Однажды он потеряет самообладание

Меня трясёт и я не знаю что с этим делать. Его тоже. Тот не может на меня смотреть, со мной разговаривать, он потерял свою невозмутимость, под глазами пролегли мешки. Неужели бог мудрости влюбился? И неужели его это так пугает? Всё-равно я уже не его фантош, и больше мне никогда им не быть. Да и зачем опускаться? Быть фантошем Гора куда важнее. Поэтому я могу любить его, могу страдать по нему, могу смотреть и хотеть. А он — нет. Ну точнее, может, конечно может, он ведь бог. Но только Тот запрещает себе, ведь это не по этике, ведь он старше меня, ведь мне нельзя в него влюбляться. Он все ещё пытается сохранить веру в то, что между нами не летают искры, что при виде друг друга, не вскипает кровь, не выбрасывается адреналин, не расширяется зрачок. Я почти с ним не вижусь, хотя мы ходим по одной лестнице и сидим на одном этаже. Теперь настал его черёд прятаться от меня, избегать моего взгляда и общества. Но я знаю, что однажды, он потеряет самообладание.

***

Кабинет Гора все ещё вызывал у меня лёгкий ужас, но по сложившимся обстоятельствам я бываю здесь чаще, чем раньше. Гор суров, хмур, у него мало времени, но на меня у него всегда хватает минутки. В такие моменты он как будто расслабляется и разговаривает со мной просто и, можно сказать, по-доброму. — Мне нужно, чтобы ты с Тотом съездила к Анубису. Слышал его контузит в последнее время, грезит чем-то, но толком рассказать никто не может. — А я ему зачем? Бог мудрости недостаточно мудр, чтобы разгадать загадку? — хмыкнула я. Гору, казалось, понравилось моё отношение к Тоту, он оскалился: — Нет, будешь моими ушами и глазами, а то мало ли, что ещё от меня захотят утаить. Запиши всё, что услышишь. Я кивнула и вышла в коридор, направилась к парковке. Он уже ждал меня там. Дело шло к ночи, тёмные тучи ходили по небу, пряча последние лучи солнца. Нет, все-таки он божественно красив! Эта высокая, гибкая фигура, чёткий, величественный профиль, уложенные волосы. Я бы добавила глубокие глаза, но он на меня не смотрел. Ничего нового. — Добрый день, — поздоровалась я, подходя к машине. — Здравствуй, — кивнул он. На секунду он приподнял глаза, но так же быстро их отвёл, словно ошпарился. Я села на переднее сиденье, потому что хотела откинуть спинку. Конечно, погипнотизировать его в зеркало заднего вида звучит привлекательнее, но на такие жертвы ради него я идти уже не готова. Его очередь делать шаги. И он, кажется, с треском провалился в этом занятии. — Да чтоб тебя, — выругалась я, пытаясь посильнее надавить на рычажок регулировки спинки. Мы ехали уже минут 20 и я устала от его молчания. — Не опускается. — Не дави на него. Машина старая, любит ласку, — педантично сказал Тот. Не отрывая взгляда от дороги, он перегнулся через меня, протянул руку и попытался сам щёлкнуть. Не получилось, я решила, что общими силами мы справимся быстрее и надавила на его руку. От кончиков пальцев до головы пробежали мурашки от его бледной, почему-то холодной кожи. Черная макушка маячила у меня перед носом. Тот сглотнул. Но руку не убрал, потому что побороть рычажок не получилось. — Попробуй от себя, — посоветовал он и мы вместе дёрнули вниз. Рычажок поддался, но не в ту сторону и я впечаталась в его голову. В нос ударил запах шампуня с цитрусовыми нотками. Тот сильнее сжал мою руку. Машина еле ехала, но мы этого не замечали, ведь важно то, что внутри творилось, а не снаружи. — Нос цел? — хрипло спросил он, выпрямляясь. — Не знаю, — я открываю козырёк, но на нем нет то, чего я ищу. — У вас не зеркала? Тот вздыхает, съезжает на обочину и останавливает машину. Мы проезжаем мимо какого-то лесочка, высокие ёлки и пышные дубы подпирают небосвод. Тёмные тучи загородили небо и лишь слабый свет пробивается сквозь них. Тот напряжен, взвинчен, но собрался с силами. Он поворачивается и смотрит на меня. Его серые глаза в плохом свете напоминают два гематита¹. Тот мягко касается моего лица и отводит выбившиеся пряди. Его ладонь гладкая и холодная, как лёд. Пальцы словно сами по себе скользят по моей скуле и щеке. Дыхание сбивается. — Больно? — спрашивает он, заметив мою реакцию. — Нет, — отвечаю я. — Просто не только машины любят ласку. Ой, я правда это сказала? У Тота расширяются зрачки. Сердце начинает стучаться чаще в груди. Бог мудрости снимает очки, словно если он будет хуже видеть меня, то сможет спрятаться. — Желя, — серьёзно начинает он. — Ты несовершеннолетняя, ты человек. Ты фантош Гора в конце концов. Это неправильно, неэтично, — он смотрит мне в глаза, — То, что ты чувствуешь ко мне лишь временно, это прой… Я не даю договорить и целую его. Тот обмирает. Он всегда боялся прикосновений. Его губы такие мягкие, такие тёплые. Весь Тот становится сплошной нежностью в эти моменты. И отчасти поэтому я его и обожаю. Ремень мешает наклониться к нему и я отстегиваюсь. Этот звук выводит бога из оцепенения. — Желя, это неправильно! Тебе не нужны отношения со мной! — он хватает меня за плечи и буквально открывает от себя. — То, что ты чувствуешь ко мне не по-настоящему! — Не пробовал разобраться в своих чувствах, прежде чем лезть в мои?! Он замирает, я вижу что-то на донышке его глаз. Он так прекрасные вблизи и я готова любоваться ими вечно. — Я тебя люблю, — выдыхает он и опускает взгляд, лишая меня последней радости. Я замираю, молча возвращаюсь на свое место. Мне ведь не послышалось? Он действительно только что это сказал? Что любит меня? — Тогда что, Сет тебя прокляни, ты творишь?! Тот молчит минимум минуту, неожиданно яро качает головой, пытаясь выбросить все зудящие мысли из нее. А потом его рука касается моего затылка, он порывисто наклоняется и наши губы соприкасаются. Другой рукой он обнимает меня. Внутри непроизвольно разливается тепло, быстрее, чем начинаю осознавать что происходит. Кончики пальцев покалывает. Мне не хочется, чтобы этот прекрасный момент прерывался. Такой импульсивный Тот из-под Тот-само-спокойствие появляется крайне редко. Но он отстраняется. Мои щеки, уверена, горят. — Это вся ласка, которую я могу тебе подарить. Потому что наша любовь обречена на провал, — шепчет он мне в губы. Моё сердце словно срывается со скалы, а на глазах грозят появиться слёзы. Нет, он не осознал. Просто та часть, что хочет быть со мной, на мгновение взяла над ним вверх. Он только что признался мне в любви и поцеловал, дал мне надежду, а сейчас говорит что все это было… Просто было и больше ничего не будет. Вот, бери, что есть и довольствуйся. — Знаешь, ты не праведник, ты трус! — злобно бросаю я. И влепляю ему такую звонкую пощёчину, что голову поворачивает. Не успев опомниться, отталкиваю его руки и выскакиваю из машины. — Желя, сто...— дверь захлопывается и я уже ничего не слышу. Плевать на Анубиса, плевать на Гора, уйти, уйти подальше от него! Эгоист! Дурак! Как можно говорить «я тебя люблю» и «это пройдёт» одновременно? Зачем целовать, а потом отталкивать? Может он прав, что хочет от меня избавить, я для него буду лишь игрушкой. Мало ли сколько девушек было у бога мудрости за все эти столетия?! Я шла в лес все дальше и дальше, темнело, небо закрывали верхушки деревьев, под ногами хрустели ветки и листья. Ай! Ногу кольнуло болью, проклятые колючки! Она как будто меня отрезвила. Я в лесу. Одна. Хлопаю по карманам — замечательно, ещё и без телефона! Спокойно, Желя, без паники. Поворачиваю налево, я шла перпендикулярно, значит, повернув, пойду вдоль дороги, там выйду как-нибудь. В лесу тихо, стрекочут сверчки, где-то ухает сова. Нет, надо ж было полюбить такого упрямца, я что его Пизанскую башню прошу выпрямить? Всего лишь не отталкивать меня! — Желя, вернись! — я слышу, как ветки ломаются у него под ногами в несколько десятков метров от меня. Он спешит, треск стоит жуткий. — Мало ли кто тут водится, прекрати. — Лучше общество жучков и муравьёв, чем твоё! — шагаю ещё быстрее. — Желя, стой! Мы опоздаем. — Анубис мёртв, подождёт! — Желя, прекрати…да стой же ты, женщина! Я разворачиваюсь в его сторону и все язвительные комментарии, вертящиеся на языке, вырываются вместе со слезами: — Нет! Я больше не твоя игрушка! И впредь не позволю манипулировать мной! Не зря люди забывают богов, такие, как вы, недостойны существования и могущества. Может мы, люди, и не сильны, но хотя бы не играем с чужими чувствами! И готовы рисковать, совершать ошибки, а не всю жизнь бояться их совершить! Моя гневная тирада эхом раздаётся по лесу, он молчит. Разворачиваюсь и врезаюсь ему в грудь. Тот тут же прижимает меня к себе. Не смотря на все мои попытки вырваться, держит крепко, почти до боли, пока мои силы не иссякнут. Потом он закидывает меня на плечо, как мешок картошки, и идёт в сторону машины. Дорога пуста, фонарей нет и лишь луна слабенько освещает местность. Он не произносит ни звука, пока я рыдаю у него на плече. Несмотря на все мои попытки вырваться, бог мудрости не останавливается. И ничего не говорит. — Люди так не поступают, когда любят, — шепчу я. Слезы стекают по щекам на его пальто. Тот опускает меня на землю, лишь когда ему надо открыть заднюю дверь. Прямое приглашение сесть и не дёргаться. Игнорируя его, присаживаюсь на кресло и потираю голень, которую он слишком сильно сжал, она аж покраснела. Тот громко вздыхает. — Прости, я не хотел, — тихо произносит он и присаживается на корточки. Мягко, лишь подушечками пальцев касается моей ноги. — Очень больно? Молчу. — Я любил слишком мало, чтобы знать как это, — также тихо говорит Тот. — Прости. Прости меня. Я…Я не трус, но я боюсь. Боюсь, что наши отношения втянут тебя в неприятности. Боюсь за тебя. Меньше всего на свете я хочу тебе причинять боль. — Но ты и так её причиняешь. Тот судорожно вздыхает. Он упрям, но не так жесток, как кажется. Чувства разрывают его на части. Бог мудрости упирается лбом мне в коленку. И снова воцаряется тишина. Она одновременно объединяет и разделяет нашу боль. В ней я чувствую себя одним целым с Тотом. Моя рука сама по себе опускается на его голову, зарываясь в шелковистые пряди. Мне хочется его утешить. Разве это не любовь, когда, несмотря ни на что, ни на какую обиду, ты прощаешь человека? Точнее бога. Он отрывает голову, морщит лоб, глядит на меня. Поддаюсь вперёд и наши губы легонько соприкасаются. Тот закрывает глаза. Если даже мозг бога мудрости не может решить такую вечную проблему долга и сердца, то что говорить о простых смертных? Он поддается мне навстречу. Потом будем решать всё, утром. На сегодня хватит. Тот оставляет поцелуи на моих скулах, щеках, подбородке, снова возвращается к губам. Везде, где он касается, кожу словно опаляет жаром. Я тяну его к себе ближе. Хочу почувствовать его запах, его тепло, его близость. Тот пытается выпрямиться, но забывает, что мы в машине и бьётся о крышу. Опускаю руки ему на плечи и заваливаюсь на заднее сиденье, Тот по инерции тоже, придавливая меня своим весом. Его руки оказываются у меня на талии, а потом немного ниже. В машине становится жарко, но ветерок улицы обдувает ноги. Тот тоже это замечает и на мгновение отрывается от меня, чтобы захлопнуть дверь. Но и этого мгновения достаточно, чтобы в груди вспыхнули сомнения, а не прекратит ли он? Не очнётся, как было до этого? Но нет, он стягивает с плеч пальто и наваливается сверху, ловя губами губы. Возможно, вы посчитаете его действия не самыми мудрыми и правильными. Но повторюсь — оставим вопросы на утро. Сейчас есть лишь я, он и маленькое расстояние между нами. Которого скоро не станет вовсе.