Зов сердца

      Минас Тирит, 2998 г., Третья Эпоха       Дверь в покои его матери отворилась, и из комнаты повеяло холодом. Одинокая свеча догорала подле пустой постели, и через распахнутое окно внутрь пробирался вечерний холод. Огонь угасал в оставленном без внимания очаге. В полумраке Фарамир разглядел мать, сидящую на коленях у окна. И что-то в том, как она сидела, заставило его поежиться, и его вдруг охватило чувство неясной тревоги.       Он переступил порог и, подойдя к матери, взял ее за руку.       — Ты замерзла, — тихо произнес он, и собственные слова показались ему глупыми и пустыми.       — Тише, дитя мое, — в голосе Финдуилас звучала нежность, но в то же время он казался далеким, словно бы она не находилась рядом с сыном в этот момент. Ее застывший взгляд был устремлен на юг. Взглянув на южный горизонт вслед за ней, Фарамир вдруг ощутил странное чувство где-то у себя в желудке, и инстинктивно прижался к матери. Уткнувшись носом в ее мантию, он рассеянно обводил своими маленькими пальцами вышитые на ней серебряные звезды.       — Я хотела спросить тебя, — прошептала она, гладя его по волосам, — слышишь ли ты его?       — Слышу что?       — Море.       Между бровями Фарамира залегла складка. Море было далеко — за много лиг отсюда — там, где жили родичи его матери. Как мог он услышать его из такой дали? И все же он напряг слух и прислушался.       — Нет, — тихо произнес он после некоторого молчания. — Я его не слышу.       Финдуилас опустила голову, и взгляд ее упал на каменный пол. Прошло несколько долгих мгновений. Затем она едва заметно покачала головой и прошептала:       — Я тоже не слышу его больше.       Он взглянул на мать в ожидании, но более она ничего не сказала. *****************       — Отец?       Напряженный скрип царапающего о бумагу пера затих. Денетор взглянул на маленькую фигуру, стоящую в дверном проеме, и вновь опустил глаза на лежащий перед ним документ.       — Мне кажется, я говорил тебе стучать перед тем как войти, Фарамир, — произнес он вместо приветствия.       Фарамир закусил губу. Хотя в голосе его отца не слышалось гнева, Фарамиру не хотелось испытывать его терпение.       — Прости, отец. Я больше не забуду.       В камине ярко горел огонь, и кованая решетка словно бы сдерживала яростные языки пламени; отсветы их сверкали в глазах Наместника.       — Ты что-то хотел, дитя? — Спросил он, вновь взявшись за перо.       Фарамир глубоко вздохнул.       — Это мама.       Денетор поднял глаза, и Фарамира вдруг охватило чувство, похожее на страх, ибо ему показалось, что взгляд этот пронзил его насквозь. Ноги его словно вросли в пол, и он не мог найти нужных слов.       — Я… Я думаю, с ней что-то не так. Она не отходит от окна, а огонь в камине совсем погас. Я беспокоюсь.       Прошло несколько долгих мгновений, в течение которых Денетор не сводил с сына немигающего взгляда.       — Иди в свою комнату, Фарамир, — проинес он наконец ровным голосом, и выражение его лица не выдавало его мыслей.       Тень Фарамира колебалась в дверном проеме в отсветах огня.       — Но…       — Немедленно.       Это был тон, заставивший его сына повиноваться без дальнейшего промедления. Денетор разжал пальцы, и перо упало на стол. Он ощутил знакомое недомогание — предвестник головной боли. Он потер пальцами переносицу и тяжело вздохнул. **************       Где-то вдалеке раздавались раскаты грома, но тяжелые грозовые облака скопились за горами, пока не в силах преодолеть преграду и затянуть небо над Белым Городом. Однако в воздухе уже пахло дождем, и он знал, что гроза неизбежно разразится. Час был поздний, но он не мог спать.       Тихие шаги заставили его отвлечься от его мыслей. Фарамир отвернулся от окна и увидел стоящего в дверном проеме Боромира.       — Почему ты еще не в постели? — Спросил брат. — Луна давно взошла.       — Откуда ты знаешь? Небо заволокли тучи, собирается дождь…       — Фарамир…       — Я не мог заснуть… — Тихо ответил Фарамир, вновь поворачиваясь к окну.       Боромир взглянул на брата с пониманием.       — Ты заходил к отцу, верно? Он не любит, когда его отвлекают от работы, тебе это известно лучше меня.  Он же не накричал на тебя снова?       — Он отправил меня прочь, прежде чем я дал ему повод.       — Не обращай внимания, — Боромир ласково взъерошил брату волосы. — Ты ведь знаешь его. Но зачем ты пошел к нему?       — Я пытался сказать ему о маме, — он печально покачал головой. — С ней что-то не так, Боромир, но никто меня не слушает.       Боромир взглянул на брата сверху вниз, и во взгляде его промелькнули боль и чувство вины. Его брат был еще так юн, и столько грусти и негодования было в его голосе. Он был похож на маленького взрослого, а не на пятилетнего ребенка. Он был юн, но ум его был живым и острым — как у его отца. И Боромир мысленно спросил себя, как долго еще он сможет притворяться. Это было уже слишком похоже на ложь, а он не мог лгать Фарамиру — неважно, что наказал ему отец.       — Только между нами, — произнес он наконец. — Я тоже волнуюсь за маму. И думаю, отец тоже. Потому он так вспыльчив.       Фарамир взглянул на брата с мольбой.       — Ты что-то знаешь, не так ли? В чем дело, Боромир? Прошу, ты должен сказать мне.       Чувствуя себя зажатым между двух огней, Боромир покачал головой.       — Я поговорю с отцом. Это все, что я могу обещать тебе. Прости, младший брат. Мне тоже это не нравится.       — Но ты ведь сказал бы мне, если бы она умирала? — Прошептал Фарамир.       Боромир сглотнул ком в горле. Он опустил взгляд, не в силах смотреть Фарамиру в глаза. Опустив руки на маленькие плечи брата, он молча отвел его к постели и так же молча закутал его в одеяло. **************       Той ночью Фарамиру снилось, что над ним вздымались стеной огромные волны. Повсюду, куда бы не упал его взгляд, была тьма, и не было ни тени надежды. Неизбежность. Душераздирающие вопли отзывались эхом вдалеке. Глаза его жгло от соленой воды, он захлебывался, но продолжал бороться с жестокими волнами. Но вот земля ушла у него из-под ног и могучая волна подняла его сопротивляющееся тело, а через мгновение его потянуло вниз, ко дну, в самую тьму без надежды на свет… Он хотел закричать, но рот его заполнила горькая вода. Он продолжал отчаянно бороться против того, кто, вцепившись в него мертвой хваткой, неумолимо тянул его на дно — все глубже и глубже, туда, где обитала сама смерть.       Он очнулся прежде, чем буря одержала над ним верх. Знакомые сильные руки выхватили его из темных глубин его кошмаров, обратно в мир, где еще не погас свет. Жадно хватая ртом воздух, с мокрым от слез лицом, Фарамир наконец разомкнул веки. Отец прижимал его к груди, и он зарылся лицом в складки его одежды, пряча постыдные слезы.       — Все в порядке, малыш, — услышал он тихий голос отца. — Я с тобой.       Фарамир отстранился и вытер слезы, чувствуя на себе терпеливый взгляд родителя. Он прерывисто вздохнул и растерянно взглянул на отца.       — Что тебе снилось, дитя?       Все еще дрожа, Фарамир отвел взгляд.       — Расскажи мне.       — Там были волны, — прошептал Фарамир едва слышно. — Крики. Море обрушилось на меня, я не мог дышать.       Взгляд Денетора стал напряженным.       — Ты видел Падение Нуменора. Этот сон приходил к тебе раньше?       Фарамир устало кивнул и пальцы его судорожно сжали простыни.       — Он приходил и ко мне, однажды или дважды. — Денетор внимательно смотрел на сына.       — Я разбудил тебя? Мне жаль, отец.       — Вовсе нет. Я был у себя в кабинете. Я много думал. Боромир заходил ко мне вечером, желая говорить о тебе и о вашей матери.       Фарамир тревожно пошевелился.       — Правда?       — Ты любишь свою мать, Фарамир, не правда ли? — Денетор провел рукой по волосам сына непривычно ласковым движением.       — Очень.       — Тогда ты должен пообещать мне, что будешь сильным ради нее. Твоя мать очень больна.       Взгляд Денетора был острее копья. Твердый и непоколебимый. Фарамир почувствовал, как слезы вновь подступили к его глазам, и опустил взгляд, дабы скрыть их от отца.       — Я говорю тебе это, ибо ты проницателен, малыш, — продолжил Денетор. — Думаю, ты давно понял, что происходит. Ты видишь многое. Боюсь, слишком многое, и твои сны — лишь подтверждение тому. Я полагал, что ты слишком юн для таких новостей, но теперь вижу, что ошибался. И теперь, когда я рассказал тебе правду, не разочаруй меня. Не разочаруй свою мать.       Фарамир покачал головой.       — Я не разочарую, мой Лорд. Она… Умирает?       — Я не знаю, — тихо ответил Денетор. — Целители не могут понять причин ее болезни.       — Я могу, — произнес Фарамир. — Она тоскует по дому.       — Ее дом здесь, — резко ответил Денетор, словно продолжая давно начатый спор. — Более того, недуг не приходит просто от тоски по месту. Это глупости.       — Но цветы, — возразил Фарамир, — цветы увядают. Их срывают, забирают из сада, и они увядают. Можно поставить их в вазу на солнце, и они будут красивыми еще несколько дней, но потом они увянут, засохнут изнутри. Они умрут.       Денетор смотрел на него с некоторым удивлением. Его сын был умен — умнее, чем ему казалось раньше, — и он сам не знал почему, но эта мудрость пугала его.       — Я понимаю, о чем ты. — Денетор говорил медленно, словно обдумывая каждое слово. — Но я вынужден не согласиться с тобой. Твоя мать человек, а не цветок. Ее болезнь куда серьезнее простой тоски по Дол Амроту.       Фарамир покачал головой, но не возражал более. Что-то в голосе отца заставило его удержать свои мысли при себе.       — Ты должен быть сильным ради меня, Фарамир, — продолжил Денетор. — Я знаю, ты юн, но ты должен учиться отвечать за себя сам. Здоровье твоей матери может ухудшиться, и мне понадобится твоя помощь. Я не смогу быть рядом, как раньше, понимаешь?       — Да, отец.       — Хорошо. Я оставлю тебя, ибо мне тоже нужен отдых. Спокойной ночи, дитя мое.       Денетор наклонился, дабы поцеловать сына в лоб, и затем вышел из комнаты так же тихо, как вошел.       Воцарилась напряженная тишина, и Фарамир закутался в одеяло, не отводя взгляда от струйки дыма, поднимавшейся от догоревшей свечи. Резкий запах гари ударил ему в нос.       Послышался шум капель, ударяющихся о камень. Полил дождь. ************ Эмин Арнен, 7 г., Четвертая Эпоха       Фарамир поднял глаза от книги, услышав тихий стук в дверь. В комнату заглянул Эльборон.       — Папа, я могу войти?       — Конечно, — Фарамир вложил закладку в книгу. — Ты выглядишь хмурым. Что-то не так?       Войдя в комнату, Эльборон тихо ответил:       — Это мама.       — Что ты имеешь в виду?       — Я волнуюсь за нее, — продолжил Эльборон неуверенным голосом. — Она не хочет говорить со мной, и она такая грустная. Ты можешь проверить, что с ней, папа?       Фарамир был уже на ногах. Он ласково коснулся рукой волос сына и покинул комнату, не говоря ни слова. ***********       Он позвал ее по имени, но из темной комнаты ему ответила тишина. Взгляд его упал на угасающее пламя в очаге, и, шагнув к нему, он быстрым уверенным движением разжег огонь вновь. Затем он обратил взор на бледную неподвижную фигуру у окна, явно не ведающую о его присутствии. Когда он мягко коснулся рукой ее шеи, она со вздохом удивления обратила на него свой взгляд.       — Я не слышала, как ты вошел, — произнесла она, торопливо проведя рукой по волосам.       — Я знаю, — ответил он, нежными движениями помогая ей пригладить ее взъерошенные ветром волосы. — Ты в порядке?       Слабая улыбка тронула ее губы, и она отклонилась назад, прильнув к нему.       — Теперь лучше.       Фарамир молчал. Выражение его лица было серьезным и не выдавало его мыслей. Он поймал себя на том, что неосознанно обводил пальцами вышитые на ее мантии серебряные звезды.       — О чем ты думаешь?       — О доме, — ответила она не раздумывая.       — Но ты дома, — услышал он собственный голос и вдруг содрогнулся, словно его пронзила резкая боль.       Эовин опустила голову.       — Да, разумеется.       — Ты говорила о Рохане. Прости меня.       — Здесь нечего прощать, Фарамир. Ты прав. Теперь мой дом в Эмин Арнен, и я люблю его.       — Но ты скучаешь по Рохану, — закончил он за нее.       — Да, — согласилась Эовин после некоторого колебания. — Очень.       — Понимаю. Что ж, я сейчас же напишу Королю с просьбой о дозволении уехать. Я уверен, он дарует его нам, и мы сможем отправиться в путь уже через две недели.       — В путь? Но куда?       Легкая улыбка тронула уста Фарамира.       — А как ты думаешь?       Губы ее разомкнулись, но она не решалась заговорить, словно не веря его словам.       — Правда? — Наконец произнесла она, и в глазах ее блестели слезы. — Ты серьезно?       — Кажется, ты удивлена.       — Так и есть, ибо ты разгадал, что было у меня на сердце, пусть я и скрывала это много дней. Я так скучаю по Рохану и по моему народу. Но я люблю наш дом здесь, Фарамир. Прошу, не думай, что это не так.       — Такое никогда не пришло бы мне в голову, — ответил Фарамир, но улыбка его показалась ей печальной. — Не страдай более в одиночестве, Эовин. Обещай мне.       Несколько долгих мгновений Эовин вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что же тревожило его. В глазах его была глубокая печаль, словно бы ему разбередили старую рану и он вновь переживал некое болезненное воспоминание прошлого.       Она нежно коснулась рукой его щеки.       — Обещаю.       — И я не прошу тебя о большем. — Фарамир поцеловал ее в лоб и плотнее обернул мантию вокруг ее плеч. — Теперь же осуши слезы и давай отойдем от окна. Ты простудишься.