Никогда ведь не можешь сказать с уверенностью, какое место занимаешь в чужой жизни.
— Фрэнсис Скотт Фицджеральд
***
Он не понимал Лили Поттер. С самого первого дня, с самой первой встречи. Можно было сказать, что все дело заключалось в том, что он просто разучился общаться с девушками в частности и людьми в целом, а может, что он просто слишком устал докапываться до внутреннего мира каждого встретившегося на его пути человека. Причин могло быть много. И лишь одно оставалось неизменным: Лили Поттер он запомнил хорошо. Впрочем, разве можно было начать эту историю именно так? Если кто-нибудь вдруг решил бы послушать сейчас Скорпиуса Малфоя, то можно было бы подумать, что причина его несчастий была заключена в младшей сестре его лучшего друга, но это было далеко от истины. Не в Лили Поттер была проблема. Проблема всегда была в нем. Он ненавидел время, в которое родился. Общество, выстроенное на устоях послевоенных ориентиров, как будто назло отвергало таких, как он: выходцев из аристократии, чистокровных слизеринцев, которые имели недюжинные амбиции и, что самое главное, недюжинные способности. Скорпиус Малфой просто с детства был приучен быть лучшим, старательным, в меру ответственным и в меру разгильдяем. Ему никогда не было трудно учиться — время в Хогвартсе пролетело бы и вовсе без забот, если бы ни одно «но» — в первую очередь он всегда был и оставался Малфоем. Можно было подумать, что кто-то заколдовал его фамилию. Каждый раз, стоило кому-то произнести ее вслух (в том числе и ему), как все мигом переставали разговаривать и оборачивали на него то насмешливые, то презрительные взгляды. Поначалу он хотел бороться с этим неприятием, но выходило все только хуже, и в итоге Скорпиус принял для себя решение оставаться верным себе, своим ценностям и ориентирам, невзирая на то, что хочет увидеть и уже видит в нем социум. И это было правильно, Скорпиус упорно верил в себя и свои силы. Поэтому, наверное, в конце седьмого года он принял неожиданное для окружающих, но судьбоносное для себя решение — стать аврором. Глупо было думать, что он хотел остаться простым блюстителем порядка, нет, он мечтал о большем — об очищении своего имени, о возвращении уважения к Малфоям, о… том, чтобы общество наконец увидит в нем что-то другое, чем просто склонность к темной магии. Скорпиус Малфой по-глупому верил в то, что он достоин занимать высокое положение в обществе, и видел в своем решении множество перспектив. В конце концов, главным аврором страны был Гарри Поттер, и его боялись, а его семью принимали в любой дом. Разве он не мог бы дослужиться до таких высот? Разве он чем-то хуже? Тяжелая учеба сносилась им проще, чем упреки родных — в конце концов, дедушка и отец смирились с тем, что он не пошел ни в политику, ни в экономику; мать была довольна любым его решением, а бабушка всегда принимала сторону деда. Впрочем, Скорпиус не был особо привязан к семье, поэтому, как только он окончил университет, стал снимать небольшую квартиру на окраине Лондона. На протяжении своей жизни Скорпиус всегда стремился исправить свое положение в обществе — он тратил на это время, силы, энергию, юношеский запал. Он видел в карьере решение всех своих проблем, а потому никогда не жалел себя: участвовал в самых трудных операциях, истощал себя до придела, тренировал физически, терпел молчаливо и мрачно незаслуженные упреки начальства, с яростью вслушивался в ехидством в их голосах, когда они были вынуждены отметить его заслуги… да, заслуги Скорпиуса Малфоя, сына и внука Пожирателей смерти. И его жизнь могла показаться стороннему человеку тоскливой и даже неприглядной — оторванные от семьи, презираемых окружающим… что человеческого было в Скорпиусе Малфоя? Кто спасал его от того, чтобы упасть в пучину отчаянья? В его жизни был лучший друг. Альбус Северус Поттер, пожалуй, был одним из немногих, с кем он сошелся сразу: они были схожи в плане некоторой отчужденности по отношению к собственным семьям. К тому же, каждый из них был известен еще до того, как они поступили в Хогвартс — черная молва ходила следом за их дружбой, и многие, поначалу удивлявшиеся, уже позднее перестали обращать внимание на двух слизеринцев, что вечно сидели на последних партах и развязно скалились, наблюдая за окружающими. Альбус был его спасением от одиночества. Возможно, они не были близки, как полагается настоящим друзьям, но они оба умели понимать друг друга, а это было для Скорпиуса столь ценно, что он вряд ли был бы готов пожертвовать их дружбой ради чего-либо другого. И в конце концов, именно Альбус стал первым человеком, который разглядел одну из главных загадок души Малфоя — он первым заметил то, как Скорпиус относился к Аиде Роули. Сколько значимого сосредоточилось в одном этом имени! Почему Малфой так сильно любил ее? Что было в ней такого особенного? Он не знал, никогда, впрочем, не думал; Малфой просто понимал, что в его жизни есть она, и ради нее, казалось, он мог пожертвовать очень многим. Аиду Роули он знал лет с пяти — иногда Астория шутливо говорила, что они с детства были неразлучны, и она еще тогда планировала их свадьбу с матерью Аиды, своей школьной подругой — Трейси Дэвис. Их семьи были довольны их союзом, а Скорпиус… Скорпиус был правда счастлив. Он боготворил Аиду — ее искристый смех, длинные, прямые пшеничного оттенка волосы, голубо-серые глаза, которые забавно щурились от улыбки. Аида была его маленьким лучиком солнца: непоседливым, страстным, лучившимся надеждой и верой в будущее. — Когда мы поженимся, Скорпиус, — любила смаковать она, — давай набьем парные татуировки, словно магглы?! Или вообще — к черту эту Англию! Поехали в Италию, там так тепло и ярко! Ему казалось, что она была влюблена в него так же сильно, как и он в нее. Аида проводила с ним все выходные, когда, во время учебы в аврорате, он все будние дни корпел над учебниками; она сопровождала его на званные вечера, блистала в красивых платьях и с помолвочным кольцом на четвертом пальце; она целовала его страстно, с мольбой придаваясь ласкам. Можно было сказать, что они даже жили вместе, и его неприметная квартирка на отшибе всегда пахла ее дорогими духами. Скорпиусу все казалось нормальным — и ее истерики по вечерам, когда он допоздна задерживался на работе, а потом, вдруг опомнившись, трансгрессировал к себе домой, видя ее, со слезами на глазах и злой улыбкой; и ее извечное желание быть рядом с ним всегда: на работе, дома, на выходных, в будние, во время всех приемов и встреч. Малфой просто закрывал глаза на все, что, на самом деле, уже начинало раздражать. Но? Он же просто любил ее. И ему казалось нормальным жертвовать для Аиды чем-то — даже если это «что-то» было сном, восстановлением сил и просто временем, которое можно было провести с мыслями о своей жизни. — Опять! Ты опять забыл! Мы когда-нибудь вообще сможем нормально сходить в ресторан, Скорпиус?! — Ты опять взял работу на выходные? — Мерлин, Малфой, почему они всегда вызывают только тебя?! У нее была забавная привычка: всякий раз, когда она отчитывала его или даже начинала кричать от возмущения, то у нее автоматически складывались руки в замок, и Роули просто начинала ходить из одного конца комнаты в другой. В такие моменты он все еще думал о том, что любит ее. Но с каждой новой истерикой, с каждой новой ссорой, упреком Скорпиус чувствовал, как часть его души медленно погибает, будто бы увядает. Малфою было трудно, и он разрывался. Однажды он пробовал объяснить Аиде одну простую вещь: что он все это делает ради будущего, которое неразрывно связано с ней; что его никто не уважает, а только презирает, что у него нет имени, а значит, всего этого не будет ни у нее, ни у их детей. Ему было трудно рассказать ей, как часто он сталкивался с предубеждением, как тяжело ему было на работе, что вызывали его только потому, что хотели изжить, что никто не работает столько, как он. Аврорат мечтал его сломать, а Скорпиус — сломать их. И в этой схватке он тратил множество сил, потому, наверное, по возвращению домой, мечтал найти тишину либо понимание. А Аида Роули, хоть и была такой же внучкой и дочкой Пожирателей, едва ли могла все это понять — для нее жизнь была беспечной и легкой, словно крылья бабочки. В Хогвартсе она всегда смеялась, задирала несчастных гриффиндорцев и пользовалось любовью преподавателей. Ей всегда было проще. Потому что она была милой, легкой на подъем, позитивной, но между тем хитрой и немного даже коварной. Аида Роули просто была тем человеком, которым нельзя бы не очароваться. А Скорпиус?.. Скорпиус всегда был другим. И, глядя на то, как она плачет, истерит, ходит взад-вперед по комнате, он думал о прошлом, не понимая, отчего в его душе так тяжело. — Вернуться бы в Хогвартс, — невольно однажды слетело с его губ. И Аида, остановившись тогда, вперила в него злобный взгляд. — Да, вернуться бы, — плевалась она ядом. — Ведь тогда я была Аида Роули и принадлежала только себе! Она выглядела презабавно, и Скорпиус усмехался. От усталость у него ломились мышцы, и вообще он мечтал просто заснуть. Но их ссоры часто занимали всю ночь. — Любовь, Аида, не позволила бы тебе владеть собой в полной мере. — А кто сказал, что я вообще тебя любила? — и, словно ляпнув лишнее, она гордо вздернула подбородок. — Ну… тогда! В тот момент что-то внутри Скорпиуса стало трещать по швам, а ее поцелуи вдруг стали казаться такими наигранными и пресными, что, право, Малфой начинал приходить с каждым разом все позже и позже. В каком-то смысле ему казалось, что помолвочное кольцо на ее четвертом пальце делает их обоих заложниками союза, он почему-то думал, что они будут всю жизнь, а поэтому забывал о всех ее обидных словах, ругани и недоверии. Скорпиус Малфой просто любил. Любил так, как умел. И между тем, он все еще мечтал сделать себе имя, поэтому упорно работал над собой. Поэтому однажды был вынужден принять приглашение в отдел разведки и уехать на полгода из Англии. Он верил, что дома у него всегда будет его невеста, ему казалось, что им-то уже нестрашно ничего. А еще Малфой, время от времени разговаривая с отцом, решился наконец провести свадьбу. Так, в конце ноября, когда он наконец получит долгожданный отпуск после длительного задания. Обо всем этом он говорил Аиде на перроне, но она молчала, лишь приподнимая светлую бровь. Ее длинные прямые волосы маячили перед глазами, когда поезд тронулся. Впрочем, он видел только ее спину — она не стала ждать, а просто ушла. И когда он вернулся наконец в Англию тоскливым ноябрем, то не нашел в квартире ни запаха дорогих духов, ни истеричного вопля «почему ты так долго?». Его встретил только лишь Альбус, который и протянул ему тот роковой лист газеты, на котором черными буквами значилось: «Аида Роули и Андре Лонгботтом. Создание новой элиты? Эпохальная свадьба — неожиданная для всех». — Знаешь, Скорпиус. Она просто тебе не подходила. Вот, что я думал, глядя на вас. Но Малфой молчал, даже не видя перед собой друга. Его жизнь вдруг лишилась всех красок, всего смысла — будущее, имя, уважение. Зачем ему вдруг теперь это все? И вот именно тогда вдруг в его жизнь неожиданно, будто бы даже случайно вошла сестра его лучшего друга. Лили Луна Поттер.