Весь мир – палата № 6

      Уже в который раз Андрей Ефимыч шел по больничному двору. Он направлялся к психически больному, но очень интересному человеку. Рагин даже не знал, зачем именно он идет к нему, не знал, о чем хочет поговорить. Он просто шел и забивал мысли всякой ерундой, наподобие трещин на фасаде зданий, которые уже покрылись ржавыми потеками из-за неправильно проложенной трубной системы. Конечно, все это были лишь домыслы, но вероятнее всего, домыслы были правильными. Доктор, не дойдя еще метров пятнадцать, уже успел найти окна палаты, в которых кто-то оживленно ходил из угла в угол.       «Видимо, он снова хвалится своими медальками», ̶ подумалось Андрею Ефимычу. Он представил себе того сухого старичка, который нервными шагами ходит вдоль своей койки, представил, как его жилистые руки сжимают что-то возле груди, то самое сокровище, которое больной никому и никогда не показывает. Но доктор был мало заинтересован в других больных, он взглядом искал хотя бы силуэт, скорее всего сидящего на кровати, Громова. Разочаровавшись в том, что силуэт так и не был найден, Рагин пошел к тяжелым дверям, отделявшим «нормальный мир» от «ненормального».       Его встретил неприятный сторож Никита. Тот пропыхтел что-то, видимо, пытаясь поздороваться, но спросонья сделать это красиво было весьма сложно.       ̶ Здравствуй, Никита, ̶ сказал, как всегда мягко, Андрей Ефимыч. ̶ Как бы эту кучу поношенных тряпок выбросить или выстирать, что ли, а то портят они весь вид.       ̶ Слушаю, ваше высокоблагородие. Я сообщу от этом начальству, они подумают, что можно сделать.       ̶ Спасибо, скажи, что я просил.

***

      Иван Дмитриевич лежал на койке, обхватив руками и ногами подушку. Его поза была похожа на позу эмбриона или на человека, у которого сильно скрутило живот. Но с Громовым все было в порядке, не считая психического расстройства. Он, как обычно лежал, прислушиваясь к каждому шороху.       Вскоре, помимо надоедливого шагания бывшего почтмейстера, он услышал голоса в коридоре. Шум быстро утих, и появились кроткие, практически невесомые шаги. «Вероятно, это снова доктор», ̶ начал переживать Громов. Он сел по-турецки возле изголовья кровати и начал прожигать дверь настороженным взглядом.       Как он и ожидал, через мгновение в дверях появился Андрей Ефимыч. Тот мило улыбнулся, и, поздоровавшись с больными, пошел к больному, в котором был больше всего заинтересован.       Громов, уже привыкший к компании врача, чуть успокоился.       ̶ Здравствуйте, мой друг, ̶ начал разговор Рагин. ̶ Вы уже отобедали?       ̶ Я все еще вам не друг, ̶ проговорил почти скороговоркой Громов. ̶ Нам уже приносили еду, если вам действительно интересно об этом знать. Доктор кротко улыбнулся и продолжил:       ̶ Конечно мне интересно, будь иначе, я бы и не спрашивал. Он присел на рядом расположенную койку и достал из кармана своего легкого халата пачку разноцветных квадратных листов бумаги, которые ранее усел купить в книжной лавке. На немой вопрос «что это» доктор промолчал и начал вести диалог на совсем другую тему.       ̶ Почему вы так сильно хотите выйти за пределы больницы?       ̶ Вы, вероятно, шутите, ̶ последовало ему в ответ. Больной, щуря глаза, пытался высмотреть в докторе какие-либо эмоции. Но Рагин лишь улыбался, казалось, что ему известен ответ на вопрос, и он просто хотел удостовериться в своей правоте. – Ранее я вам уже объяснял, что жизнь в психиатрической больнице — это совсем не жизнь. Мы изо дня в день сидим за решетками, питаемся отвратительной едой, которой даже свиней не кормят, ежедневно терпим унижения и боль. За этими бетонными стенами жизнь куда лучше, и вам, мягкотелому и живущему в теплой комнатке, не понять всей нашей боли.       Повисло недолгое молчание, доктор обрабатывал полученную информацию, а больной все разглядывал черты лица человека напротив. Чуть морщинистый лоб врача вновь посветлел и блестящие глаза посмотрели на пациента. Андрей Ефимыч вспомнил про листочки и вытащил из стопки первые два попавшихся. Один был желтым, второй ̶ оранжевым. Рагин протянул оранжевый лист Громову. Больной озадаченно посмотрел на протянутый предмет и с опаской взял его своей тонкой и бледноватой рукой.       ̶ Что вы прикажете мне с этим делать?       ̶̶ Вовсе, мой дорогой друг, я приказывать не собирался. Лишь хотел попросить вас сгибать лист так же, как это делаю я. Иван Дмитрич, щуря глаза, попытался понять с какой целью доктор просит это сделать, но не найдя логичного ответа, начал складывать лист.       ̶ Вы ̶ мыслящий и вдумчивый человек, но позвольте мне высказать несколько своих мыслей на эту тему. Больной промолчал, поэтому доктор продолжил:       ̶ За этими бетонными стенами живут бездомные, которые мечтают о крыше над головой, их желудок воет от недостатка хотя бы какой то пищи. Разве же это лучше, чем жизнь здесь?       Громов отложил сложенный в треугольник лист и постучал себя по грудной клетке. Он перемялся с ноги на ногу, сев в другое положение, затем снова взял свой оранжевый треугольник и сложил его так, чтобы получилась та же фигура, но поменьше.       ̶ Те люди, которых вы сейчас описали, беспросветные идиоты!       ̶ Почему же вы так считаете?       ̶ Как это почему? Ваши бездомные абсолютные болваны! Перед ними открыт целый мир, никаких стен и решёток. Если бы они имели мозг величиной хотя бы с горошину, то смогли бы найти работу и жить нормальной жизнью, – Громов посмотрел на фигуру, которая получается у врача и несколькими движениями повторил заготовку. – Они могли бы быть счастливыми, а нам такого не дано.       ̶ Позвольте, допустим, вы вышли на свободу. Что же вы будете делать в обществе, которое осуждает людей, если они делают что-то не так, как остальные? В двуличном, наглом и скучном обществе, которое, поверьте мне на слово, не стоит и вашего пальца.       ̶ Уж поверьте, я бы нашел, чем себя занять, будь я на свободе. Тут и не поспорить. Любой здравомыслящий человек может найти, чем заниматься. Обычный человек сможет найти общий язык с людьми, если того будут требовать обстоятельства. Но в данном случае человек не был обычным. Этого врач сказать не мог, так как велика вероятность, что его собеседник закроется и больше не захочет ничего говорить.       ̶ За пределами вашего жилья творится масса всевозможной гадости, - доктор назвал больницу именно таким словом, на что больной нервно хихикнул и продолжил складывать листочек, который напоминал уже неровный ромб с ножками. – Люди пекутся лишь о своей благоприятной жизни. Они роют друг другу ямы, вставляют палки в колеса, пляшут под чужую дудку, лишь бы угодить тому, под чьим крылом хотят оказаться. Там люди становятся такими же рабами, не имеющими права голоса. Они сами не замечают этого и тупеют как дождевые черви.       Он закончил свой маленький монолог, и взглянул на Громова. Оба уже почти закончили складывать фигурки из листа бумаги. У них получились журавлики.       ̶ Симпатичные получились птички, ̶ Иван Дмитрич покрутил у себя в руках, разглядывая получившуюся фигурку. ̶ Хотел бы я оказаться таким же журавликом, как ваш.       ̶ Почему же как мой?       ̶ У моего, увы, в этом мире крылья сломаны. ̶ Он оторвал оба крыла своего журавлика и протянул бедную птичку доктору.