Мордред и королева фей

Кроны деревьев смыкаются над их головами, влажная лесная подстилка глушит шаги. Туман оплетает призрачными щупальцами, а причудливо искривлённые корни деревьев похожи на чудищ из детских сказок. Свет факелов мечется в этом заколдованном сумраке – как последний вскрик утопающего. Его рыцари молчат, тревожно озираясь. Сам же принц Мордред спокоен. Кто, как не он, должен подавать всем пример? Хотя и ему не по себе в этом лесу. Но его нельзя миновать. И он должен это сделать, если хочет оказаться там, куда едет. Вот только оказывается он вдруг на большой поляне, окружённой хороводом рябин и дубов, в «ведьмином кругу». Серебристым перезвоном разносится женский смех. Принц выругивается, озирается. Он один. Без коня и армии. Она возникает перед ним неожиданно: одетая в струящийся шёлк, лукаво улыбающаяся фея с прозрачными как у стрекозы крыльями. Созвездия отражаются в зрачках её глаз, светлые неровно подстриженные волосы похожи на пух. Она едва по плечо ему. И сломать её шею легче лёгкого. - Станцуй со мной, принц Мордред. Её голос нежен и звонок, её руки белы и тонки. Но он знает, что бывает с теми, кто пляшет с феями до зари. - Нет. - Да, - говорит она. – Станцуй со мной. Он знает сказки и песни. Он не хочет обнаружить наутро, что блуждал в туманах этого леса несколько сотен лет. - Отпусти меня. Я спешу. Она качает головой, и тогда он выхватывает меч – потому что сказки говорят, что эти создания боятся стали. - Я отпущу тебя. Станцуй со мной. - Обещай, что я вернусь к своим людям, - говорит он. - Клянусь, - говорит она. И он кладёт меч на мокрую от росы траву. Тонкие девичьи пальцы – такие слабые на вид – касаются его рук. Но принц понимает вдруг, что сила, таящаяся в них, необорима. Всю эту ночь он в её власти. - Меня зовут Пентесилея, - говорит фея. – Ничего не бойся, потому что я буду танцевать с тобой.

***

- Я не умею, - бормочет принц, опасаясь отдавить ей босые ноги. Он никогда не любил танцы. - Умеешь, - улыбается она. – Просто забыл. Его первые шаги неловки. Но её руки направляют его. А дальше … Хоровод смеющихся людей, обрывки музыки и разговоров, отзвуки чужих мыслей… Запах раздавленных грибов сплетается с запахами солнца и медовым ароматом трав. Его рук касаются чужие пальцы. Мордред теряется в вихре ощущений, касаний, стрекотания сверчков, звуке скрипок. Единственное, что остаётся ему – держаться за руки Пентесилеи. Потому что его накрывает волна воспоминаний. Чужих воспоминаний. - Смотри, - говорит Пентесилея. И он смотрит. Что ещё ему остаётся. Солёный вкус крови, холод земляного пола, одобрение отца, до которого никогда не дотянуться… Шелест книжных страниц. Танцы. Мерзкий, въедливый запах, который он ненавидит. Запах магии. - Почему, расскажи мне, принц Мордред? Другой любит её. Это лучшее, на что он способен – у него нет иного оружия, он плохо управляется даже с ножом, чего говорить про большее. Он стоит в саду и произносит слова на незнакомом принцу языке. Его руки пахнут магией. Сад пахнет розами. Розы пахнут жасмином. Розам не полагается пахнуть жасмином. Но они пахнут. Потому Моргана и любит именно этот сорт. А ещё потому, что их привёз ей в подарок Акколон. Запах раздавленных грибов мешается с запахом магии и жасмина. Время сходит с ума, снова швыряя его туда, куда он ни за что на свете не хочет смотреть. Розовые облака и прохладный ветер, развевающий их знамёна. Перестук лошадиных копыт во внутреннем дворе. Акколон улыбается сначала ему, потом Моргане. - Дорога будет долгой, - говорит она. Её старая служанка подносит два серебряных кубка с вином. И Моргана протягивает их своему возлюбленному и своему племяннику. Вино пахнет земляникой, согретой солнцем. И Мордред пьёт. И Акколон не останавливает его. Он смотрит на Моргану. - Значит, так ты решила, моя королева, - говорит он. Но принц понимает смысл сказанного слишком поздно. Чего же стоит твоя магия, если ты опоздал, если не уберёг? Если мертвы оба – и тот, кого ты ненавидел, и тот, кого любил? А ты выжил. Он просыпается от длившегося многие месяцы сна, когда всё уже кончено. Когда нет ни Акколона, ни Утера. Когда отец, наконец-то, вспоминает о нём. И он едет в Камелот. Чтобы убить его. Но сначала разбивает все склянки с зельями в кладовке Морганы. Он любил его. Он и умереть должен был вместе с ним. Если бы не магия. Проклятая магия. - Смотри, - говорит Пентесилея. Словно ему мало уже увиденного. Нет толка с мага, у которого дрожат руки. Они и не дрожат, пока он собирает в сумку те зелья, что уцелели после разгрома. Но некоторые всё равно падают и разбиваются. Падают и разбиваются. Почему-то кажется, что дальше будет что-то непоправимое. Неправильное. «Остановись!», - взывает принц Мордред к тому, другому, через толщу лет и миров их разделяющих. Но он не слышит. А если бы и слышал – остановился бы? Ведь своей судьбы не дано избежать никому. Он ненавидел и оружие, и отца. Запах магии нестерпим - всех этих неизвестных, ненавистных принцу Мордреду зелий, что он пьёт одно за другим. И берёт оружие. И идёт навстречу своей судьбе. Серебряный диск луны висит в небе. Он не должен, не справится, он же не воин, как Мордред… Но не отвести взгляда от того, что было, и что только должно свершиться. - Смотри, - говорит Пентесилея. – Чувствуй. Он чувствует и видит больше, чем хотел бы. Как не сойти с ума в этом вихре чувств? Горе и вина. Боль и ярость. Печаль и одиночество. Злость и сожаление. Оттого, что кто-то другой сделал то, что когда-то ты собирался сделать сам. «Я и сейчас собираюсь. Я еду для этого. Именно для этого. Ехал, пока ты не остановила меня. И не заставила смотреть на того, чьего имени я не знаю, чьей жизни не ведаю…» Он спокоен. Даже очень. Действие ли это зелий? Пальцы, красные от крови, плетут кружева. Губы шепчут какие-то формулы. И принцу Мордреду ничего не остаётся, как слушать это. Чувствовать это. Понимать, заглянув в чужую жизнь, что есть то, чего уже не поправить. Не будет танцев на деревенской площади. Не будет жасминного запаха роз и перестука шахматных фигур по доске. Не будет смеющегося вместе с ним Акколона и доброй усмешки Утера. Не будет слов, которые, невысказанные, останутся тяжким грузом на сердце. Потому что они умерли. А ты выжил. Неизвестно для чего. Он останавливается, хватает ртом воздух. Кружева и формулы. Формулы и кружева. Словно не было этого кровавого безумия. Всё нормально. Но… Он больше не танцует. И Мордред знает, отчего ему горько это видеть. - Смотри! Попробуй сам, принц! Руки Мордреда несмело тянутся к дудочке под одобрительным взглядом Акколона. Он всегда называет его «принцем» - и неважно, что думает по этому поводу Верховный король Артур. Они выстругивают дудочки, поют и дурачатся над рекой. Он ломает и бросает дудочки в реку. И больше никогда не поёт. Никаких слёз. Никаких танцев. Вместо них – формулы. И кружева. Мордред смотрит на его пальцы – такие не для меча, а для стилоса. Кружева. Долго. Много. Так долго и так много, что, кажется, Мордред и сам бы сумел так. - Что дарило тебе радость, принц Мордред? Она касается его плеча. Мужчине не подобают танцы и кружева. Не подобает магия, не подобают песни. Никаких слёз. Но он плачет. Потому что есть то, чего исправить нельзя. И есть то, что ещё можно. - Как его звали? Был ли он похож на своего отца? Или на Мордреда? Пентесилея сочувственно улыбается. - Так же, как и тебя. И шепчет на ухо имя, которым его называла Моргана. И это имя ложится ему на язык ненавистным прежде привкусом и ароматом магии, касается плеч объятием любящих рук. Теперь он понимает. - Спой мне, принц Мордред. И он поёт. Впервые за много лет. Не дотянуться. Уже никогда не дотянуться, не спросить. Никому и ничего не доказать. Мёртвым это не надо. Это надо живым. Понять, что же все эти годы во мне было не так. Понять, что хотел кричать не только о ненависти, но и о любви. - Разве её не было? Гордость в глазах незнакомого ему седовласого мужчины. Гордость в глазах Акколона. Была. И есть. И пребудет вечно. Оба спрашивали себя, достойны ли отцов. Но может, следовало спросить – достойны ли отцы их? - Были те, кто не сомневались, - шепчет Пентесилея, касаясь его волос. - Были, - соглашается Мордред. Тот мужчина. Акколон, Утер и Моргана. И в его жизни – тоже. Своя Пентесилея. Жасминный запах роз больше не приносит с собой ощущение всепоглощающей безысходности. Магия пахнет так, как должно. У неё запах самых дорогих на свете рук.

***

- Пора, мой принц, уже утро! Лучи солнца подсвечивают алый шёлк палатки. Вся эта долгая ночь в её объятиях была лишь сном? Ему так хотелось стряхнуть руки, обвивавшие его. Покинуть тот лес. А теперь он испытывает лишь сожаление. Тот, чью жизнь он видел – лишь сон? Та, на чьих клубничных губах играл отблеск луны – лишь туман, развеявшийся с рассветом? Он сдержал своё слово, протанцевав с ней до зари. Она сдержала своё – он провёл годы в её лесу. Годы, что пронеслись за одну ночь. Сказки и песни не врали. - Мой принц? - Мы едем домой. Его не дождётся вороньё. И Верховный король тоже. - Мордред! Отец догоняет его на полдороге. Принц Мордред улыбается и видит в глазах Артура удивление и стыд. Лучшая битва – та, которой не было. А он победил. Теперь он точно это знает. - Я еду домой, - говорит он – так, чтобы слышали оба войска. Они слышат. Артур застывает в нерешительности. Мордред понимает вдруг, что давние эти вражда и ненависть – не важнее прошлогодних прелых листьев. Они попросту не нужны ему. Никогда больше. Ему не нужно тянуться за одобрением отца. Не нужно. И он произносит то, что хотел сказать отцу всегда. Слова, что прятались под ненавистью как свежая трава под прелыми прошлогодними листьями. Принц Мордред едет к лесу, который нельзя миновать. И его фея встречает его на дороге, и говорит: - Здравствуй, мой король.