Тридцать жизней / Проклятие памяти

Inter vepres rosae nascunter

      Харон понимал, что лучше привести меня к власти мирно, чем ждать, пока я вырасту и возьму ее боем. Его разум принялся за работу, выискивая путь. Первый подвернулся скоро и прельстил его, показавшись занятным.       Царя и царицу тех лет народ любил. Их называли расцветом династии, периодом золота и, впоследствии, периодом рубиновых слез. Мир сиял яростно перед своим падением. Однако тогда уже появились первые тени на солнце. У царской семьи не было детей. И чем больше проходило времени, тем тревожнее становилось это обстоятельство.       В узком кругу приближенных к правителю было решено усыновить ребенка, мальчика, которого можно правильно воспитать и кому позже будет завещана власть. Харон знал имя ребенка, что подошел бы на эту роль. И своими мыслями он поделился с учителем в тот же день, когда привез меня на острова. Однако тот покачал головой и не удостоил это предложение ни единым словом. Мои родители были живы. Я видел холодный взгляд Харона, и полагаю теперь, что его бы не остановила эта «условность». И наперекор учителю глава совета царя отдал бы меня Лилианским, если бы через несколько дней царица сама не нашла мальчика-сироту, чьи родители погибли от рук Темных, и не приняла бы его в семью вместо меня.       Кем были Темные, я узнал лишь года через три от начала моего обучения, хотя я помнил, как мама пугала меня ими, обещая, что они утащат меня, если я буду и дальше хулиганить и хитрить. Темными их называли с давних времен, когда кроме магии, происходившей от природы, обнаружилась еще одна, особого сорта, бравшая начало от разрушительных сил Вселенной. Злокачественный дар. Проявился он у убийц, людей, наделенных особой жестокостью и стремлением к уничтожению всего, на что нельзя было посягать. О, и общество быстро смекнуло, что ему не нужны подобные люди. Как больных лепрой, их изгоняли из городов. И они поселялись отдельными группами в стороне от остальных, становились разбойниками, совершали нападения. Они были преступниками, и их силы служили черной меткой, которую долго не скроешь. Поэтому царица Гординия сочла, что взять ребенка, чья семья пострадала от их рук, было ее обязанностью, раз не удалось уберечь его от этих человекоподобных существ.       Я помню, как по-детски огорчился и обиделся, когда узнал про это. Я все понимал. Но я уже столько всего себе напридумывал про то, что было бы, стань я принцем, что мог только сидеть на стуле и недовольно болтать ногами, надув губы, пока мне рассказывали эту историю.       Я долго учился выговаривать имя моего учителя — Рихард. Остальное давалось мне легко. Мой новый дом находился на склоне горы, где почти никогда не сходили снега. Первое время я только и бывал в его окрестностях, другие учителя, делившие между собой оставшиеся земли островов, приезжали сюда, чтобы навестить меня. Они меня смешили, загадывали мне загадки, рассказывали о неведомых существах, что населяли эти места. Я был их маленькой забавой.       Однажды Харон приехал на острова в особо радостном расположении духа, поднял меня на руки сразу с порога, как я открыл дверь, посадил на плечо и пронес в комнату, где сидел за рабочим столом учитель, пролистывая книгу. Он произнес пять простых слов, которые изменили историю на долгие годы вперед: «У царской семьи родилась дочь». Рихард поднялся. Так началась новая эпоха. Харон уже сочинил мою судьбу вновь. Я должен был стать мужем принцессы. Все сложилось так удачно, как только могло. По традиции, еще полгода о девочке не должны были рассказывать народу. Но все же учителя устроили небольшой праздник в честь ее рождения. Харон говорил на застолье в доме Рихарда, что назвали ее Роза, что должна она быть красивой, как красивы ее мать и отец, и что пророки предсказали ей великое будущее. Я радовался вместе со всеми, уминая вкусные блюда и временами хватая с середины стола ореховые печенья. Предметы казались большими, вековыми, учителя — колоссами, богами, спустившимися с Олимпа на пиршество людей. Я помню, с каким восхищением и трепетом я наблюдал за ними.       Перед сном я подбежал к окну, чтобы посмотреть, как падает крупными хлопьями снег, и представил, как через океан от меня в маленькой колыбели засыпает принцесса Адрианды. Мне казалось, я видел, как собирается по кусочкам моя судьба. Как рука Великого Божества перекладывает пазл небосклона и как медленно вращается шар, со всех сторон позволяя рассмотреть работу. Острова стали моей колыбелью. Моим царством, где в фантазиях я возглавлял армии, возводил дворцы, отправлялся на край земли и за край, чтобы отыскать ответы на вопросы. Учителя прозвали меня хитрым лисенком, потому что я через день находил изощренный способов удрать из дома и бродить в окрестностях, с каждым разом стремясь пройти дальше и увидеть больше. — Ты не боялся? — Ничего, — Маркус пробежался взглядом по предметам, — Я не знал ни одной вещи, которая могла бы представлять для меня опасность там, — он задумался, вспоминая, каково на вкус это детское ощущение бесстрашия и бессмертия, — Там было одно место, которого опасались все жители окрестностей. Говорили, там обитает множество духов. Что оттуда не выбраться. — И что же это за место такое? — спросила девушка, пряча улыбку за ладонью. — Замок изо льда. Когда-нибудь видела такое?       Замок стоял на вершине заснеженной горы, в центре земель, что принадлежали моему учителю. Внутри — целый лабиринт из комнат, отдаленно похожих на пещеры с высокими колоннами. Комнаты перестраивались. Стены возникали и исчезали, — его губы растянулись в ухмылке, — Ничего действительно пугающего в своей сути. Но люди сходили там с ума. Демоны, обитавшие в их головах, высвобождались и заполняли коридоры. Жуткий холод. Множественные отражения твоих собственных глаз, искаженных ужасом, в полупрозрачных стенах. Рихард отводил меня туда играть. — Играть? — девушка истерически усмехнулась. — Да, мне там нравилось. Мне было пять. Никакие призраки прошлого меня не мучили, так что никакие тени не ходили за мной по коридорам замка. И я по своему желанию мог прокладывать путь через комнаты, одним прикосновением ко льду перестраивая своды и раздвигая колонны. Я делал замок таким, каким мне хотелось его видеть, с тайными комнатами и ходами, горками, просторными залами для балов и коронаций и троном по центру. Я проводил много времени внутри, изучая все свойства того места, но даже на секунду не допускал, что оно может кого-то пугать. Замок был моей большой игровой площадкой. — Это звучит… невероятно. — В те времена все было таким, — он откинул голову назад, касаясь спинки кресла, — Чудесным и нереальным.       Я рос, и казалось, что солнце восходит и садится за горизонт для меня, что звезды мерцают, чтобы я мог ими любоваться. Меня ждали сияющие доспехи и меч, который был еще слишком тяжел, чтобы я мог его поднять. Но вес всего мира казался мне тогда слишком маленьким для моих сил, я сетовал лишь на то, что не встретил еще врага, которого должен сразить.       Я помню, как вылез через окно комнаты ночью, прихватив с собой длинный клинок, который считал своим мечом, и как плюхнулся в хрустящий снег, что провалился подо мной. Мой учитель вытащил меня за шкирку из сугроба, я упал так, что погрузился по нос, капли таявших снежинок скатывались по моему лицу, падая с волос. И Рихард поинтересовался, что потребовалось мне здесь в столь поздний час. Я выпалил все, как на духу. Что я иду сражаться с драконом, но для начала хочу его найти. Учитель рассмеялся и обернулся у меня на глазах в это существо, с бородой, точно из сосулек, и чешуей, переливающейся, как лед. Я помню, как клыки выпирали из его пасти, как шумно он дышал, выпуская пар из двух круглых ноздрей прямо мне в лицо. От испуга я попятился назад и вновь очутился в том же сугробе. Потом я узнал, что старейшие из учителей время от времени обращаются в драконов, чтобы набраться сил и подкрепить свое бессмертие. А настоящие драконы много крупней, выше березовой рощи, длиной в сотню с лишним метров. Все это окружало меня изо дня в день. Мир, который был у всех под носом, но никто его не знал по-настоящему.       Было время слома истории. Неведомые силы перевесили во Вселенной, так что привычные законы один за другим перестали выполняться. Механизм заново запускал свою работу и давал течи. Надо полагать, виною тому был человек.       Через несколько месяцев после рождения Розы Харон вернулся на острова. Не один. Вместе с царем и царицей. И их дочерью в корзине. Мне наказали не выходить из моей комнаты, так что я наблюдал их прибытие через окно, и потому лишь очень смутно мог разбирать голоса, доносившиеся из комнаты снизу. В доме собрались учителя, я думал, для того, чтобы взглянуть на девочку. Но дело обстояло несколько сложнее.       Больше всего из учителей царская семья желала видеть Ретифа — он славился способностью яснее других определять силы, дарованные человеку. Его голос, даже когда он старался говорить тихо, хорошо разносился по комнатам. Так что и на другом этаже, прижавшись ухом к двери и затаив дыхание, я узнал, что малышка родилась без сил. Дальше учителя долго совещались. Старейшие из них — Рихард и Джордан — особо спорили о ее дальнейшей судьбе. Решалось в том числе, оставлять ее на островах или вернуть в Адрианду. Но царица настояла, что дочь должна расти при ней, во дворце, правда, сокрытой ото всех. О рождении принцессы не должен был знать никто, кроме узкого круга, и почти все входившие в него находились в этом доме. Я понял из всех споров, какое на самом деле это событие имело значение. Прерывалась царская ветвь силы, так что династия больше не смогла бы продержаться. Но, что было на самом деле страшнее для ее родителей, так это то, что девочка без сил не могла прожить дольше десяти лет.       Это был еще один суровый закон моего мира. Более не шло речи о том, что я могу стать ее супругом, потому что она бы не увидела этого возраста.       Но я не был бы собой, если бы не воспринял это как вызов. Я побежал вслед за царской семьей, когда они уже покидали острова, и кричал, чтобы они не беспокоились о девочке. Что я всю жизнь буду защищать принцессу, так что ей ничего не угрожает, и она проживет долго, очень долго. Царь нес Розу на руках, царица замедлила шаг, оглянулась и подошла ко мне. Я запыхался так, что уже ничего не мог сказать. Она произнесла, присев на одно колено: «я верю тебе». И поцеловала меня в лоб. С того мгновения я знал свой долг.