Дороги, которые мы выбираем

Лес проносится мимо причудливым калейдоскопом зелени и теней. Ноги живут своей жизнью, не подчиняясь разуму, Кьюнг просто бежит, бежит, бежит, слепо мчась по залитому заходящим солнцем лесу. Она спотыкается о поваленные деревья, падает, встаёт, продолжая пятиться в лес. Каждая тень для неё оживает монстром, каждый шорох заставляет вздрагивать. Где-то недалеко трещит ветка, и Кьюнг снова срывается в панический бег, петляя как заяц. Резкая боль в боку выбивает её в реальный мир. Кьюнг останавливается, тяжело дыша, затравленно глядя по сторонам. Ноги гудят, лёгкие горят огнём. Но паника, наконец-то, утихает, оставляя после себя... стыд. Ей стыдно, что она так... Кьюнг трясёт головой, выбрасывая эти мысли. Что она могла сделать? Света больше нет, а из оружия у неё только пара кинжалов, которые совсем не панацея от всех бед и, дай Странник, чтобы они выдержали ещё хоть один бой! — Тихо, тихо, всё хорошо. Звук собственного голоса кажется Кьюнг жалким. — Я вас ненавижу! Выходит ещё более жалко. Остаётся только заплакать! — Твари, мерзкие отродья! В душе разгорается гнев, опаляя разум, выметая страх. Правильно, злоба, гнев, ненависть, правильно, я вас ненавижу, долбанные уроды, убить, убить, убить... Кьюнг стоит и накручивает себя, разжигая холодную злобу и ненависть, взлелеивая жажду убивать, вырывая из себя страх, выгоняя неуверенность. Одна ошибка, любая слабина — и её сожрут. Кьюнг выгоняет эти мысли. Не сожрут! Никакого страха! При виде их она должна не бояться, а жаждать убить! Никакого страха! Пальцы сжимаются на рукоятях до судорог. Из горла вырывается непроизвольный истерический полусмех, полувсхлип. — Убью! Твари, мрази! Убью! За спиной раздаётся тихое рычание. Тело реагирует без вмешательства разума, дёргаясь в сторону: Кьюнг поскальзывается на прелой листве и падает на колени. Красная туша промахивается, скрежетнув когтями, шлёпается прямо перед её носом. Кьюнг бросается вперёд, не раздумывая, не давая себе даже шанса осознать свои действия, запрыгивает на бронированную спину, вколачивая лезвие в основание шеи прежде, чем тварь поворачивается. Боевой зверь Кабал визжит, дёргается и... затихает. А Кьюнг шепчет под нос: — Убить, убить, убить! Она держится за основание рукояти и бьёт по чешуйчатому черепу. Лезвие легко проламывает прочную кость, обнажая мозг. Убить их всех! Тварь окончательно затихает, переставая дёргаться в агонии, а Кьюнг всё не может успокоиться, превращая череп в месиво. Убить за свой страх! Она буквально задыхается от ненависти, физически чувствуя её плотное облако. Перед глазами мелькают кровавые пятна. Резкая боль лишь сильнее сгущает ненависть и злобу. Убить! Убить за... за... за... Кетч. Вспыхивает болью щека. Инстинкт самосохранения докрикивается до разума. Кьюнг замирает, высоко подняв вымазанные в крови и мозговой жидкости руки, судорожно стиснутые на рукоятях. Кетч... Мозг зацикливается на образе, глаза лихорадочно обшаривают окрестности. Изображение добирается до разума, проходит осознание, и до Кьюнг наконец-то доходит, что она видит перед собой. Сбитый кетч эликсни. Глубоко ушедший в мягкую лесную почву, поваливший деревья, на одном из которых она сидит. Тёмная тень, едва виднеющаяся сквозь изломанные ветки, выкорчеванные деревья, осыпавшуюся листву. Кетч! Кетч! Кьюнг стоит и смотрит на тускло блестящий металл. На тёмный силуэт. Громко чирикает птичка. И Кьюнг словно просыпается от странного ступора. Что за насмешка высших сил? Ломиться, как дикий порось через лес, не глядя, мчаться странным зигзагом и, надо же так, выбежать прямо к кетчу. Как? Как?! Как такое возможно?! Кьюнг крепко жмурится, трёт глаза. Тихо, спокойно! Открывает глаза. Кетч по-прежнему виднеется сквозь листья. Значит, так тому и быть. Кьюнг крепче сжимает кинжалы и идёт вперёд, с трудом перелезая через бурелом, пока, наконец, её ноги не ступают на металл обшивки. Она стоит и смотрит во тьму пролома. Остатки инстинкта самосохранения воют: «Не лезь!» Но где можно найти спасение? Нигде не безопасно. Кьюнг жмурится. Не важно! Она глубоко вздыхает и осторожно спрыгивает вниз. Кетч встречает её прерывистым светом ламп, тусклых, мерцающих, порождающих великолепные густые тени. Глубокие, сочные, непроглядные, в которых может прятаться что угодно! Кьюнг давит эти мысли. Если бы пряталось — уже бы напало. И она идёт по коридору в сторону... кормы, торчащей над землёй. Почему не к носу? Просто не хочется. Какое-то чутьё, наваждение, интуиция ведут её в технические отсеки мёртвого кетча по наклонному полу. Первое тело Кьюнг находит за поворотом коридора. Капитан эликсни лежит на спине, широко раскинув руки. Оружие валяется рядом в луже крови. Кьюнг останавливается, глубоко втягивая влажный, странно пахнущий воздух, отдающий металлом и смертью. Тихо. Никакого движения. Кьюнг осторожно трогает пластину брони, скользя пальцами по шершавому металлу. Мертвее некуда. Она кладёт кинжалы на пол и осторожно поднимает длинный иззубренный клинок, выпавший из бессильно разжавшихся пальцев. Короткий меч с полуторной рукоятью ложится как родной, даря чувство силы и уверенности. Тьма поглощает цвета, оставляя лишь градации серого и чёрного, с лёгким бледно-жёлтым отсветом возле ламп. Кьюнг пересаживается к стене, спиной чувствуя надёжную прохладу металла, а взглядом прикипая к мёртвому хозяину кетча. Как можно описать то, что она чувствует? Сумбурная мешанина мыслей, образов, дёрганое нудение чутья, толкающего её дальше, вглубь едва освещённого коридора. Болезненный привкус горечи. Странное чувство дежавю. Кьюнг прикрывает глаза, медленно выдыхая. Чутьё настойчиво бьётся где-то на границе восприятия, буквально заставляя её сняться с места и идти дальше. Кьюнг себе верит. Особенно сейчас. Крепче сжимая резную рукоять, она встаёт и медленно идёт вверх по наклонному полу. Чем дальше она продвигается вглубь погибшего кетча, тем больше трупов ей встречается на пути. Нервы натягиваются до передела. Глаза ломит от попыток рассмотреть хоть что-то в глубоких тенях. Ноги сами несут её, минуя коридоры, туннели, пока Кьюнг не упирается в мощную дверь. Из горла вырывается приглушённый истерический смешок. Дверь стоит намертво. В принципе, если подумать головой... Это дверь в технический отсек. Значит, без повода не запирается. И открываться должна легко. Если туда постоянно ходит персонал, логично, что запорный механизм будет реагировать на какое-то простое действие. Например... Кьюнг трогает подмигивающий красными значками управляющий блок. Значки сменяются, дверь вздрагивает и без единого звука уходит в паз. Надо же! Мысленно погладив себя по голове за сообразительность, Кьюнг проскальзывает внутрь. Дверь так же тихо захлопывается. Это и вправду машинный отсек. Огромные установки, подмигивающие во мраке разноцветными огоньками, ещё работают, что-то тихо мерно гудит, тускло горят белые лампы у потолка и пола, разгоняя тьму и давая возможность хоть как-то рассмотреть окружающее пространство. Кетч ещё жив. На последнем издыхании, но — смог пережить катастрофическое падение. В отличие от своих хозяев. Осторожно идя по ребристому полу, аккуратно переступая какие-то трубы и куски оборудования, Кьюнг медленно продвигается к колоссальному устройству, сорвавшемуся со своего места во время катастрофы. Огромный блок оборудования висит на туго натянутых трубах и... кабелях что ли. Кьюнг кажется, что она даже слышит, как они гудят от напряжения! Едва слышный стон она скорее чувствует, чем слышит. Пожалуй, Кьюнг даже не уверена, что это действительно стон, а не отголосок обострившегося чутья. Она замирает, вслушиваясь в тихий рокот ещё живого кетча. Показалось? Нет. Не показалось: слух доносит новый стон. Непроизвольный, хриплый и какой-то рокочущий. Неужели кто-то выжил? Но как?! Эта же махина просто размазала бы по полу, если бы... Стоп! Так она же не сорвалась! Придавила? Подойдя к рухнувшему куску оборудования, Кьюнг ложится на пол и, выставив вперёд лезвие меча, лезет в зазор. Впереди что-то шевелится, блестит, меч скрежещет по металлу, встречая неожиданную преграду, и оказывается отведённым в сторону. Кьюнг тут же сдаёт назад. Выбравшись из-под оборудования, Кьюнг поправляет броню и быстро обшаривает машинный отсек. Второй такой же блок выглядит почти целым и под ним вполне можно свободно перемещаться... на корточках, что она и делает. Сначала Кьюнг цепляется за что-то рукавом и едва его не разрывает. Пока выпутывает часть брони, чуть не вступает в желтоватую лужу, оказавшуюся на проверку — кислотой. Хорошо хоть ей хватает смекалки сперва бросить туда кусок рукава. Ткань оказывается сожрана мгновенно. Кьюнг вздыхает, по дуге огибает лужу, старательно пытаясь держать меч перед собой. На всякий случай... пока этот всякий случай в облике ножа не прижимает меч к полу. У Кьюнг едва не встаёт сердце. Душа совершает кульбит, падая обратно в желудок. При слабом свете ламп она может рассмотреть небольшой зазор между полом и сорвавшимся блоком. И придавленного этой махиной эликсни! Кьюнг подтягивает меч к себе и выползает к стене, не сводя с эликсни взгляда. Он очень даже жив и в сознании, глядя на неё расширенными от боли голубыми глазами. Эликсни лежит на животе, а ему в спину чуть выше поясницы упирается полукруглый выступ кожуха. В руке — нож, которым он и заблокировал меч. Что-то едва слышно скрипит. Голубые глаза расширяются ещё больше, а эликсни судорожно хрипит, с трудом втягивая воздух. У Кьюнг начинают дрожать руки. Огромный блок медленно оседает. По чуть-чуть, на какие-то миллиметры, вдавливая в пол попавшего в ловушку эликсни с надёжностью и неутомимостью гидравлического пресса. Если хоть какая-то труба или туго натянутый кабель не выдержит, и блок сдвинется ещё хоть на пару сантиметров — ему не жить. Раздавит. Просто размажет по ребристому полу. Насколько Кьюнг может видеть, на эликсни есть броня, нет только шлема, но она его не спасёт. Как он так попал? Дай Странник, чтобы он сам это знал. Как его вытащить? Никак. Кьюнг нечем приподнять эту огромную и безумно тяжёлую конструкцию. Нет ничего такого, чем она может удержать сотни тонн оборудования. Или есть? Кьюнг снимает со спины скрученный из плаща мешок и достаёт из него всё ещё не пришедшую в себя Хоуп. Призраки — часть Странника, верно. Но они способны накапливать Свет и самостоятельно. Другое дело, что происходит это очень медленно. И если Кьюнг сейчас позаимствует у Хоуп остатки её Света, неизвестно, на сколько ещё времени она останется без поддержки призрака. И не то чтобы она испытывает трепетное отношение к чужой шкуре. Нет, Кьюнг, по большому счёту глубоко плевать на окружающих, не входящих в её ближний круг. Но этот эликсни нужен ей живым. Живым и здоровым. Зачем? Она понятия не имеет. Вот нужен, и всё тут. Совершенно детское, ненормальное желание. Как будто Кьюнг стала ровесницей Мори, увидевшей заветную игрушку на полке магазина, и великое «Хочу!» вытеснило все мысли. Ощущения очень похожие. Кьюнг устало потирает ноющий висок. Нож исчез бесследно. Эликсни дышит тяжело, с хрипом, но молчит, пристально глядя на неё. Кьюнг вновь встречает его взгляд. Спокойный, бесстрастный. Он всё знает и понимает. Знает, что ему не жить. Понимает, что нет возможности. И молчит. Кьюнг подсаживается ближе, осторожно дотрагиваясь до его ладони. Раздаётся глухое ворчание. Усталое. Безразличное. Она поднимает взгляд на гладкий металл, глубоко впивающийся в живое тело. И как у него ещё позвоночник не треснул? Дрожат руки. А если... Кьюнг страшно. По-настоящему жутко. Хватит ли у неё сил его спасти? Кьюнг не знает. Она никогда не использовала свой Свет так. От одной мысли, сколько всё это весит, её бросает в жар. Сможет ли она хоть на долю миллиметра сдвинуть эту массу? А если сможет, то переживёт ли такое? В какой-то момент у Кьюнг мелькает мысль, что эликсни, в общем-то, может и убить её, но она отбрасывает её, как недостойную. Он — не убьёт. Не поднимет на неё руку, если она не даст ему причины. Кьюнг прикрывает глаза, унимая дрожь. У неё есть выбор. Она может уйти, оставив незнакомого ей воина чужой расы медленно умирать под оседающим оборудованием, и выбираться из ловушки кишащего Кабал леса самостоятельно. Или попробовать помочь. С реальным риском не пережить такой нагрузки. Что будет дальше, если ей удастся помочь, Кьюнг даже и думать себе запрещает. Она поднимает голову, встречая взгляд эликсни. И тихо говорит, не надеясь, что он поймёт: — Один шанс. В голубых глазах мелькает удивление. Значит, понимает. — Если я это подниму — мы уйдём отсюда. Кьюнг отводит взгляд. — Если нет — мы оба здесь умрём. Кьюнг кладёт меч возле его руки рукоятью к ладони и отворачивается. Нет желания видеть в чужих глазах тень безнадёжности. Или, что ещё хуже, надежды, которую она может не оправдать. Видеть разочарование. Или вопросы, на которые она не сможет ответить. Кьюнг опускает одну ладонь эликсни на спину, второй сжимая Хоуп. Она не сможет поднять весь блок. Для неё это — нереально. Она его даже не видит в полной мере, не может охватить эту массу целиком. Но это и не требуется. Ей нужно лишь... слегка его отпихнуть. Всего на чуть-чуть. По ладоням проходит колючая щекотка. Кьюнг ощущает каждый изгиб мышц эликсни, каждую выпуклость на металле блока, медленно разделяя эти ощущения: живого тела и мёртвого металла, словно между ними появляется плотная подушка. И она появляется: незримая упругая плёнка из чистого Света, чётко ощутимая ладонью. Теперь — самое сложное. Её нужно сделать толще, но так, чтобы она увеличивалась вверх, выталкивая колоссальную массу. От напряжения ломит в висках, текут слёзы, а внутри, под диафрагмой, появляется острый осколок льда, медленно тянущий из Кьюнг тепло и жизнь. Что-то с хлопком лопается. Сорванная установка вздрагивает, лишаясь поддержки, наваливается всей массой, но тонкая невидимая плёнка выдерживает. Кьюнг стискивает зубы. Удержала! Странник, она это удержала! Кьюнг медленно расширят полоску, пытаясь оттолкнуть эту невообразимую тяжесть. На чуть-чуть. Ей достаточно какого-то сантиметра! Из носа течёт кровь, падая эликсни на спину. Блок не двигается. Кажется, она не сможет, ей не хватит сил! В груди колет всё сильнее. Кьюнг стискивает зубы, буквально вытягивая последние крупицы Света из Хоуп. Отступать уже нельзя. Второй попытки не будет. Стоит Кьюнг сдаться — и колоссальная масса просто раздавит эликсни. Последний рывок! Блок вздрагивает и медленно ползёт вверх. На чуть-чуть, на какие-то пару сантиметров, но этого хватает. Эликсни выскальзывает гибким змеиным движением. В глазах у Кьюнг темнеет, она утрачивает контроль, но, прежде чем огромная конструкция со скрежетом рушится на пол, её рывком выдёргивают из-под падающего блока. Мир меркнет и темнеет, Кьюнг холодно, она чувствует, как уплывает в снежную бездну, в промороженную тьму. Уже отключаясь, она ощущает, как её крепко прижимают к чему-то теплому, и сползает в ледяной мрак.