхидеи и ставит на самом видном месте. Война унесла множество жизней, но могла бы и больше. Надо же, бешеный блондин с полосами-шрамами на лице спас весь мир. А их вечно уходящий друг вернулся в родные пенаты. Темари не спросила ни разу про него. Боялась услышать страшные слова.       Спустя две недели она получает награду страны за проявленное геройство в войне. Темари больше не боится плакать. Со слезами уходит боль потерь. У мемориала героям в центре деревни она стоит долго-долго, пуская слезу за каждого, кто не вернулся с поля битвы домой. И в тот день впервые любуется закатом над Суной.       Спустя три недели она получает миссию в Конохе. Какую-то совершенно глупую, суть которой не смог объяснить даже Гаара, просто разводя руки в жесте мол ничего не могу поделать, поезжай уже быстрее. И Темари сама не замечает, как она туда рвётся на всех парах, забыв, что ей всё ещё надо быть немного осторожной с ногами и рукой, раны на которых не зажили ещё до самого конца.       В Конохе она летит по улицам, высматривая знакомый силуэт, но нигде его не видит. До самого дворца Хокаге она не встречает его нигде и совсем чуть-чуть досадует. Она влетает в кабинет без стука и застывает на том самом месте, крепко держа ручку двери. Лохматые белые волосы, вечная маска, шрам на левом глазу и… никакого шарингана. Просто глаза, в которых выражение скуки не поменялось даже с её приходом.       Темари молчит и смотрит. Хатаке видит в её глазах всё — еле прикрываемую радость, смятение, удивление и непонимание. Её глаза больше не пустые, не мёртвые, и он опять давит в себе мимолётный порыв обнять её. На сей раз потому, что просто хочется, а не потому что хочется защитить. Какаши поднимается со стула, шарит руками где-то в складках плаща и достаёт бинты. Кивком головы указывая на диван возле стены, Какаши садится сам и ждёт, когда она сядет рядом. И только тогда Темари замечает, что на её левой руке бинты в пятнах крови — всё-таки слишком торопилась, позабыв об осторожности.       Хатаке всё так же молча развязывает бинты, аккуратно сбрасывая их на пол. Темари боится нарушить эту тишину. Она всегда любила тишину. А Какаши только и думает, что сейчас бинтов хватит. Точно хватит. Не как тогда на поле боя, когда она лежала у него в руках вся в крови, уже в своей, а не в чужой, а бинты становились алыми за секунду. Когда он кричал в её бледные губы, чтобы она не смела умирать. — Как защитить близких, если не умирать за них? — Темари летела сюда за этим — за ответом на свой последний вопрос, она только получит ответ и приступит к миссии, честно.       Какаши молчит. Осталось немного довязать бинты. Еще семь оборотов вокруг руки и всё, дело с концом. И он отпустит её в мир, который наверняка покорит её сердце. Надо же, он починил сломанного ребёнка войны. — Твоя любовь и забота — это и есть их защита, Темари, — Какаши завязывает концы бинта аккуратным узелком, встаёт с дивана, выбрасывает по пути перепачканные кровью бинты и садится обратно на свой стул.       Темари прикрывает глаза и ей хочется смеяться, но выходит только полузадушенный всхлип — она совсем отвыкла от этого звука. Он — теперь Хокаге чужой деревни. Тот, кто подарил ей надежду, что всё может ещё образуется. Что искать смерть — вовсе не выход. А она всего лишь девочка из деревни Песка, у которой теперь впереди не маячит кровавый закат жизни, а лишь светлый, дарящий надежды рассвет. — Так что за миссия? — Темари встаёт перед столом Хокаге. — Присутствие на празднике в честь моего назначения на пост Хокаге, — Какаши бросает в воздух и садится за бумаги, всем видом показывая, что разговор окончен.       У Темари не находится слов на сие заявление, и она просто молча выходит из дворца Хокаге с еле заметной улыбкой и подрагивающими руками, совершенно не зная, что делать и думать. А Какаши Хатаке в этот самый момент бросает ручку на стол, откидывается на спинку стула и тяжело вздыхает. Ему раньше казалось, что он способен только разрушать чужие жизни, но, кажется, сейчас он помог отстроить песчаной девочке новый мир, в котором она уже не будет искать смерть.       Празднество проходит громко, с фейерверками и дифирамбами в честь нового Хокаге. Темари слепит глаза от этих красок. Она и подумать в жизни не могла, что бывает столько цветов. Что красный может быть совсем не похожим на стынущую в земле кровь. И сейчас у неё получается смеяться. Робко, несмело, но зато искренне. Она ловит взгляд цепких глаз с вершины балкона дворца Хокаге. Какаши Хатаке не улыбается, но она впервые видит, что его взгляд не скучающий, а какой-то совсем другой. Темари не знает названия таким эмоциям и обещает себе спросить его когда-нибудь потом.       Темари решает выдвигаться сразу после праздника, в ночь. Она ещё не знает, какой отчёт писать об этой миссии, да и придётся ли вообще его писать. К воротам она идёт одна, и только их переступив, чувствует сзади выросшую из ниоткуда тень. — Я не хотел бы прощаться, — его голос в ночи звучит мягко, как поступь рыси, не режет слух, как раньше.       Темари останавливается, не поворачиваясь, и ждёт продолжения. Но Шестой Хокаге молчит, тоже остановившись рядом. Так рядом, что Темари чётко слышит его дыхание через маску. В воздухе витает нечто совершенно новое, это аромат облегчения от прошедшей войны, благодарность за спасённые жизни, запах свежих бинтов, цветов вишни и чего-то ещё — абсолютно неуловимого, но такого щекочущего. — Я знаю, что значат белые орхидеи*, — Темари говорит шёпотом, боясь спугнуть то самое неуловимое, и слышит, что дыхание через маску прекратилось. — 82 дня я надеялся, что ты не знаешь языка цветов, Темари, — Какаши эти слова выдыхает и исчезает за её спиной легким дуновением ветра.

***

      Спустя год до Темари долетают новости, что Какаши Хатаке официально передал свой пост Узумаки Наруто, и отправился в кругосветное путешествие.       Спустя неделю Темари возвращается в свой дом после визита к брату и застывает на пороге, увидев в вазе на столе одну белую орхидею с запиской рядом.       Когда выходишь на улицу, окна тоже нужно запирать       Темари вылетает из дома как будто на крыльях, прихватив веер и записку. Гаара удивлён, когда она снова заявляется в его кабинет, и сходу говорит, что ей нужен отпуск на неопределённое время. Казекаге успевает только кивнуть, когда Темари подлетает к нему и заключает в неуклюжие объятия. А в следующий миг уже вылезает через окно его кабинета, бросив с улыбкой на губах, что стоило бы ему закрывать окна.       Темари добегает до ворот своей деревни за считанные минуты и видит лохматые белые волосы, никакого протектора, уже такой знакомый шрам, вечную маску и пронзительный взгляд чёрных глаз. — Вы задолжали мне ещё одиннадцать белых орхидей за каждый месяц ожидания, Хатаке Какаши.       Темари теперь любит алые закаты, потому что смотрит на них не одна.