Приручена

Капли крови медленной струйкой стекали по лицу Давины, а в глазах всё ещё был голод, несмотря на то, что она только что осушила целых три тела. Ей всегда было мало. Она как сейчас помнила своё превращение в вампира лет так тридцать назад. Первая попытка обратиться, когда Кол Майклсон — тот, кто с первого знакомства с маленькой восьмилеткой был заинтересован ею до упомрачения, кто строил на неё большие планы, — устроил домашний спектакль с живыми людьми-марионетками (находящимися под внушением) и дал Марселю и Давине насильно выпить своей крови, провалилась. Клаус и Элайджа вовремя успели и, конечно, в тот же день Кол благополучно отправился в гроб. Оба брата тогда стремились успокоить испуганных, как они думали, детей, но они не знали, как и не знали сейчас, что испуган тогда был только один — Марсель; что только он не хотел пить кровь, которую подсовывал ему Кол, — Давина же с удовольствием и с самой искренней покорностью делала всё, что говорил Майклсон-младший, заставляя его ещё больше симпатизировать этой тогда ещё крохе. Спустя пять лет Кол вернулся, причём за всю его жизнь это был самый маленький срок, который он находился в гробу. И этим он был обязан Давине, которая уговаривала Клауса высунуть клинок у Кола из груди, но при этом старалась не подавать вида, что он ей каким-то образом дорог: это бы наоборот заставило Клауса оставить Кола в гробу на ещё долгое время; Давина старалась казаться доброй и глубокоморальной девочкой, которая считает, что «все заслуживают прощения, и Кол точно будет сожалеть об этом поступке, так что можно дать ему шанс, он же часть твоей семьи» — Клаус всё-таки сдался после этих слов. Эта преданность, которую никто никогда не имел по отношению к Колу, конечно, не оставила его равнодушным, так что он даже первое время после возвращения из гроба не хотел заставлять (хотя, в случае с Давиной, просто приказывать и ждать беспрекословного исполнения) Давину делать что-то плохое, а сам, чего никогда не было, исполнял любые её желания, которые сам просил загадать. Это в основном были всякие вкусности и наряды, ей тогда ведь было всего тринадцать, она была ещё ребёнком, чтобы попросить что-то посущественней. Но эта несвойственная для Кола забота спустя пару недель насторожила и даже испугала его, поэтому он решил, что хватит благодарности и нежности и пора вернуться к своим привычным делам — эксплуатации ребёнка и воспитанию в ней самых плохих сторон. Марселя на сей раз он решил не вмешивать, а заняться только Давиной, с которой, по крайней мере, это можно делать тихо, без огласки, потому что он был уверен, что она его никогда не предала бы, и, собственно, прося Клауса выпустить Кола из гроба, она это доказала. Снова пытаться обратить её, как бы он ни хотел, было бы глупо: это скрыть точно бы не удалось и его бы снова отправили в гроб, да и, как они с Давиной обсудили, обращение в юном возрасте не есть хорошо, потому что она на всю свою вечную вампирскую жизнь осталась бы ребёнком, потому они сошлись минимум на семнадцати лет. Но до этого возраста Кол придумал и без того много интересного. Например, на её четырнадцатилетие в качестве подарка он, само собой, не на глазах у всех, преподнёс ей своё прокусанное запястье. Он знал, как смертные, иногда даже больше, чем вампиры, кайфуют от вампирской крови, и, конечно, раньше никому не предлагал такого, потому что он привык получать удовольствие сам, а не доставлять его ещё и своим жертвам, но не в случае с Давиной, тем более, день рождения же, так почему нет? Надо было видеть её лицо, когда они в тот день сидели в её комнате и она с горящими глазами смотрела на запястье своего, как она считала, господина. Она его боготворила, и для неё было честью попробовать его кровь, потому она без колебаний поднесла руку Кола к своим губам и, слегка укусив своими пока ещё человеческими зубами, сделала первый глоток, а потом ещё и ещё… Тот день рождения вошёл в список её любимых. Шли годы, за которые они сблизились ещё больше, и по-прежнему никто не знал об их связи. Дома́, которые Майклсоны часто меняли, были неприлично огромными, так что в них легко можно было найти укромные места, а иногда, когда дома никого не было, можно было находиться и, например, в гостиной. И вот наступило восемнадцатилетие. Марсель был на два года старше Давины и уже на тот момент был обращён Клаусом, причём тоже в восемнадцать, так что уже можно было не бояться обращать и Ди, Клаус бы отреагировал нормально. Так и было, правда, разрешения у него Ди всё-таки спросила, ибо она допускала такой вариант, что он, узнав, что её обратил Кол за его спиной, всё-таки мог бы засунуть того снова в гроб, а этого Давина хотела меньше всего, потому она решила согласовать с Клаусом своё обращение. Конечно, он удивился, когда она сказала, что хочет обратиться от крови Кола, но, как все эти годы и бывало, Давина нашла как объясниться: сказала, что Клаус относится к ней по-отечески и вряд ли ему понравится поить свою почти что дочь своей кровью, а потом сворачивать ей шею. Это прокатило, разрешил. Можно было, вообще, выпить и кровь Клауса, Кол даже предлагал это: ему было без разницы, кто обратит Давину. Но она сама настояла, чтобы её обратил именно Кол и никто другой. Тот после этого ещё больше проникся ею и, само собой, не стал отказывать. После обращения началось самое интересное — убийства. Давина первое время слегка колебалась, когда Кол говорил убить кого-то и даже рассказывал способы, некоторые даже очень жестокие, но она никогда не отказывалась выполнять его задания, так что, как всегда и было, делала всё, как приказали, и со временем втянулась. Колу нравилось смотреть, как она убивала, как по-зверски раздирала шею жертвы, будто вместе с кровью поедая ещё и кожу. Когда-то маленькая беззащитная девочка стала настоящей хищницей, и было приятно, что именно он приложил к этому руку и что именно ему она доверяла, как никому больше, и слушалась его во всём. Чувство покровительства радовало. Но Давина не всё время была хищницей — дома, например, она была такой, как и всегда: хорошей милой девушкой, которой нравилось рисовать и заниматься самообразованием. В такие моменты Кол помимо власти над ней чувствовал и ответственность, даже какой-то долг защищать её. Прошло ещё пару лет, Ди было уже двадцать, и она наконец упорхнула из семейного гнёздышка, не без уговоров, конечно: Клаус не хотел её отпускать в свободное плавание, но всё-таки уговорить его удалось. И в этом «свободном плавании», само собой, вместе с Давиной был Кол; Клаус не знал об этом, как и никто другой. И в тот период они действительно обрели свободу, потому что больше не нужно было ни от кого прятаться и что-то скрывать. Нью-Йорк, Сан-Франциско, Париж, Рим… Сколько городов они буквально затопили реками крови… К слову, у них даже появилась некая традиция: Кол каждый день рождения Ди, как и когда с помощью неё раньше срока вылез из гроба, позволял ей самой говорить то, чего она хотела, и в этот день он беспрекословно это выполнял. И если в тринадцать её фантазия ограничивалась вкусностями и нарядами, то с годами и даже десятилетиями она просила что-то большее: машину, дом на берегу Монте-Карло, вертолёт… Но сейчас, на своё пятидесятилетие, она решилась попросить то, чего вот уже давно хотела больше всего на свете, но боялась озвучивать, потому просила что-то другое. Однако в свой юбилей она решила осчастливить себя и забыть про какие-либо стеснения. Оглядев мёртвые три тела у своих ног и даже с лёгким мимолётным сожалением за их убийство вздохнув, Давина пошла домой — они с Колом сейчас жили в Сан-Франциско в домике на конце города. Обычно она «охотилась» вместе с ним, но сегодня пошла одна, ей было нужно проветрить голову и морально подготовить себя к тому, что она попросит. У неё даже был лёгкий мандраж. В её комнате, когда она пришла, уже был Кол, слегка озлобленный, но отчасти обрадованный, увидев её целую и невредимую. — Обычно ты предупреждала, когда уходила куда-то. Или хотя бы брала трубки, — с лёгким раздражением и упрёком сказал он, встав с кровати и подойдя к ней. Конечно, он всё это, пусть и недолгое время волновался за неё. Заметив следы крови на её губах, на лице появилась тень улыбки. — Сколько? — Троих, — сразу поняв, о чём он, ответила Ди, гордо вскинув голову. — Извини, что не предупредила, но… — она довольно улыбнулась, — у меня ведь день рождения, а это день, когда я делаю и получаю, что хочу. — Помню, — кивнул Кол, как бы извиняясь за свой упрёк. — Так что же моя принцесса хочет в этом году? Улыбка спала с лица Давины, она снова начала слегка трястись от волнения, и Кол удивлённо склонил голову вбок, уже гадая, что же такого она решила попросить, что так нервничала. — Эй, — он дотронулся рукой до её подбородка, — это же я. Что бы ты не захотела, спокойно проси. Судя по твоему волнению, это что-то серьёзнее, чем в прошлые года, но, надеюсь, не страна? Ди коротко усмехнулась и отрицательно покачала головой. После этой шутки она слегка расслабилась и, глубоко вздохнув, всё-таки выдала: — Я хочу… — она даже не знала, как сформулировать, и на мгновение запнулась, но быстро продолжила, понимая, что может больше и не решиться и со страху попросить что-то другое. — Тебя. Клэр внимательно наблюдала за реакцией Кола. Сначала на его лице был вопрос, так как он не до конца понял, но её горящие от желания глаза, дрожащее тело и тяжёлое дыхание всё прояснили. Сказать, что он был поражён, — ничего не сказать. Ладно — он временами с тех пор, как Ди выросла, засматривался на неё, но, вообще-то, быстро прогонял эти мысли и не давал им ход, но она… Все эти годы вместе он даже не догадывался, что настолько сильно смог привязать её к себе, что она... влюбилась? Ему было даже интересно, как давно это началось. — Ты... с самого детства..? — Нет, — резко ответила девушка, чувствуя, как горят её щёки. — С детства я боготворила тебя. А что-то большее началось в лет семнадцать. Кол от удивления слегка пошатнулся. — И ты столько времени, с семнадцати… — Да. Повисло тяжёлое молчание. Кол держал себя за волосы, переваривая всё услышанное и прогоняя в голове прошлые года, пытаясь вспомнить моменты, когда, возможно, присутствовали какие-то намёки со стороны Давины, но в голову ничего не приходило. Ди нервно переминалась с ноги на ногу. — Пусть у меня и день рождения, и ты должен выполнять всё, что я попрошу, но если ты не хочешь… — Нет-нет, — прервал её Кол. — Всё нормально. То, как она краснела, как скрещивала пальцы рук, можно было списать на волнение от того, что она призналась в своих чувствах и сейчас ждала каких-то действий со стороны Майклсона, но в его голову от такого её состояния пришла ещё одна причина, о которой ему было неудобно спрашивать, но всё же он это сделал: — Ты же не девственница? Давина не была готова к такому вопросу и, быстро бросив взгляд на Кола, тут же опустила его в пол, поджав губы и ещё больше раскрасневшись. Этим было всё сказано. Кол схватился за голову. Сюрпризы на сегодня, похоже, не заканчивались. — У тебя пятидесятилетие. И за всё это время ты ни разу..? — Я никогда не хотела никого, кроме тебя. Кол больше не хотел ничего спрашивать или узнавать, он просто впился ей в губы, прижимая к себе за талию, и, к удивлению, уже не чувствовал какой-то неловкости, особенно после такого заявления. И сейчас он с уверенностью мог сказать, что ни на секунду не жалел о том, что когда-то, можно считать, приручил её к себе, как бы дико это не звучало.