Рыжие ходят первыми

      На черно-белом снимке в «Глоб энд Мэйл» Энн Ширли выглядела гораздо взрослее, чем в реальной жизни. Без задорного румянца. Без ненавистной рыжины на волосах.       — О тебе говорят на западе, Энн, — кивнула Марилла, перелистывая страницу с интервью. — Это уже можно считать всенародным признанием!       Громко фыркнув, Энн закатила глаза.       — Пресса сделала из меня сенсацию только потому, что я — девочка, — проворчала она, закинув ноги на подлокотник расшитого витиеватыми узорами кресла. — Разве это справедливо? Как будто девочки не могут делать все то же, что и мальчики! — Энн с трудом переводила дыхание. — И даже больше. Гораздо больше, Марилла! Знаете что? Я сама напишу об этом, — она встрепенулась в кресле, опустив ноги на пол. Глаза у нее лихорадочно искрились.       — Что ты имеешь в виду? — Марилла, оторвавшись от чтения, с подозрением взглянула на девочку.       — Я напишу статью о женщинах и пошлю ее в издательство. Пусть этот закостенелый мир наконец-то узнает о том, что женщина является самостоятельной личностью, а не придатком к мужчине! У нее есть собственные желания и стремления, о которых никто не знает лучше, чем она сама! — Энн торжествующе улыбнулась, сложив руки на груди. — У Чарли Слоана просто не было шансов.       Марилла со вздохом перевела насмешливый взгляд на Мэттью, задумчиво дымящего трубкой у распахнутой стеклянной двери, выходящей на балкон. Он откликнулся не сразу, но, заметив два обращенных к нему пристальных взгляда, в которых читался нетерпеливый призыв к ответу, он тут же прочистил горло, растерянно хлопая ресницами.       — А... — Мэттью осторожно покосился на Мариллу, а затем перевел взгляд на Энн, — кхм... Вообще-то... она права.       — Я не сомневалась, что ты так скажешь, — усмехнулась Марилла, покачав головой. — Ты всегда принимаешь ее сторону, что бы она ни натворила.       — Но я же ничего не сделала! — воскликнула Энн с возмущением.       — Напротив, ты сделала уже очень много, — Мэттью мягко улыбнулся ей, что тут же поумерило ее пыл. Она растерянно посмотрела на него.       — Правда?       — Это касается не только твоих успехов в шахматах. Ты появилась в нашей жизни и изменила ее на корню... Чему я безмерно рад. — Мэттью выдержал паузу, точно собираясь с мыслями, затем кивнул и снова зажал губами трубку. — Об этом не пишут в газетах, но для нас... для нас с Мариллой это значит гораздо больше.       Энн расплылась в счастливой улыбке и перевела взгляд на Мариллу, которая, свернув газету, с умилением смотрела на самых дорогих людей в ее жизни.       — Мэттью прав, — сказала она. — Прежде я не могла представить, что моя жизнь будет полна приключений... Но теперь я понимаю, что именно этого мне не хватало.       — Ох, — восторженно выдохнула Энн, — для меня так важно было услышать эти слова!       — Постарайся запомнить их на будущее, — с доброй усмешкой проговорила Марилла, потянувшись к девочке, чтобы ласково потрепать ее по коленке.       — Хорошо, — кивнула Энн, расслабившись. — Но статью я все же напишу... Для общего развития, — поспешно добавила она, заметив, как Марилла красноречиво поджала губы. — Было бы здорово, если бы и о других девочках, которые играют в шахматы, писали в газетах наравне с мужчинами.       — Что ж, — вздохнула Марилла — сопротивляться запалу Энн всегда было бесполезным занятием, — если это обойдется без призывов к революционному восстанию, то я поддерживаю тебя в этом вопросе.       — Даю слово, — прощебетала Энн, широко улыбнувшись, и развалилась в кресле, свесив голову вниз.       На потолке с золотистыми брызгами мерцающего света солнца, что приветливо заливалось в номер отеля, незримые пешки в боевой готовности вели сицилианскую защиту.

⦁

      — Нет-нет, это защита Каро-Канна. Для него она оказалась совершенно безнадежной.       В бальном зале отеля, в котором проходил турнир, царила суета. Энн сощурилась от света, когда обернулась к широкому окну, но изящно порхавшую над доской руку она заметила еще до того, когда поняла, кому она принадлежит.       На обложке «Шахматного обозрения» он выглядел весьма самоуверенно — Энн хорошо помнила этот выпуск, потому что тайком зачитывалась им в универмаге, пока продавец — деловитый пожилой мужчина, лицом напомнивший ей мопса, — не обнаружил ее за этим занятием и не выгнал прочь, узнав, что у нее нет денег, чтобы его купить.       Фотография всегда предлагает искаженную реальность, в которой человек является лишь отражением собственной мечты. Призраком, в существование которого заставишь поверить других.       Но жизнь, та, что не опечатана типографией на гладких, едко пахнущих страницах, смело выдаст твои слабые стороны, пока ты не спохватишься и не вспомнишь, что ты — Человек-С-Обложки и имя твое — Гилберт Блайт.       У него была спокойная, но живая мимика, бархатистый голос и вьющиеся темные волосы. Последнее все-таки укололо Энн где-то глубоко внутри — чемпиону Канады по шахматам досталось лучшее из того, что ему могла предложить реальность.       Энн резко откинула рыжие косички назад, как обычно перед началом партии, чтобы сосредоточиться, и уверенным шагом приблизилась к склонившимся над доской юношам, расположившимся на кожаных диванах вокруг журнального столика.       — В закрытом варианте, — кивнул Гилберт на фигуры, — формируется настоящая баррикада из пешек. Казалось бы, никаких шансов. — Он откинулся на спинку, сложил руки на груди и поднял чуть насмешливый взгляд на друзей — юношей в вязаных жилетах примерно его возраста. — Ваши предложения?       Они исступленно качали головами, уставившись на доску; Энн узнала одного из них, долговязого с челкой — Муди Спурджена, ей предстояло сыграть с ним в завтрашнем состязании. Второго, с золотистыми волосами и волевым подбородком, она не знала, но догадывалась, что ее нелепая внешность непременно станет объектом его насмешек, едва он взглянет на нее, надменно поджав губы.       Неожиданно она услышала собственный голос:       — Я бы взяла коня.       Взгляд Гилберта Блайта почувствовался ожогом на лице, но Энн не подала виду — она мысленно провела размен фигур, стремительно вырисовав последующую позицию на доске.       — Тут появятся сдвоенные пешки, — живо пояснила Энн, все еще не отрывая глаз от доски, — а затем... — она перевела взгляд на него и мгновенно пожалела об этом, а все потому, что Гилберт Блайт ей улыбнулся.       — Так ты — Энн Ширли? — Он подскочил с дивана, и Энн пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза — его открытость и легкость, прямота осанки и идеально заданная широта плечам, обтянутым лентами подтяжек, казались ей невозможным нарушением правил игры, в которой она страстно желала победить.       Статьи в журналах упоминали, что мисс Ширли была исключительно хороша в атаках. Расчетливые дебюты были ее визитной карточкой, и она не могла подвести себя и на этот раз, что бы это ни было — черный ферзь или протянутая ладонь для пожатия.       — Энн с двумя «н», — быстро добавила она по привычке, и Гилберт понимающе кивнул.       — А меня зовут Гилберт Блайт.       — Я знаю, — она улыбнулась в ответ одними уголками губ и крепко пожала руку в ответ — прохладная сухая кожа, тонкий трепет пальцев, сильная хватка. Настоящая рука мастера. — Рада нашему знакомству, Гилберт Блайт.       — Значит, это ты одолела Чарли Слоана на турнире в Шарлоттауне, — Гилберт на мгновение задержал прикосновение, и Энн вырвала руку. В золотистом ореоле солнечного света из окна напротив его теплые глаза казались тягуче-медовыми; Энн чувствовала, что застывает в них, но не смела поддаться его обаянию, сохраняя непроницаемое выражение лица.       — Так и есть, — кивнула она, сложив руки на груди.       — Я читал о тебе в «Глоб энд Мэйл». Твоя партия вышла довольно занятной.       — Спасибо, — сухо ответила Энн, чувствуя себя неприкрытой от его удивительно прозрачного, чистого взгляда, словно бы Гилберт пытался решить сложную шахматную задачу, чтобы узнать, что на самом деле представляла собой личность Энн Ширли и каким будет ее дальнейший ход.       — Только, — он покосился на доску, задумчиво потерев переносицу, — сдвоенные пешки тут ни при чем. — Гилберт выдержал короткую паузу, а затем тише, чтобы услышала только Энн, добавил: — И рокировка, к слову, тоже.       — О чем ты-       Энн осеклась, хмуря брови, и внимательно проследила за тем, с какой легкостью начали танцевать фигуры под его пальцами на доске, когда Гилберт принялся за развитие партии. Он разменивал фигуры, изящно подхватывая сбитые, и тем самым установил равновесие противоборствующих сил в центре доски. К нему приблизилось еще несколько молодых людей, заинтересованных происходящим, и Гилберт неспешно, по-учительски подробно объяснял ходы, указывая на сильные и слабые стороны каждого из флангов. Энн на мгновение позабыла о странной недомолвке и почувствовала щекотку волнения, развернувшуюся в животе, — ходовые комбинации создавали удивительный по своей красоте орнамент движения человеческой мысли.       Энн в восхищении подумала о том, что Гилберт — необычайный шахматист, игра у которого была красива, обладала экспрессией и торжественным размахом и при этом не была лишена тщательно продуманной стратегии для достижения главной цели.       — Вот так, — Гилберт вывел ладью на пятое поле черного короля и, изогнув бровь, поднял голову, чтобы оглядеть присутствующих сияющим, по-мальчишески озорным взглядом. — Как, по-вашему, должны ответить белые?       Энн отрешенно качнула головой из стороны в сторону — черные загнали их в ловушку, и теперь каждый ход белых мог сработать лишь в пользу противника.       — Ферзь берет пешку, — неуверенно проговорил Муди, подперев ладонью подбородок. Гилберт хмыкнул в ответ.       — Ладья, — он легонько поддержал ее кончиками пальцев, — ступает на восьмое поле ферзя. — Глухой стук фигуры о доску, смягченный подложкой из плотного фетра. — И объявляет ему шах.       Энн поджала губы, оценивая позиции белых на доске, и поймала яркий взгляд Гилберта, на губах которого мелькала легкая насмешливая улыбка. Светловолосый юноша тихо присвистнул, недоуменно моргая.       — Черт возьми, я сдаюсь, — фыркнул он, поднявшись на ноги. — Мне необходима еще одна чашка кофе.       — Или что-нибудь покрепче, а, Билли? — хохотнул шатен, располагавшийся рядом с ним, и шутливо пихнул его в бок. — Блайт уделает тебя одной левой, так что тебе следует хорошенько подготовиться.       — Бьюсь об заклад, — живо добавил Муди, — Гил разорвет всех на этом турнире!       Гилберт только усмехнулся на это, как показалось Энн, с видом ехидного самодовольства на лице, что заставило ее поперхнуться воздухом и безудержно выпалить:       — Я так не думаю!       На нее уставилось несколько пар озадаченных глаз, но Энн это нисколько не смутило — она приняла боевую стойку, расставив ноги и сложив руки на груди, а в ее ясных глазах заплясали бесенята.       — А, Ширли, — хмыкнул Билли, смерив ее насмешливым взглядом, — у тебя, кажется, еще даже нет рейтинга?       — Вообще-то есть, — Энн упрямо вздернула подбородок — письмо от Шахматной федерации с заветными цифрами она получила еще весной. Билли только усмехнулся в ответ.       — Не знал, что в приюте обучают игре в шахматы.       Послышались смешки. Энн сглотнула, чувствуя неприятное покалывание в кончиках пальцев, и хотя Билли ничего плохого в ее адрес не сказал, в его тоне легко распознавалась желчная насмешка.       — Я слышал, что в приютах детей пичкают таблетками, чтобы они оставались покладистыми, как щенки, которых удерживают за поводок, — продолжал Билли, косясь на Энн. — Это правда?       — Я н-не-       — Это что... Наркотики?! — Муди круглыми глазами уставился на Билли.       — Вроде того. Мне отец рассказывал. Так им прививают прилежание. Их же там целая свора, кто будет за каждым следить? — Билли наклонил голову, внимательно глядя на Энн. — А ты была послушной собачонкой, Ширли?       Она рвано выдохнула — все внутри задрожало, но она не могла ни шевельнуться, ни вымолвить хоть слово, так и застыла на месте, оцепенев от ужаса и внезапно разлитых в сознании ярких воспоминаний.       Транквилизаторы помогали ей заглатывать боль и забывать о ней на некоторое время, что делало пребывание в приюте терпимее, насколько это было возможно. Беспокойному уму Энн удавалось сосредоточиться, а еще она обнаружила у себя способность мысленно разыгрывать партии, воображая темный в разводах потолок спальни для девочек шахматной доской, на которой происходило настоящее сражение.       Жизнь в приюте не была счастливой, но воображение, что расширяло свои границы под воздействием таблеток, могло спасти ее от любых невзгод. Энн была рада избавиться от этой привычки, попав на остров принца Эдуарда в семью Катбертов, жизнь под крылом которых казалась прекраснее самой живописной фантазии.       — Следи за языком, Эндрюс, — вдруг громко произнес Гилберт. — Уверен, помимо шахмат в приюте учат еще и манерам, на что тебе точно стоило бы обратить свое внимание. Должно быть, ты это упустил.       Энн бросила на него быстрый взгляд — он выпрямился напряженной струной, сдвинув брови, а на скулах заиграли желваки.       — Да брось! — засмеялся Билли, хлопнув Гилберта по плечу. — Сиротки только прикидываются невинными бедняжками, лишь бы надавить на жалость.       — Поверь, ты действительно пожалеешь, — Гилберт приблизился к нему почти вплотную, сбросив его руку с плеча коротким движением, — если скажешь еще хоть одно дурное слово об Энн.       — Да что с тобой такое, дружище?       — Со мной ничего, а вот тебе не помешало бы задуматься о том, что говоришь. Увидимся завтра, — он кивнул остальным ребятам, тем самым подтверждая, что представление окончено, смел фигуры внутрь потертой шахматной доски и захлопнул крышку. Муди Спурджен окинул Энн настороженным взглядом и быстро ретировался, закинув сумку на плечо. Энн вздохнула, прикрыв глаза на пару секунд, развернулась на каблуках, чтобы тоже уйти, но почувствовала, как ее осторожно обхватили за локоть, останавливая. Обернувшись, она встретилась глазами с Гилбертом, отметив, что мальчишки, переговариваясь между собой и бросая вслед на них взгляды, разошлись.       — Я... Эм... Хочешь колу? — Он выглядел несколько растерянно. — Тут есть барная стойка, и мы могли бы-       — Нет, — отчеканила Энн, шелохнувшись в сторону. — Не хочу. Мне нужно идти.       — Что ж... — Гилберт кивнул, задержав на ней взгляд. — Тогда... до встречи?       Энн отвернулась, пламенея от раздражения — ей хотелось поскорее оказаться в своем номере и забыть об этом неприятном случае.       Однако кое-что ей все же необходимо было выяснить.       — Гилберт-       — Слушай, Энн-       Они замерли, озадаченно уставившись друг на друга. Хор слившихся в один голосов еще гулким эхом отдавался в голове.       — Говори.       — Нет, ты первый!       Гилберт коротко засмеялся, неловко потупив взгляд.       — Я только хотел сказать, что... — Он вздохнул. — Билли — настоящий дикарь, честное слово. Ему не следовало так говорить с тобой, но он этого совершенно не понимает.       — Да, — ухмыльнулась Энн, — пожалуй. Я это заметила.       — Если что-то пойдет не так, дай мне знать, — с усмешкой сказал Гилберт, однако его глаза сохраняли серьезное выражение, — каких драконов еще нужно одолеть.       Энн, не удержавшись, громко фыркнула. Гилберт казался ей довольно тщеславным — его так и хотелось поставить на место, сказав что-нибудь грубое, чтобы не зазнавался.       И чтобы не смотрел на нее так.       — Вообще-то я сама могу за себя постоять, — резко проговорила она и тут же зажмурилась, поняв, что сегодня она подвела саму себя, потеряв самообладание перед каким-то невежественным мальчишкой, которого не смогла осадить. Она коротко выдохнула, залившись краской. — Но спасибо.       Гилберт изогнул бровь.       — Теперь твоя очередь.       — Ты упомянул рокировку, — произнесла она, кашлянув. — Но она была бы совсем неуместна в этой партии.       — Так же, как и в твоей.       — Я не понимаю.       — Твоя партия со Слоаном. Не нужно было тогда проводить рокировку.       Энн задохнулась в несогласии.       — Я должна была вывести ладью! — выпалила она. — Вывести-       — Бессмысленная затея.       — ...с первой диагонали! Я лишилась пешки-       — И могла лишиться еще одной.       — Нет!       — Да.       — Я защищалась от ферзя-       — И чуть было не угодила в «вилку».       — Ты, — Энн вскинула брови, — ты можешь не перебивать меня?       Гилберт поджал губы, будто бы пряча улыбку, и потупил взгляд, сцепив ладони. Энн с трудом переводила дыхание, трясясь от негодования, и хотела отрапортовать ему всю сыгранную партию от начала и до конца, но так и не смогла подобрать нужных слов, способных убедить Гилберта в собственной правоте.       Она вдруг почувствовала, как в животе будто скручивается тугой узел. Неужели...       Неужели она действительно могла ошибиться?       — Я... — Энн набрала в легкие побольше воздуха и, поправив косички, шагнула в сторону, чтобы обойти Гилберта. — Я сделала все, что следовало сделать, а твои замечания кажутся мне совершенно никчемными.       — Конечно, ведь ты выиграла, — бросил Гилберт ей вслед, заставив ее застыть на месте. — Но ты не учла, что твоей проблемой был именно ферзевый конь. Слоан мог пойти слоном на В-5, и тогда тебе бы пришлось разрывать связку.       Энн недоуменно заморгала.       — Постой...       — Ты попробуй обдумать это на досуге. Расставь фигуры на доске и посмотри, что из этого выйдет.       Энн рывком повернулась, чтобы кинуть в Гилберта уничтожающий взгляд.       — Мне не нужно расставлять фигуры, чтобы обдумать партию, — процедила она сквозь зубы. — Я легко справляюсь с этим в уме... и без твоей помощи!       — Понял, — Гилберт поднял руки в примирительном жесте. — Я тоже предпочитаю прокручивать свои партии в голове, — он лучезарно улыбнулся, засунул руки в карманы брюк и ушел, оставив Энн наедине со своей злостью. Она пристально смотрела ему вслед, вцепившись взглядом в перекрещенные подтяжки на спине, и с ужасом понимала — то, что она считала в себе уникальной способностью, позволявшей ей мысленно разыгрывать партии, не обращаясь к фигурам, что приятной тяжестью оседали в руке, на самом деле не являлось таинством, открывшимся только для нее.       С холодящим грудь ужасом она понимала, что не учла множество тонкостей во время партии, тогда как Гилберт Блайт понял ее ошибку, лишь прочитав о ней статью в газете.       Ошибку, которая могла стоить Энн слишком дорого.