Часть 1
15 мая 2021 г. в 22:20
Давай заберём его с собой.
Она почти говорит это.
Давай заберём его.
Не их.
Подбрасывая к потолку стройный сон, ворочая его остатки в глубокой чаше с хлопьями за завтраком, разглаживая грёзы вместе с острыми воротниками на рубашках, Вайолет ждёт ночи – маниакально, яростно, губительно.
Ей уже шестнадцать, она вспоминает, что осталось всего два года до всех официальных бумажек и их наследства, и, запрокинув голову, беззвучно смеётся, пока ленточка сползает с её волос – в голове звонко, пусто, совершенно безжизненно.
Она закрывает двери и сидит на полу в одиночестве – она делает так уже больше года, ненавидит яблоки, прячет все книги о морских путешествиях и её два часа рвёт грибами в раковину – во рту тогда солёно, горько и отдаёт песком.
Ей снятся сны – всегда разные, но одинаковые: о спорах на латыни, театральных постановках, больницах, цирках, школах – обо всём, что снится обычно девочкам её возраста, если бы не одно «но».
В каждом её сне она видит его глаза.
Горящие огнём, горящие жаждой, алчностью, жадностью, пылающие, выжигающие – живые.
И сам он – пламя.
Она просит себе отдельную комнату – Судья Штраус забирает их к себе, сразу всех, и губы её расплываются в спокойной улыбке, и Вайолет видит, что немолодая женщина действительно счастлива – она читает Беатрис книги вслух, готовит самый вкусный омлет в мире, и любит их.
Вайолет захлёбывается слезами, потому что книги все о пиратах, омлет с грибами, и сама она тоже – любит.
Выскальзывать ночью фантасмагорической тенью – изломанной, состоящей из острых углов, с кровавой раной вместо рта, – и опускаться на гнилые доски кривых ступеней, впиваться пальцами в грудную клетку, чувствуя как изнутри лопаются лампочки, и тугая лента режет ей горло.
Она хотела бы, чтобы улица вымерла, и её крик прозвучал над ней совершенно безнаказанно.
Она хотела бы оказаться на том острове, уснуть в песке рядом с ним – Клаус вырыл бы могилу и ей, и на камне написали бы её букву.
И Вайолет не хочет знать, что с ней происходит, когда толкая потрёпанную дверь, она беззвучно ломается в коленях, падая на пол простреленной куклой так, словно это её убили из арбалета.
Она час простояла у его тела, пока Клаус убаюкивал Беатрис, и ждала, когда он откроет глаза.
Встанет во весь свой рост, заставляя запрокинуть голову, открывая доступ к беззащитной шее, и улыбнется остро и холодно, пока в глазах его догорает мир.
Возможно, он снова прочтёт стихи.
Только теперь для неё.
Что-то громкое, горькое, и в конце уходящее в шёпот, пока его губы скользят по её лицу.
Вайолет захлёбывается, встаёт на колени и перевязывает волосы так крепко, словно собирается снять с себя голову, так, как он и хотел.
Или словно пытается придумать средство, способное вернуть человека к жизни.
Вайолет удивляется, что это не он принёс ей яблоко, потому что сейчас она падает только из-за него.
Дом стоит на продаже, но Вайолет знает, что купит его именно она, как только получит наследство, и будет ходить сюда даже днём, закрывая окна, поливая цветы, декларируя поэмы, и засыпая в его старых пиджаках – они пахнут кровью, горечью и дымом.
И, что главное, совсем не пахнут морем.
Вайолет думает, что он хотел бы погибнуть в пожаре.
Вайолет думает, что хочет того же.
Когда засыпает в его кровати, пропитавшись им, почти чувствуя чужие прикосновения.
Почти.
Она читала о Стокгольмском синдроме, и вполне понимает, что происходит.
Но от этого не легче, когда Клаус находит в их шкафу стопки старой мужской одежды, и не узнаёт её.
Словно его никогда не было.
В этом доме слишком мало вещей, который можно было бы забрать с собой, но на ленточке её теперь красуются мужские перстни, пуговки и заклёпки.
И это лучше, чем ничего.
Она знает, что всех покойников целуют в лоб – это своеобразная традиция, как ёлка на рождество, здесь нечего бояться, стыдиться, опасаться или прятать – он ведь пытался жениться на ней, пленить её, убить её.
Вайолет надеется, что полюбить – тоже.
Она целует его трижды – публично в лоб, мимоходом в скулу, и в губы, когда никто не видит – они холодные, молчаливые и Вайолет понимает, что это не то.
В её снах всё иначе.
В её снах – пожар.
Живой, яростный, болезненный.
Вайолет хочет пойти к психотерапевту днём.
И ночью Вайолет хочет сказать «Да» снова.
Только теперь не успевает.